Цветок на руинах

Краем глаза вижу, как Софи выходит с крафтовым пакетом и направляется к столику у окна. Заставляю себя не думать о мужчине, из-за которого моё сердце стало выбивать чечётку, но делаю только хуже. Мысли заполняют серые глаза и наглая ухмылка.

Качаю головой и присаживаюсь, выуживая телефон из шкафчика.

Шон.

Тринадцать пропущенных.

Пальцы промахиваются мимо кнопок.

– Шон! Шон, все в порядке?

Стараюсь говорить спокойно, но голос срывается.

– Фэйд! Ты как? Всё хорошо?

Фух. С ним всё в порядке.

– Да, я же на смене, – шиплю в трубку, хмуря лоб, – А ты? Ты уже дома?

Мне становится дико смешно. Мы говорим так, словно лет двадцать живём в браке.

От этой мысли фыркаю, мгновенно расслабляясь.

– Нет, – голос Шона виноватый, – Я всё ещё на работе. С тобой точно всё в порядке? Я освобожусь через час и смогу заехать за тобой.

– Я надеюсь свалить раньше, – честно признаюсь, покусывая губу, – Возьму такси. Ты сегодня какой-то странный.

Слышу тяжёлый вздох.

– Не подумай, я не контролирую тебя. Я не какой-то маньяк ненормальный. Просто беспокоюсь. Извини меня.

Шон в очередной раз поражает меня до глубины души.

– Эй. Всё в порядке. Мне… мне даже приятно.

Обо мне никто так не заботился. Шон как… старший брат, которого у меня никогда не было. Можно бы было сказать «как отец», но он слишком молод.

– Ладно, – по голосу слышу, что он немного расслабляется, – Напиши, как будешь дома, хорошо?

– Обязательно, – заверяю мужчину и скидываю звонок.

Поднимаюсь вверх, мыслями находясь в нашем разговоре, но картина перед глазами выбивает весь воздух из лёгких.

Красноволосый мужчина мило беседует с Софи. Он возвышается над ней, и девушка высоко задирает подбородок. Она восторженно кивает и улыбается, руками теребя край майки. Мужчина же одной рукой опирается о стену, а ладонь второй засунута в задний карман чёрных джинсов. И даже с такого расстояния я не могу не заметить: у него отличная задница.

Мои щёки краснеют, и я пытаюсь придумать себе более полезное занятие, чем разглядывание идеальных частей тела посетителя. Мой взгляд скользит вверх, и я с ужасом осознаю, что всё это время он… смотрел на меня.

С наглой ухмылкой на его красивом лице.

Встречаюсь с ним взглядом и замираю. С вероятностью в сто процентов я уверена, что моё лицо вряд ли выглядит так же прекрасно, а краснеющие щёки идеально дополняют такой себе видок. Мужчина игриво подмигивает мне и возвращается к разговору с Софи, а я мечтаю поскорее провалиться сквозь землю. Не придумав ничего лучше, снова приседаю. Прячусь.

Всю жизнь прячусь.

Сжимаю кулаки, злясь на себя же. Неужели я настолько слаба, что не могу совладать со своими эмоциями? Неужели не могу взять себя в руки, предпочтя всю оставшуюся совать голову в песок?

Ну уж нет.

Больше нет никого, кто бы на меня смотрел взглядом, полным презрения. Напоминал, что я ходячая катастрофа и неудачница.

Делаю два глубоких вдоха и выпрямляюсь, как пружина, чтобы посмотреть на болтающих Софи и красавчика другим, новым взглядом, но, к моему разочарованию, натыкаюсь на пустоту.

Одинокий столик погряз в темноте, свет над ним выключен, и стакана из-под виски больше нету.

– Фух, наконец мы все свободны, – выдыхает Софи рядом со мной, укладывая локти на столешницу.

