Плохая маленькая невеста

И все же, несмотря на пыльный хлам, эта часть дома еще более пустая, чем крыло, в котором я обитала в прошлый раз.

Мы проходим гигантских размеров комнату – совершенно пустую. Единственным признаком обитаемости являются легкие отпечатки обуви на полу. Не те, что бывают от грязи, а оттого, что кто-то прошелся по свеженатертому воском мрамору.

Для особняка криминального босса здесь тихо до жути – слышно только, как каблуки женщины, идущей на шаг впереди меня, цокают по полу. Ни охранников, ни персонала, никого.

Наконец в конце очередного коридора мы поворачиваем налево и останавливаемся перед двустворчатой дверью из красного дерева.

Сначала я думаю, что мадам ждет, пока я их открою, но потом они открываются сами по себе, и я тут же вскидываю голову в поисках камеры.

Ага, в углу мигает маленький красный огонек. Он не спрятан – на виду у всех. Хотя тут никого и нет из чужих, если на то пошло. У моей сестры похожие камеры в «Энтерпрайзе», подпольном клубе, которым она управляет, но они скрыты.

Думаю, Энцо хочет, чтобы все знали: он за всем наблюдает.

Наблюдает ли?

Внезапно юбка-миди с высокой талией и длинным разрезом, которую выбрала для меня эта женщина, кажется слишком тесной.

Из ниоткуда появляются несколько официантов с подносами в руках. Они опережают нас и первыми заходят в обеденный зал. Так же быстро они выходят, вышколенные до автоматизма. До меня доносится запах свежего ананаса.

Мадам издает долгий раздраженный вздох, я жду еще две секунды, а затем вхожу. Мои глаза мгновенно бросаются влево, и ноги подкашиваются. Честно говоря, я не была готова.

Во главе стола сидит Энцо, перед ним планшет и чашка с кофе. Он подстригся. Не могу понять, почему я это заметила. Я только краем глаза взглянула на него в тот день, когда он похитил меня и привез обратно, но уверена, волосы были немного длиннее.

Сейчас они коротко пострижены на висках, а надо лбом зачесаны назад и немного влево, как будто он вышел из душа и небрежно провел по шевелюре рукой. На лице – легкая щетина. На нем расстегнутая рубашка, а под ней тонкая белая майка. Мой взгляд падает на золотую цепочку с круглым кулоном. Почему-то мне кажется, что эта вещица дорога для него. Мужчины не склонны носить драгоценности как побрякушки.

– Сядь.

Я смотрю на него, но он продолжает набирать текст на своем планшете. За его спиной стоит мужчина во всем черном, с небольшой папкой в руках. Он похож на персонажа из какого-то ужастика – стоит и смотрит на стену напротив, как будто я пустое место.

Ничего удивительного. Здесь никто не смотрел в мою сторону. Ни в течение тех гребаных трех месяцев в начале года, когда я была здесь, чтобы «узнать своего будущего мужа» – который все это время был в отъезде по делам, – ни, по-видимому, сейчас.

Медленно делаю шаг вправо, собираясь направиться к своему месту в самом дальнем конце стола, но меня останавливает скрежет ножек по мрамору. Энцо, собираясь выдвинуть стул, роняет его.

Мое сердце бешено колотится, и я бросаю взгляд на женщину позади меня в поисках помощи. Она кивает, и я делаю глубокий вдох, вспомнив, что я, в конце концов, Ревено и мне приходилось завтракать за одним столом с убийцами с тех пор, как стала достаточно взрослой.

Иду к торцу стола. Как только я начинаю наклоняться, чтобы поднять опрокинутый стул, Энцо вскакивает.

Его карие глаза буквально впиваются в мои, заманивая меня и удерживая в плену на долгое напряженное мгновение.

Глаза у него темные, но не такие, какими запомнились мне. В них есть медовый оттенок, истекающий кровью и смягчающийся, когда его поглощает цвет горького шоколада. Любые мысли о том, что он мягкий и добрый, – это обман. Он совсем не такой.

Адские глубины улыбнулись Энцо Фикиле, при рождении одарив его божественно длинными черными ресницами и волевым подбородком, вырезанным в совершенстве.

Энцо о-о-очень высокий, почти на полторы головы выше меня, и он использует это в своих интересах, когда подходит достаточно близко, чтобы заставить меня посмотреть на него, будто он король, а я просто девушка, которую он милостиво допустил до себя.

