скачать книгу бесплатно
Дети Гамельна
Мила Борн
Сборник рассказов, связанных друг с другом едва уловимой общностью героев, пребывающих в каком-то странном, болезненном состоянии, в котором они одержимо ищут границы – между верой и неверием, правдой и ложью, бытием и небытием. Все они пытаются понять, способен ли человек преодолеть привычные для него барьеры и постичь глубину своей эмоциональной природы. И если да, то готов ли он заглянуть в бездну собственной души. Ведь там может оказаться совсем не то, чем человек привык себя считать.
Дети Гамельна
Мила Борн
Корректор Анна Абрамова
© Мила Борн, 2021
ISBN 978-5-0053-9400-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Бабочка
Рассказ
Он нашел ее первым, когда весь класс отпустили на большую перемену и дети с дикими криками рассыпались по школьному двору. Сам он, не зная почему, завернул в буйные заросли колючего крыжовника. Он любил здесь прятаться, когда одноклассники выгоняли его из своих игр за то, что он толстый.
Он и правда был толстый – с пухлым, отвислым животом и короткими ногами, надутыми, как баллоны. Эти проклятые ноги никогда его не слушались. И он, задыхаясь от бега, едва поспевал за другими детьми, пытаясь влезть в их игры. Но дети смеялись над ним. И они были правы. Он ведь действительно был урод.
Бабочка лежала на траве у самого забора – большая, изящная, лимонно-желтая, с наполовину оторванным правым крылом. Ее, такую красивую, нельзя было не заметить. Он наклонился над ней, бережно взял в ладонь и поднес к своему лицу. Бабочка почти не двигалась. Ощутив тепло руки, она вдруг заволновалась, затрепетала уцелевшим крылом, задвигала лапками, но тут же сникла, быстро исчерпав остаток своих сил.
– Ты ведь такая красивая. Пожалуйста, не умирай! – шепнул он бабочке.
Обернулся и посмотрел из своего укрытия на школьный двор. Дети продолжали беспечно носиться по двору. Он смело вышел и вытянул перед собой руку с огромным лимонно-желтым лоскутом на ладони.
Его обступили. Все смотрели на бабочку. И тут кто-то выкрикнул:
– Да что же мы тут стоим? Бабочке нужно помочь!
Это был самый умный мальчик в классе. Он учился на отлично и знал все на свете. Мама его дружила с учительницей. И они часто болтали после уроков.
Дети растерялись.
– Да чем же мы можем ей помочь? Она же ведь бабочка!
Но одна девочка, самая высокая в классе, решительно заявила:
– Мы должны отнести ее взрослым. Они всегда знают, как правильно поступить. Пойдемте к нашей учительнице.
Дети согласно закивали, затопали ногами и помчались в класс.
Учительница сидела, склонившись над столом и развернув перед собой газету. Запыхавшиеся дети ввалились толпой в класс и кинулись к ней. Положили бабочку на газету. Учительница посмотрела на нее, потом на раскрасневшихся мальчиков и девочек, немного подумала и сказала:
– Это что еще такое?
Дети, перебивая друг друга, стали пересказывать события последних десяти минут. Наконец учительница подняла руку, потребовала замолчать и заключила:
– Отнесите ее обратно и положите в траву. Только не на школьном дворе. А то ее снова кто-то подберет и принесет в школу.
– Но ведь она же умирает! Ее надо спасать! – задыхаясь, запротестовали дети.
– Именно поэтому и отнесите, – бесстрастно ответила учительница. – К ней прилетят другие бабочки и спасут ее.
– А мы? – возразила высокая девочка.
– А мы с вами не бабочки. Мы не сможем ей помочь.
Дети растерянно потоптались, забрали обессилевшую бабочку с газеты и снова понесли на школьный двор.
Там самый умный мальчик просунул руку сквозь прутья забора и вытряхнул бабочку из ладони в траву. Легкий лимонно-желтый лоскуток трепыхнулся на ветру и опустился, спланировав вниз. Дети молча постояли. Кто-то тихо спросил:
– А если за ней никто не прилетит?
– Но ведь мы же не они! Мы не поможем, – повторил уже сказанное самый умный мальчик.
И все побежали обратно. Потому что большая перемена закончилась.
