Собрание разных зарисовок и сочинений. Том 1

Вернусь к рассказу…

Похоже, пришла пора на моду не подписываться, потому как я так и не выяснил, кто автор сайта. Неизвестный выложил две отсканированные страницы (это были именно отсканированные страницы и не чего-нибудь, а книги – я разве книг прежде в глаза не видел, что я, не отличу мух от котлет?) с ритуалом и заклинанием к нему. Инструкция – всему голова, и хорошо, что эту «голову» расписали. Мы разве в шпионов играем? К чему так шифроваться? Не думаю, что персона автора такая уж суперпуперважная, что из нее надо делать тайну. Может, он боится, что ему шею намылят за то, что он открыл секрет мира непосвященным?

Судя по названию, это был ритуал на исцеление. И проницательный взгляд на текст – а я вчитался, и глаза не споткнулись ни о какие затерявшиеся между строк «но», – лишь укрепил меня в мысли, что я правильно все понял. То есть ты можешь болеть чем угодно, но результат проведенного ритуала тебя не разочарует. Я приободрился. В номинации лучших находок в жизни это открытие станет бесспорным победителем. Мое ты хладнокровие, где же я тебя потерял? Я улыбнулся и потряс кулаками в воздухе от радости: удивительно, как радость может накрывать человека с головой, он даже усидеть не может на одном месте. Пожалуй, я буду таким человеком, посмотрите, что со мной случилось. И спешу заметить, это лишь одно мое чувство едва не заставило меня подпрыгнуть: представляю, как я буду ракетой летать по комнате, когда и прочие положительные эмоции включатся. О, уже чувствую, как они зашевелились во мне. В общем, я нашел свой личный «спасательный круг» и, по существу, весьма неожиданно для себя. Впрочем, нет! Не без задней мысли я искал, она просто скрывалась в тени других мыслей, «дескать, мысли мыслями, а между делом все же посоветуйте, чем мою гидру-болезнь сокрушить так, чтобы новых голов у нее потом не повырастало».

Стоп, тут нужен ум трезвенника, чтобы вникнуть в каждый нюанс: с умом пьяницы даже нитку в игольное ушко не проденешь, и иголку сломаешь, и нитку порвешь, поэтому голова и сердце должны быть холодными. Так что, чувства и эмоции, улягтесь, мне надо сосредоточиться, чтобы был успех. Я вновь принялся изучать текст. Первое слово дороже второго? Нет! Первое слово – это первое слово, а второе слово – это второе слово, и если дело требует второго прочтения, то незачем глаза закрывать на него и рукой махать, вроде «ай, и так понятно». Ушел ли час у меня на все, это ведь не вопрос, который можно решить за перекусом в кухне? Тут ведь, считай, решалась судьба человека, и я не горел желанием пасть жертвой собственной невнимательности. Не спеши, как говорится, не торопи караван, придет он в положенный срок. Потратил ли я гораздо больше времени, чтобы быть во всеоружии, чтобы не растеряться от незнания или непонимания в неподходящий момент? Вообще, могу ли я бездумно пускать в никуда крохи того срока, что мне отведен свыше? Видимо, никто не против. Как бы там ни было, но могу сразу уверить, я убил достаточно времени.

Господа, давайте сохраним экологию интернета в чистоте и опрятности и не будем сливать в нее нечистоты! Хороший лозунг? Я только что вот о чем подумал: интересно, в вопросе эффективности этого ритуала я далеко не в первых рядах бегу с факелом, может, я плетусь в самом конце по чужим следам? Лишь я один такой удачливый, что именно мне попался ритуал? Интернет вроде как общая игровая площадка, все для всех в ней: куда ни ступи, на что ни посмотри – везде наткнешься на такие сокровища, с которыми не захочешь расставаться. Невольно найдешь такие золотые горы, что ум за разум зайдет. В общем, хотелось бы сделать далеко идущие выводы по чужому опыту, окупается ли вся эта «афера»?

