12 друзей Евы

– Ираида, дорогая, эту девочку доктор Гжегож попросил привести к вам. Вы тут ей помогите….

Водитель не договорил.

– Что ты учишь меня, Львович. Мы знаем, кому, как и чем тут помочь. Разберёмся. Проходи милая.

Женщина взяла меня за руку, но аккуратно. Я прошла внутрь. Было тепло, пахло вкусной едой. Да это же какой-то пансионат просто! Если я буду здесь одна, это будет лучший вариант. В доме было тихо. Ираида закрыла дверь и повела меня на второй этаж. Она открыла дверь в одну из комнат.

– Ты будешь жить здесь, вместе с Анной.

Анна? Ну вот, как минимум еще один человек со мной.

– И да, ты должна отдать мне свой телефон. Это на время. Его вернут тебе.

– Но я не могу без него. В нём моя любимая музыка, а я без неё не могу.

– Для музыки у вас в комнате стоит музыкальный центр. Если тебе нужны какие-то особые диски, мы закажем тебе, позже их привезут.

Странно, но это меня расстроило не больше, чем то, что я буду жить не одна.

– Устраивайся, раскладывай вещи, а потом спускайся вниз, к остальным.

Остальным? Надеюсь, здесь не больше пяти человек. Комната, к слову, оказалась прекрасной. Даже лучше, чем у меня в квартире. Хорошая мебель, прекрасное по виду и качеству бельё. Но сразу я заметила странность. Ни один предмет в комнате не имел острых углов. Всё было овальное, круглое. Даже музыкальный центр и ножки кроватей. Чем углы то им помешали? Ладно, это не моя забота. Я разложила вещи, переоделась. Забыв про то, что телефон мой в чужих руках, я стала копаться в тумбе у кровати, ища его. Опомнившись, я с горечью вышла из комнаты. Снизу доносился слабый звук. Голоса? Телевизор? Слишком много молчания. В телевизоре обычно говорят постоянно. Мне стало интересно, что за люди здесь живут. Они такие же как я? Они молоды? Или здесь есть и дети, и старики? Спустившись, я прошла к Ираиде на кухню.

– Вы не скажете, когда доктор Гжегож прибудет?

– Я не знаю милая. Как тебя зовут?

– Ева.

– Евушка, наш доктор бывает приезжает 8 раз в неделю, а бывает его нет месяцами.

– Он сказал, что приедет сегодня, когда решит все дела.

– Ну, раз наш доктор так сказал, значит приедет. Не волнуйся. Ты новенькая, а значит он должен нарисовать картину твоей болезни. А для этого он проводит сеансы. Ну, разговаривает там с вами, иногда с каждым отдельно, иногда со всей группой. Ну, идём. Познакомишься. Виктора не бойся, он спокойный и тихий. Просто кажется, что он не в себе, но, на самом деле, он такой хитрюга.

Женщина засмеялась. Какая она милая. Со мной никто так нежно ещё не разговаривал. Кроме папы конечно. А ещё его – Доктора Гжегожа. Мы прошли вглубь дома и оказались в просторной зале. На диванах в замшевых накидках песочного цвета сидели парни и девушки.

– Новенькая?

Спросила одна девушка. Она была очень полной. Её лицо было распухшим, будто она плакала до этого момента целую вечность. На голове я заметила у неё парик. Я кивнула. Она продолжила спрашивать.

– С кем тебя поселили? Какой диагноз?

Ираида вмешалась. Она ничего не сказала, но посмотрела так, что девушка потупила взгляд и стала смотреть в пол. Какое влияние у этой Ираиды… Она не так проста как кажется.

– Поселили меня с Анной. А диагноза я не знаю, мне ещё не сказали.

– Анна – это я.

Девушка протянула худенькую ручку. Я пожала её. У Анны была такая искренняя улыбка, она понравилась мне.

– Присядь сюда, посиди с нами. Из-за чего ты попала сюда? У нас тут разные есть. Алкоголизм, наркотики. Больше всего-анорексия. А ты что с собой творишь?

