Собрание разных зарисовок и сочинений. Том 1

Я внимательно огляделся. Существа и след простыл, даже ручкой на прощание не помахало. Впрочем, с кого я вообще что-либо пытаюсь спросить за правила этикета? Все закончилось, и потому можно и не махать кулаками после драки. Я поднялся с пола резко – даже не пришлось убивать полчаса на раскачивание ради этого простого действия – и быстро, точно все мои члены вернули себе прежнюю юношескую силу, свежесть и ретивость. Я бы оценил свое исцеление на десять балов из десяти. Мне даже мой деревянный помощник – трость не понадобилась для этого, кстати, она лежала на полу. Вещь без дела названия не имеет, а в чем теперь мне было не обойтись без помощи трости? Я подошел уверенным размашистым шагом к зеркалу. Человек, незнакомый с контекстом, решил бы, глядя на меня, что я кого-нибудь передразниваю. Что называется, откинь опору мирскую, всяк кто готов ступать по тверди на своих ногах. Прежде моя походка была сравнима с тем, как ребенок учится ходить, вы знаете, как он неуклюже, смешно и как взволнованно – под взглядом взволнованных родителей – неумело передвигает ноги.

Отражение в зеркале само по себе лгать не станет, а если и попытается, это будет не проявлением воли, а лишь попыткой повторить за тем, кто смотрит в зеркало. Зеркалу все человеческое чуждо и ложь в том числе, оно скажет всю правду и такую, что в один миг опустит планку твоего «я», но может и истину подчеркнуть. А что же мое отражение показало мне? О, что за чудо! Я кончиками пальцев прикоснулся к лицу. Куда делись болезненные синяки под глазами, на которые, если не знать всей трагической истории, посмотришь и не удержишься от того, чтобы не спросить: ого, какую взбучку тебе устроили, как же угораздило тебя нарваться на чьи-то кулаки? С моих губ слетел нервный смешок, нет, парень, не готов ты пока к палате с мягкими стенами, рано тебе пока бежать за психиатром и просить его покопаться у тебя под черепом. Я провел ладонью по голове – ото лба к затылку и обратно и почувствовал покалывание – неужели волосы стали пробиваться? Точно, стали! Не сочтите это за неблагодарность, нет-нет, я очень благодарен и счастлив, и все же до шевелюры настолько пышной, что любой, у кого есть лысина, либо захлебнется от зависти собственной желчью, либо задохнется от злости, волосам было еще расти и расти, завиваться и завиваться в двойные, тройные и в какие они еще способны завиться кудряшки.

Я буквально разрывался на части от эмоций. Восторг, радость и экстаз – весь спектр чувств я хоть и могу перечислить, но не без помощи своего каждодневного спасителя – благодетеля интернета! Там наготове нужные слова и понятия. А добавь хоть малую жалкую капельку к тому, что испытывал, и бабах – разорвало бы меня так, что осталась на месте моего дома воронка глубиной в километр. Сердце в груди дыру не пробьет, в лепешку оно не расплющится о грудную клетку, а то к чему такие активные старания? Я потер ладони и улыбнулся.

Я отступил на два шага от зеркала и приподнял майку до шеи, чтобы оценить изменения в теле. О, совершенство в совершенстве, излучающее совершенство, всем атлетам атлет, едва ли не античный герой в русских реалиях и в современном антураже, прямо собирай всех лучших скульпторов и увековечивай такую красоту в самом дорогом мраморе, чтобы потомки и через века от радости мочились. Все вернулось на положенное Богом, природой и – возьмем что-нибудь обыденное, например, спортом (да, это звучит не так возвышенно, но слов из песни не выкинешь, и надо оставить все) – место. Теперь видны были и кубики пресса на животе – еще вчера я свой живот с гладильной доской сравнивал, так же плоско и ровно, что хоть шар положи на него или другой круглый предмет, и он обязательно укатится, спокойно подавив по пути мои больные органы. Я похлопал себя по прессу и блаженно выдохнул.

5

А теперь тра-та-та-та – барабанная дробь – настал момент истины: пора хорошими новостями подпортить настроение своим врагам или, что даже предпочтительнее, втоптать едва ли не прыжками их самоуверенность в самую отвратительную грязь. Похоже, мне придется на второй круг зайти, но уже с сердцем полным радости. Прежде какие надежды я строил до болезни – и со слезами на глазах терял их, заболев. Вроде оставь попытки и старания, не осуществятся твои желания – улетит этот журавль, и не поймаешь потом. Но теперь, исцелившись, я могу снова чего-то желать. Ура, я торжествующе подпрыгнул.