Я рассеянно скольжу по ней взглядом, но в своей голове вижу лишь его. Красные пряди, спадающие на широкие плечи, обтянутые грубой кожаной тканью, игривая ухмылка на одну сторону, заинтересованный взгляд серых глаз.

– Вызовем такси? – вырывает меня из транса напарница, – Нам в одну сторону. А ты, кажется, засыпаешь на ходу.

Засыпаю, как же.

Покорно киваю и иду собираться в подсобку, сталкиваясь коленками и плечами со всеми предметами, находящимися на моём пути.

Глава 5

Я выхожу из бара хорошо за полночь. Уже на пороге нас останавливает администратор с кучей вопросов по расписанию на ближайшие недели. Затем мы больше получаса вызываем такси. Садясь в машину, Софи шутит, что такими темпами до кроватей мы доберемся под утро, и, видимо, Вселенная воспринимает её слова как просьбу. Такси глохнет на первом же перекрестке. С трудом заводится и глохнет на втором. Водитель высаживает нас на остановке с извиняющийся видом и начинает набирать кого-то по телефону. Мы вызываем новую машину и уже в этот раз доезжаем без происшествий.

Дома меня встречает Луис, жалобно мяукая и ласкаясь о ноги. Я стягиваю кеды и присаживаюсь, запуская пальцы в шерсть кота.

– Шона ещё нету?

Вопросительно смотрю на животное, будто оно может мне ответить, но Луис лишь пронзительно мяучит и отворачивается мордочкой к двери.

– Бедолага, – вздыхаю и поднимаю рыжую тушу на руки, – Пойдём, покормлю тебя.

Мы поднимаемся на второй этаж. Дома темно, и я по пути врубаю настенные светильники. Очевидно, Шон дома не появлялся.

Кидаю обеспокоенный взгляд на часы – половина второго ночи.

– Так… и что же случилось?

Говорю сама с собой, разрушая гнетущую тишину. Так мне кажется, что я в безопасности.

Вытаскиваю телефон из кармана байки. Ноль пропущенных, ноль сообщений. Если бы моя голова не была так плотно занята мужчиной из бара, я бы набрала его сразу же, как вышла. Но мой мозг приходит в себя только сейчас, когда я с тревогой смотрю на экран телефона.

Из динамика вылетают длинные гудки. Скидываю и набираю снова. Повторяю действия, стараясь не паниковать. Мало ли что могло приключиться?

Но, серьёзно, что?

Вспоминаю наш последний разговор. Шон говорил, что будет свободен через час. Напрягаю лоб, подсчитывая в уме время.

Час назад.

Шон должен был быть дома час назад.

Холодные мурашки ползут вверх по позвоночнику. Я стискиваю кулаки, врезаясь ногтями в мягкую кожу в попытке успокоиться и мыслить разумно.

Если Шон не вернётся к утру, то… что? Что мне надо будет сделать?

Я не знаю ни одного его знакомого. Ни одного коллеги. И тем более у меня нет их номеров.

Пойти в полицию?

От одной этой мысли в животе возникает тяжесть, а к горлу подкатывает ком.

Я была в участке два раза. Оба из-за ба. У неё были связи в местной полиции, и она хотела припугнуть меня для профилактики. Отсидев пару суток, я выходила шёлковой. Хотя, казалось бы, куда уже больше. И, пока коротала свои дни за решёткой, наслушалась такого, что волосы на затылке вставали дыбом. Они не обращали внимания на ребёнка, считая меня недалёкой.

Ведь именно так и сказала им моя ба.

Продажные копы были наименьшим злом. Уже тогда на меня снизошло осознание, что мне никто не поможет. Рассчитывать нужно только на себя.

Всегда.

С несокрушимым упорством я нажимаю на зелёную кнопку снова и снова, но слышу лишь длинные гудки. Луис забирается ко мне на колени, пока я сижу на полу, прислонившись к одной из дверок кухонного шкафа.