Девушка улыбнулась снова. Она была так проста, легка. А мне тяжело было сказать о том, что я неудачный самоубийца целых семнадцать раз, или восемнадцать. А может уже двадцать? Я сбилась со счёта.

– Ладно, можешь пока не говорить. Тебе будет сложно на первых днях. Скажу тебе одно – ты должна принять всё. Ты больна-это данность. Так и есть. Прими эту данность. И стесняться тут нечего, а бояться тем более.

Анна взяла мою руку и похлопала по ней. Потом она снова уставилась в пустоту. Как и все, кто тут был. Кроме одного человека. Парень, сидел на стуле около мерцающего камина. В его руках была книга. Я не рассмотрела название. Он был очень худ. Даже через его синюю футболку были видны кости на плечах. Меня не пугал его вид. Я видела уже таких людей, когда лежала в психушке. Он смотрел на меня. В упор. Я несколько раз отвела взгляд, но он не прекращал смотреть. Потом он резко слегка дернулся и продолжил чтение. «Божественная комедия» Данте. Интересно, он понимает, что там написано. Когда я читала её, я поняла лишь половину. Нужно перечитать ещё раз, может тогда до меня дойдёт весь смысл этого гениального произведения. Я действительно считала его гениальным, хоть и многое мне было не разобрать. Просто я не так гениальна, как тот, кто его написал. А может, и как этот парень? Время текло так медленно, и я устала сидеть на одном месте в полной тишине. Мне было неловко. Мне казалось, будто все эти глаза обращены только на меня. Я посчитала. Не считая меня двенадцать человек. Семь девушек и пять парней. Я была тринадцатой. Чёртова дюжина. Принесёт ли она всем нам удачу…Хотелось бы верить. Прозвенел звонок. Как в школе. Все начали вставать со своих мест.

– Нас зовут на обед.

Анна сказала это и взяла мою руку. Мы прошли в обеденную зону. Почти каждому человеку были приготовлены отдельные блюда. Я села рядом с Анной. У нас была одинаковая еда. Густой гороховый суп, пюре и крупный кусок прекрасно прожаренного мяса. Одно место за столом пустовало. Все начали есть, а еда в тарелке напротив меня медленно остывала. Через несколько минут наконец подошел парень. Тот самый, что читал божественную комедию. Ираида возмущённо покачала головой.

– Виктор, ты единственный кто опаздывает.

– Я должен был дочитать. Простите.

Парень сел напротив меня и вытаращил свои огромные глаза. Они не были так уж огромны, но из-за того, что его лицо было очень худым, глаза выкатывались из глазниц. Он начал осторожно есть, его острые скулы шевелились так жутко, что мне показалось, что я смотрю фильм по анатомии. Он снова уставился на меня, не прекращая жевать. Виктор. Вот почему Ираида предупредила меня. Я конечно не нормальная, но он был настоящим безумцем. Я долго не могла притронуться к еде.

– Если не хочешь есть здесь, можешь взять еду в комнату и съесть там.

Анна прошептала мне лайф-хак.

– А если я вообще не хочу есть?

– Ну, просто встань и уйди.

Я вопросительно посмотрела на неё. Разве так можно? Я оглянулась на Ираиду. Она подошла ко мне.

– Что, не хочешь? Ладно, можешь идти в комнату.

– Спасибо. Я верю, что всё это очень вкусно, но мне правда сейчас не хочется.

– Понятно, понятно. Можешь идти, но посуду отнеси на кухню. Ступай. Позже я подойду, расскажу подробнее о нашем распорядке дня.

Я поднялась на верх, минут через десять пришла Анна. За ней пришла и Ираида.

– Ну вот Ева. До одиннадцати вечера это твоё свободное время. Ты можешь делать всё, что хочешь. В восемь ужин, вас всех позовут.

– А выходить на улицу можно?

– Можно. Но не заходи на соседский участок. Там складские помещения, очень старые. Рухнут в любой момент. Да и какого чёрта там может не быть. Однажды там нашли парня и девушку, умерших от передозировки наркотиками.