Я взял недлинную, наверное, размером с мою трость, палку (я оценил ее взглядом – да, моя трость по длине будет почти такой же), к слову, что-то не припомню, в каком деле она бы послужила мне верой и правдой. Ладно, не буду ломать голову. Не до этого мне сейчас. Потом к палке с помощью гвоздя и молотка – их я из-под шкафа достал, они там лежали в пластиковом контейнере – прибил несколькими точными взмахами белую прямоугольную табличку. Ее достал из-под кровати. Я стараюсь любой вещи или предмету, которые попадают специально или по воле случая мне в руки, придать смысл. Ничто без толку не болтается у меня под ногами или руками, у меня никогда не споткнешься случайно обо что-то и не схватишься за ненужное. Палка – не исключение! Не полежит она теперь где-нибудь в углу или под мебелью – эту палку я взял из угла комнаты – не посереет и не почернеет от миллиона слоев пыли.

Табличка и не поражала воображение эпическими размерами, вроде как не нашлось бы бригады художников, чтобы изрисовать ее целиком. Пусть даже худо-бедно успеха добьются, что-то закрасят и подмалюют, но жалкий процент незавершенности останется, в общем – крась не крась – все как-то выйдет без полного успеха. Короче говоря, средняя по размерам табличка.

Как известно или, если это не совсем верно, то тогда бывает так, что говорят: «Без надписи табличка – никакая вовсе и не табличка, хотя бы одно слово напиши на ней и все – тогда она будет употреблена для дела». То есть с любой точки зрения по всем признакам она будет оставаться табличкой, ее природу не отнять и не изменить, однако, лишь увидев на ней надпись, ты, плюнув, не пройдешь мимо, а остановишься со словами: «Наверное, это какое-то важное сообщение, и потому задержусь и прочитаю». Я исправил это маленькое упущение и уверенно вывел на табличке черной краской: «Мои враги, я здоров!». Черный цвет – лучший цвет, чтобы донести до врагов свое сообщение, и к тому же, чем ярче и контрастнее, тем быстрее станет понятно им, что ты настроен не заигрывать с ними, и что на этих губах (пальцем провел по ним) никаких улыбок для них не будет. Я улыбнулся, так как был доволен проделанной работой. Все так лаконично получилось, ничем лишним не довершить и ничего дополнительного не приписать для еще большей ясности мысли – мол, недостаточно получилось, надо еще, чтобы глубже ткнуть в лица врагов. В целом это блюдо приправлено всем, чем нужно, для разжигания большего аппетита.

Я положил палку с табличкой на правое плечо, как делают рыбаки, когда носят удочки на плече наперевес. Это что же выходит, читатель вдумчивый, я – рыбак? А-а-а, скорее, я как один из тех несчастных святых мучеников. Помнишь, читатель, истории о том, как распинали на крестах людей? Вот откуда наши ноги растут, отсюда! Не опустится мое плечо и не сломается.

Я вышел из дома и остановился на пороге. Между делом притопнул пару раз, сначала одной, потом другой ногой, и отчего бы мне не позволить себе этого, ведь отныне ходить мне на них не переходить и за всю жизнь. О, это приятное и сладостное чувство, когда твои ноги – крепкая и надежная опора! Прощай, трость, пока-пока, будущая деревяшка для растопки камина. Вдох, еще вдох. Надышаться не могу, хотя и дышу и носом, и ртом, и все мало, все недостаточно; как будто прежде и не умел этого делать, как будто до этого только баловался ноздрями, не пользуясь по прямому назначению. И вот теперь, научившись, не могу остановиться. Не потерять бы сознания от такого количества воздуха.

Более подходящего места, чем перед домом, для своей ноши я не нашел. Возможно, где-то в мире, перед каким-нибудь домом, который раз в сто лучше мой хибары, и существует такое место, и вероятно, судьба меня уже приводила туда, но у меня из головы выветрилось воспоминание о том времени. Тем более что моя ноша одна тут не будет. Поскольку, куда ни посмотри, кругом в землю воткнуты непонятно кем, хотя как «непонятно кем» – все там не тайна, такие же палки с прибитыми к ним табличками. Эй, не лгут ли мне мои глаза: лес, что ли, вырос тут? Не иначе как целый лес, в котором, правда, рубить ничего не станешь. Я осмотрелся, чтобы найти свободное место для своей палки, и долго шарить глазами не пришлось. Я, кажется, нашел, подходящее.

