скачать книгу бесплатно
Примерно через три часа они добрались до Никко и пешком отправились в усадьбу дяди Гина, на ходу любуясь пейзажами цветущего городка, одного из старейших религиозных и паломнических центров Японии.
– Я думаю, будет здорово, если сегодня мы посмотрим на цветение сакуры и отдохнем в онсэне, а завтра побродим по Никко, здесь много всего интересного, – так расписывал планы на эти выходные Гин Хасегава, а Кицуне и Акума просто захлебывались от восторга.
– Здесь так красиво, семпай!
– Недаром же говорят: «Не говори “великолепно”, пока не увидишь Никко»!
– О, а Мартин мне постоянно говорит: «Не говори “фу”, пока не попробуешь»! – сказал Курт с детской непосредственностью. – Иначе бы я никогда к вашей еде не привык.
Гин, Акума и Кицуне лишь молча и отчаянно переглянулись.
Дядя и тетя Гина Хасегавы очень радушно встретили племянника и его гостей, даже несмотря на то, что их усадьба была переполнена постояльцами, за которыми нужен был глаз да глаз. Дядя Гина тоже оказался добродушным здоровенным детиной, созданным как раз для того, чтобы вкалывать на горячих источниках.
– Теперь ясно, в кого ты такой огромный и простецкий! – сказал Курт Гину.
– Ты правда так думаешь? – засмеялся Гин. – А мой папа говорит, что понятия не имеет, в кого я такой церемонный. Поскольку мои дядя с тетей заняты, о вас позабочусь я. Пожалуйста, чувствуйте себя, как дома.
Он загнал своих гостей в вылизанную до блеска васицу, которая оказалась его комнатой, и заставил переодеться в кимоно.
– Для тебя у меня тоже кое-что найдется, – сказал Гин Курту, вынув из раздвижного шкафа черное кимоно с красным набивным узором. – Я носил его в школе, но теперь оно мне маловато. Однако тебе, думаю, будет в самый раз.
– Да не стоит! – запротестовал Курт, покраснев и замахав руками.
– У дяди отель в традиционном японском стиле. Все постояльцы должны носить кимоно.
– Но я же не японец! Я буду выглядеть глупо!
– Не волнуйся, Куруто-кун, мы привыкли, что иностранцы носят традиционную японскую одежду, – засмеялся Кицуне.
– Иностранцы смотрят много нашего аниме, а потом приезжают в Японию и думают, что они японцы, – сказал Акума. – Раздевайся, пожалуйста!
Курта раздели по пояс. Джинсы он, раскрасневшись до кончиков ушей, пообещал снять после того, как его облачат в кимоно. Итак, в три пары рук, будто Курт был каким-то принцем, на его тонкое бледное тело надели сначала белое нижнее кимоно, а потом черное с красным набивным рисунком, которое идеально правильно запахнули и повязали оби (*пояс для кимоно).
– У тебя такая белая кожа… – заметил Кицуне, сравнив свои смуглые руки с белой, как снег, кожей Курта, сквозь которую проглядывали голубые вены. – Готов поспорить, если бы ты был гейшей, тебе бы даже не пришлось наносить пудру.
– Что ты несешь?! – шарахнулся Курт, совершенно красный от стыда и готовый побежать куда глаза глядят.
– Не дергайся, пожалуйста! – пихнул его Акума и, взяв в руки гребень, заставил сесть на пол. – Думаю, самурайская прическа будет тебе к лицу, – сказал он, придирчиво рассматривая тяжелые длинные пряди цвета вороного крыла, а затем принялся их расчесывать.
– Эй, хватит! Что за дочки-матери? – распищался опозоренный Курт.
– Мы делаем тебя похожим на японца, дурак, чтобы ты меньше бросался в глаза постояльцам!
– Вы делаете меня похожим на педика!
– Заткнись! Это твои волосы?
– Нет, блин, у Мартина взял поносить! Конечно, мои!
– Они чернее ночи! Любая девчонка обзавидуется!
– И твои глаза, Куруто-кун, – сказал Гин, уставившись на Курта в упор. – Они такие черные, что в них даже не видно зрачка.
– Ты очень необычный иностранец, Куруто-кун, – сказал Кицуне. – Иностранцы обычно светлые и голубоглазые и изо всех сил стараются вести себя прилично, но ты совсем не такой.
– Хватит пялиться на меня, жуткие вы психи!
Итак, всеобщими усилиями Курта превратили в прекрасного бледнолицего юношу в роскошном кимоно и с аккуратно собранным на затылке пучком черных волос, оставшиеся пряди которых красиво и щедро струились вниз по стройной спине. Короче, зря Гин, Акума и Кицуне рассчитывали, что постояльцы не будут обращать на него внимания. Одетый на японский манер, Курт был красив до слёз. К тому же, из-под кимоно у него торчали кеды и джинсы, которые он наотрез отказывался снять, ссылаясь на то, что не намерен расхаживать по Никко в халате и трусах.