– Папочка скоро вернётся, – обещаю я, рассеянно поглаживая кота. Тот сворачивается клубком и благодарно мурчит, будто всё понимает.

В монотонном ожидании проходит больше часа.

Я невыносимо хочу спать. Но тревога не даёт мне шанса, и я мучаю телефон. Ещё через час непрерывной работы он точно разрядится, и я ищу глазами сумку, в которой валяется зарядка.

Проходит полчаса, и организм сдаётся. Веки наливаются свинцом, руки и ноги кажутся ватными, но я отчаянно тру глаза, не замечая, что тело уже давно завалилось на стенку холодильника.

***

Шон находит меня на полу кухни с телефоном в одной руке и Луисом – в другой.

– Прости меня, Фэйд.

Он произносит единственное предложение, которое я слышу, словно нахожусь в закупоренной стеклянной банке, и поднимает меня на руки. Я прижимаюсь к нему, пока он молча несёт меня в комнату, кладёт на кровать и осторожным движением накрывает прохладным одеялом.

Происходящее кажется сном, спасительным сном.

Я открываю рот, чтобы спросить, что произошло, но мозг вырубает любую попытку.

Шон проводит рукой по моей щеке, и его прикосновение твёрдое и успокаивающее, говорящее, что он рядом и всё позади.

И я позволяю себе расслабиться.

***

Я просыпаюсь, когда лучи солнца в полную силу пытаются пробиться через плотные тёмно-серые шторы. Моргаю глазами и сажусь на кровати, сонно зевая.

И чуть не падаю на пол.

Я в комнате Шона.

Раскрыв рот, озираюсь по сторонам, мгновенно просыпаясь.

Я не была в его комнате… практически никогда, за исключением парочки случаев, когда он просил занести ему кофе или чай, пока работал. Наши посиделки всегда проходят на кухне, а спальни остаются личным пространством. Он не претендует на мою, а я – на его комнату. Почему я тут?

Напротив кровати стоит книжный шкаф длиной во всю стену. Пёстрые корешки книг расставлены в нужном хозяину комнаты порядке.

Не понимаю, как мне действовать. С одной стороны – это восхитительный шанс узнать о Шоне получше. С другой – он мой друг, и, если я хочу о чем-то знать – стоит просто спросить. Это хотя бы будет честно по отношению к человеку, относящемуся ко мне со всей душой.

Опускаю ноги на пол и разглядываю плотно замкнутую дверь, на которую попадают солнечные лучи. Надеюсь, это мне не приснилось и Шон правда дома.

***

Голова Шона лежит на скрещенных перед собой руках. Я подхожу ближе на носочках, стараясь не потревожить друга. Его дыхание равномерное и тихое. Он спит, сидя за барной стойкой.

На столе стоит чашка давно остывшего кофе, Луис нежится на полу, бесшумно ловя лапами солнечные блики.

Замираю в шаге от Шона, раздумывая, как поступить, но он резко вскидывает голову. Его каштановые волосы всколочены в области чёлки, взгляд мутный и напряжённый.

– Фэйд, – выдыхает он, выпрямляясь на стуле.

Молчу, подбирая слова. Не понимаю, с чего начать.

– Ты в порядке?

Кажется, это единственно верный вопрос.

Шон тяжело вздыхает и со стоном упирается кулаками в веки.

– Не уверен.

Подтягиваю к себе барный стул и усаживаюсь верхом. Мне стоит сходить в душ и почистить зубы, но Шон слишком хреново выглядит, и желание поддержать друга перевешивает.

– Сделать тебе ещё кофе? Ты сегодня работаешь?

Он качает головой, укладывая локти на стол.

–Взял отгул. После сегодняшней ночи мне точно нужен выходной.

Давлю в себе желание засыпать его вопросами. Вместо этого поднимаюсь и иду к чайнику, нажимаю на кнопку и возвращаюсь на место.