Именно так он и думает.

Маленькая складка образуется в уголках его глаз, когда он молча требует, чтобы мой взгляд не покидал его, потом наклоняется и поднимает стул красного дерева. Так же молча он предлагает мне сесть, подталкивая стул, пока край сиденья не упирается мне в ноги.

Моя задница не успевает плюхнуться на мягкую обивку, когда он снова садится и подтягивает мой стул поближе к своему. Так близко, что я едва не задеваю его руку, когда тянусь за стаканом с водой, которую он мне налил.

Энцо закрывает планшет, чтобы скрыть текст, и делает знак официанту. Тот ставит перед нами блюдо с фруктами. Другой приносит дымящийся кофе, и я мгновение смотрю на Энцо, размышляя, стоит ли мне спросить, можно ли приготовить кофе так, как мне нравится, или это выставит меня избалованным ребенком, каким он, вероятно, меня и так считает. Пока я раздумываю, рядом со мной ставят жидкую карамель и металлический сифон со сливками.

Я удивленно моргаю – официант принес именно то, что бы я попросила.

Чувствую взгляд Энцо. Он наблюдает за мной, но я не хочу смотреть на него. Беру сифон и покрываю свой кофе взбитыми сливками. Теперь бы надо добавить немного карамели. Ставлю на место сифон, и Энцо тут же вливает в мою чашку свежую карамель, и она перемешивается со сливками.

Он умеет читать мысли? Мой взгляд все же устремляется на него, и, честно говоря, все это так неловко. Не говоря уже о том, что странно.

Для всех я была помолвлена с его сыном, с которым, по сути, не виделась и не общалась. Мое общение с Энцо-старшим тоже не было бурным, но все же оно было. Добавим сюда встречи с юристами для составления контракта. Последнее, что он слышал от меня, – это то, что я передумала и вышла из сделки. Потом он появился и притащил меня в свой дом – чтобы запереть в комнате на неделю без связи с внешним миром. И вот мы мирно завтракаем вместе.

Странно, как я и сказала.

Прочистив горло, обхватываю руками чашку с кофе, наслаждаясь тем, как она согревает мои ладони.

– Спасибо, – говорю я и делаю маленький сладкий глоток.

– Не стоит благодарности. – Он кладет на свою тарелку сосиски и яйца, игнорируя фрукты и вафли. – Если хочешь чего-то, бери. Не жди, пока кто-то тебе предложит.

– Это то, что ты надеялся предложить моей сестре?

– Разве она здесь? – ухмыляется он.

Мои глаза сужаются, и он поднимает взгляд, медленно пережевывая сосиску.

– Разве она здесь? – повторяет он.

– Я… Я не знаю… – Поднимаю светлую бровь. – Здесь?

Энцо держит в руке нож. Он делает им движение в мою сторону, вероятно, гадая, отпряну ли я. Но нет. Он же не убьет меня прямо здесь, прямо сейчас. Столовым ножом.

Правда?

– Если бы я хотел твою сестру… – Он подцепляет вилкой треугольную вафлю и швыряет мне в тарелку, затем добавляет к ней более толстую, квадратную. Кладет и кладет, пока моя тарелка не оказывается завалена таким количеством углеводов, что я бы и за месяц не осилила. – Она уже была бы моей, – заканчивает он фразу.

– Ты довольно уверен в себе для человека, который не смог, а точнее, не захотел удержать невесту сына, а потом сделал так, чтобы сливки достались тебе.

Его вилка застывает на полпути ко рту, глаза скользят по моим.

Я не съеживаюсь, смотрю прямо на него, и он щурит глаза, прежде чем отводит их. Он продолжает есть свои сосиски, только на этот раз медленнее.

Глупо об этом говорить. Мы оба знаем, что, если бы он хотел заполучить меня в роли невестки, он мог бы запросто это сделать.

Факт в том, что он не захотел, потому что у него был другой план, и я была посвящена в него, хотя от всех скрывала это. И у меня появились сомнения.

Может, ему было все равно, а может, он никуда не торопился.

А тут еще отец со своим предложением.

Делаю еще несколько маленьких глотков своего волшебного кофе, затем отрезаю кусок дыни и подношу к губам. Ту тарелку, которую он заполнил вафлями, я отодвигаю.

Энцо возвращает ее на место, его глаза сверлят мои. Теперь они непроглядно темные, раздраженные.

