Собрание разных зарисовок и сочинений. Том 1

Что это… вот… это что на большой подушке? Я от переизбытка внутреннего монолога стал говорить и дозаговорился так, что составил вопрос из двух повернутых друг к другу противоположными концами частей. Подушка до того белая, что и полумрак не помеха: вижу все как днем. Определенно, владельцы гостиницы для стирки не скупятся на хороший порошок. На подушке, без труда или стеснения, – легко разместились бы три головы или целый кот, и никто не испытал бы неудобства. Если бы, конечно, у меня был кот, но я не яростный фанат кошек. Вот подушки – другое дело, у меня настоящий талант к их изготовлению, причем это мой бизнес, все-таки кусок хлеба должен же благодаря чему-то быть на столе.

Эта черная клякса, больше похожая на плевок, чем на кляксу, ведет себя не так, как обычно ведут себя черные кляксы. Света фонаря за окном недостаточно, чтобы понять, что я вижу. Я насторожился. Я не получал ученой степени в науке о черных кляксах, однако и без степени с колокольни обычной школы могу судить: нет, это неестественно. Ног у клякс не бывает. Хотя, похоже, самое время отказаться от этого убеждения, ведь глаза не лгут: клякса не лежит, не сидит, не остается на месте, а медленно движется по подушке.

Я включил неяркий ночник – мало приятного и много раздражающего, когда свет в глаза бьет, сон не может прийти к людям, которые раздражены, и это – не скажу закон, но – правило. А-а-а! Я испуганно вскрикнул и резко прикрыл ладонью рот. Кошмар… клякса… помилуй, Боже, – вовсе не клякса… А все почему: брр-р… веская причина нужна? Вот и она. Потому что это громадный отвратительный черный паук. От разрыва сердца меня судьба отвела, сердце усердствовало, старалось, колотилось – и не достучало до него всего нескольких ударов. У паука были волосатые спинка и брюшко. Парадокс: боязнь пауков – и познания в их анатомии? Волосатые лапки… волосатость, волоса… довольно, не то меня от омерзения и страха стошнит. Я с трудом сглотнул подступивший к горлу ком.

Паук были монструозных размеров. Меня, конечно, пополам он не перегрызет. Утешай, утешай себя до первого укуса многоногой твари. Ага, как же, удовольствия ему подобного я не предоставлю, зубы последние сильно и полностью сломает об меня! Что за диета у него, за счет чего он так вымахал? Моя ладонь, – даже не сосчитаю, во сколько раз меньше паука. Не надо уговаривать, и не пытайтесь, я не стану бегать за пауком с рулеткой, чтобы узнать его размеры. Я почувствовал, как мороз по коже пробежал, и у меня немного закружилась голова от презрения.

Убедительно прошу, буквально снизойду до вопля в своей просьбе: не давить на жалость и не опускаться до манипулирования информацией о пользе пауков. А это уже сложилась нехорошая ситуация, и она грозит еще ухудшиться, беги, беги – не избежишь ее. Паук, у которого, наверное, паучьих дел невпроворот было, оказался в опасной, я бы сказал смертельной, близости к приоткрытому рту Николая – и остановился. Я бы успокоился и расслабился, если бы паук издох, однако он был поживее любого вокруг, и еле уловимое шевеление ног показывало это. Никуда больше не ползи, паук. Не ползи, кыш! Всем, чем возможно только заклинать, этим всем и заклинаю тебя. Я от отторжения задрожал.

Почему бледно-бордовые губы Николая приоткрыты? Можно пакет с покупками забыть в универмаге, но не как дышать носом. А тут прямо измена носу со ртом какая-то выходит, только разборок не хватает. Почему у Николая такой цвет губ? О, здесь дело не в помаде, да и вообще косметика не входит в круг его пристрастий. Он привык коллекционировать значки и макеты боевых кораблей – где между ними возьмется место для помады? Он, любит баскетбол. А у меня в приоритете пинг-понг. У нас вошло в привычку ходить друг к другу на матчи. Но я забыл, это мысль о моем друге, постараюсь держать это в памяти.

Главное – паука невзначай не вдохнуть. С подобной грязной живностью во рту на отлично не поспишь. И правда, у паука не спросишь, принимал ли он душ, или ванну, и сам он на откровения не пойдет, вернее, не поползет – у пауков человеческих ног нет, и пройтись им, как человек, не дано. Не думаю, что паука беспокоит гигиена. Грязь, пыль и бактерии на пауке – ужас!

Вдруг паук заметно оживился и стал перебирать ногами. Второй ночник не надо включать, чтобы разглядеть это. Сомневаюсь, что причина в испуге паука, кто-то темноты пугается, а на кого-то свет страху наводит. Я, например, стал еще больше бояться темноты, чем прежде. Хорошо, что Николай как-то умудряется справиться со своими страхами. У меня сердце словно с цепи сорвалось и теперь непростая задача – посадить его обратно.

