Союз души с душой родной. Пять лет вместе… Сборник современной поэзии и прозы

Покаяние

Мы в бубны бьём, стремясь растрогать звёзды,Но лишь смешим и Бога, и себя,Улыбку прячет небо в лике грозном,Для вида плача каплями дождя.Пытаясь рассказать, что всё нам снится,Пытаясь указать нам путь домой,Мелькают дни безумной колесницей,Ведомые неведомой рукой.Мы планы строим на пороге бездныИ в будущее смотрим свысока,Взлететь желая из каморок тесныхТуда, где вальс танцуют облака.Но притяжение Земли неумолимо,И тянет вниз груз прошлого седой.Мы раз за разом ковыляем мимоСвоих вершин, назначенных судьбой.Давно впустили в души грех унынья,Вещами обросли, как камни мхом,И ставим во главу угла гордыню,Дела благие оставляя на потом.Но что тогда оставим мы потомкам,Как оправдаемся за свой никчёмный быт?Их голоса уже звучат негромко —Так будущее с нами говорит…И может быть, на острие восхода,В неясном свете солнечных лучейМы снова обретём величье родаВо всей красе развёрнутых плечей.

Напутствие в новый год

Вы не тащите в новый годБылое зло и старые обиды,И горький вкус просроченных побед;Оставьте брань и ссоры у воротВ сопровождении враждебной свитыИз жизни вычеркнутых лет.Проторьте чистую и светлую дорожку,Мостите путь свой из кирпичиков добра.Пусть каждый станет проводящим током,Чтобы взаправду, а не понарошкуЛюбовь, застыв на кончике пера,В мир изливалась нескончаемым потоком.Увы, нам не дано предугадать,Что уготовано в водовороте судеб,Какая участь ждёт в пересеченье дней,Что сможем обрести, что потерять.Никто не запретит мечтать о чуде,Меняя линии отыгранных ролей.Не торопясь, сложите всю картину,Наполните любовью каждый элемент,И сами станьте его важной частью —Судьба не признает, когда наполовину.Пускай же полон будет этот радостный момент,Который люди называют счастьем!

Осколки бытия

Чаек крикПо живому режет волну,Солнца бликНе дождётся подругу-луну,Неба сдвигПроливает на землю вину,Этот мигНити жизни сплетает в одну.Сердца стукУскоряет пульсацию вен,Ветра звукРазрушает иллюзию стен,Пальцы рукПрикасаются к ямке колен,Этот кругЗамыкает все оси систем.Зверя стонСлышен всюду издалека,Дна уклонНас уносит за облака,Царский тронБесполезен без седока,Эха звонБез остатка вобрали века.Чисел ряд —Как предчувствие тишины,Острый взглядПроникает в бесцветные сны,Мира кладСгнил давно на задворках тюрьмы,Кто здесь брат?Протяните мне руку из тьмы…Веры флагДелит душу напополам,Тайный знак —Как предчувствие будущих драм,Чёрный мракВновь сменяет заря по утрам,Пусть же такОбрету я свой внутренний храм…

Когда ты ушла

Остыл приготовленный ужин,И вечер – мой господин —Лохмотья распущенных кружевВ осколках разбитых витрин.Колышется занавеска,В прокуренной кухне – тоска,Мерцает пространство гротескаПод взглядом дверного глазка.За ним – полоса отчужденияИ странно-пустой коридорБез голосов и движения —Как будущему приговор.Желток неостывшего воскаСползает по кромке окна,Лишённая прежнего лоскаВисит в Зазеркалье луна.Блуждают озябшие тени,Вселяясь в кривые углы,Белеют твои колениВ проекции темноты.Я вижу их так же явно,Как если бы предо мнойВдруг встали высокие травы,И сам бы я стал вдруг травой.Но засыпает снегомПродавленный старый диван,Как нескончаемым векомВиной истекает кран.А впереди – злые ночи,Безрадостные года,И душу предчувствие точит,Что это уже навсегда.Лишь тот, кто назначен нам свыше,Поможет ту чашу испить,Я верю: пока мы дышим,Мы сможем всё изменить…