Минуту за минутой и час за часом проводил я за компьютером: словно прирос к креслу, что отдирай меня от него ломом или лопатой, и лишь позы менял от минуты к минуте и от часа к часу. Вылились мои размышления и раздумья в часы, часы и часы – без малого и большого. Я решил попробовать и провести ритуал. Не хочется идти проторенными дорогами и путями и лишний раз закатывать от скуки глаза, мол, где-то я эти простые истины уже слышал и не десяток раз. Однако других путей мне не протоптать, потому вот банальность под номером один: смерть уже расписалась в книге моей судьбы, остается лишь перелистнуть еще несколько страниц, чтобы наткнуться на ее подпись. Банальность номер два: мой случай не будет вписываться в общий ряд, выскочит из него в один прыжок. Мне недолго осталось вести счет дням под этим небом и солнцем – поэтому, как говорится, была не была, давай затянем волынку с эзотерическими практиками. Волынка-то сломалась у официальной медицины, и почему бы ее не заменить другой? Если поможет – ой, Господи, оперным певцом голосить буду, счастье лопатой стану загребать, а если все окажется пустышкой – ну, что тут скажешь, видно, все-таки для удачи нужен более подходящий человек.

3

Итак, поздним вечером я начал проводить ритуал. Я расставил по кругу свечи на полу, убрав перед этим палас. Легче пыль выбить из него, чем отскоблить свечной воск. И если бы я запачкал ковер воском, а потом решил вручную отчистить его, это было бы сизифовым трудом, поскольку мое стремление не имело смысла. Мне приготовление далось с трудом: я несколько раз делал передышки и принимал таблетки. Свечей красного цвета (мне это напомнило кровь, которую у меня брали из вены) было двадцать штук. В другом антураже и в других более спокойных и менее драматических обстоятельствах я бы еще почесал затылок и подумал: «Неужели я почувствовал влечение к свечному делу? Маловат мой дом, чтобы сдавать его под свечную фабрику: куда мне столько свечей? Ох, и пострадал же мой семейный бюджет. Может, морок нашел на меня, что все спустил на свечи?» Я потер лоб, когда посмотрел на проделанную работу: да, по-другому и не скажешь, количество не по числу комнат в моем доме.

Одну за другой я терпеливо и не спеша зажег каждую свечу. Руки у меня немного дрожали – не от нервов, а от болезни. Потом я завершил основное приготовление – прочитал слова заклинания с монитора не выключенного компьютера. Достаточно одного труда – никак не трудится. то есть я не стал распечатывать слова на бумаге – это же лишняя работа, за которую мне не заплатят, а зачем удлинять путь до заветной цели? К тому же, не дай – не приведи, вот так разлетятся бумажки по комнате, и все, ползай потом по полу, разбирай и ищи, где и какая.

И вдруг случилось вот что: меня обдало порывом холодного ветра, как от сквозняка, которого достаточно было, чтобы поежиться и, клацая зубами, произнести: «Ух, пробрало же до больных костей». Хотя на дворе лето в разгаре, ничего холодного и в помине не должно быть. Я обхватил себя одной рукой – другая опиралась на трость, потому и одной. Неудобно-то как, хоть противным ором кричи. Я поежился и вжал голову в плечи. И как, теплее стало? В полуфабрикат из морозильника я не превратился, но кости свои не очень-то и согрел. Мало того, я и через ткань почувствовал, как кожа покрылась мурашками на всем теле. А ведь когда я покупал одежду, мне чуть не с пеной у рта доказывали: «Да ты только посмотри, какая плотная ткань, холод в ней нипочем». Плотностью ткани проверяется, насколько кусачим бывает холод.

Я медленно обернулся всем телом. Приказа не прозвучало, дружеского оклика тоже не донеслось до моих ушей, так на что же я среагировал, откликнулся на какой незаданный вопрос? Непонятно. Неожиданно в дверном проеме между комнатой, где находился я, и темным коридором, который давно стал как проходной двор из-за наплыва разных врачей, я увидел того, кого не думал увидеть. Поправка: морально был готов увидеть. Вспомните чехарду со временем, когда я счет часам практически потерял. В тот момент меня занимали не только буквы и слова, но и то, что случится после прочтения заклинания. На меня в упор смотрело существо. И здесь все соответствовало канонам жанра ужасов: у существа были немигающие красные глаза, которыми оно буравило меня. У него имелись две руки, напоминавшие человеческие. Ага, мои впечатления начались с обнаружения признака человеческого тела, однако рано, наверное, ставить знак равенства между человеком и тем, что выдает себя за представителя рода человеческого. Это все условности! Существо стояло на двух ногах. А вот тут сравнение с человеком не выдерживает никакой критики: хоть выдави глаза из глазниц, как угодно осмотри его – яйцо не перестанет быть яйцом. Ноги гостя оканчивались копытами, сколько ни пытайся увидеть в них что-то другое. Я остолбенел – но не испугался (я же в эту авантюру вошел как в лужу, без бледности и холодного пота от страха – чувствуете, чувствуете, какая несгибаемая железная логика?). Давайте уж расскажу, что я почувствовал, а то что с чего бы его копытам столько внимания. Меня бросало то в жар, то в холод.

