12 друзей Евы

Доктор округлил свои чёрные глаза.

– Ты хотела убить себя сегодня?

Я кивнула и опустила взгляд. Гжегож тяжело вздохнул.

– Ева, Ева, Ева…Что же мы с тобой будем делать…

– Отдайте телефон.

– Телефон? Да, ты получишь его. Но связь здесь не ловит, интернета тоже нет. Тебе не удастся выйти в сеть или позвонить кому-нибудь.

– Я что, в тюрьме? Маму хоть я буду видеть?

– Да, суббота и воскресенье у нас дня для посещений.

– Отлично. Как в тюрьме…

– Ева, не паникуй. Ты снова начинаешь волноваться, злиться, раздражаться. Если ты опять вспыхнешь, попытка суицида может произойти снова.

Я вдруг задумалась.

– Доктор! Каждый раз, меня что-то злило, огорчало, загружало. Это был эмоциональный всплеск! И на этом всплеске мне не было страшно умереть…Иногда эти эмоции я подавляла, не высказывала ничего, молчала. Но внутри ведь они всё равно были…

– Вот, на один вопрос мы нашли ответ. Я дам тебе одну книгу. В ней много отдаётся теме смерти и тому, как мы выглядим после неё. Что происходит с нашим телом, много гипотез и том, что происходит с нашим разумом. Там есть сноски со статьями людей, которые пережили клиническую смерть, летаргический сон, кому. Полистай. Я не заставляю тебя читать каждое слово.

Он протянул мне книгу в рваной обложке, несколько раз заклеенную скотчем. Автор-Роберт Левановски.

– Это книга вашего отца?

Доктор кивнул.

– Только не думай, что я рекламирую его. Это действительно полезный научный труд.

– Доктор…Как ваш отец?

– Хорошо. Он всё ещё узнаёт меня. И говорит весьма неплохо.

Я взяла книгу и прижала к себе. Доктор отдал дорогую для его сердца книгу…Он несколько раз поправлял её обложку, чтобы она в конец не разорвалась, а значит она ценна для него. С этими мыслями я вышла из кабинета и пошла к Якубу. Он всё ещё сидел на скамейке, но теперь выпускал стройные кольца дыма. Иногда они были идеально ровными, но некоторые кривились, а то и вовсе не получались. Я стояла в дверях минуты две – три. Я не могла отвести взгляда от его задумчивого лица с закрытыми глазами. Хорошо, что он не заметил как я вошла. Я могу спокойно полюбоваться им. Я подумала, что будет с ним, если я умру…Ничего. А со мной? Нужно прочесть книгу. Вдруг моя душа будет вечно летать в этих землях, и я увижу страшное горе от потери, или полное равнодушие тех, кого я когда-то боготворила…Я не знаю, что чувствовал бы Якуб после моей смерти, но я знала, что бы чувствовала я, если бы умер Якуб. Я бы тоже умерла. Мне было бы больно, невыносимо больно, и я бы умерла от этой боли, а ещё от глубокой, бесконечной тоски. Потому что я…

– Чего ты там ждёшь? Приглашение нужно?

О нет, он всё это время знал, что я тут. Его лицо растянулось в беззаботной улыбке, такой прекрасной, что я невольно улыбнулась и сама. Он продолжал сидеть с закрытыми глазами, и похлопал по скамейке, приглашая меня присесть рядом. Я подошла и увидела его губы. Внезапно мне захотелось их поцеловать, но я никогда не целовала парней…Якуб внезапно открыл глаза. Я присела на скамейку, в страхе издать какой-нибудь лишний звук.

– Что это?

– Доктор дал мне. Здесь написано что происходит с человеком после смерти.

– Миленько.

– Гжегож сказал, в выходные дни для посещений. К тебе приедет кто-нибудь?

– У меня никого нет, ко мне никто не приедет. Скажу тебе больше-здесь ни к кому никто не приезжает. Если человек попал сюда, то это до конца его дней. А сколько будет этих дней решает сам человек.