Клетка

Какое большое расстояние между прутьями моей клетки! Оно вообще должно быть таким? Ведь я могу легко пройти между ними, причем мне для этого не нужно даже поворачиваться боком. Я каждый день то покидаю клетку таким образом, то возвращаюсь в нее. Но полностью распрощаться с ней не могу, поскольку я кормлю собой тех, кто меня в ней держит, глядя, впрочем, на них со снисхождением. Чтобы меня съесть, нужно еще заслужить мое одобрение и уважение, и, разумеется, у меня спрашивают их, до того как начать трапезу. Зато я могу насыщаться теми, кто посадил меня в клетку, не дожидаясь разрешения и без всякой уважительной просьбы. И я насыщаюсь. Сейчас, конечно, я заслужу осуждение за свою неучтивость, но я не желаю исправляться.

Я – лис-оборотень

Опять какое-то странное и не особо ожидаемое, ведь это не презент, который ждешь так, что от нетерпения ногти все сгрызаешь, превращение! Это уже понемногу, капля за каплей или, если нажать на кнопку «оригинальность», песчинка за песчинкой начинает раздражать. Вон как от злости и негодования двигаются мои мощные челюсти: туда-сюда, туда-сюда. Главное – не увлечься, не то и до вывиха, как говорится, рукой подать. Жуть. А зубы? Ох, уж эти зубы, резцы, клыки и прочие стоматологические названия, которых я не знаю, потому что образование у меня не в этой сфере, но полагаю, перечисление не ошибочное. Сколько же костей мои челюсти в пыль перемололи! Я с животным страхом и трепетом потрогал свои острые клыки. Мои клыки – это зрелище не для слабонервных и впечатлительных людей. Слабонервные, не смотрите, прошу вас, лучше оцените какой-нибудь натюрморт, или к чему ваша душа обычно прикипает больше, какую-нибудь приятную картину. Вы же вряд ли согласитесь по ночам вскакивать от собственного крика.

Я успешно – такого успеха и врагу не пожелаешь, а может быть, наоборот, пожелаешь, все зависит от того, до какой крайности довел, – превратился под действием неких неосознанных сил в лиса. Эй, силы, какую табличку для вас подготовить – со словами «злые и непознанные» или «хорошие и естественные»? Я в замешательстве, от которого у меня голова кругом идет и хвост словно с цепи сорвался, все виляет и виляет нервно. Хвост вырос у меня просто. Сначала зачесалось ниже спины, и я первым делом погрешил на плохую гигиену – я по привычке ванну принимаю строго по понедельникам и четвергам – но потом понял, что дело не в этом: у меня просто вырос длинный пушистый хвост. А он продолжает дергаться, будто его током ударили. Спокойнее, милый, спокойнее – я обращаюсь к хвосту, а не к тем, кто будет это читать, они сами найдут, чем расшалившиеся нервы унять. Я ласково прижал хвост к животу. Хвост не голова, на нем уши не вырастут как грибы после дождя, или правильнее сказать, точно плесень от влажности – у нее шансов распространиться немного больше, чем у грибов. Теперь хвост спокойно висит – и с уговорами покончено!

Когда со мной случилось… хм, то, что… случилось? Не знаю, слова правды складываются хуже, чем прочие мелкие сочетания букв, видимо, и сами боятся. Смелее, смелее будь, твержу я мысленно, как какое-то заклинание, которое должно быть спасительным, а на деле – этого самого спасения с голубиный нос. Я беззлобно, но с некоторым огорчением вздохнул. Все произошло… эх, ох и ах – и прочие парные буквы… в два часа ночи. Я не человек-сова. Я люблю поспать, вкусно поесть и обожаю в косметических салонах наводить дорогой и красивый марафет, но не бодрствовать долгими темными ночами.

Когда это началось? Когда абсолютно круглая темно-фиолетовая луна – почему-то не темно-алого или темно-красного цвета, с другой стороны, и хорошо: я до потери пульса боюсь вида крови и цвета крови – появилась из-за облаков. Очень жаль, что у самого руки не способны нарисовать ровный круг! Да и как я могу своими милыми лапками («милыми» – чтобы скрасить собственное положение) что-нибудь нарисовать? Лапки хороши, чтобы восторгаться ими, а вот для работы – хуже не придумаешь.