После третьего кусочка дыни он качает головой и пододвигает ко мне планшет.

– Прочитай это, – говорит он и берет свою чашку в руки.

Слегка наклонившись вперед, смотрю на экран. Дохожу до третьего слова, когда понимаю, что это такое, и останавливаюсь.

Он серьезно?

Видимо, да, поскольку Энцо Фикиле-старший не удосуживается встретиться со мной взглядом, и его следующее требование звучит уверенно и жестко:

– Вслух.

Сопротивляясь желанию закатить глаза, снова смотрю на экран.

– Я беру этого мужчину в мужья и обещаю чтить его и подчиняться ему до конца времен, – читаю быстро и без выражения, качая головой. – Что?..

– Я беру эту женщину в жены, обещая чтить ее и заботиться о ней до конца времен.

Моргаю, глядя на Энцо, и от меня не ускользает, что в своей версии он пропускает слово «подчиняться», но… Он что, хочет поиграть в обеты? Но мы даже не обсудили нарушение контракта с моей стороны, как и то, что мой отец предложил ему другой вариант – мою сестру.

Энцо оглядывается через плечо, и я, следуя за его взглядом, смотрю на человека во всем черном.

– Этого достаточно? – спрашивает мой потенциальный муж.

– Этого достаточно, мистер Фикиле. – Мужчина склоняет голову и выходит.

Энцо возвращается к еде – съедает все до последнего кусочка на своей тарелке.

Мой рот открывается, закрывается и снова открывается, но из него по-прежнему не вылетает ни звука. Даже когда он встает. Я молча наблюдаю, как он допивает то, что осталось в чашке, и вытирает рот платком. Его длинные пальцы скользят по пуговицам рубашки, застегивая ее.

– Кстати, это было твое официальное согласие, – наконец говорит Энцо, заправляя рубашку в брюки угольного цвета. – Через пару часов будет готово свидетельство о браке. – Он надевает пиджак, висевший на спинке стула, и направляется к двери напротив той, через которую вошла я. На секунду он останавливается, положив руку на тяжелое дерево створки. Его глаза находят мои. – Завтра к этому времени мисс Бостон Ревено перестанет существовать.

Подождите.

Что?

Глава третья

Бостон

Смотрю на дверь, в которую вышел Энцо, не менее пяти минут, пытаясь разобраться, что значит этот странный завтрак. Несмотря на то что мы довольно давно знаем друг друга, несмотря на то что я некоторое время жила в его доме, и прочее-прочее-прочее, это был самый длинный разговор, который у нас когда-либо происходил. Сказать по правде, все это выглядит как-то нелепо.

Заявление о согласии?

Я перестану существовать?

Что, черт возьми, это вообще значит?

Очевидно, Энцо просто пытается утвердить свое доминирование, как будто я и так не знаю, что на самом деле я мясо, брошенное в пасть льва. Я, можно сказать, оставила у алтаря его сына, а он сам, можно сказать, подобрал меня, хотя ему предложили другой, более лакомый кусочек…

Это что-то вроде амбиций? Заполучить одну из Ревено любой ценой? Но почему меня? Он на грани войны, если уже не перешагнул эту грань, и он наконец понял, что моя сестра уже занята и обмен невозможен?

Черт, мне нужно найти способ связаться с ней и узнать, какой ад разверзся после того, как я сбежала… и снова оказалась в этом гигантском неуютном особняке.

При мысли о Роклин во мне просыпается энергия, но я не показываю этого, когда следую за пожилым мужчиной в светло-серой униформе. Кто он, мой шофер? И куда он меня ведет? Это выглядит жалко – шествие под конвоем, но и нет. Это – мой первый выход отсюда за неделю, и, хотя я не знаю, что меня ждет, мои шансы поговорить с сестрой по крайней мере выше, чем когда я заперта в четырех стенах.

Это была ужасная неделя, так что я буду рада просто увидеть солнце.

Если и было что-то стоящее в моей жизни, так это танцы. Раньше я проводила свободное время за репетициями или импровизациями, помимо моих обязательных тренировок на территории Грейсон. Только когда спина совсем не справлялась, я делала перерыв и отмокала в ванне, впитывая роскошь лаванды и ромашки с книгой и бокалом вина в руках.

Моя сестра дразнила меня, говоря, что я – два человека в одном, принцесса со старой душой, но это не так. Я – это я. Я просто многогранна, но в нашем мире это не особо ценится.