Он, догоняя других и обливаясь потом, забежал в класс последним. Долго пыхтел на своей парте, пытаясь отдышаться и прийти в себя. И когда все принялись за примеры на сложение, долго еще грыз колпачок ручки, смотрел в окно на горячий полдень и представлял, что беда уже миновала, бабочку отыскали ее соплеменники, подхватили за здоровое крылышко и унесли в свой тайный, невидимый мир насекомых. А там ее непременно спасут. Починят больное крыло, и она снова превратится в прекрасный солнечный зайчик, порхающий над травой.
Мать забрала его, как всегда, из продленки. Он взгромоздил на спину старый, надоевший до смерти рюкзак и поспешил следом за ней. Не говоря ни слова, мать размашисто шла, словно пыталась догнать провороненное время, потому что, как всегда, опоздала, забрала его самым последним, когда все его одноклассники давным-давно были уже дома.
Он никогда не спрашивал, почему она постоянно опаздывает и забирает его последним. Примостившись на школьном подоконнике, он молча ждал ее и думал, что такой он никому не нужен, даже матери. Нет, он прекрасно понимал, что ей приходится много работать, чтобы прокормить их двоих.
Она всегда так уставала, что заваливалась домой злая и неразговорчивая. И он знал: если спросить у нее что-то не вовремя, невпопад, можно нарваться на крик, а то и огрести оплеуху. Поэтому он привык отвечать на свои вопросы сам. И вообще… Зачем спрашивать то, что и так очевидно?
Они прошли через опустевший школьный двор и вышли на улицу. Он оглянулся посмотреть, хорошо ли закрыл за собой ворота. И вдруг вспомнил про бабочку. С нетерпением бросился в заросли травы, туда, где еще утром, просунув руку через решетку забора, самый умный мальчик выбросил желто-лимонный лоскуток из ладони. И, наклонившись, замер.
Бабочка по-прежнему лежала в траве. Она больше не трепыхалась. Ее красивые крылья были сложены вместе. И наполовину разорванное крыло покоилось теперь на другом, прекрасном и целом, будто бы прятало свою рану, свое уродство за тем, что еще позволяло считать ее бабочкой.
Он подумал с отчаянием, что учительница оказалась совсем не права. Ведь другие бабочки не нашли эту, раненую, смятую. Не унесли спасать в свой тайный, невидимый мир насекомых. А есть ли он вообще, этот мир? Или учительница просто врет? И каждый сам за себя…
От такой горькой и бессильной мысли мальчик заплакал. Он вообще-то делал это редко. Все-таки почти год он ходил в первый класс и считал себя вполне взрослым человеком. А взрослые, они же не плачут.
В этот момент мать, ушедшая совсем далеко, вдруг обернулась и сердито окликнула его. Он наспех размазал непрошеные слезы по лицу. Наступил с размаху на желто-лимонный лоскуток, впечатав его в землю так, чтобы никто больше не увидел и не узнал, что бабочка все-таки умерла. И бросился догонять мать.
Июнь, 2019
Дура
Рассказ
Лера встретила ее в середине осени на городском рынке. Таких теперь уже не бывает. Но в городе ее детства, куда Лера приехала по делам очередного развода, почему-то остались – с деревянными лавками, на которых сидят, отмораживая зады, пенсионеры и отдают на продажу все то, что когда-то облагораживало их быт, местным промыслом или каким-нибудь малым бизнесом с товарами, застрявшими на складах ушедших эпох.
Посреди всего этого на продаже рулонов туалетной бумаги стояла и она, в старом китайском пуховике и мужском мохеровом шарфе. Лера никогда бы ее не заметила. Слишком много времени прошло с тех пор, как ее перестали узнавать в этом городе. Но та окликнула Леру сама.
Голос ее оказался чужим и надорванным. Такого Лера не помнила, а обернулась только на собственное имя. В упор на нее смотрела щербатая красномордая с обветренной кожей баба на вид лет пятидесяти, пухлая, рыжеволосая, с развалившимися на животе грудями. Она улыбалась и, не переставая, как будто от тика, моргала рыжими, выцветшими ресницами.
– Вы меня? – спросила, остановившись, Лера.
Баба бодро закивала и заулыбалась еще сильнее. Лера присмотрелась и уловила в ее улыбке что-то знакомое. Но дальше память ее не пустила, отозвавшись внутри неожиданной тошнотой.
Торговка развела руками и еле понятно замычала, пережевывая слова:
– Просто глазам не верю! Это же ты! Ведь ты?