– Ко мне приедет мама. Это не заденет остальных?

– Заденет? Скорее, это введёт их в замешательство. У кого-то это вызовет печальные воспоминания, но это пройдёт. Через пару дней все забудут. Но на твоём месте я бы не был так уверен в приезде твоей матери…

– Ты хочешь сказать, я не нужна ей? Хочешь сказать, отдав меня сюда, она таким образом избавилась от меня?

– Да. Это детдом для взрослых, или типа того. Только лимита здесь нет. В обычных детдомах в восемнадцать тебя отпускают к чертям на все четыре стороны, а тут ты живёшь сколько можешь прожить. Закуришь?

– Нет!

Я вспыхнула снова. Держи себя в руках, Ева, тебе ни к чему эмоциональный всплеск. А если меня доводят, что делать? Я не могу сдерживаться, когда задевают за живое.

– Прости, я возвращаюсь к себе в комнату.

– Хорошо, я провожу те…

– Не стоит.

Я выбежала из сада и поднялась на верх. На лестнице я столкнулась с девушкой.

– Ах, извини! Ты, кажется, Ева?

– Да.

Это столкновение и внезапное знакомство вернуло меня на землю и я даже немного успокоилась.

– Я Адриана.

– Привет, Адриана. Красивое имя.

Я улыбнулась девушке.

– Ты идёшь на верх? А не хочешь в музыкальную комнату? Я иду играть на пианино. Послушаешь?

Пианино? Превосходно! Это то, что мне сейчас нужно. Я передумала идти в комнату и пошла вместе с новой знакомой. Мы зашли в просторную залу, что была на первом этаже. Никого не было.

– Сейчас я начну играть, и все сбегутся чтобы послушать. Здесь любят и ценят музыку. Иногда, наш доктор Гжегож приезжает только ради того, что бы послушать как я играю.

Адриана прошла за фортепиано, но играть не начинала, что-то смущало её. Я огляделась по сторонам. Изысканный вкус у того, кто обставлял эту комнату. Тёмно-бардовые ночные занавески на огромных окнах, точно в девятнадцатом веке в бальном зале какого-нибудь английского замка. Камин, в котором лежала большая куча золы. Здесь бывали редко, и камин служил так же – не часто. На каминной полке стояли бронзовые статуэтки. Дама в шляпе, парочка влюбленных, и стройная балерина, изображающая па. Голубая ваза в японском стиле, с засохшими, но всё ещё привлекательными цветами. В углу стоял большой кожаный диван с ярко алой бархатной накидкой. На потолке красовалась громоздкая люстра, в стиле того же девятнадцатого века. Это было похоже на комнату из прошлого, или какой-то портал для возврата к былым временам. Адриана ерзала на стуле. Она была одета в длинное платье, открывавшее её спину, а спереди золотыми пуговицами был расшит корсет, завязывающийся над грудью. Платье было лёгкое, воздушное, но такое элегантное. Волосы были высоко уложены. Слишком аккуратно – ни торчало ни одной волосинки. Адриана у пианино отлично вписывалась в интерьер, создавая неповторимую атмосферу. Вдруг девушка резко повернулась ко мне.

– Почему ты попала сюда?