Последние слова она прошептала и с ужасом дёрнула головой.

– В одиннадцать отбой. В это время ты должна быть в кровати. Я проверю, учти.

Она улыбнулась, очень мило улыбнулась.

– Подъём в восемь. Завтрак в десять. С десяти до одиннадцати терапия, но только по вторникам, четвергам и субботам. С одиннадцати до двух, если нет нашего доктора, свободное время. Кто-то читает, кто-то занимается языками. У тебя есть книги? Если нужно, у нас есть библиотека. На счёт книг можешь обратиться к Виктору. Он знает, где какая книга стоит.

– К Виктору!?

С ужасом ахнула я.

– Не бойся его, милая. Аня, расскажи ей о Викторе, и почему его не нужно бояться. А я ухожу, ещё много дел.

Я плюхнулась на кровать. Она была мягкой и очень удобной.

– Виктор – самоубийца. Иногда он смотрит жутким взглядом, но он тут самый добрый. И жаль его больше всех.

– Самоубийца?

– Да. Он пытался покончить с собой раз восемь, или десять. Какие муки нужно было терпеть, чтоб желание умереть посещало так часто, ему ведь всего девятнадцать.

– Значит я здесь не одна такая…

– Ты? Ты тоже? Тебе обязательно нужно пообщаться с Виктором. Он очень страдает из-за того, что никто не может понять его.

– Может ты и права. Вдруг он подскажет мне какое-то решение…А ты? Аня, почему ты здесь? Сначала я подумала, что у тебя анорексия…

– Нет, я такая стройная потому что просто очень мало ела. Но не по собственной воле, так получилось.

Анна рассказала мне свою историю, и мне стало больно. Ей всего шестнадцать, а она претерпела такие грубости. Такие удары судьбы обрушились камнепадом на маленькую хрупкую девочку. Анна долго молчала, а потом вышла из комнаты. За окном был дождь и она накинула на себя кофточку с капюшоном. Её не было пару часов и я испугалась. Не сделала ли я чего дурного, разворошив её воспоминания. Я спустилась и вышла на улицу. Было прохладно, но я не стала возвращаться в комнату за свитером. Я прогуливалась по окружающей наш пансион территории. Как же было непривычно. Впервые я вдали от дома, и не известно когда вернусь. С другой стороны, здесь так тихо и спокойно, а этого мне давно не хватало. Я наткнулась на складские помещения, о которых говорила Ираида. Крыши были и вправду перекошенные, как и стены. Нигде не было видно замков. Я зашла в старую замызганную комнатушку. Там были складированы коробки, банки из-под краски, пивные бутылки, и целый мешок с окурками и шприцами. Меня стало подташнивать. Я поняла, что недавно здесь кто-то был. У пожухлой коробки лежала кофточка. Спортивная, синего цвета, с эмблемой ЕА. Такая была у Анны. По крайней мере, я видела у неё такие спортивки. Конечно это было не ЕА, откуда у неё деньги на такие вещи. Ей только-только хватало на секонд-хенд. А после того, как её отец застрелился, и она со всеми остальными братьями и сёстрами осталась в маленьком домишке на окраине Твери, денег стало ещё меньше. Её старшая сестра принесла приплод и родила его, это окровавленное тельце, на руках Анны. (Ей тогда было тринадцать). После чего скидала кровавые тряпки в мешок, засунула туда кричащее тело, по сильнее надавила, и в месте с остальным мусором вынесла на помойку. После чего по области и городу пронеслись волнения. Об этом говорили и по ТВ. Бродячие псы раскопали трупик и растаскали его останки возле мусорных баков. Они бы доели его, но дворник разогнал их, и после того, как проблевался после увиденной синей головы, наполовину обожранной, позвонил в полицию. Анна…Красивая, хрупкая. У неё не было проблем с весом, она не хотела умереть. У нее не было денег, и от этого она сходила с ума. Когда у нее окончательно не стало средств к существованию, она стала искать еду на помойках, воровать. Она каждый день, каждый час блуждала по томной Твери. Однажды её нашли в парке, до нитки промокшую. Сестра и не спохватилась. Полицейских привёл её домой и посоветовал отправить в Питер в лечебницу доктора Гжегожа. Эту историю она рассказала мне ещё в комнате. Что могло её так взволновать, что она решила уединиться в этом отвратительном месте? Я вышла, походила ещё немного, но больше никаких следов не нашла. Дождь стал сильнее, и оказался невыносимым. Я решила вернуться в комнату.