Лера беспомощно посмотрела по сторонам.
– Надо же, – не унималась торговка, – какая встреча! Ты не помнишь меня? Мы же с тобой в одной школе, в одном классе…
Лера отрицательно замотала головой. Хотя теперь, именно теперь она ее вспомнила. Конечно же, школьная дура, чокнутая, дебилка Буданова. Мать ее, лифтерша в новом многоэтажном микрорайоне, засунула непонятно как умственно отсталую дочь в класс, где учились нормальные дети. И семьи у них были нормальные. А у дебилки не было.
Ее мать часто ходила в церковь и просила там милостыню. Те, кто встречали ее там, подавали из жалости, зная, что живет она со своей семьей в съемной комнате, а дочь у нее больная. Отец дебилки, хоть и работал электриком на химическом заводе, вечно был пьяный, пока не умер, упав перед Новым годом на улице в трех шагах от собственного подъезда, где и замерз насмерть, пока в доме все ели салат «Оливье». Похоронив его, мать Будановой бросила работу лифтера, рассчиталась за комнату и перебралась жить в частный сектор, находившийся неподалеку от нового микрорайона. Там у нее неожиданно для всех объявилась троюродная тетка, которая год уже лежала парализованная, и дохаживать ее было некому.
Старый теткин дом находился далеко от школы. Поэтому после переезда Буданова стала опаздывать каждый день. Заваливалась в класс какая-то потная, расхристанная, с тонной грязи на резиновых сапогах. Шумно, под смешки одноклассников пробиралась через весь класс, плюхала свое нескладное тело за парту, где сидела всегда одна, и долго шумела, выкладывая свои школьные пожитки из совсем не школьной матерчатой сумки.
Павлик, сидевший с Лерой за одной партой, умница и красавчик класса, приехавший год назад из Москвы, то и дело отпускал ядовитые шутки в адрес Будановой и веселил этим весь класс. Павлик очень нравился Лере. Поэтому всякий раз, когда он начинал клевать дебилку, Лера готова была встать хоть на голову, лишь бы остаться в его лагере. Посреди урока она вытягивала вперед свои ноги в красивых бежевых туфлях, которые мама привезла ей из Болгарии, ставила их на стул Будановой и начинала раскачивать его, пока дебилка, потеряв равновесие, не сваливалась наконец на пол под всеобщий хохот. Павлик одобрительно кивал.
Эта игра так занимала Леру, что и на переменах, увлекая за собой толпу одноклассников, она бежала мочить дебилку. Интереснее всего было загнать ее в раздевалку, с размаху накрыть вешалкой с грудой пальто, навалиться всем миром сверху и мутузить Буданову без разбора, куда придется.
Этим игрищам дебилка не сопротивлялась. Мычала, как затравленная корова, из-под вешалки и проворно двигала руками с растопыренными короткими пальцами. Из бойни она выходила всегда пунцовая, разодранная, тяжело дыша и брызгая розовой слюной через крепко сжатые зубы.
В конце концов, мать Будановой притащилась в школу. Классная химичка засуетилась перед ней, не желая выносить сор из избы. Подхватила дебилкину мать под локти и повела к себе в лабораторию, заставленную банками с препарированными лягушками и червями. Потом загнала туда же весь класс, заперла двери изнутри и разрешила матери Будановой высказаться. Та стала говорить.
Выглядела она плохо. Затасканное пальто, ветхие колготки, съехавшиеся в гармошку у самых туфель и заляпанные на икрах грязью. Было видно, что она себя прячет. Но лицо выдавало поношенность. Словно старый свитер, натянутый ей на голову, лицо терялось в растянутостях и складках, мешая сосредоточиться на том, что она говорит.
Мать высказывалась непонятно. Раза три спросила детей, били ли они ее дочь. Дети, конечно, не били. У них даже в мыслях такого не было – бить больного человека. Мать посмотрела на них недоверчиво и добавила к сказанному совсем уже странное:
– Аз воздам!
После этого она, резко задрав голову, громко всхлипнула, закрыла рот ладонью и быстро ушла. Дети переглянулись. Никто ничего не хотел добавлять к уже сказанному. Всем и так было понятно, что изъян в голове у Будановой – это от матери.
На следующий день Павлик, который оказался счастливчиком и по непонятной причине избежал собрания в лаборатории, подошел на перемене к Будановой и очень громко, на весь класс спросил ее:
– Это ведь ты наябедничала на нас, дрянь?