Наш разговор продолжался в течении минут двадцать – тридцать. Она рассказала мне о себе. Булимия у неё была уже четыре года. Началась она после анорексии, которая началась после того, как учитель физ-ры поставил ей двойку, сказав, что если так продолжится, она не пропихнёт свою жирную задницу в двери спортзала, и вообще в двери школы, и её вышвырнут, как прогульщицу. Но она не прогуливала, никогда. У неё были отличные отметки. Кроме физ-ры. Там были двойки. Она была одной из лучших учениц школы, мать и отец гордились её первыми местами на олимпиадах, как школьных, так и городских. У неё было много похвальных листов, грамот. Но учителю физ-ры было плевать. И не потому, что Адриане было тяжело с весом прыгать через козлов и коней, или забираться по канатам, а потому что этому уроду нравились стройные попки её сверстниц. Ада весила не сто пятьдесят, ни двести килограмм, а всего восемьдесят пять. После того, как она переболела анорексией, её вес остановился на сорок одном килограмме. Она была не высокого роста, но маленький вес был заметен, хоть тощей она и не выглядела. Не зная её истории, я бы никогда не с казала, что она больна. Она было стройна, не дурна внешностью. А улыбка у неё светилась добром, хоть и глаза часто были, напротив, печальны. Здесь она уже год. Был её девятнадцатый день рождения и тритий год булимии. Родители пригласили её близких друзей, родственников. Была тихая дружелюбная компания и обилие изысканных блюд и сладостей на столе. Адриана обещала себе держаться в этот вечер, и все шесть часов празднования боролась с желанием смести всё со стола прямо себе в рот. В пол одиннадцатого вечера, когда все разошлись, она помогла родителям убрать со стола. Мама сидела в зале, читала книгу. Отец ушёл спать. Адриана долго сидела у себя в комнате, борясь с желанием пойти на кухню.

Стоит передать то, что Адриана рассказала о своих родителях.

Их семья была весьма богатой. Они никогда не скупились ни на что. Дом был дорого и уютно обставлен. На своих встречах по работе они говорили исключительно о работе, но если случалось завести разговор о детях, они тут же рассказывали о своей дочери. Они восхваляли её заслуги и достижения, были преисполнены гордости за неё. Если Адриане случалось получить не удовлетворяющую их отметку, они тут же набрасывались на неё и заставляли зубрить каждый учебник, каждый листик учебных пособий, проходить сотни тестов в интернете. И пока они не станут довольны результатом, ей не позволялось выходить на улицу к друзьям. Она много времени проводила в закрытой душной комнате, заедая злость и обиду на родителей. Потом всё проходило, и она уверяла себя, что родители хотят ей только добра, и что если бы она не слушала их, то училась бы в каком-нибудь задрипанном колледже, а не в Санкт-Петербургском политехническом университете. Но не замечая того, булимия её сопровождала по жизни. И вот, в свой девятнадцатый день рождения, в пол первого ночи, она пошла на кухню и набрала себе кучу еды. Она закрылась в ванной и стала рассматривать пищу. Несколько салатов, бутерброды с красной рыбой и красной икрой. Тушёная курочка с золотистой корочкой. Тарталетки с креветками. Ассорти из море продуктов. Её любимое тирамису и эклеры с шоколадным кремом. Она ела всё, что попадало под руку. Она могла салат заесть эклером, а наверх – бутерброд с рыбой в прикуску с тирамису и тарталеткой. Она хватала руками салат и запихивала его себе в рот. Она ела до тех пор, пока живот не начинало распирать, а после этого засовывала два пальца себе в рот, и всё съеденное оказывалось в ванной. Она возвращалась к еде. Снова набивала живот и снова вызывала рвоту. Из носа, из-за напряжения, у неё пошла кровь, но она не сдавалась. Ей нужно было очистить желудок до последнего, так, чтобы во рту стало горько, от выходящей желчи. Два пальца уже не помогали, и она запихнула три. Она закашлялась, когда из желудка, кроме слизи ничего не могло уже выйти. Дверь в ванную открылась. Она забыла её закрыть за собой. Мама увидела отвратительное зрелище.

– Ада! Что ты делаешь? Разве наша дочь может себя так вести??!

Мать выругала её, заставила убрать за собой. Разбудила отца, отчитала дочь уже вместе с отцом, и, не стерпев такого позора, отправила её в центр доктора Гжегожа. С того дня, как она впервые переступила порог этого особняка, она больше не видела родителей. Она несколько раз выезжала в город с Гжегожем, и бывало, хотела попросить отвезти её к родителям, но воспоминания не давали ей это сделать. «Ничтожество, опозорила нас, ты не имеешь право так себя вести, разве для этого мы растили тебя» -всё это она слышала, когда ехала к доктору Гжегожу на первый прием. Но после приема она больше не видела их, не слышала их нытья. Поначалу ей было тяжело, но потом она поняла, что лишь здесь – свобода и облегчение души.