Глава 3

Открыв дверь я столкнулась с молодым человеком.

– Прости, я не знал, что ты там.

Он был насквозь мокрый, но очень спешил на улицу. Он улыбался, глазами выискивал вдали кого-то. Я пропустила его, но он вдруг обернулся.

– Это принадлежит Анне. Откуда она у тебя?

Он посмотрел на меня уже со злобой.

– Я нашла её там. Я указала в сторону чахлых домиков.

– А Анна? Её там не было?

– Нет. Я поискала, но не нашла её.

– Ты живешь с ней в одной комнате?

Я кивнула. Вдруг из ниоткуда появилась Анна. Она подошла тихо и незаметно. Она указала мне, чтобы я молчала. Руками она закрыла парню глаза. Тот вздрогнул. Вдруг они вдвоём громко засмеялись.

– Ты так и не нашёл меня!

О, эта неподдельная улыбка Анны. В ней ещё жил ребёнок. Сначала я подумала, что между ней и этим парнем есть отношения, но Анна сама меня исправила.

– Ева, это Якуб.

Парень протянул мне руку. Я ответила.

– Якуб мне как старший брат. Только он играет со мной в прятки.

– Да. Но ты пряталась в складах. Я говорил тебе не ходить туда, там очень опасно. Здания совсем обветшали.

Анна сделала невинное лицо. Она подошла ко мне и взяла меня за руку.

– Мы с Евой уходим к себе. Тебе тоже пора. Посмотри на себя, ты до нитки промок. Мне это совсем не нравится.

Парень опустил глаза. Анна потащила меня внутрь, но я остановила её.

– Я приду позже, зайду к Ираиде, спрошу её про библиотеку.

– Хорошо. Я буду ждать тебя наверху. Если хочешь, расскажу про Якуба.

Она улыбнулась и поскакала на верх. Зачем ей мне рассказывать про этого парня, если я сама могу узнать всё, что хочу, от него самого. Я тихо приоткрыла дверь на улицу. Он сидел на крыльце, а вода с крыши капала ему на густые каштановые волосы. Он был настолько мокрым, что одежда прилипла к телу. Такого я не ожидала. Что он тут делает? Что в нем ненормального. Он был совершенно нормальным молодым человеком. Ни вид, ни поведение не было выходящим за рамки разумности. Что же привело его сюда? А может, он просто тут подрабатывает. Хотя, во время обеда он был за одним столом со всеми. Я стояла и смотрела на него, а он видимо почувствовал это и обернулся. Я вышла из-за двери и начала разговор первой, чтобы не попасть на едкий или провокационный вопрос.

– Извини, что я …Я хотела узнать, почему ты так враждебно настроился, когда увидел у меня кофточку Анны? Неужели ты подумал, что я сделала с ней что-то?

Он смотрел сначала вперед, на капающий дождь, не обращая на меня никакого внимания. Потом взглянул на меня. И снова на дождь.

– Она здесь самая маленькая, она не может постоять за себя. Она очень слабая. Ты новенькая, и я не знаю какой у тебя диагноз. Ты не предсказуема. Я знаю всех, кто здесь есть, с самого их первого дня. Я знаю их привычки, странности, слабости, а о тебе я не знаю ничего.

– Может ты и знаешь всех, а я здесь не знаю никого. И Анна первая, кто помог мне, первая, кто заговорил со мной в этом полном странных людей доме. Как я могу сделать ей плохо? Она стала для меня единственным лучом света в этот пасмурный день.