Я же на самом деле никогда не обращал на луну должного внимания: ну луна и луна, да – круглая, да – ее контур как будто обвели по крышке, скажем, от банки. В целом прежде ее диск ни разу не был настолько идеально круглым, как тогда. Я ничего не приукрашиваю. Я задумчиво вильнул хвостом. Едва лунный свет – очень яркий, причем настолько, что под ним можно было налоговую декларацию заполнять, я тем сначала и занимался, видно было каждую букву; можно было даже ради шутки и солнцезащитные очки надеть, ничего себе небесная лампочка – коснулся меня, как я мгновенно почувствовал боль.

Боль была не такой острой и пронизывающей, что можно лишиться любых чувств и сознания тоже, – но и не до того незначительной, чтобы не стоила упоминания. Боль… так себе… какая-то ай – не ай… вытерпеть, не вскрикнув, вполне было по моим силам, хотя я плохо переношу боль. Интересно, что же делать человеку, у которого планка переносимости боли ниже всякого плинтуса? Моя боль напоминала желудочный спазм, я даже за живот схватился и стал осторожно поглаживать, тереть – но не сильно, не все движения полезны, некоторые боль не унимают. Все понапрасну, и действия мои, понятно, не панацея, боль не утихала. Я болезненно поморщился. Где, ну где, я спрашиваю, способ унять ее? Что ее вообще может унять?

Я обессилено упал на мягкий пушистый ковер, так как моя координация предательски покинула меня… Дописал бы: показала на прощание средний палец. Ковер мне когда-то в копеечку влетел, но его мягкость окупает любые «копейки». Хорошо, что я упал не на голый твердый паркет, лишние травмы для моих коленей не тот подарок на всю жизнь, о котором я мечтал. Я всегда мучился болью в коленях. Я человек – в меру поверхностный, немного легкомысленный, но никак не слабый, поэтому плакать на чьем-то плече по этому поводу не собираюсь. Однако ответьте мне, разве травмы – любая травма, не будем сортировать – это то, что по жизни закаляет? Я, например, уверен, что нет.

Я деловито упер руки в бока.

Короче говоря, я ощутил каждой распадавшейся клеткой тела – возможно, ощущение я описал неправильно, но мне почему-то именно так показалось тогда – и, наверное, душой тоже, ведь тело и душа вроде как в одной связке, потому и ощущения общие, – как претерпеваю основательные изменения. Мое лицо, да и прочие части тела, но начать с лица мне важнее, тем более что лицом я чаще свечу, так что… мое лицо, благодаря которому я пробился в модельный бизнес, сильно вытянулось. Природа поиграла с моей генетикой на славу, хотя я слышал, но не обращал внимания, делать мне больше нечего, не такую формулировку, а что-то вроде: «выиграл в генетическую лотерею». Жаль, в следующей жизни моя победа, скорее всего, обесценится. Я верю в реинкарнацию, не спешите высмеивать меня, а лучше нигде и ни с чем не спешите, хотя если распирает, то не прислушивайтесь к моему мнению и поступайте так, как велит вам ваш разум. Я хитро подмигнул.

Да для меня все пути на любые парфюмерные баннеры и на обложки любых косметических каталогов были до сих пор открыты. А что теперь? Вероятно, с лицом будут затруднения, и мелочью такие изменения уже не сочтешь – духу не хватит! Мне что теперь своей мордой корм для лис рекламировать? Ну да, для лис, у других покупателей он вряд ли будет востребован – хоть с рекламой, хоть без нее, только с лисами я и буду иметь дело. И еще вопрос с позиции финансового интереса: хотелось бы знать, чтобы не ходить и кровно заработанные копейки не выбивать с боем и криком, а то иногда случается, что приходится покричать, оплата была бы по двойному тарифу или нет? Но лучше по тройному тарифу и с какими-нибудь поощрениями (надеюсь, это не жирно?), ведь брать от жизни надо все, даже если жизнь предлагает всего-то ржавый пятак, вроде «бери, не отворачивая морды, мои подачки».

Уши заострились еще сильнее? Они и без того были у меня всегда такие заостренные, что любой эльф позавидовал бы. Что это я о мифических существах завел разговор, лучше продолжу разговор о лисах, тем более чего уж тут останавливаться – только полный вперед! А это что? Вот неожиданный побочный эффект – кисточки, да не те, которыми краской или белилами стены красят, а аккуратные – будто стилист поработал – пучки черных волос на кончиках ушей. Прелесть! Я с любопытством и чувством приятного удивления потрогал кисточки на ушах.