Голова существа была круглой, как шар для боулинга. Не ввинтишь эту деталь в описание – все, считай, что ничего и не описал. Кстати, головы у существа как раз могло и не быть, это для человека голова – неотъемлемая часть, хоть и встречаются безголовые, кивни в толпу и не ошибешься. Но это так, ради философской фигуры речи, не принимайте на свой счет. И еще. Этой цепочке сравнений с человеческой анатомией, видимо, не суждено долго просуществовать, потому что рухнула она всего от одного ржавого звена – цвета кожи существа. Чик – и все, рассыпались звенья. У существа кожа была как будто серого цвета – слишком банально сравнивать с пеплом, поэтому сравню с сероватостью собственной кожи, и я добавляю эту черту, чтобы твоему, читатель, воображению было на что опереться. Я посмотрел на свою кожу – впрочем, возможно, кожа существа была коричневого или какого-нибудь еще цвета. В свете свечей не разберешь, но точно не белого. А-а-а-а! Слышите, слышите, как где-то один расист закричал? В общем, за близнецов мы можем сойти! Я молчал. Горы непросто преодолеть, море и океан сложно переплыть, даже в воробья на лету попасть из пушки затруднительно, зато гораздо легче справиться со страхом, который где-то скользит по задворкам моих чувств, и трепетом. Эта задача по плечу, но какое это должно быть плечо! Я прилежный труженик: тружусь над тем, чтобы успокоиться, но все равно продолжаю бояться, млеть и трепетать. Мои руки дрожат, ноги слабеют, а тело холодеет, и это уже не от сквозняка.

Мне что, кот язык откусил, или я решил в молчанку поиграть, отчего я нем, как партизан? Мои удивление и потрясение не потеряют своей свежести и яркости, хоть сто лет пройди или сменись одно за другим сотня поколений. Время ничего не сгладит и не притупит. «Эй, друг…» «Эй, ты…» или «Привет, незнакомый монстр» – все никак не ложился мне в ладони хвост нужного обращения к гостю. В голове мысли в такую кашу смешались, что и не знал, как быть, может, ударить себя по голове битой, чтобы ум вправить? Или ждать, что все чудом распутается?

Казалось, у меня жар, словно я перенесся из своего дома в какие-нибудь жаркие тропики, где теперь и проворачиваю свои темные дела. Я держал себя в руках, я ведь боксом не один год занимался, а там кулаки если и пускают в ход, то по правилам и по команде. Но все равно, спасите-помогите: еще немного и упал бы в горячке от впечатлений. Лоб у меня покрылся испариной, будто опрыскали меня из пульверизатора, как обычно опрыскивают садовники свои дорогие и любимые растения. А к щекам кровь прилила, и я представил, что они стали такими красными (интересно, серый цвет сочетается с красным оттенком?), будто ими до окрашенной красной краской стены дотронулся. Я задрожал как осиновый лист и чудом трость не выпустил из руки, видно, круглая ручка за пальцы зацепилась, потому и не упала. Я вздрогнул, как если бы ко мне поднесли провода и пустили по ним ток: похоже, дело двигалось и эмоции перешли на какую-то новую стадию. Ничего не знаю и ничего не слышал, но эта стадия существует – и пожалуйста, получите и распишитесь – мое тело знает, как могут проявлять себя эмоции, и это нагляднее любого кинофильма или видеопрезентации.

Начать общение с кем угодно, хоть с человеком, хоть с чудовищем, необходимо. От игры «кто и на кого дольше посмотрит» многого не получишь. Молчание, по крайней мере в тот момент, – при других обстоятельствах оно, может быть, и полезно, тут я не стану тратить время на споры – не то подспорье, которое требовалось для дальнейшей беседы. Чем быстрее выскажешься, тем лучше. И потом, с моей болезнью только и молчать. Она не стала бы ждать, пока кто-нибудь осмелится произнести первое слово.