Для нас с Роклин, дочерей дона, лидера преступного подпольного мира Севера, все сводилось к одному и тому же: совершенству. Но для моей близняшки это значило даже больше, чем для меня. Потому что из нас двоих Роклин отводилась главная роль – она была выбрана наследницей, наряду с тремя другими наследницами – Юга, Запада и, конечно же, Востока, которая еще не показала свое лицо миру. Наследницы семей-основателей известны как девушки Грейсон.

А я… Я была наследницей про запас, худшей из семьи Райо Ревено.

Да, я всегда была совершенной – волосы идеально уложены, макияж всегда свежий, – но это ничего не значит. Потому что все то, какой и должна быть принцесса преступного мира (это слова нашего отца), воплощает моя сестра.

Она жесткая, смелая и прекрасная – каждую минуту дня.

Я… другая.

Меня нельзя назвать бесхребетной, и я не уродина – в конце концов, у нас с ней одно лицо. Но я не стреляю по мишеням без промаха, как она, и я не выучила наизусть все существующие юридические книги. Роклин – образец уравновешенности в ситуациях, которые того и требуют, а я – нет.

Роклин будет улыбаться в дерьмовых обстоятельствах, прокручивая в голове изощренные способы, которыми собирается убить кого-то, тогда как я больше склонна просто шандарахнуть обидчика бутылкой по башке.

Вот почему она была первой, а я – занозой в одном месте.

И то сказать. Дочь Райо Ревено, которая живет в своем мире, предпочитает танцевать на пуантах и читать художественную литературу, вместо того чтобы готовиться повелевать! Я слышала, что люди называют меня «неприятной», и все потому, что я не считаю нужным скрывать свое недовольство правилами, которым якобы должна следовать наследница.

Существует стереотип, что дети убийц, наркоторговцев и далее по списку должны «следовать правилам». И часто они следуют. Мое приглашение в элитную Академию Грейсон, закрытую школу для детей «плохих парней», кем бы ни были эти «плохие парни» – королевскими особами или лидерами банд (Академией этой в числе других руководит и моя сестра), должно было привести меня в форму, но там случилось кое-что еще.

Где, как вы думаете, я нашла парня, который помог мне выследить человека, который хотел убить моего отца и занять его место? Отвечаю: он – сын профессионального частного детектива, к которому обращаются за помощью в сложных и глубоко конфиденциальных случаях. Конечно, парень учился в Грейсон Элит, и там я его и нашла.

Забавно, однако. Находясь среди отпрысков самых известных преступников, можно воочию увидеть разницу в ожиданиях: по отношению к нам, по отношению к нашим собственным ожиданиям, которые у всех нас есть (или были), и тем, что предлагает действительность.

Мой отец хотел, чтобы его дочери были лидерами, но при этом идеальными снаружи и еще больше внутри. Эдакими солдатами в сапфирах и атласе. Истинными леди с железным стержнем. Женщин обычно воспитывают покорными, чтобы они никогда не встречались взглядом с мужчиной и подчинялись любой его воле. Чтобы были мягкими, милыми, невинными и слабыми. Зачем им быть сильными, когда все, что они хотят, могут предоставить мужчины?

В принципе, у меня были проблемы с твердостью характера, и отец прекрасно понимал, что будущим нашей семьи станет моя сестра, поэтому вполне логично, что он не дышал мне в затылок, как в ее случае. Это означало, что я должна была сама определить, какой версией криминальной принцессы мне хочется стать: с хлыстом или пряником в руках, – и это было сложно, ведь я ненавидела оба варианта.

Я ужасная ученица и все делаю назло. Если кто-то думает, что я попытаюсь выйти на первый план, – я вообще не появлюсь на горизонте. Если кто-то думает, что я приложу мало усилий, – я обыграю всех.

Роклин в этом отношении легче. Легко быть той, от кого люди ожидают чего-то конкретного. Со мной не так. Я могу появиться в образе ленивого ребенка, а я покажу себя львицей, хотя и буду падать от перенапряжения. Это оживляет наши дерьмовые гала-вечера, потому что многие заключают пари, что сделает или не сделает другой близнец. Никто не может сказать наверняка, что я выкину, когда наступит момент.

Если бы наша мать была жива, она бы помогла мне найти свой путь, но ее нет, поэтому я сама пришла к тому, что научило меня не чувствовать себя пешкой на шахматной доске. Нельзя загнать девушку в угол, если она непредсказуема.