Второе пришествие

Свеча горела до утраКлеймом предательства Петра,Стекло разбилось,Он вернулся;Всё повторилось,Круг замкнулся.В ночь прокричали петухи,Уже отпущены грехи,Свеча сгорела,Мрак сгустился,И весть летела:Сын явился.Он снова шёл и правду нёсСреди потухших чёрных звёзд.Мечта сбылась,Любовь проснулась,Звезда зажглась,Ось развернулась.С плодами сладкими земля,Клубком отравленным змея,И люди сноваЗакрыли уши,Не вняли Слову,Продали души.Иуда празднует беду,Босой Исус идёт по льду.Сны истончились,Буквы стёрлись,Мечты разбились,В дно упёрлись.Нам причащаться не с руки,Глухая тьма в конце строки.Хлеб зачерствел,Вино прокисло,Храм опустел,Исчезли числа.Висит багровая луна,Нас гложет общая вина.Узлы стянулись,Хор распался,Мы оглянулись —Он смеялся.Там, на горе, лишь тень креста,Фантом распятого Христа.Помост качнулся,Ритм сбился,Мир пошатнулся —Суд свершился.

Пуповина сущего

Свет всё ближе – всё больше грязиПроявляет он в душах праздных.Тот, кто ищет,Стать сможет чище,Наблюдая, как струпьями слазитЧто-то чёрное вперемешку с красным.Пусть путь и разный до горних высей,Пусть даже хаос царит повсюду,Свет тьму разгонитВ открытых ладонях.Этот миг стоит потерянных жизней,Чтобы, как прежде, поверить в чудо.Общей мы связаны пуповиной,Нитью прочной с единым сущимИ, несмотря на различьяОт нищеты до величья,Друг друга незыблемые половиныВ зыбком мире, чего-то ждущем.

Владивосток

Здесь море нежноЦелует небоВ туманной дымкеСвинцовых туч.В волнах безбрежных —Улыбки света,К замкам заветнымЗабытый ключ.В силках гранитных —Живое сердце,Свободно дышитМорской прибой.На тонких ниткахНебесных терцийПовисли крыши —Пейзаж родной.В изломах сопок —Вся мудрость жизни,В закатном чуде —Мазки богов.Армады лодок,Форпост отчизны —Простые людиИ мало слов.Мосты – как крыльяНад водной бездной,И крики чаек,Как крик души.Огни флотилийВ проливах тесныхПуть освещаютВ ночной тиши.Я с ним навечноСудьбою связан,Здесь моя пристань,Здесь мой порог.Моя предтеча —Палитра красокОживших истин —Владивосток…

Рядовые эпох

Жизнь плоска —На поверхности круг,Сон туманный над вечным забвением,Как и всё, что мы видим вокруг —Лишь тоскаПополам с удивлением.Кто придастГлубину и объёмБлёклым мыслям в их мелкой ничтожности,Кто погрузит нас в тот водоём —Тайный пластНа краю невозможности?Скучен мир —Слишком много томов,Истрепались страницы несметные;Больше нет здесь обильных даров,Память стёрта до дыр,Как подшивки газетные.Вспыхнет векТолько мигом одним,Что промчится с большим опозданием;Станет ветром клубящийся дым,И поймёт человекЗамысел мироздания.Ключ найдутОт замков и дверейК нашим грёзам, так и несбывшимся,Чтоб избавить как можно скорейОт бессмысленных путЭтих жизней приснившихся.Всё уйдёт,Перемелется в пыль,Растворится в песках неизбежности…А была ли та самая быльВ глубине тёмных вод —Вероятность погрешности?Встанут в стройРядовые эпохНа погосте пустынном и ветреном,Пронесётся прощальный их вздохНад остывшей землёйИ с восторгом, и с трепетом.

Тень былого света

Бокал вина,Вмещающий в себя всю боль,Что в душу жизнь вплести способна;Ты пьёшь до днаОсеннюю рубиновую хворь,И сводит тишина с умаВ попытке мир познать бесплодной.Горит свечаКак вечный негасимый знакМучительных бессмысленных исканий;Любви печать,Вечерний разгоняя мрак,Коснулась твоего плечаИ растворилась в пламени желаний.Устал закат,Как, впрочем, и смурной рассветВставать над древней растерявшейся планетой;Уже звучит набат —Всё тлен, но всё же был и свет,И молча топчется у вратЛишь тень того былого света…

Ирина Коробейникова

Казахстан

Отрывок из романа «Научи меня радоваться, ба!»