Заикаясь, хрипло и немного сбивчиво я поздоровался. Первый шаг со страхом и волнением я сделал – что же, кто-нибудь, похлопайте моей смелости, я это заслужил. Я вновь постарался совладать с собой. Дополнительных плюшек человеку добавляют уверенность и некоторое хладнокровие, что же, хочешь «плюшек» в актив уважения к себе – умей прыгать выше головы. В целом это каторжный труд, за который я должен получать по двойному тарифу, то бишь две миски с плюшками. Я лез вон из кожи, чтобы быстро прийти в себя, и я бы сравнил себя с ковбоем, пытающимся заарканить резвого жеребца, только в моем случае я делал то же самое со своими эмоциями. И при этом еще старался звучать не как жующий верблюд или блеющий баран.

Я успокоился: моя грудь ровно поднималась и опускалась, это мое дыхание выровнялось, стало легче дышать, словно мне кислородную маску на лицо надели. Итак, наше информативное знакомство и встреча (не могу удержаться от того, чтобы пошутить), и в целом совместное времяпрепровождение затянулись до такой степени, что я даже и не скажу, сколько пролетело времени, крыльями шурша. И нечего к часам бежать, сбивая с ног всех, чтобы узнать по стрелкам, – час за час не отвечает. Правда если и ставить здесь какие-то временные рамки, чтобы не упустить нить повествования и не почувствовать себя потерянной иголкой в стогу сена, то мы успешно завершили дело задолго до того, как минули одни сутки и начались другие.

Кстати, я по-прежнему не боялся: меня не подталкивали вилами в этот водоворот. Я давно поставил на себе крест, потому если чего и было бояться, так это успеют ли обглодать меня до костей соседские кошки. Или все же останется что-то от моего тела, что можно положить в гроб для проформы, чтобы не пустовал. У нас на все без малого целая ночь ушла. Это существо не российского разлива: неземных кровей был мой гость, и тут я никому, и себе в том числе, второй Америки не открою. И все же ради приличия я поинтересовался у существа, что оно такое и откуда пришло: я себя в вопросах приличия, разумеется, выше прочих не поставлю, но мне с детства привили мысль, что правила приличия – это бесплатный билет в хорошее общество. Не зря, оказывается!

Наш разговор построился – ура, но на каких-то недомолвках и увиливаниях от сути. Возможно, я ненароком задел существо за незаживающую рану или, как любил говорить мой тренер в тему и не в тему, полез в чужой огород со своими овощами. То он изливал мне душу о каком-то космосе и звездах – не пришей рукав он здесь, каким боком тут была тема космоса? Затем был сумбурный рассказ о других мирах – лучше бы фантастам он рассказывал эти сказки: одно, другое и третье, бла-бла-бла… Я только слушал, и кивал, и лишь изредка то правой рукой опирался на трость, то левой, чтобы не устать. Можно было подумать, что это все принесет определенную пользу, если я захочу, например, библиографическую справку написать, но в действительности то был только белый шум, и если в этом было что-то интересное, а его не может не быть по определению, то его еще предстояло найти. Не получилось бы нас связать братскими узами так сильно, что побежим детей общих крестить.

Я не стал юлить понапрасну, ходить вокруг да около – и едва ли не на одном выдохе объяснил, зачем я его вызвал. В душе я даже обрадовался, что все обошлось без словесной воды. Многословие, если переводить все в писательское русло, играет на руку авторскому стилю. Никто не запретит при письме и в других обстоятельствах разойтись на широкую ногу. А в разговоре надо быть кратким: рискну бросить эту монетку в копилку красноречия, но иногда и не скажешь, что язык мой – враг мой, а подумаешь и возразишь, временами язык мой – очень даже большой друг мне. Однако здесь я надеюсь (ну, затеплился огонек в моей больной душе), что не стану мишенью для проклятий и по мою душу не побегут ставить свечки в церкви за упокой, если передам только несколько слов из нашего разговора. Для скрупулезного осмысления это, возможно, вообще ничего, просто мне почему-то показалось, зачем я буду разочаровывать рутиной. Что вы говорите: мужчины не плачут? Значит, я исключение, потому как позволил эмоциям выйти наружу. Я плакал долго и навзрыд, что, мол, вот какая шляпа меня накрыла – вытянул я короткую палочку по жизни и здоровью и заболел так, что все врачи оказались бессильны помочь мне. Врачами еще называются! За сочувствием мне не пришлось ходить за тридевять земель, потому как я его получил сполна здесь и сразу. Мой гость – вот кто хороший учитель, он-то за один урок научит азам того, как надо сочувствовать несчастным и как следует подавать надежду – или вполне успешно убивать ее. Только выбирай, что предпочтительнее, исходя из того, как глубоко ты впал в депрессию. Передам лишь четыре недлинные фразы из нашего многочасового разговора.