Я знала, что со смертью матери обещание, данное отцом, никогда не заставлять нас выходить замуж за «нужного человека» тоже умерло. И если Роклин предстояло гордо нести наше имя, я знала также, что со мной будут обращаться, как с другими «второсортными» наследницами: меня отдадут тому, кто предложит отцу наиболее выгодную сделку. Так появился Фикиле-младший. Но я все переиграла. Отец ни за что не пошел бы к своему врагу – единственному человеку, у которого была сила сжечь империю моей семьи дотла, – наш отец был слишком горд для этого. Поэтому я сама предприняла некоторые шаги. Но если моя сестра была защищена силой имени, под которым мы родились, мне, когда было совсем хреново, пришлось справляться самой.

Мы выходим в холл. Через стеклянную дверь вижу серебристую машину на подъездной дорожке, и мое сердце бьется немного быстрее. Наконец-то крошечный намек на свободу. Мне все равно, куда меня повезут. По крайней мере это не клетка, где меня держал Фикиле, пусть и сносная, но без места для танцев, не говоря уже о невозможности включить музыку, под которую можно было бы танцевать.

Но… Кажется, я ошиблась. Закусываю губу, когда машина останавливается и из нее выходит красивая женщина с длинными темными волосами и ярко-красными губами. Юбка обтягивает пухлые бедра, а каблуки такие высокие, что ступни кажутся острыми.

Мой взгляд падает на мои собственные черные балетки, я вздрагиваю и поджимаю пальцы.

Прочистив горло, выпрямляюсь, ожидая, когда пожилой мужчина, сопровождающий меня, откроет дверь, чтобы я могла выйти. Но он не торопится. Внезапно я обнаруживаю, что ее взгляд устремляется куда-то влево, она поворачивается, на ее лице растягивается улыбка, язык кокетливо пробегает по верхней губе.

Клянусь, что серая мышь рядом со мной безмолвно смеется.

Устав ждать, я собираюсь сама открыть дверь, но моя рука замирает на медной ручке, когда красногубая женщина раскрывает объятия в приветствии.

Мгновением позже появляется человек, к которому она тянется.

Энцо.

Он выходит через дверь, которую я отсюда не вижу, и останавливается перед этой красоткой. Она говорит что-то, что заставляет его улыбнуться, и для меня это удар под дых. На меня он не смотрит. Он игнорировал меня месяцами, потом привез сюда и запер в комнате. И что? Как ни в чем не бывало он весело болтает с женщиной, которая ближе к его возрасту, чем я.

Рука Энцо скользит по ее пояснице, он смотрит ей в глаза, когда слушает и отвечает.

Она подмигивает ему, забирается обратно в машину, и пустота, которую я не понимаю, давит мне на ребра, когда Энцо садится рядом с ней.

– Пойдем, дорогая. – Я резко поворачиваю голову и нахожу за своей спиной ту грымзу, которая приходила за мной утром. И снова ее лицо пусто, не выдает ни единой эмоции.

Я хмурюсь, а когда она направляется по коридору в глубь дома, вздыхаю.

Бросаю последний взгляд на стеклянные двери, но машины уже нет. Миллионы вопросов проносятся в моей голове, самые главные из которых – «кто она, черт возьми?» и «куда они поехали?». Но я не выдаю себя, когда мадам оборачивается и смотрит мне в глаза.

Высоко поднимаю голову и следую за ней, зная, что меня ведут обратно в мою тюрьму. Вхожу, и даже когда дверь за мной закрывается с тихим щелчком замка, я держу спину прямо.

Прежде чем я понимаю, что делаю, усаживаюсь в мягкое кресло перед окном с северной стороны, выходящим на фасад, и не двигаюсь.

Сон ускользает от меня.

А Энцо не возвращается.

Глава четвертая

Бостон

ВЫХОДЯ ИЗ ДУША, Я НАХОЖУ СВОЕ ОТРАЖЕНИЕ В ЗЕРКАЛЕ И ВЗДЫХАЮ при виде темных кругов под глазами. Балкон на другом конце комнаты словно насмехается надо мной: большие эркерные двери заперты на замок, а ключа у меня нет, так что насладиться летним солнцем не получится.

Я бы с радостью часами сидела на балконе, пусть даже на голом полу в отсутствие шезлонга или стула, если бы это означало, что я могу слушать звуки, которые предлагает внешний мир. Все что угодно, кроме удушающей тишины этой комнаты.