Парень поднялся и подошёл ко мне. Он ещё раз протянул мне руку.

– Я Якуб.

Я ответила ему рукопожатием.

–Ева.

– Весьма приятно, Ева. Друзья Анны и мои друзья.

Он похлопал меня по плечу и скрылся внутри. Я ещё немного постояла на улице и поразмышляла под успокаивающий шум дождя. Почему я раньше не замечала того, что дождь может придать умиротворение? Свобода мысли, полная отчуждённость от мира. Через несколько минут я уже была в комнате.

– Ну как?

Анна что, говорит о Якубе? Как она узнала?

– Прекрасно.

Я ответила с недоумением.

– Виктор не обидел тебя?

– Виктор?

Я же сказала, что хочу увидеть библиотеку.

– Нет. Я попросила его найти одну книгу, он сказал подождать. Пойду узнаю, может уже нашёл.

Я снова спустилась вниз. Я не могла говорить с Анной, боялась выдать себя. Точнее свои чувства после разговора с Якубом. Он понравился мне. Такой симпатичный. Прекрасное телосложение, осанка, походка. Большие карие глаза…И длинные ресницы, такие, какие у девушек не всегда бывают…

Но о чём с ним говорить. Я не видела в нём того сумасшедшего, которого видела в Викторе и остальных. Он был нормальным. Я боялась, что скажу ему что-то такое, что вызовет у него смех. У меня никогда не было парня, не было отношений, я не умею разговаривать с парнями, не знаю, как вести себя с ними. Да что уж там, я даже целоваться не умею. Но почему я беспокоюсь об этом? Почему эти мысли появляются, когда я вспоминаю Якуба? Я прошла к библиотеке. Там было тихо. Я приоткрыла дверь. С полотенцем на голове и в широком махровом синем халате сидел Якуб, рассматривая какую-то книгу. Виктор сидел за столом возле окна. Свет был включён, но в помещении было тускло и мрачно. Света всё же не хватало. И не хватало того настроения, что обычно есть в библиотеках. Слишком тихо, слишком мрачно. Якуб посмотрел на меня, и снова уставился в книгу. Я осторожна подошла к Виктору. Он выпучил свои глаза и вцепился ими в меня.

– Хочешь книгу?

Я кивнула. У него такой смешной голос. Очень высокий для юноши. Ему не было больше двадцати, но я не могла разглядеть его лицо из-за выпячивающихся скул и глазниц. Он не был красив, но что-то в нём было.

– Что ты любишь? Что любишь читать?

– Всё.

– Любимая книга есть?

Он говорил так торопливо, быстро, будто боялся опоздать куда-то, или боялся разочаровать меня.

– Джен Эйр. Но у меня она есть, своя, из дома.

– Ты взяла её из дома? А мне сказали не брать. Сказали, она может напомнить о плохом.

– Виктор…

Он снова вытаращил на меня свои огромные глаза. Я слегка отпрянула. Взгляд был жутким…Его била дрожь, а тонкие пальцы тряслись, перебирая листки на столе.

– Знаешь как меня зовут?

Я кивнула и протянула ему свою руку.

– Я Ева. Анна рассказала мне твою проблему. Знай, что теперь ты здесь такой не один.

Я заметила, как Якуб оторвался от чтения. Виктор осторожно пожал мою руку. Уголки его губ дернулись, но всё же он не улыбнулся, и более того, быстро одёрнул руку.

– Если хочешь какую-то книгу, скажи, я найду тебе любую. Любую, какую захочешь. Я знаю здесь все книги, любую могу найти.