– Я прочитал в заклинании, вызывающем тебя, будто ты можешь излечить человека от любой болезни – это правда? – спросил я, не отводя глаз от существа.

– Все верно, я могу это сделать, – кивнуло существо. Голос его был глухим и глубоким, словно эхо в горах. Представляю, это должны быть горы, чтобы звучало такое эхо, и представляю, как долго оно будет висеть в воздухе и пугать людей.

– А меня можешь вылечить? – спросил я и услышал в своем голосе робкие нотки. Откуда они повылезали? «Ну же, будь смелее», – подумал я.

– Конечно! – ответило существо, и его глаза блеснули. Но возможно, это отразились огни свечей, они все еще горели. Странно, я думал, что сквозняк погасит пламя. Может, стихии огня и сквозняка в сговоре, если свечи до сих пор горели?

«Аллилуйя!» – едва не вырвалось у меня на радостях. Мое сердце бешено забилось и лицо исказила широкая улыбка.

…И на этом все! Меньше знаешь – крепче спишь; меньше слышал и видел – с аппетитом ешь и пьешь! Радость окрыляет, и я бы воспарил в небеса, если бы не крыша дома и не рамки – моя болезнь, которая высосала из меня почти все силы. В моем тщедушном теле, которое насквозь пропитали лекарства всех сортов и названий, душа держалась лишь на честном слове. Мне ничего не осталось, кроме как лишь слабо покачиваться, словно камыш на осеннем ветру.

4

Затем случилось вот что. Я не люблю быть застигнутым врасплох – на боксерском ринге я еще могу быть начеку с соперником, во все глаза следить за его жестами. Победу приносит не одна только сила, но и внимание: потеряешь его и все – считай, что сделал одолжение сопернику. Тогда же даже «третий глаз» гадалки оказался бы бесполезным и не помог бы подготовиться! Существо оказалось так близко передо мной, что я даже от неожиданности вздрогнул и качнулся, благо было на что опереться, чтобы удержаться на ногах. Так недолго и заикой сделаться.

Существо заключило меня в крепкие объятия. Объятия – вещь, которую никто не объявлял вне закона, но с ними нужна мера, а то вот так задушит и все, пиши пропало. Я похолодел и побледнел: у меня спина была такой холодной, что если прижать к ней кусок мяса, он сразу же коркой льда покрылся бы, да такой толстой, что и за сутки не оттает. Я испугался, а ведь мне казалось, что проблему страха я уже решил – если были его зачатки, то поборол их. Но видимо, страх – неистребимое чудовище всего живого, все-таки где-то внутри меня притаился и теперь проявился.

Первое, на что я обратил внимание, пальцы руки. Я смог придавить в себе страх. Поздно пить боржоми, когда почки отвалились: уж будь добр, не пасуй и иди до победного конца в своей авантюре. Мои ловкие и гибкие пальцы вдруг стали срастаться между собой. В каких бы больших свершениях они были бы полезны, и сколько автографов я бы написал поклонникам! Один, другой, третий… ух ты и ох ты, вся громадная пятерня правой руки превратилась – не знаю, как и объяснить – в какое-то сплошное страшное месиво. Я не мастер красноречивых сравнений, я – мастер на ринге носы ломать и в этом мне нет равных, и все же я сравню увиденное вот с чем. Представьте несколько кусков пластилина, которые разом взяли из коробки, а потом начали мять, наминать, смешивать. То же самое происходило и с моими пальцами. Потом та же история произошла и с кистью левой руки. Плоть не плоть, кость не кость, вены и капилляры не вены и не капилляры. Это были уже не пальцы, а какая-то клякса, злая насмешка над человеческой анатомией. Беда и горе для всех, кого кормят пальцы, или для людей тех профессий, в которых все решают пальцы: хирургов, например, швей, да мало ли кого еще. Трость упала.

Я опустил глаза. Что там с моими ногами? Ого! Вот так новость, похоже, мне теперь не повыкидывать коленца на дискотеке. Я не знаю, так должно было быть или это какая-то непредвиденная издержка «лечения», про которую меня никто не предупредил: ноги у меня срослись в одну. Как и пальцы на руках? Да! Может быть, меня зрение подвело, ведь комната освещалась не люстрой, и потому, возможно, мерещилось не то. К тому же руки ближе к глазам, чем ноги, и руки можно хотя бы приблизить к лицу и рассмотреть. Нет! Какая неожиданность! Меня сначала лишили рук и ведь не предупредили, что потребуют таких жертв, и вот теперь так же без предупреждения сделали меня одноногим. Я даже морально не успел себя подготовить к ампутации, если, конечно, можно так назвать то, что случилось с моими конечностями. Пилой по ним не прошлись, как это мясники с тушами коров делают: раз, два и вот тебе кусок, прямо бери и неси в мясную лавку на продажу. Или не отрубили топором, удар-удар и все – как это понимать, теперь придется покупать себе до конца жизни всего один ботинок из продаваемой пары? Никаких ран я не видел.