– Я звонила тебе много раз, – стараюсь сделать тон мягким, но Шон снова резко вскидывает голову, а на его лице появляется страдальческое выражение, – Прости, я волновалась.

Этими словами делаю только хуже.

Шон хватает за голову и прикрывает веки. Он сжимает губы, будто пытается не выпустить поток слов наружу.

–Я только хотела сказать, что надеюсь, что все хорошо. Ты мой друг, – признание вылетает из моего рта, как ласточка, стремящаяся к птенцам, – И беспокоиться за друзей нормально.

Шон смотрит на меня чересчур внимательно. Его глаза начинают блестеть, и я чувствую себя ещё более неловко, чем минуту назад. Чайник вскипает и раздаётся щелчок кнопки за нашими спинами, но обстановка не разряжается.

– Прости меня, Фэйд.

– За что? – мягко отвечаю, – Ты же ничего не сделал.

Шон не отвечает. Просто кивает и отворачивается, делая вид, что смотрит на Луиса. Рыжий кот щурится и мурчит, игнорируя нас обоих.

– Ты спал тут? – перевожу тему. Неловкость в комнате зашкаливает, и мы оба чувствуем напряжение.

– Из-за меня ты уснула на чёртовом холодном полу, – впервые слышу, как Шон ругается, и мои губы дёргаются в быстром смешке, – Я перенёс тебя к себе, потому что вдвоём на узкой лестнице было бы тесновато.

– Надо было меня разбудить. – пожимаю плечами.

Шон снова кивает, рассеянно и потерянно. Возможно, он даже не услышал моей последней фразы.

Я оставляю мужчину с мыслями наедине, а сама занимаюсь приготовлением завтрака. Завариваю ароматный чай, запихиваю в микроволновку припасённые с вечера творожные шарики, всунутые мне в руки поваром. Расставляю всё это на барной стойке и сажусь напротив.

– Как… как твой рабочий день?

Шон трясёт головой, запуская пальцы в каштановые пряди.

– День как день, – равнодушно говорю я, выталкивая из головы вновь возникшие изображения красноволосого мужчины.

Шон щурится.

– И с тобой никто не знакомился?

– Ты что, ревнуешь? – хихикаю, пытаясь разрядить обстановку.

Шон нервно улыбается и прячет лицо в кружке с чаем.

– Просто спросил.

– Ничего такого, что стоило бы внимания, – не знаю, почему, но внутренний голос подсказывает, что сейчас не тот самый момент, когда надо делиться. И, возможно, этот момент никогда не наступит.

– Хорошо.

Он выдыхает, как мне кажется, с облегчением, оставляя меня в полнейшем недоумении.

Но я не хочу терзать его расспросами, а он не продолжает разговор.

И мы остаёмся каждый в своих мыслях.

Глава 6

Жизнь течёт в нужном ей темпе. В Дании наступает поздняя осень. Ноябрь в Копенгагене не такой уж гостеприимный, и наши с Шоном излюбленные прогулки по парку переходят в посиделки в уютных кафешках.

После того, как Шон вернулся с работы сам не свой, а я встретила мужчину с красными волосами и наглой ухмылкой, проходит четыре месяца.

Он не появляется в нашем баре ни разу. Не то чтобы я следила, но… Только если совсем немного.

Шон ведёт себя как обычно, словно ничего не случилось. Он не объясняет своё поведение той ночью, а я не решаюсь поднимать эту тему. Очевидно, она ему неприятна, и, хоть мне жуть как любопытно, это не моё дело.

С датским дело идёт хорошо, даже слишком гладко – не думала, что смогу выучить новый язык так быстро, но у меня отличные учителя и… удача, что ли. Теперь я обслуживаю все столики без исключений, при надобности легко переключаясь на родной французский и английский.

Зато с моей памятью тоже нет ни малейших улучшений. Дана, мой психолог, делает всё возможное, подключив психиатра, специалиста по снам и даже гипнолога.

Ничего.