Звуки фортепиано заполонили пыльную залу. Я сидела на кожаном диване, по ближе к углу. В самом тёмном месте. Двери начали открываться. Раз за разом входили всё новые и новые лица. Якуб тоже был здесь. Доктор Гжегож, единственный, кто заметил меня в том странном мрачном углу, подсел ко мне. Мы слушали прекрасную мелодию и восторгались прелестными легкими движениями пальцев Адрианы. В этот момент, момент своего маленького триумфа, она была поистине великолепна. Она создавала невероятную атмосферу. Все уголки моей внутренней вселенной заполонила чарующая музыка. После мини – концерта все аплодировали девушке в длинном старомодном платье. Хоть платье и действительно было не очень современным, в нём читалась какая-то особая роскошь. Адриане оно придавало небывалую стать и изящество. Когда же музыка утихла, все снова разбрелись по разным углам. Всё это поведение окружавших меня людей приводило меня в состояние воодушевлённости. Каждый занят тем, чем хочет. В тоже время каждый после наслаждения от развлечений, не упускает возможность отблагодарить другого за прекрасно проведённое время. Здесь никто не спрашивал тебя, понравилось тебе или нет. Никто не лез в твою голову, не навязывал свои мысли. Тихо, уютно. Без лишних слов и суматохи, в этом доме царили мир и благодать. Иногда мне казалось пребывание здесь слишком однообразным и скучным. Но впечатления и чувства что я испытывала здесь, навсегда останутся в моей памяти и после смерти. Доктор, как и все после оваций, беззвучно вышел из комнаты и отправился к себе в кабинет. Сегодня он ночевал с нами, и вечером попросил написать записки, кому что привезти из города в следующий раз. Я заказала диск Леди Гаги и новые наушники. Покупал он всё из своего кармана, поэтому я решила, что неплохо обзавестись новой примочкой высокого качества. Мои наушники износились, работали наперебой, один порщал, но это придавало музыке, звучавшей в них, какую – то винтажность. В тот день я провозилась с книгой, прочла пару статей, просмотрела картинки. То, что я узнала из этой книги, не было открытием Америки. Описывались процессы гниения трупа, разложения тканей, органов, детально были описаны сроки исчезновения с лица земли тех или иных частей тела, в определённой последовательности. Что меня затронуло, так гипотезы о жизни после смерти. Но и в них я не нашла что-то особенное. Реинкарнация, вечный Рай, Ад и прочие библейские и нет темы. Меня утомила книга, и я решила достать Джен Эйр на английском. И естественно с русским экземпляром, для перевода. Я хороша знала перевод многих частей книги, но где-то всё же мне нужна была помощь. До ужина и после него я читала. Уже прозвенел сигнал к отбою, особняк погрузился в безмолвие и мрак. Тишина окутывала меня. Приглушённый свет фонаря проскальзывал через окно, создавая в комнате атмосферу ужастика. На улице был сильный ветер, позже я услышала, как дождь застучал в окно. Был конец августа, дожди не редкость. Тем более под Питером. Я вспомнила, что скоро моё день рождения. Нужно поговорить с доктором Гжегожем. Может, он отвезёт меня домой хоть в этот день. Мне было бы приятно провести его с мамой в каком-нибудь уютном французском кафе. Выпить чашку свежего кофе с круассанами, поесть мороженого, и поговорить, кто чем занимался в последнее время. А в конце я бы сказала, как сильно люблю маму и как скучаю по ней. А что бы она ответила мне…Мои мысли прервали шаги. Дверь тихонько открылась, и я увидела Якуба.

– Не спишь? Так и знал!

Даже шёпотом он мог передать все чувства, бушевавшие в его голосе.