Моя рассудительная и умная голова неуклонно и плавно погрузилась в тело существа. Процесс шел не так долго, что я успел сто дел переделать и выспаться, и убраться дома, и прерваться на перекур. Но все же достаточно, чтобы у меня в уме успели отпечататься события последних минут и мои ощущения. Видно, мой досуг в будущем не пройдет в скуке смертной, найдется, что припомнить, обдумать и чем поделиться с друзьями за чашечкой кофе. «Ага, надейся-надейся!» – отвечал я сам себе. Моя голова погрузилась в тело существа так, как входит горячий нож в масло. Ах, не упустите шанса познакомиться с гением метафор, интересно, тут можно придумать метафору, которая не связана с продуктами, от которых полнеют?

Мое тело, дышавшее здоровьем, жизнью и энергией – вновь эти грезы о былом, в жизни многое не умирает до конца, и грезы как раз пример такой живучести. Тогда скажу иначе, а именно так, как от меня требует этого действительность, и это логично, ибо можно плакать о прошлом сколько хочешь, но слезами не вернуть былого. Мое слабое истощенное болезнью тело кляксой расплылось по телу существа, а потом смешалось с ним. Приди кто-нибудь в самый ответственный момент или не в подходящую минуту – что бы он увидел? Ведь это ситуация двоякая, а значит, она требует подхода к ее пониманию с разных сторон и позиций. Наверное, не стоит сейчас выкручивать воображение на полную мощность, а земля носит таких уникумов, кого природа наделила невероятной способностью к воображению вещей во всей их красе. Так вот, перед глазами такого «удачливого» (такой бы удачей да по спине только бить) типа предстала бы дикая гротескная картина бесформенного сгустка пульсирующей плоти. Все во всем, и поди разгадай загадку всех времен и народов, было ли это по первоначальной идее природы человеком или животным? Где и что, то ли это тела́, то ли клякса какая-то?

Мои ощущения походили, предположим, на легкую ненавязчивую щекотку. Скажем, перышком? Тем самым, которое иногда из подушки вынимают, когда кончик его торчит из ткани и постоянно колется? Я не падал с громким визгом и не менее оглушающим смехом обезумевшего пациента какой-нибудь психиатрической больницы типа: ха-ха-ха, прекрати, не то живот надорву. Возможно, мои ощущения напоминали – хоть это напоминание и было отдаленным, но все равно зацепиться надо же за что-то, поэтому зачем же эту соломинку бросать в костер, – пощипывание или покалывание. Но определенным было одно: то, что я чувствовал, не валило меня с ног… с ноги, коли одноногим больным я стал, – в припадке болевого шока. Да, у меня болевой порог высокий и от чего-то значительного меня не надо приводить в чувства, но если постараться и, так сказать, увлечься причинением мне боли, то тогда, конечно, получится добиться плачевного результата. Перед тем как полностью исчезнуть, я зажмурился так, что веки заболели, затем сжал губы и задержал дыхание. Увидимся после!

О! Увиделись, здравствуйте! Я глубоко вдохнул, и вдох получился громким и тяжелым. Я буквально почувствовал, как мои легкие надуваются и напрягаются. Это вдох жизни или, если не говорить так высокопарно, такой вздох, какого у меня не было с рождения. Я открыл глаза, ведь надо же встретить ставший теперь для меня новым мир новыми глазами? Вернее, мир-то как раз и не изменился, здесь ситуация не повернулась ко мне другим боком – нет и еще раз нет, это высшие силы, что-то подправили во мне. И я это чувствовал прекрасно. Я ощутил также, будто бо́льшую часть своей сознательной жизни, жизни больного человека, полной борьбы, в которой поражения перевешивали победы, – я проспал. Причем так крепко и хорошо, словно я трудился без перерывов и отдыха много-много дней. Чувства не обманешь, о вкусе молока по пенке не судят, но создавалось такое впечатление, будто я надолго забылся десятым сном.