В эту неделю Элла так и не выбрала времени погрузиться в историю Виолетты Уваровой. Из издательства прислали несколько текстовых документов на корректировку, и она устала от чтения. По вечерам выходила на веранду и долго сидела в тишине, вдыхая прохладный воздух и вглядываясь в темноту. Дождавшись Нору, закрывала двери и ложилась спать. От переизбытка информации долго ворочалась, призывая сон, но мысли путались и не давали возможности отключиться.

В воскресенье, ближе к обеду, прихватив с собой термос с чаем, бутерброды с творожным сыром, ветчиной и огурцом, а также плитку шоколада для активизации мыслительной деятельности, она поднялась к бабушке. Помня, как её била лихорадка той, проведённой в комнате Виолетты ночью, когда она обнаружила дневник, Элла решила одеться потеплее. Она уселась в подушки, чтобы не уставала спина, закутала в плед ноги и только тогда раскрыла тетрадь. Нора, заметив выпавшую конфетную обёртку, тут же схватила её и скрылась под кроватью.

8 сентября 1941 года началась одна из самых трагических страниц в истории города на Неве – 900-дневная блокада Ленинграда фашистскими войсками.

С первых дней войны кинематографисты «Ленфильма» включились в борьбу против оккупантов. Многие ленфильмовцы встали на оборону города в рядах народного ополчения. На киностудии начались съёмки фильмов, герои которых, запомнившиеся по картинам мирного времени, теперь выступали с призывами на борьбу с агрессорами.

Учитывая, что враг стремительно продвигался к Ленинграду, было принято решение об эвакуации «Ленфильма» и создании объединённой киностудии в Алма-Ате. Ленинградские кинематографисты к тому времени уже сотрудничали с казахскими коллегами на съёмках нескольких фильмов, поэтому в Алма-Ате им были рады. Переехали, конечно, не все – часть ленфильмовцев ушла на фронт, а часть осталась в Ленинграде и работала над кинохроникой. Работы фронтовых операторов вошли в документальный фильм «Разгром немецких войск под Москвой», который получил первый советский «Оскар».

В дни, когда немецкие войска почти уже осадили Ленинград и тянули щупальца к Москве, киношная интеллигенция спешно собиралась в дорогу.

В Ленинграде было нестерпимо страшно. Ужасающая темнота, свист пикирующих немецких бомбардировщиков… Сотрясались дома, слышались глухие крики, возвещающие о том, то где-то снова на землю упала смерть…

8 сентября гитлеровские войска захватили Шлиссельбург, и эшелон с кинематографистами «Ленфильма» и со всем студийным хозяйством: техническим оборудованием, реквизитами, костюмами, макетами двинулся через всю страну на Восток. В одном из вагонов покидала родной Ленинград и Виолетта. Она только недавно получила от киностудии квартиру, и теперь молодой актрисе пришлось покинуть её, заперев дверь на ключ и оставив его в домоуправлении.

Поезда везли режиссёров, актёров, сценаристов, операторов, декораторов, осветителей и гримёров в безопасный, но загадочный край – столицу Казахской ССР. Согласно данным, в Алма-Ату в начале Великой Отечественной войны приехали около 3000 кинематографистов.

Тогда счёт шёл не на дни, а на часы. Решение эвакуировать «Ленфильм» в Казахстан было принято 27 августа 1941 года.

Поезд уходил 8 сентября, всего за несколько часов до замыкания немцами кольца ленинградской блокады. В последний момент немецкие мотоциклисты, «упавшие на хвост» всё-таки обстреляли эшелон «Ленфильма» ураганным огнём. Но в этот раз обошлось без потерь.

У московских коллег ленфильмовцев времени было больше. И решение об их отправке в Алма-Ату принималось на полмесяца раньше.

С каким настроением ехали именитые деятели кино, привыкшие к своим бурлящим культурной жизнью городам, пусть застывшим от холодного дыхания войны, но таким родным, привычным?

Киноэшелон тащился медленно, поминутно останавливаясь. Ехали в неизвестность. Тревогу, отчаяние старались скрыть за шутками, натужным оживлением. Какой-то молодой журналист вёз с собой только что вышедшие «Основы кинорежиссуры» Льва Кулешова. Книгу в дороге разукрасили карикатурами, изречениями и автографами.

Ехали весело. Пели любимые песни. Даже разыгрывали сценки и репетировали роли. Начатые фильмы нужно было доснимать, как только поезд придёт к месту назначения.