Буданова протестующе замотала головой. Но Павлик наступал.
– Зачем ты сказала, что мы тебя били? Разве мы тебя били?
Одноклассники зашумели и подтянулись к Павлику.
– Лучше признавайся, откуда у тебя синяки!
И ударил ее ногой. Дети обступили Буданову.
– Признавайся! Гадина! Дрянь!
Буданова отступила, замычала и подняла в обороне обе руки, сложив их крест-накрест и защищая свою дебильную голову.
– Бейте ее, бейте! – сказал Павлик.
И все бросились бить, обрушивая на дебилку свой справедливый суд. Били туда, куда только могли попасть. Главное было бить побольнее.
Может, поэтому на следующий день Буданова в школу не пришла. Классная химичка подошла к Лере и сказала:
– Ваш школьный товарищ заболел. Ты как председатель класса должна назначить человека, который сходит к Будановой и отнесет ей домашнее задание.
Она протянула Лере сложенный вчетверо листок и ушла.
Конечно же, дураков в классе не нашлось. Никто не хотел тащиться к Будановой в частный сектор. Поэтому Лере самой пришлось после уроков идти к ней домой.
Пока она блуждала среди покосившихся деревянных домов, перемазала в чавкающей целине бежевые болгарские туфли. Потом долго не могла отыскать адрес. А когда отыскала, никак не могла попасть во двор. Оттуда на нее с дикой яростью стала кидаться огромная грязная собака. Лера решила уже уходить, но дверь дома нерешительно приоткрылась. Из-за нее показалась Буданова. Вопросительно уставилась на одноклассницу.
– Открывай! – крикнула Лера через забор. – Меня к тебе химичка наша послала.
Дебилка немного помешкала. Потом выбралась из своего укрытия, подошла к забору и отперла калитку, впустив гостью в дом.
В темной прихожей Лера замешкалась, не понимая, нужно ли тут вообще разуваться. Но потом из вежливости решила, что все-таки нужно. И с облегчением скинула отяжелевшие от грязи туфли. Прошла в комнату.
Там было сумрачно. Пахло скисшей гречневой кашей, сыростью и мочой. В углу на кровати лежала какая-то старуха и, раскрыв рот, часто дышала. Ее длинные седые волосы были разбросаны по подушке, словно змеи. От этого она походила на какую-то ведьму или даже вурдалака, готового вот-вот вскочить со своей кровати и броситься на людей.
От страха Лере стало трудно дышать. Ее затошнило. В это время сзади подошла Буданова и поставила перед Лерой табурет. Она стиснула зубы и уселась. Буданова села напротив. На ней были сношенные, не по ее размеру тапки и фланелевый материн халат. Лера вытащила из портфеля свернутый вчетверо листок и протянула дебилке.
– Вот. Это домашнее задание. Химичка сказала, чтобы ты не отстала от класса, пока не вернешься в школу.
– А я туда больше и не вернусь, – сказала Буданова и листок не взяла.
Лера с изумлением уставилась на дебилку.
– Как это?
– А вот так. У меня теперь другие заботы.
И Буданова криво ухмыльнулась.
Повисла неловкая пауза. Лере было непонятно, почему дебилка говорит с ней сейчас так нагло. Ведь когда они были в школе, от нее можно было слышать разве что коровье мычание. А теперь… Теперь речь ее была уверенной, ясной. Такую Буданову Лера не знала. Ей показалось, что и никто не знал. «Но если все так, – заметалось у Леры в голове, – почему же она тогда в школе позволяет так издеваться над собой?» Лера даже заподозрила, что перед ней сейчас сидела совсем не дебилка, а какая-то другая Буданова, возможно, ее сестра-близнец, о которой никто раньше не знал, но у которой с головой все было в порядке. Лера тревожно обернулась назад. А вдруг и правда где-то рядом, за занавеской, прячется настоящая дебилка, стоит и посмеивается, как они ловко ее разыграли. Но нет, в доме не было больше никого. Только старуха в углу продолжала тянуть жадно воздух.
Лера сунула листок обратно в портфель.
– Тогда я химичке так и скажу?
Буданова в ответ передернула плечом.
«Наверное, можно уже уходить», – подумала Лера. Но странное оцепенение пригвоздило ее к табурету, не давая возможности встать. Она обвела взглядом комнату и с жалостью посмотрела на Буданову.