Он говорил, согнувшись над какой-то книгой, что схватил со стола. Судорожно перебирая бумагу, его голова то и дело тряслась. Я считала его сумасшедшим, но он был таким …Я не знаю как говорят о таких людях. Жалким? Слишком грубо. Невинным. Именно невинным. Что-то потрепало его в этой жизни, но мне не хотелось сейчас волновать его разговорами, теребить раны. Я не знаю его истории, не знаю, как он справляется, и с чем. Я решила вернуться в комнату. Уходя, я попросила Виктора найти «Цветы для Элджернона» Дениэла Киза. Виктор напомнил мне Чарли Гордона. Такой же, не такой как все. И я решила перечитать это произведение. Я вышла из библиотеки, но услышала голос Якуба.

– Ева.

Он говорил тихо, почти шёпотом.

– Ты куришь? Я знаю место, где можно сделать это, да так чтобы не заметили. Ты со мной?

Не знаю почему, но я кивнула. Лицо ужасно горело, будто я только вышла из бани, а в висках стучала кровь. Что ж такое? Мы прошли через заднюю дверь и оказались в каком-то саду. Его стены были застеклены и покрыты чёрной тонировкой. Горели фонари. Маленькие и большие. Это место показалось сказочным, хотя бы от одного изобилия цветов. Тут было тепло, а дождя, что бил по крыше, почти не было слышно. Приглушённый звук и свет, розы. Множество роз самых ярких оттенков. Скамейка посреди этой красоты. Якуб закрыл дверь на защёлку.

– Сюда никто кроме меня не ходит. Иногда Гжегож заходит, но сегодня его уже точно не будет. Наверное приедет завтра. Ему же нужно увидеться с тобой.

Он вытянул две сигареты и подкурил их. Одну отдал мне. Красный BOND. Не плохо. Мы сели на скамейку. Якуб снял с головы полотенце, его волосы были ещё влажные.

– Я здесь уже одиннадцать лет, поэтому и знаю всё и обо всех.

Я невольно Ахнула.

– Одиннадцать лет? Во сколько ты попал сюда? Я не знала, что этот медицинский центр существует так давно.

– Одиннадцать лет не так много. Ну именно здесь шесть лет, с самого открытия. Мне было пятнадцать, я занимался лёгкой атлетикой. Хотел поступить в московскую школу олимпийского резерва. Сам я из Вроцлава, это в Польше. Я уговаривал родителей отвезти меня в Москву долгие годы, с детства. Я люблю Россию, всегда следил за русскими спортсменами. Да и в крови у меня есть русское, мой дедушка, отец матери, был русским. Ну вот. Наконец, когда мне было пятнадцать, меня отвезли в Москву на просмотр. Ну а дальше, типичная, ну просто банальнейшая ситуация. «У тебя слишком большой вес, мало мышц, приди в форму, и поступишь».

Он молчал, а я обдумывала его слова, и, кажется, начала понимать.

– Я так увлёкся сбросом веса, что когда пришло время поступать, мне было уже не до этого. Я был в больнице, и сколько бы врачей меня не осматривали, все говорили, что я уже не поправлюсь. Началась деградация органов, и они никогда не восстановятся. Более того, все в голос твердили, что и удержать их на одном уровне будет сложно, и, скорее всего, я умру. Меня выписали, но страх смерти не вразумил меня, и я продолжил худеть. Тогда и появился Гжегож. Он взял меня под наблюдение, полгода я пролежал в варшавской клинике, а потом Гжегож уехал в Россию, на переобучение. Я не знаю всех тонкостей, только знаю, что переобучение это связано с психологией. Он открыл здесь практику, и забрал меня с собой, оформив надо мной опеку. Моя мама скончалась, когда я ещё лежал в Варшаве, а отец запил, ему было не до меня. В прошлом году Гжегож был в Польше, сказал, что и отец умер.

Он снова замолчал, и выбросил истлевшую сигарету. Немного погодя закурил вторую.