– Не хочешь спуститься в сад?

– Хочу. Нас никто не заметит?

– Нет, все давно спят.

Ты видел время? Пол третьего ночи. Зачем он поднял меня глубокой ночью? Может что-то случилось? Тогда мне немедленно нужно идти с ним. Мы спустились в сад. Как всегда закурили. Внутри оказалось прохладно, а я была в топе и шортах. Якуб отдал мне свой плед.

– Что-то случилось? Тебя что-то побеспокоило?

– Нет. Просто не спалось. Подумал, вдруг ещё кто-то не спит. Куда не зайду-все в отрубоне. Вспомнил, что ты часто не спишь по ночам, заглянул к тебе.

– Я думала случилось что-то, что-то серьезное…

– А ты хотела, что бы что-то случилось?

– Конечно нет!

– На самом деле, я думал о тебе и захотел увидеть тебя.

Он посмотрел на меня, заглянул мне в лицо и я снова задрожала. Как красивы были его глаза. В приглушённом свете его лицо казалось двусторонней маской. Одна его половина была озарена светом старой лампы, и напоминала ангела, с другой стороны – мрачный демон с поблёскивающим чёрным глазом. Но вот он снова подставил лицо свету, и оно озарилось душевной улыбкой. Мы говорили. Обо всём. О странах, о музыке, об искусстве в целом. О книгах, об актёрах и актрисах. О России. О политике. И даже о рыбках что плавают в ресторанных аквариумах. Он назвал это рабским трудом.

– Подумай сама, животных ловят, сажаю в банку метр на метр – это неволя. И заставляют развлекать людей. Избалованные дети тыкают в стекло своими засаленными пальцами, пугая рыб. А их родители и вовсе не обращают никакого внимания на эти аквариумы и прочие бессмысленные украшения. Рыб кормят раз в день, а потом, после смерти выбрасывают на помойку, или отдают бродячим котам. Это ли не рабство? Люди не замечают этого просто. Но скоро на месте этих рыбок окажемся и мы. Богатеи и толстосумы будут помыкать такими идиотами, как мы с тобой, за подачку в виде объедков со столов и пары тысяч в месяц.

Дождь то и дело усиливался, но потом резко отступил. Мы просидели пару часов, и когда вышли из сада, уже было светло, но все ещё спали. Мы разошлись по комнатам. Неожиданно, когда я уже стояла перед своей дверью, Якуб окликнул меня, шёпотом.

– Ева. Спасибо за то, что провела со мной время.

И поцеловал меня в щёку. Моё лицо тут же загорелось, и я не смогла ничего ответить, а лишь улыбнулась и провела взглядом ускользающую вверх по лестнице фигуру Якуба. Наступили выходные. Дни, когда приезжают посетители. Я знала, что ни к кому, кроме меня, сегодня не приедут. С утра я застала доктора на кухне. Он пил ароматный кофе, и по видимому очень крепкий. Я спросила, не знает ли он, когда приедет моя мама.

– Я звонил ей, сказал в какое время лучше приезжать. Она в курсе всех порядков тут, можешь не волноваться. Я скоро уезжаю, тебе больше ничего не нужно из города?

– Нет. А вы берёте с собой ребят иногда? Кто-нибудь выезжает в город?

– Да, бывает. Якуб со мной каждую неделю выбирается. Раньше он путешествовал. И по России, и по ближнему зарубежью, но сейчас он не в том состоянии, да и личных средств у него не осталось. Иногда он помогает мне в центре.

Я хотела ещё расспросить его о Якубе, но удержалась. Это было бы глупо, ведь я всего несколько дней здесь. Выйдя из кухни я увидела Адриану в зале, она листала журналы.

– Доброе утро.

Я улыбнулась ей.