На каждом сеансе в моей голове натурально образуется выжженая поверхность, по которой катятся небольшие перекати-поле, подгоняемые лёгким летним ветерком.

И меня всё также нет на просторах интернета.

Шон предлагает хоть где-то зарегистрироваться, но я отказываюсь.

***

В сентябре мы едем во Францию. Точнее, в деревню Жерберуа, находящуюся под Парижем, где я провела последние годы той жизни, что помню.

Тут похоронена ба, и я наконец решаюсь посетить её могилу.

На меня смотрит аккуратный светлый крест. Земля сухая и рыхлая, а на могиле нет цветов. Дата её смерти выбита витиеватым шрифтом. Она умерла, когда мне было 22, то есть два года, исчезнувшие из моей памяти, мы должны были общаться.

Интересно, она до последнего считала меня недочеловеком?

Я не плачу. Выражение моего лица не меняется даже на один процент, и Шон это замечает. Но он такой же, как я – ему безумно интересно, однако он не лезет с расспросами.

Просто стоит рядом, положив руку на моё плечо. Я дружески хлопаю по его ладони, как бы говоря «всё в порядке».

И, как ни странно, это и вправду так.

***

– У тебя есть братья или сестры?

Мы с Шоном греем носы в уютной кафешке недалеко от нашего дома.

– Был брат, – признаётся мужчина, потягивая ароматное какао из большой бордовой кружки.

Я смотрю в окно, чувствуя себя неловко.

– Он умер, когда мне было десять. Ему было всего шесть. Как-то так, – разводит руками Шон, – А у тебя?

Качаю головой, складываю губы в трубочку и дую на горячий яблочный чай. В нос забирается терпкий запах молотой корицы.

– Я всегда была одна.

Наш столик находится в самом углу, свет над нами приглушён, а в окно скребётся первый мороз.

– Мама умерла, когда мне было шестнадцать. Мы не особо дружили. Вернее, она мной не сильно интересовалась, и бабушка взяла всё в свои руки.

– Та, что была сущим дьяволом? – задумчиво произносит Шон.

– Бинго, – криво улыбаюсь, – Так что моё детство нельзя назвать прекрасным. В любом случае, спасибо им, что вообще не бросили.

Шон качает головой. Я не смотрю на него, но у меня неплохо развито боковое зрение.

– Почему она тебя так невзлюбила? Обычно бабушки души не чают в своих внуках.

– Наверное, я расстроила все их планы своим появлением. Я не знаю.

– Это как?

– Ну, – я замираю, ныряя в неприятные воспоминания, – С чего бы начать.

И я рассказываю ему всё.

Рассказываю о том, как отец бросил маму на шестом месяце беременности, когда они переехали жить в Париж. Рассказываю, как мать обезумела и бродила по кладбищам под полной луной, моля Бога вернуть мужа. Бог, естественно, не внял её молитвам, и, родив меня, она окончательно замкнулась в себе.

Рассказываю, как меня назвали Асфодель – и это первый раз за семь месяцев, когда я произношу своё полное имя. Даже в паспорте написано «Фэйд», как я и представилась Шону. Как я продолжаю представляться всем вокруг.

– Асфодель, – Шон нараспев протягивает моё имя, и у меня начинаются рвотные позывы, – Какое необычное имя!

– Ага, – горло схватывает судорогой, и я трясу головой, как собака после водных процедур, – Кладбищенский цветок. Можешь загуглить, я не шучу, – мрачно смеюсь, когда лицо друга вытягивается.

Шон лезет в телефон и убеждается в траурном – для меня – значении имени, а я рассказываю ему про детство. Про безразличие мамы, про отсутствие отца и про перманентное презрение ба. Каждый раз, вспоминая её лицо, я вижу насмешку и брезгливость.

И каждый раз задаюсь вопросом: чем я это заслужила?

Шон запускает пальцы в каштановые волосы и взъерошивает их.