Обоз был в пути две недели. Доехав до места, все увидели сказочный зелёный город, окружённый серебряным кольцом снежных гор. На улицах журчали весёлые арыки, на деревьях висели красные, с голову ребёнка, яблоки апорт.

Москвичи и ленинградцы, прибыв в Алма-Ату, влюбились в уютный город. Виолетта сразу ощутила контраст между тревожным городом-крепостью Ленинградом, оказавшимся на пути врага, и относительно спокойной столицей Казахской республики в пяти тысячах километрах от линии фронта.

Почему решили эвакуировать «Мосфильм» и «Ленфильм», ВГИК и Всесоюзную сценарную студию в столицу советского Казахстана – единого ответа нет. Возможно, виной всему была алма-атинская благодать или триста солнечных дней в году, что давало возможность использовать натурные съёмки вместо дорогостоящих строительных павильонов. И, конечно, потому, что город Алма-Ата очень фактурный город. Единственной проблемой киношников была маскировка алмаатинской зелени, чтобы сделать кадр похожим на Москву или Ленинград.

Центральная объединённая киностудия (ЦОКС) появилась 15 ноября 1941 года на базе Алма-Атинской студии кинохроники, выпускавшей документальные картины.

Алма-Ата, как и вся страна, жила фронтом. Толпы на площадях ожидали у репродукторов военные сводки. В город шли эшелоны с ранеными, госпитали были переполнены. Актёры выступали перед ранеными с концертами. Похоронки приходили регулярно, достигая и этих отдалённых мест.

Быт эвакуированных складывался по-разному. Квадратные метры были роскошью. Из всего многообразия жилищных условий выделялся только трёхэтажный дом на углу улиц Кирова и Пролетарской, прозванный в народе «лауреатником». Нетрудно догадаться почему – в него селили знаменитостей, в том числе лауреатов Сталинской премии. Этот дом был больше похож на курятник, чем на элитное жильё. Низкие потолки, коридорная система, и у каждого лауреата по комнате с одним окном. Остальные жили по восемь-десять человек в каждой комнате. Ни туалетов, ни ванных в доме не предусматривалось. Вход со двора. Там на верёвках сохли чьи-то рубашки, платья, бельё. Дом почти всегда пустовал: съёмки шли и днём, и ночью. За «лауреатником» поспешно выстроили нечто похожее на цирк шапито, который использовался как павильон.

Условия в «лауреатнике» считались вполне себе приемлемыми по меркам военной эвакуации, но вот бытовые условия рядовых кинодеятелей были на грани допустимого. Сотрудников киностудии разбросали по частным домам. Жили в тесноте, да не в обиде. Первое время часто голодали. Более-менее приличные пайки полагались только заслуженным деятелям. Остальным еды явно не хватало. Тогда пришлось проявить смекалку – однажды продуктовые карточки просто нарисовали на бумаге. Когда о фальшивках узнали, «художников» едва не привлекли к уголовной ответственности. Но, понимая ситуацию, простили.

Местные жители тепло относились к приезжим. Старались помочь чем могли. Приносили курдюк, вяленую конину, кумыс, курт. В основном же рацион ленфильмовцев составляли затируха и лапша. Яблоки рвали в соседнем саду.

Больше удручали не бытовые трудности и не убогий карточный паёк, а униженная погружённость в низменные заботы, в поиски денег и пропитания, вплоть до обмена и торговли на базаре. Можно себе представить, как была шокирована, скажем, романтическая поклонница, увидев остервенело торгующимся со старым казахом своего любимого актёра.

От отчаяния, как всегда, спасала работа.

Электричество давали только ночью. Поэтому днём в основном проводили натурные съёмки, а в ночное время снимали с искусственным освещением. Работа не прекращалась ни на минуту. Не было никаких автоматов, монтажницы склеивали кадры руками. На студии работали в три смены. В павильонах не топили даже зимой. Изо рта шёл пар.

Но, несмотря на все трудности, за четыре военных года ЦОКС выпустила 23 полнометражных картины и десять короткометражных.

Главным достижением ЦОКС стал сенсационный фильм «Иван Грозный» создателя новой кинематографии гениального Сергея Эйзенштейна с Николаем Черкасовым в главной роли.