– О, Ева! Доброе! Я вот смотрю журнал, любуюсь нарядами светских львиц. Ты знаешь, что у нас на новый год будет что-то вроде бала? Мы красиво нарядимся, будем танцевать, петь, играть на инструментах, общаться и веселиться. Это единственный праздник в году, который мы так пышно отмечаем. Этот праздник для нас не просто новый год. Он значит, что мы пережили ещё один год. Мы живы, более или менее здоровы, и впереди у нас ещё один год кропотливой работы над собой.

Бал? Я даже на выпускной не пришла, и танцевать я не умею…

– У тебя есть подходящий наряд?

– Адриана, знаешь, это не для меня. Я не танцую, и тем более не пою. Да и вечеринки – это не моё.

– Ты что? Слушай, в начале декабря мы начинаем потихоньку готовиться, парни отправляются за костюмами, а девчонок доктор Гжегож развозит по магазинам, кому в какой нужно, да и платить ничего не надо. Я как раз попала сюда почти в такое же время как и ты. Да, по началу мне тяжело было привыкнуть, но на праздник я уже шла как все. Это очень здорово. В прошлом году мы обошли больше десяти магазинов. Наш доктор тогда смеялся, «вот почему я не женился».

Она засмеялась, да и я улыбнулась. Адриана была легка и проста в общении. С Анной я так не разговаривала. С ней нужно было подбирать слова и выражения. Я постоянно боялась её обидеть, а после того инцидента, когда я якобы оскорбила её, мы и вовсе стали мало общаться и только по каким-то бытовым вопросам. Новогодний бал…Это интересно. Может мама привезёт мне какое-нибудь платье и туфли? Она могла бы приехать и сделать мне макияж и причёску.

Но, прошёл обед, а мамы всё не было. Наступил вечер, а она так и не появилась. Доктор Гжегож уехал, забрав с собой Якуба. Он привезёт его в понедельник. Настало время ужина, но я не захотела есть. Мама так и не приехала. Может приедет завтра? Наверное, в субботу у неё загруженный день, а воскресенье всё-таки у всех выходной. Я никогда не думала, что настолько наивная. Она не появилась и в воскресенье, и на следующие выходные тоже. Якуб успокаивал меня, как мог.

– Слушай, через это прошли почти все. Кроме тех, у кого никого не было ещё до приезда сюда. Но, мы живём дальше. А они пусть мучаются муками совести.

Он посоветовал мне, как и всегда, наплевать на всё. Но моё день рождения…Она не приехала даже на него. После поездки в Питер Якуб привёз мне дубликаты ключей от сада, и я могла ходить туда, когда хочу. Никто не знал, что у меня был день рождения. Я уединилась в саду и тихо плакала. Мне было так больно и обидно. Якуб прервал моё уныние. Я попыталась смахнуть слёзы с щёк и привести лицо в порядок, но он заметил моё состояние.

– Эй, что стряслось?

– Якуб, моя мама не приехала даже на мой день рождения. Ты был прав. Нас выбросили сюда, как повзрослевших щенков…

– День рождения?! Почему ты не сказала? Эй, розочка, не печалься! Это и хорошо, что она не приехала. У тебя открылись глаза на правду. Теперь ты не будешь тешить себя пустыми надеждами. Плевать, что матери ты не нужна, ты нужна отцу. Был бы он жив, ты не оказалась бы здесь. И мы бы никогда не встретились…

Его взгляд вдруг помрачнел.

– Хочешь сказать, что смерть моего папы большая удача для тебя?

Я зарыдала ещё больше.

– Нет, что ты! Просто я вдруг подумал, что бы было если бы ты не появилась здесь.

– И что бы было.

– Возможно, меня бы не было здесь. Возможно, были бы похороны.

– Ты что говоришь такое?

– Ева, пойми. Да, тут у всех разные проблемы, но в своём желании умереть ты не одинока. Тут все этого хотят, потому что все устали от такой жизни. Ни у кого нет шансов зажить нормальной жизнью, как все.

Меня охватило горе. Для чего тогда существует этот центр, этот особняк, этот доктор?

– Если исход всех дел лишь такой, зачем мы все тут?