У меня из пальцев выросли уродливые когти. Насмарку пошел дорогой маникюр. Да, мужчины в вопросе красоты ногтей не отстают от женщин. Зато без боли обошлось, так, почувствовал легкое покалывание, почесывание, хотя чем чесать-то их, пальцами другой руки? Так это же моя другая рука – родная, с ней тоже творится черт знает что!

Я весь от кончика носа, который уже не был похож на человеческий, даже надежды не осталось на то, что не все человеческое потеряно для меня, и до задних лап покрылся плотной рыжей шерстью. Волосы, что с вами стало? Похоже, я перепутал цвет ржавчины и рыжий цвет, с другой стороны, как же не перепутать, это же не черный и белый цвет, нет здесь сильного контраста, отсюда и путаница? Как бы там ни было – прощай, человеческий облик. Как мне теперь носить обувь, ведь я ее такой большой поклонник? Я лучше сломаю себе ноги, поскольку меня пугает перспектива ходить везде босым.

В принципе, остается только одно – покорно согласиться с реальностью. Я угрюмо помотал головой. Мысль о пляже и открытой обуви, которую я очень люблю, очевидно, придется пересмотреть, переработать и в целом много чего еще сделать с ней, и я полагаю, вернее, уже твердо знаю: не в мою пользу или пользу чего-то хорошего для меня. Но моя шерсть такая мягкая и пушистая. Я со светлой грустью вперемешку со смирением провел лапой по гладкой шерсти. Не обошлось без того, чтобы признать: какую-то пользу все же можно извлечь из моей трансформации, хотя, признаюсь честно, уж чего-чего, а найти хоть маленький плюс я не рассчитывал. И вообще пора назвать себя «господином Пушком» или как-нибудь еще, но обязательно это прозвище должно быть милым и добрым, чтобы так или иначе подчеркнуть собственную пушистость. А ведь я не пользовался кондиционером или специальным гелем для душа, хотя и без ума от них, у меня вся полка в ванной ими заставлена, причем все исключительно одной марки. Я даже не знаю, нужен ли мне теперь шампунь со смягчающим эффектом, от которого волосы на голове становились мягкими, или, как этого теперь требует контекст, а не сам я, мои требования вообще из другого ряда, – на всем теле?

Теперь я – лис. Силы! Я сгораю от желания узнать: вы еще со мной? Я бодро и уверенно вскочил на все четыре гибкие крепкие лапы. Здесь есть чему удивиться: прежде мне не была свойственна звериная ловкость, я имею в виду, когда еще имел человеческое тело. Что способно сломать мои лапы? Я поднялся, не пошатываясь ни как сломленный старостью, – но тут все еще впереди, никому на роду не написано жить вечно, – ни как подкошенный болезнью и усталостью. Прямо не рассказ, а сборник бедствий жизни, как бы депрессию не накликать, ибо они еще как накладывают отпечаток неистребимый и печальный отпечаток и так крепко, что потом поди избавься от него.

Окно в моей комнате открыто, и я могу беспрепятственно убежать. От обнадеживающих мыслей я удовлетворенно приподнял уголки губ.

.

Боязнь пауков

Однажды я с другом Николаем, горячо уважаемым и прочие, прочие, прочие похвалы в его честь, – были за границей. Николая есть за что уважать, и не авансом, чтобы в будущем оправдалось. Он покладистый и мудрый, и это такие его добродетели, которые легко вписать в графу «уважаемое», к тому же среди настоящих друзей непозволительным считается выставлять на весь белый свет причины неуважения друг друга. Я недвусмысленно прищурился.

Про крепкую дружбу. Армия кует мужество и дружбу или укрепляет дружбу, если она уже есть. Но лично мои фобии она не перековала, не переборол и я их, не истребил. Оттуда же – откуда? Оттуда, из армейских будней – и наша армейская выправка. Там прямо сплошь мастера своего дела: попробуй без знания дела вылепить хорошего солдата. У нас у обоих кривые носы, но это потому, что однажды нарвались на кулак. Кулак – неподходящий хирургический инструмент и явно красоты лицу не придаст. Еще у нас бритые головы, острые скулы и карие глаза.