Поэтому за чайным столиком он извинился за то, что не может сидеть в традиционной японской позе, и вальяжно скрестил ноги по-турецки.
– Когда в гейзер-то полезем? – поинтересовался он, пока Гин наводил чай по всем правилам чайной церемонии.
– Сначала чай.
– Фу, я не хочу его пить! Ненавижу ваш зеленый чай, он такой горький! Вы, должно быть, сумасшедшие, раз пьете эту гадость литрами!
По плавно разлившемуся в васицу красноречивому молчанию Курт понял, что ляпнул что-то не то.
– Эй-эй, я не имел в виду, что вы сумасшедшие! – переполошился он и начал неловко исправлять свою оплошность. – Это выражение такое! Выражает удивление и совсем не означает, что кто-то на кого-то думает, что он сумасшедший! Правда! Я просто… Я…
– Поэтому в Японии так ценится умение молчать, – тихо засмеялся Кицуне.
– Понял, не дурак! – горько вздохнул Курт и виновато опустил голову.
Глядя на этих двоих, Гин испытал то же чувство, что и Акума, который лицезрел на их первом совместном обеде, как неудачник Митсюзаки поучает неуравновешенного гайдзина, а тот его беспрекословно слушается. Староста был удивлен, но в то же время искренне рад за них.
– Ну что, итадакимас? – решил реабилитироваться Курт, когда чай был разлит, а парни взяли в руки крошечные чашки, наполненные горьким напитком.
Снова раздалось это неловкое молчание. Все трое японцев не смогли с собой совладать и уставились на иностранца немного осуждающе – за весь день он их уже порядком достал.
– Что, опять облоханился? – прошептал Курт, снова заливаясь краской.
– Заткнись и пей чай! – гаркнул на него Акума, и Курт послушно приник губами к чашке, а потом от стыда выдул еще три.
А после чаепития, когда уже почти стемнело, Гин потащил своих гостей в прекрасный сад своего дяди, чтобы полюбоваться цветением то ли сливы, то ли вишни, потому что первая уже осыпалась, а вторая только начинала распускаться. Там уже было полно постояльцев, и свободных местечек практически не осталось. Тогда Гин на правах племянника хозяина усадьбы отвел гостей на террасу, что находилась в саду камней, разделенном от фруктового сада маленьким ручейком и перекинутым через него мостиком. Оттуда вид на деревья был нисколько не хуже.
– Как приятно позабыть обо всех тревогах и полюбоваться цветением деревьев в свете надвигающейся весенней ночи, – сказал Гин, когда все устроились поудобнее.
После этих слов наступило гробовое молчание. Курт, еще не отошедший от своего грандиозного фиаско за чаепитием, целых пять минут не решался вставить ни слова и просто смотрел на одухотворенные лица своих одногруппников, застывшие в странной улыбке и такие безмятежные в свете угасающего дня и китайских фонариков.
– Че делаем-то? – поинтересовался он осторожно, когда терпеть эту пытку стало уже невмоготу.
– Любуемся цветением деревьев, так что, пожалуйста, помолчи, – чуть резковато утолил его любопытство Акума.
– На что тут любоваться-то? – не унимался Курт. – Деревья почти голые.
– Тогда я сейчас же украшу одно из них твоим болтающимся на веревке трупом!
– Да молчу-молчу! Зачем так психовать из-за каких-то деревьев?
Поняв, что это гиблое дело – мешать японцам молча пялиться на деревья, – Курт оставил одногруппников в покое и вытянул из кармана джинсов телефон. Кицуне, сидевший рядом, мягко и осторожно вытянул телефон из его рук.
– Эй! – вякнул Курт. – Я хочу написать Мартину! Он волнуется за меня!
– Позже напишешь.
– А сейчас я что должен делать? Просто сидеть, как идиот?
– Вовсе нет, ты можешь помедитировать.
– Что-что делать? И как долго у вас длится это безумие?
– Ну, хотя бы час.
Курт закатил глаза и со словами: «Разбудите меня, когда закончите», – завалился набок прямо на прохладной террасе. С минуту царила гробовая шокированная тишина, а потом раздался вопль Акумы:
– Вы посмотрите на него! Он абсолютно ничему не хочет учиться!
– А, по-моему, Куруто-кун очень старается… – осторожно возразил Кицуне.
– Куруто-кун – удивительный человек, – поддакнул Гин. – Он совершенно не боится показаться смешным.
– Ему наверняка гораздо труднее, чем нам кажется, – подметил Акума с неожиданным участием. – Нелегко интегрироваться в чужую культуру. Особенно в такую, как наша.
Парни удивленно на него уставились.
– Что ты имеешь в виду, Акума-кун? – спросил Гин.