– Чтобы скрасить свои последние дни. Кто-то может и проживёт тут всю жизнь, но я боюсь, что некоторые не выдержат. Здесь спокойнее, нет тех стрессовых ситуаций что были в прошлом. Но всё же, прошлое – это часть нашей жизни, и оно о себе напоминает.

Глава 6

Я не знала, что ответить Якубу. Я просто встала и вышла из сада. Я слышала, что он спрашивал, куда я ухожу, но я не могла ответить. Я была в таком подавленном состоянии, что мне было необходимо придумать скорейшее решение всех проблем. Я пошла на кухню, там никого не было. Я стала рыться в шкафчиках, на полках, перебирать содержимое банок. Ну где же они хранят лекарства? Чёрт, такое чувство, что Ираида носит их с собой. Я задумалась, глядя в окно.

– Тебе что-то нужно, Евушка? Не стесняйся, говори.

– Н-нет.

Ираида напугала меня, появившись так внезапно.

– Ираида. У меня разболелась голова, не могли бы вы дать мне какую-нибудь таблетку.

– Прости, Ева, но наш доктор Гжегож запретил давать препараты. Только в экстренный случай. Я заварю тебе травяной чай, доктор привёз эти травы из Франции, ещё два года назад. Они вместе с Якубом уезжали на учёбу. Много врачей было на этом мероприятии. Психологов, психиатров, учёных разных. Я в этом не понимаю, но Якуб тебе расскажет по подробнее, если захочешь. Вы же подружились? Это заметно.

Ираида улыбнулась так широко, как могла. В её улыбке и взгляде не было ни малейшей тени издёвки или унижения. Она была добра и миролюбива. Она всегда общалась со мной так мило, насколько ей позволяло воспитание. Она не чуралась разговаривать с нами. Здесь она с первого дня, она жила неподалёку, в этом же районе. Семьи у неё не было, и она сочла возможным такую работу – помогать людям, нуждающимся в поддержке, уходе и заботе. А главное – в любви. Я подождала, пока она заварит мне чай, и с чашкой, что обжигала руки, поплелась наверх. И как мне разрешили взять чай с собой? Это невероятная удача. Сейчас всё будет кончено. Наконец-то, я избавлюсь от душевных мук и терзаний. Перед тем, как осколки посыпались бы на пол, я решила опустошить кружку. Я сделала пару глотков. Чай был горячим, и я обожгла язык, но сейчас я не чувствовала той боли, что обычно чувствовала в таких случаях. Мне было не до неё. Ярко выраженный запах розмарина читался и во вкусе. Шалфей, чабрец, таволга. На удивление приятный вкус, а мелисса придавала всей композиции свежести и покоя. Я представила бескрайние поля, на которых растут эти травы. Узорчатые равнины и склоны, заполонённые ароматами. Вдалеке стоит домик. На стенах домика сушатся пряности. От дома идёт неповторимый аромат, так и тянет туда зайти. Я села на кровать. Мне перехотелось умирать. В первый раз в жизни, мне перехотелось умирать! Как бы было прекрасно, если бы в этом доме жили мы с Якубом. Тишина, спокойствие, умиротворённость. Вдали от всех и вся, мы бы тонули в удивительных красках и ароматах французских полей. Это была бы идеальная жизнь. Мы никому ничем не были бы обязаны, и нам никто ничего не был бы должен. Только он, я и неповторимые пейзажи Прованса, Эльзаса или Пикардии. Прогулки на лошадях, совместные рыбалки, совместный труд на благо своего дома…Это лишь мечта, лишь видение того, что мне хотелось бы получить больше всего. Но осознание того, что это недостижимая иллюзия, стало снова ударом для меня. Я допила чай, поставила кружку на тумбу и свернулась клубочком на кровати. Внезапно, я вскочила. Анна! Нельзя оставлять чашку здесь, это опасно. Как сказал Якуб– «В своём желании умереть ты не одинока». Я побежала вниз и отдала чашку Ираиде.