Лето уже почти закончилось, и я понятия не имею, что будет дальше. До окончания стипендиальной программы в Грейсон Элит осталось еще два года. Не то чтобы меня это действительно волновало. Все, чем я когда-либо хотела заниматься, – это танцевать, и больше всего мне нравятся книги, на обложках которых изображены танцующие пары.

Я снова вздыхаю, достаю из ящика расческу и медленно провожу по волосам. Вместо того чтобы высушить волосы феном, делаю пробор посередине. Просматриваю ящички в поисках пенки для укладки, но, конечно, о таких вещах никто не позаботился, когда для меня готовили эту комнату. Ничего не нахожу, так что выдавливаю небольшое количество кондиционера на ладонь и провожу по пробору. Не идеально и не продержится дольше часа при малейшем ветре, но детские кудряшки разглажены, а я все равно никуда не пойду.

Стук раздается в то же время, что и вчера, и я даже не поворачиваюсь к двери. Если мадам хочет, чтобы я была вежлива, то могла бы назвать мне свое имя. Если она этого так и не сделает, буду называть ее Бабусей. Вслух. Держу пари, это сработает.

Она останавливается в дверном проеме. Ждет, пока я посмотрю в ее сторону, но я продолжаю втирать в щеки крем для лица, который нашла в ящике.

– У тебя был целый сундук с косметикой, – невозмутимо говорит она.

– Да, был. – Наклонившись ближе к зеркалу, провожу подушечкой среднего пальца по бровям. – На самом деле даже два, и оба остались в поместье Грейсон.

– Возможно, тебе не стоило забирать все свои вещи, когда ты поехала домой в… отпуск. – Она говорит слово «отпуск» по слогам, как будто отчитывая меня, за что – не знаю, но точно не за ложь, ведь я не солгала. И впредь не буду врать.

– Если бы я планировала вернуться сюда, я бы этого не сделала.

Ее брови сходятся так быстро, что я почти улыбаюсь.

– Значит, ты признаешь, что собиралась сбежать от нас?

– Собиралась? – Смотрю на нее в упор. – Я не собиралась, а действительно сбежала, не так ли?

Ее спина выпрямляется, глаза сужаются. Она хочет сказать что-то еще, но решает промолчать. Вместо назиданий она говорит:

– Если тебе что-то нужно, просто скажи.

Это заставляет меня снова посмотреть в ее сторону, приподняв бровь.

Мадам еще выше вздергивает подбородок.

– Если хочешь, я принесу свой айпад, и мы можем заказать все, что ты пожелаешь, – говорит она.

Усмехнувшись, качаю головой.

– Онлайн-шопинг – это не шопинг. Психологи пишут, что это результат скуки и прокрастинации.

– Тогда это должно тебе подойти. – Наши глаза снова встречаются. – Разве тебе не скучно? – спрашивает она, не дожидаясь ответа. – Разве ты не прокрастинируешь?

– В плане чего?

– В плане неизбежного.

Сердито смотрю на нее, но она перестает умничать, идет к шкафу и достает костюм, который я не выбирала, но не могу сказать, что он ужасен.

Шелковистые широкие белые брюки и фиолетовое боди без рукавов, которое классно сочетается с парой фиолетовых лодочек.

Мадам хмурится в мою сторону, позволяя наряду повисеть на кончиках пальцев на мгновение дольше, чем необходимо, прежде чем положить одежду на кровать.

– Мистер Фикиле ждет тебя за столом ровно в восемь.

– А мистер Фикиле точно планирует быть дома к этому времени?

Ее рот дергается, но она разворачивается и уходит.

Щелкнув пальцами в воздухе, я начинаю собираться, потому что, черт возьми, что мне еще делать?

Мадам возвращается без пяти восемь и снова смотрит на мои ноги – я проигнорировала лодочки. Покачав головой, она разворачивается, и мы идем так же, как и вчера, прямо в столовую, только на этот раз Энцо здесь нет.

Проглатываю горечь, которая почему-то покрывает мой язык, и сажусь на ближайший стул, как можно дальше от того, где, как я решила, предпочитает сидеть мистер Фикиле. Едва я села, появился тот же официант, что и вчера. Его лицо закрыто банданой, но я все равно узнаю его. Он на мгновение застывает, но, увидев, где я сижу, устремляется ко мне, ставит на стол кофе и все, что к нему полагается.