В сердце больно кольнуло от долгого наблюдения за гнусным пауком, и сильная дрожь по всему телу пробежала от того же взгляда на омерзительно омерзительного паука! Я прижал руку к груди, к тому месту, где находится сердце, подержал минуту и убрал. Я облегченно вздохнул. О, до чего шустро паук своими толстыми – программу фитнеса для пауков никто не разработал, а потому родился не спортсменом здоровым и стройным и покинет эту землю таким же – волосатыми лапками задвигал, задергал. И пуще прежнего. Хорошо бы с ним случился припадок, должно же что-нибудь положить конец его существованию.

Энергичность паука – дай бог всем и мне. Что, активизировался встроенный в паука крошечный, но чрезвычайно мощный моторчик? Сужу по стремительному бегу паука от меня, а еще вероятнее – от ночника. Я заметил, что паук поторопился скрыться, не станет же он дожидаться, дошел ли я в своих размышлениях до конца – это не как при заказе товара в интернет-магазине, где, пока дождешься, паутиной покроешься. Его время короче, чем у человека, за год не одно паучье поколение может смениться – так что причина бежать и поважнее будет.

Сердце больше не кололо, обнадеживающий знак. Я блаженно усмехнулся. Не придется пить сердечные лекарства, и тешу себя надеждой, что мне они не потребуются. Дрожь не возвращалась, очередной позитивный признак, тут уж у меня от сердца отлегло. Получалось, что я успокоился, правда не полностью. Паук скрылся, но не абы где, и это как раз оказалось поводом для сомнений, неприятным осадком. Родись я пауком, последовал бы его примеру, мне бы тоже ничего другого не оставалось. Так или иначе, паук скрылся за изголовьем кровати Николая. Оно и понятно: это ближе, чем край кровати, до которого ползти дольше. Теперь мне не до графина, пить расхотелось – я совершил великое открытие в утолении жажды: паук! Утром все расскажу Николаю, а пока остается надеяться, что я смогу после всего заснуть.

***

Меня часто спрашивают, кто я по профессии. Я всегда отвечаю одно и то же: по профессии я продавец электрических бритв для бритья альбатросов.

***

Помню, обучал я морских свинок вязать спицами (только они у меня и были тогда) шерстяные носки. Удачно! Я имею в виду, удачно получалось учить морских свинок вязальному ремеслу – вон сколько пар носков они связали: и мне досталось, и на продажу осталось! Кстати, читатель, если тебе нужны шерстяные носки, напиши мне на электронную почту.

Хочется пожаловаться

«У-у-х»! Это я выдохнул не оттого, что якобы исповедался (у меня много времени, чтобы не задумываться об исповеди: не набрал нужного количества причин и грехов для этого), а потому что просто на душе легко. Какая уж исповедь – нашли, что называется, дурака для пустословия, впрочем, почему сразу дурака, просто: нашли пустослова. Я такого слова, как «исповедь» (да и чего свою речь замусоривать словами, при общении с друзьями их не употребишь), до шестнадцати лет не знал, а слышать – где бы мне такое счастье улыбнулось. Ну почему все приходит тогда, когда не ждешь, и когда это не требуется? Точно все как снег на голову. И это при том, что – самое интересное – я не на не обитаемом острове родился и вырос, конечно же, то есть меня не уличишь в полном неведении: хочется (не хочется), хочется, я говорю (не хочется), хочется, (не хо… даже не начинай) – но не получится.

Может, от признания я выдохнул – без причины никакого веселья – раз уж для исповеди не время. Ну а что еще придумать? Придумалось лишь это – «признание». Нет, это, скорее, я завел заунывную песню: начал жаловаться на все (чисто технически я предпринял попытку пожаловаться – то есть это выглядит, как прелюдия, – во вступлении, со слов об «исповеди», мол, чего-чего, что это?). Я не нажил себе такого груза поступков – вроде как не нажил, – чтобы говорить, говорить, не умолкая, хотя для жалобы того, что есть, вполне достаточно. Вместо этого – если продолжить жаловаться, и не идти же на попятную в момент (последний) – в последний момент – я набрал пару килограммов лишнего веса (о, вот и понеслись галопом причитания: бока наел, но наел-то – вкусной едой). Вот тебе неловкий момент: вспомнить о диетах, которые были всегда побоку, и это опять же тот самый неловкий момент, когда можно сразу после вспоминания забыть о них – кашу уже поздно маслом сдабривать, особенно если эта каша скисла. Чую, одной жалобой все не закончится: на подходе еще одна, а там как Бог распорядится.