Подготовка к съёмкам «Ивана Грозного» требовала не только вдохновения. Здесь были проявлены чудеса изобретательности, так как снимали его в то время, когда нельзя было достать ни гвоздей, ни красок, ни самых необходимых вещей. Не было фанеры, из которой обычно строили декорации. И тогда художнику Алтынбеку Касымову пришла в голову спасительная мысль – из тростника-чия были сплетены огромные маты, на которых отлично держалась штукатурка. В переводе чий означает тонкий, худой, тонконогий. Тростник сам по себе действительно очень тонкий, но высушенный и переплетённый нитями или шерстью, является прочным материалом для ковров и циновок. Ими испокон веков пользовались казахи, киргизы и монголы. Чий растёт у небольших водоёмов в огромном количестве, поэтому материала хватало с лихвой. Целая бригада мастеров под руководством главного художника фильма расписывала сплетённые маты, в точности воссоздавая интерьеры кремлёвских залов, царских покоев и собора, в котором происходила торжественная коронация Ивана Грозного. Кремль из циновок! Подумать только! Это было поистине завораживающим зрелищем! Виолетта не могла оторвать взгляда от рук Алтынбека. Это были руки настоящего волшебника! Впрочем, не меньшее удивление вызывала и снежная зима, отснятая жарким летом. Каскелен, расположенный в пятидесяти километрах от Алма-Аты, на время превратился в Подмосковье.

В съёмках «Грозного» так или иначе был задействован весь город. Алма-Ату стали называть «всесоюзным тылом» и кинематографической столицей Советского Союза… В народе её прозвали «советским Голливудом».

Вместе с кинематографистами в Алма-Ате жили и работали около ста писателей из России, Украины, Белоруссии. Сюда эвакуировали известных музыкантов и видных деятелей культуры. Здесь трудились учёные с мировым именем. Это помимо тех многочисленных промышленных предприятий и более 50 000 профессиональных кадров, переехавших вместе с заводами и фабриками.

Именно в войну и послевоенные годы Алма-Ата превратилась в современный город. Эвакуированные представители московско-питерской интеллигенции после войны уехали, оставив неизгладимый след. Многие остались и, смешавшись с освободившимися политзаключенными из лагерей ГУЛАГа, срослись с Казахстаном и сыграли важную роль в культуре столицы и республики в целом. Многие за эти годы погибли. Только от брюшного тифа за годы эвакуации умерли 215 человек из объединённой студии.

Уже в первую зиму явились злые знамения. Так, 9 марта 1942 года на заготовках саксаула умер режиссёр и художник Валентин Кадочников. Он не дожил до тридцати.

Если всмотреться в судьбы тех, кому довелось остаться в живых, избежав и обмораживания на трудфронтах, и тифа, жестоко выкосившего сотрудников ЦОКС, убеждаешься, что именно здесь, в эти дни их героического напряжения проходит черта некоего рокового перелома. И творческого, и жизненного.

Шёл 1944 год… Виолетта, как и многие другие, тоже не избежала перелома в жизни: произошло грандиозное по силе эмоций событие. Она сама не заметила, как влюбилась. И художник киностудии Алтынбек Касымов, которому к тому времени было уже за сорок, ответил ей взаимностью. Виолетте только что исполнилось 27 лет, и она была необычайно хороша собой. Понятно, что юная актриса влюбилась в талант, а взрослый художник не мог устоять перед молодостью и красотой, хотя имел семью и множество ограничений, связанных с менталитетом и верой.

Алтынбек был невысоким и коренастым, немного ниже Виолетты, но светлокожим в отличие от южных казахов. Его род принадлежал к среднему жузу. Казахская пословица гласит: «Старшему жузу дай посох, чтобы пасти скот, Среднему жузу – дай перо для управления, Младшему жузу вручи копьё и выставь против врага».

Средний жуз занимал обширную территорию, включая в себя центральный, северный, восточный и частично южный Казахстан. Выходцы из Среднего жуза становились общеказахскими ханами; местные бии всегда пользовались большим уважением за знание законов и справедливые решения. Также Средний жуз представляли многие знаменитые акыны.

Местные жители этих территорий испытали на себе наибольшее влияние Российской империи. Именно благодаря этому здесь в своё время было больше учебных заведений, чем на территориях остальных жузов. Нередко школы открывались местными баями. Благодаря этому Средний жуз стал местом, где процветала интеллектуальная элита казахов.