– Он воспитывался в обществе, где людей не чешут под одну гребенку. А человек, однажды вкусивший свободу Запада, никогда не станет жить так же убого, как мы. Нам нельзя выглядеть не так, как все. Нельзя говорить не так, как все. Нельзя думать не так, как все. Нельзя поступать не так, как все. Вот даже сейчас мы сидим без дела и пялимся на эти дурацкие сливы и вишни. Потому что так делают все. А вот лично меня уже тошнит сидеть на одном месте и глядеть в одну точку до скончания веков, как последний идиот.
– Если честно, мне это тоже немного наскучило, – кивнул Кицуне. – Я люблю цветы, но полюбоваться ими пять минут для меня вполне достаточно. Вокруг много других красивых и интересных вещей.
– Ну, нам всего по восемнадцать, – улыбнулся Гин. – О какой усидчивости и почтении к традициям может быть речь в таком возрасте?
– Вот когда нам будет по восемьдесят, тогда и будет любоваться деревьями! – активно закивал Акума. – А что еще остается делать, когда тебе восемьдесят?
– Вот уж нет! – возразил Кицуне. – Когда мне будет восемьдесят, я буду миллиардером и буду валяться у бассейна в собственном особняке на Гавайях!
И трое засмеялись, позабыв обо всех в мире сливах и вишнях. Затем Курт, давно не подававший признаков идиотизма, сладко растянулся по всей террасе, а потом сел, потирая плечо, которое отлежал.
– Эй, а во время этого вашего любования деревьями пись-пись можно? – брякнул он, сонно причмокивая. – Все-таки четыре чашки чая всосать – это вам не шутки!
– Если только не под деревом сакуры… – сдавленно сказал Гин, делая над собой неимоверные усилия, чтобы не хихикнуть. – За купальнями есть такая пристройка…
Курт подскочил, даже не дослушав.
– Окей, я разберусь!
И удрал.
– Что-то я сильно сомневаюсь, что он будет заморачиваться и искать эту пристройку. Обольет первую попавшуюся стену, – галантно хмыкнул Акума.
Кицуне накрыл лицо ладонями и неудержимо захихикал. В уголках глаз даже выступили слезы.
– Чего ты? – спросил Акума.
– Простите меня, – проскулил Кицуне сквозь пальцы. – Я просто представил, как люди сидят, любуются сакурой, и тут к дереву подходит Куруто-кун и…
– Тогда действительно было бы, на что посмотреть! – согласился Акума, и все трое залились неприличным дружным смехом, который было слышно на всю усадьбу.
– Эй, вы чего тут ржете, как кони? – поинтересовался Курт, когда вернулся.
– Ты отыскал ту пристройку, Куруто-кун? – спросил Гин, весь красный и потрепанный после такого яростного приступа смеха.
– А?
– Ты ведь превратил праздник любования цветением деревьев в праздник любования писающим иностранцем, правда? – вскричал Акума.
– Расскажи! Расскажи нам! – нетерпеливо закивал Кицуне.
– А?! И вы еще меня ненормальным считаете?! Как вам такое только в голову пришло?!
– Мальчики, вы где? Ваша купель готова! – позвала тетушка Гина издалека.
– Да! – отозвался развеселившийся Гин и спешно повел гостей в самый дальний конец усадьбы.
Курт был крайне удивлен, увидев за бамбуковым заборчиком небольшую дымящуюся лужицу, кое-как обложенную камнями, вместо бьющего фонтаном гейзера, который рисовало его буйное воображение.
– Эта купель самая горячая. Мой дядя очень добр, что приготовил для нас именно ее, – с гордостью сказал Гин.
– Как здесь классно! – пищали от восторга Акума и Кицуне.
Курт же, в свою очередь, чем ближе подходил к дымящейся купели, тем меньше понимал, что вообще происходит в этом странном государстве. Когда его завели в крошечную, всего на четыре места, омывальню с маленькой раздевалкой, где японцы начали снимать с себя кимоно, он еще думал, что все в порядке. Не полезешь же в купель в одежде, верно? Но когда они начали пристраиваться на низенькие табуретки напротив умывальных кранов, взяли лохани и начали наполнять их водой, он заподозрил что-то неладное.
– Куруто-кун?.. – удивился Гин, вдруг обратив внимание, что его главный гость с дикими глазами жмется в углу раздевалки и стыдливо прикрывается полотенцем, как красна девица. – Пожалуйста, садись, – указал он на свободное помывочное место.
– Зачем? – строго спросил Курт, неласково на него зыркая.
Гин растерялся и терпеливо ему объяснил:
– Прежде, чем зайти в купель, нужно помыться.
– Что за бред! – фыркнул Курт, безбожно краснея. – К чему такое обилие водных процедур, если в итоге все равно полезешь в воду?
– Вымойся, или мы вымоем тебя силой! – рявкнул Акума, теряя терпение.
– Ладно, ладно!