– Да уж.

Это всё, что он говорит, и больше к этой теме мы не возвращаемся.

И я безумно благодарна ему за это.

***

Красноволосый мужчина снова появляется в моей жизни тогда, когда низкое зимнее небо рождает первый снег. Я кутаюсь в длинное серое пальто, подняв воротник до носа, а на мои чёрные волосы опускаются невесомые снежинки.

Мне остаётся какая-то пара метров до двери, ведущей в бар, и я поворачиваю голову, чтобы насладиться волшебным видом: свет фонаря выхватывает хлопья из тьмы и кружит их в своеобразном танце. Я продолжаю шагать, не глядя, уверенная, что впереди никого нету.

И спустя мгновение врезаюсь в человека.

Моя скула больно впивается в плотную пальтовую ткань, под которой не иначе как металлическая конструкция.

– Ауч, – шиплю, отпрыгивая и прикладывая ладонь к горящей щеке.

– Вот что бывает, если не смотреть, куда идёшь.

Голос, возникающий надо мной, низкий и спокойный. И очень знакомый.

Я вскидываю голову и встречаюсь взглядом с прищуренными серыми глазами.

– Вы!

Мужчина смотрит на меня почти насмешливо.

– Какая неслучайная встреча.

Смотрю на него, сдвинув брови. Мне определённо не нравится этот высокомерный тон и острый взгляд. Настолько, что я пропускаю мимо ушей его слова.

Переворачиваю ладонь тыльной стороной и снова прижимаю к щеке.

– У вас там что, бронежилет? – морщась, киваю на грудную клетку мужчины. Он одет в чёрное пальто, и воротник на нём поднят почти так же, как у меня.

– Хотите проверить? – ухмыляется мужчина и наклоняет голову. Красные волосы падают на его плечо, а бровь взлетает вверх.

Закатываю глаза и цокаю, поражаясь его наглости. Резко качаю головой, и моя рука на щеке дёргается, нажимая на ушиб.

– Ауч, – повторяю, морща нос.

Мужчина резко склоняется надо мной. Совсем близко. Обхватывает пальцами подбородок и внимательно рассматривает лицо, пока я таращусь на него с открытым ртом. Серые радужки с рассыпанными чёрными вкраплениями видны лишь наполовину – длинные чёрные ресницы закрывают полный обзор. Красные пряди свешиваются на лицо, и они похожи на шёлковое полотно, колышущееся на ветерке. Родинка в форме креста под левым глазом выглядит настолько порочно, что у меня перехватывает дыхание. И… от него пахнет чем-то знакомым с самого детства. Аромат сухой, тёплый и горьковатый, и я быстро глотаю мгновенно образовавшийся ком в горле.

Корень ветивера. Ба постоянно покупала ароматизаторы для дома в местных индийских лавках, выискивая нужные ей баночки именно с этим ингредиентом. Всё потому, что он даёт возможность справиться с бессонницей, страхами и нервозностью.

Не помню, чтобы кому-либо из нас они помогали.

Я быстро моргаю, выныривая из воспоминаний. Мой взгляд упирается в его губы, и я не могу оторваться. Как загипнотизированная, смотрю на приоткрытый рот мужчины, пока он не растягивает его в широкой хитрой ухмылке.

Реальность обрушивается на меня в секунды. Я вскидываю руки и отталкиваю от себя человека, который так беззастенчиво вторгся в моё личное пространство.

Кажется, он не выглядит виноватым, и от этого я ещё больше злюсь.

Прищуриваю глаза и сжимаю челюсть, взвешивая лучший вариант для побега. Высказаться или гордо промолчать? Пожалуй, последнее.

Не глядя на мужчину, обхожу стороной, подавляя желание пихнуть его плечом, и устремляюсь к бару. На входе оборачиваюсь, чтобы наградить наглеца укоризненным взглядом, но… его нет.

Улица абсолютно пуста, как и было до нашего с ним столкновения.