Сама «заграница» – не заграница где-то на краю света (у света нет края – вроде бы чувствуется иносказательность, но в глаза бросается глупость и нелогичность выражения), а заграница, так сказать, под самым носом. Я парень вдумчивый и, возможно, несколько щепетильный, но я не смог удержаться от того, чтобы не сделать замечание, поэтому войдите в мое положение и не сердитесь на меня. Наша недорогая гостиница стояла у подножья горы с голой безжизненной вершиной. Мы специально выбрали гостиницу, за которую не надо много платить, поскольку мы люди небогатые, – деньги не печатаем, поэтому и цену им ой как знаем. Здесь мне хочется пошутить: все станки для печатания денег разобрали, не досталось ни винтика, но и не только, ибо не из них одних станки состоят. Все по средствам, никто об излишке не заикался. Еще он и я буквально вдолбили себе в бритые едва ли не блеска головы, которые из-за лысин больше походили на глобусы, чем на обычные головы, он тоже гладкий или еще глаже, истину: ситуацию полностью патовой не делает лишь человеческий ум. А я себя считаю умным. Лишние траты не для недальновидных граждан. Я сделал серьезное и немного осуждающее выражение лица.

Гостиница и гора по цвету практически сливались друг с другом. Там и наметанный глаз не сразу различит, гора ли это, или рукотворная стена самой гостиницы. Полагаю, окончательный вердикт на этот счет был бы на совести опытного геолога. Кто-то определенно не удосужился проверить, как со стороны будет выглядеть законченная работа. Контраста не хватает цвету стен гостиницы. Я не колорист, но при заселении люди случайно не путают склоны, где попробуй вырастить хотя бы травинку или цветок, – и само здание?

Помню, когда я посмотрел на окна здания, у меня сразу же возникли странные и явно нездоровые ассоциации. У меня есть две фобии. Прежде о первой фобии: я не выношу абсолютно и при любых обстоятельствах отверстия, а сколько их повсюду! Я по наивности думал, что никто прежде не имел подобной фобии, полагал, что таких, как я, людей просто не существует, а потом выяснилось, что существуют. Окна гостиницы напоминали черные уродливые дыры после какой-нибудь ужасной болезни вроде оспы или чего-то такого же страшного, оставляющей подобные следы. Ассоциации надо же чем-то еще вызывать, на себе показывать не буду, чтобы на меня не перешло. Меня передернуло от брезгливости.

Судьба любит, как бы где-нибудь распорядиться по своему усмотрению, причем чихать она хотела на недовольство окружающих. Апчхи – правда! Результатом одного такого распоряжения стало то, что нас поселили в разных номерах. Впрочем, судьба, рок – к чему вся эта метафизика, в которую я и Николай не сильно верили, просто так вышло. Я проснулся посреди ночи. Сон, ты трус! У меня всегда была неистребимая проблема со сном, и сегодня все повторилось опять. Николай, к слову, всегда спал без задних ног, да так крепко, что даже из пушки не с первого раза его удавалось разбудить. Я духотой задушился, а она – страшный бич любого, кому прохлада ближе, как мне, например. Выгляни на улицу, гражданин распрекрасный: ветер будто точно отпуск взял, ни порыва, ни легчайшего дуновения.

Неприятность редко приходит одна. На меня еще и сильная жажда напала. Ее долго не протерпишь, мысли о питье попекутся об этом. Я вспомнил, что у Николая в номере стоят на прикроватной тумбочке графин с водой и пара стаканов. Я жадно и измождено облизнул сухим языком сухие губы. Вот тебе и сервис в гостинице, где «все включено». Еще включено и отсутствие в моем номере графина с водой.

Дверь из номера. Коридор. Номер Николая.

Для яркой графичности показать бы эти слова не как набор букв, а как титры между кадрами. Однако как-то даже чудно получается, руку не набил, не привыкла она к подобному. В немом кино было так принято. Сейчас утрировать стану: то была эпоха чуть ли не времен динозавров, даже я ее не застал, вон какой я юнец, молоко на губах не обсохло. Долой молоко, я совсем не переношу его, впрочем, так же, как Николай. Так делали, чтобы зрителю было ясно: ага, эта сцена следует за той. Путаницы не будет. А еще в этих титрах были все диалоги. Народ был не недалекий, не простоватый, просто технологии не опережали свое время, это сейчас зритель будто присутствует на их гонках, едва поспевай уследить и разобраться. Увы, такой фокус с печатным текстом не провернуть, поскольку это не экран, одни слова, а как их выделишь, разве что к написанному делать ремарки для верстальщика: «представить таким-то шрифтом…».