– Мне было всё равно. Знаешь, когда ты лежишь в больнице, на искусственном питании, тебе ни слова не сказать, ни в туалет самому не сходить, ни самому поесть, очень важна поддержка близких. Но я слышал, как отец просил врачей вытянусь из меня все эти штуки, чтоб я скорее уже сдох, и не мешал ему спокойно жить. Однажды он пришёл ко мне в палату, нагнулся надо мной и сказал: «Знаешь, почему ты ещё жив? Потому что мы с матерью оформили тебе группу и теперь ты получаешь пенсию. Ещё, он не раз говорил: «На твою пенсию неплохо живётся…». И смеялся. Его смех иногда будит меня по ночам. Я не любил его, но и ненавидеть себе не позволил. Я решил быть равнодушным. Это самое верное решение. Никаких проблем с окружающими. Ко всему быть равнодушным…Гжегож мне как отец, как друг, как брат. Он рядом уже одиннадцать лет, и столько сделал для меня…Зачем я тебе всё это рассказываю? Я знаю, как сложно в первые дни. Здесь, вокруг тебя, совсем незнакомые тебе люди. И каждый со своими проблемами. Сложно привыкнуть к тупому взгляду, неуместной улыбке, резкому негативу или чрезмерному вниманию. И я знаю, как важно не закрыться в этот момент. Бывало, люди закрывались от внешнего мира, и тогда даже Гжегож им не помогал. Их проблемы не уходили, а убивали их. Суть лечения доктора Гжегожа-люди. Общение, с такими же как ты, или с тем, кому требуется еще больше внимание и усиленной помощи. Ты понимаешь меня?

Я кивнула.

– Скажи что-нибудь.

Он улыбнулся.

– Я знаю твою проблему. Ну, примерно. Я слышал, как ты говорила с Виктором. Ты молодец, что подала ему руку. Он здесь полгода, и приехал последним, до тебя. Ему было так тяжело, никто не хотел говорить с ним, это усугубляло его положение. Конечно, я старался поддерживать его, но одного моего слова не достаточно. В его случае нужно максимально дать понять ему, что он важен для окружающих.

– Мы не совсем с ним похожи. У нас одна проблема, но причины, как мне кажется, разные.

–Я вижу, что ты боишься, но ты можешь рассказать мне свою историю. И будь уверена, она не выйдет за стены этого сада.

Он достал ещё две сигареты, и протянул мне одну, уже подкуренную

– Начинай.

Я рассказала ему всё. До мельчайшей подробностей. Я вспомнила и зловещую Марию, и папу. И всех мужей моей мамы. И Олега. И маму.

– Ева. Единственный кого ты должна любить, это твой отец. Лишь его ты не должна забывать, и лишь к нему не быть равнодушной. А остальные…плюнь на всех. Теперь твоя жизнь-только твоя. Если ты здесь, значит там ты не была нужна. А здесь нужна. Всем нам. Понимаешь? Каждый, кто приходит сюда, делится своей историей, рассказывает, как он справлялся. Рассказывает о своих страхах, переживаниях. О своём первом дне здесь, в этом месте. И кто-то украдкой кому-то помогает. От меня ты слышишь совет: «Будь равнодушна». Кто-то скажет тебе: «Прости всех». Кто-то посоветует попросить прощения. Кто-то скажет: «Обратись в веру». И все они будут правы. Если что-то помогло хотя бы одному человеку, есть надежда, что это поможет и тебе. И когда сюда придут другие, ты так же выслушаешь их истории и ответишь им советом, но уже своим.

Мы долго молчали. Изредка я смотрела на Якуба. Он показался мне абсолютно родным. Он сидел, закрыв глаза. Я поняла, что он наслаждался ароматом цветов. Он снова достал сигарету, но я остановила его.

– Не лишай цветы их красоты. Аромат-это всё что у них есть. Они дарят его нам, не губи.

Он улыбнулся и взял мою руку. Я почувствовала, что покраснела.

–У цветов есть не только аромат. Одни-лечат, другие-калечат. А третьи-ничего не несут, кроме красоты. Одни красивы-но пахнут жутко, другие уродливы-но пахнут сладко. Лишь роза-идеальна. Она красива. Она пахнет свежестью, сладостью. В ней чувствуется любовь. Она калечит шипами, но лечит лепестками. Люди такие же, как цветы. Но розы среди людей встречаются очень редко.