Я быстро моргаю, поджимая губы. И, абсолютно потерянная, толкаю дверь.

***

Администратор суёт мне в руки обновлённую форму и торопливо благодарит за мою готовность помочь вне рабочего времени. В баре засела сильно платёжеспособная делегация из Парижа, а на французском говорю только я.

Я натягиваю на лицо улыбку и выхожу в зал. Сделать это стоит мне больших усилий. Руки мелко колотит, когда я вспоминаю зловещую ухмылку. Но я чувствую не страх. Мне до одури любопытно. Настолько, что в горле пересыхает.

Следующие четыре часа я сражаюсь с собственными демонами. Кидаю на входную дверь тысячу взглядов, но не остаюсь удовлетворённой – мужчина не появляется на пороге, в то время как я уверяю себя, что он оказался рядом с баром не случайно. Я выполняю все задачи чётко, но под маской на моём лице настоящая война.

Он забирает все мои мысли, подчиняет разум, даже не находясь со мной в одном помещении. Он не похож на других мужчин, и прекрасно об этом знает. И этим пользуется.

Я настолько отчаиваюсь, что решаюсь спросить у Софи про него, ведь полгода назад именно она обслуживала тот столик.

– О, – Софи мечтательно закатывает глаза, – Помню-помню. Я была бы не против с ним… ну, выпить пару чашечек чая.

Мои щёки мгновенно краснеют, и я мысленно отмечаю больше никогда ничего не спрашивать у Софи по поводу мужчин.

– Он не сказал, как его зовут, – отвечает она на мой вопрос об имени, – Или сказал, но я уже не помню. Зато я отлично помню всё остальное, – она поигрывает бровями и убегает к своему столику.

Ближе к ночи в бар приезжает Шон. Он выглядит сильно довольным, и я подмигиваю другу, когда тот садится за стойку. Наливаю ему виски и оставляю в одиночестве. Пока я убираю столики, Шон не может найти себе места: он светится, как стоваттная лампочка, и меня начинает разбирать любопытство, вытесняя мысли о загадочной красноволосом мужчине.

– Выкладывай.

Я опускаю локти на барную стойку и сверлю друга взглядом. Он делает таинственный вид, но его хватает всего на десять секунд.

– Меня повысили!

Его голос срывается, и он едва не подскакивает на высоком стуле.

Я расплываюсь в искренней улыбке. Я знаю, как важно для Шона повышение, но его реакция – это нечто.

Шон виновато оглядывается на оставшихся посетителей в зале.

– Прости, я ждал полдня, чтобы поделиться, – поворачивается ко мне и вскидывает ладонь, зажатую в кулак, – Я сделал это!

– Ты сделал это, – повторяю, протягивая руку и сжимая его плечо, – Я горжусь тобой, Шон!

– Это нужно отпраздновать, – заговорщицки шепчет он, – Ты не устала?

Его глаза округляются и становятся щенячьими, и я не смею сказать ему правду. Искренне говоря, я и не устала. Просто… напряжена.

Пока переодеваюсь в подсобке, раздумываю, стоит ли рассказывать Шону о том мужчине, но как только выхожу, друг берёт меня в оборот и вопрос, витающий в голове, отпадает сам собой. Сегодня ему нужны уши, и я готова их предоставить.

Шон в красках рассказывает о всех подножках, которые ему пытались поставить за сегодняшнее утро на собеседовании с начальством. Я внимательно слушаю, стараясь вовремя кивать и поддакивать, пока в моей голове киношные кадры сменяют друг друга. Я пытаюсь выдворить их из головы, но мои попытки откровенно провальны.

Дома мы быстро собираемся. У Шона отгул, у меня впереди два выходных, и мы решаем идти в клуб. Я оставляю выбор за другом. Во-первых, я не сильно в курсе о заведениях, кроме бара, в котором работаю, а во-вторых, моя голова занята другим.