скачать книгу бесплатно
Я хотела было ответить, что темных секретов у меня нет, но поняла, что это неправда.
«Никогда и никому не верь», – сказал мне отец. Но могла ли я не попробовать поверить своей подруге? Подруге, с которой не расставалась почти три месяца, с которой перемыла кости всем на свете, подруге, с которой просмотрела кучу сериалов, которая расчесывала мне волосы, и которая заплетала мне длинные сложные косы, которая перешила мою одежду, и которая, несмотря на то, что была аристократкой, поверила мне?
Но стоило ли мне верить подруге, которая была аристократкой, которая была дочерью Прокурора, которая сама завязала дружбу первой, что ставило ее под подозрение, подруге, которая постоянно критиковала мою любовь поесть, и которая, судя по всему, не отличалась большим умом?
– Мой отец мне дорог, – честно сказала я.
Персефона завязала узелок на изнанке вышивки и серьезно кивнула. Серьезное выражение вовсе не шло ее лицу, но я ни разу не видела, чтобы она улыбалась.
– Ты поедешь в Академию? – я попыталась перевести разговор на нейтральную тему.
– Да, поеду. Буду делать вид, что учусь, – сказала она. – Я не могу не поехать.
– Почему?
Персик замялась. Она нервно принялась теребить край ткани пальцами, а потом отложила вышивку в сторону, покрутилась на месте, и вовсе засунула все свои швейные принадлежности обратно в изящную сумку, обшитую бисером.
– Потому что Вельзевул, – сказала она.
– Что Вельзевул?
Имя было знакомым, и я подумала о том Вельзевуле, которого видела по экрану телевизора и на фотках в сети. О Вельзевуле, который был младшим из сыновей-близнецов Миледи, и от старшего брата отличался только прической, да цветом огня в глазах, и тем, что его не звали «принц в кедах». О Вельзевуле, который был наследником, и без сомнения, носил в своем титуле «маркиз Каменной крови из рода Горгоны».
– Почему я должна тебе рассказывать? – застонала Персефона, откидываясь назад и запрокидывая голову. – И почему я думаю, что должна тебе рассказать?
– Потому что мы друзья, Персик, – спокойно ответила я. – У тебя раньше друзей не было?
– Раньше по моим друзьям птица Рах прилетела, – она выправила волосы, и хвост красивой шелковой лентой повис в воздухе. – И я не собиралась дружить с какой-то там полукровкой.
Я ощутила приступ злости, но подавила его. Бессмысленно на нее обижаться. Она прямая, пожалуй, слишком прямая для девушки, дожившей в Загранье до ее лет, но это даже хорошо. Тот, кто мыслит прямо и говорит, что думает, обмануть не может. Быть может за эту ее прямоту я ей и поверила. А не за причесанные волосы, перешитую одежду и разговоры о пустом.
– Лорд тьмы Вельзевул, нулевой герцог Престола, маркиз Каменной крови, из рода Горгон, – четко проговорила она. – В нем проблема.
– Ты во что-то влипла? – я повернулась к ней всем телом, подгибая одну ногу под себя и ставя локоть на спину скамьи.
«Принц из правящей династии», – мысленно простонала я. Не нравилось мне это.
– Можно и так сказать, – она села прямо, поворачиваясь ко мне, и чинно складывая руки на коленях. – Я должна радоваться, наверное, но не радуюсь. И Левиафан мне нравился больше.
Она не стала продолжать, уходя от разговора в манере Персефоны – раскрывая сумочку и принимаясь поправлять макияж. Обведя губы помадой, она бросила искоса на меня взгляд, но я не стала заставлять ее говорить дальше. Слишком уж много боли я причинила ей за этот разговор. Не стоит лезть дальше ей в душу, и уж тем более щипцами у нее вытаскивать, что у нее там за любовный треугольник с сыновьями Миледи.
– Тогда учиться будем вместе, – я подперла голову рукой. – Что вообще изучают в Академии?
У нее расслабилось лицо, стоило ей понять, что продолжения разговоре о Вельзевуле не будет. Сердце мое тревожно пропустило пару гулких ударов, в голову полезли предположения. Чему она должна радоваться, но не радуется? Он ее как-то обидел? Принуждает к чему-то? Или что-то, о чем я даже думать боюсь?
– Дэвологию, – Персефона убрала косметичку в сумку, достала бутылку воды и принялась пить, к моему удивлению, не оставляя на горлышке следов губной помады. – Это про анатомию и строение дэвов, ну, и про магические потоки тоже. Еще историю. Во Дворце шептались, что историк так просто бомбический! Некромагию, ну, это понятно. Темные искусства, конечно, чтобы управляться с магией. Иллюзии еще, – она уже начинала выглядеть расслабленной и слегка раздраженной, что для Персефоны значило, что она в порядке. – А, языки еще. Но на языки я тоже не хочу ходить. Мне эти языки еще дома осточертели, талдычишь и талдычишь одно и тоже.
– Я тоже туда не хочу, – я рассмеялась. – А можно не ходить?
– Не-а, – она сделала еще глоток воды. – Ругать тебя никто не будет, и бегать за тобой тоже. Просто выгонят, и потом ничего в жизни не добьешься.
– Это да, у нас без образования никуда, – сказала я.
– Мама говорила, что после Восстания там всё уже привели в порядок, даже деревню для студентов обратно отстроили. Домики там не ахти, но тут как всегда в Загранье… в этом мире по-другому и быть не может.
– Что не так с домиками?
– Они почти все из реальных иллюзий состоят, поэтому, когда старшаки выезжают, всё ветшает быстро, мебель исчезает. Приходится самим все создавать.
Я подняла вверх левую руку, сосредоточилась, зажигая на ней крохотный магический огонек. Магия давалась мне с трудом, и доктор назначил мне даже несколько дополнительных обследований, но пришел к выводу, что это из-за того, что у меня таланта к колдовству нет. Больше он ничего говорить мне не стал, лицо выглядело непроницаемым.
– Починим, коли научат, – я вздохнула, глядя на затухающие огоньки.
– Знаешь, – Персефона уставилась на мои пальцы.
Я запаниковала. Я-то машинально потянулась к магическому источнику моей силы, не подумав о том, в чем только что призналась мне она. А вдруг она сейчас обидится, да так сильно, что не захочет со мной больше никогда в жизни разговаривать? Меня недавно бросила Хатхор, и из друзей, которых я вроде как знала, остался только Рэй. А я не мой отец, я не умею выживать в одиночку, я люблю, когда меня окружают те, с кем можно болтать и заниматься всякой чушью. Я социальное существо, и в одиночку умираю.
– У тебя кошмарный маникюр. Пошли в палаты, тебе срочно надо с этим что-то сделать, иначе я с тобой больше не дружу!
Я расхохоталась в голос, даже не пытаясь скрыть то, насколько мне на самом деле весело. Персефона закатила глаза, к моему смеху не присоединилась и терпеливо ожидала, пока я закончу.
Отсмеявшись, я толкнула ее в плечо.
– Ладно, пошли!
«Слишком много ты думаешь, Пандора», – подумала я, утирая выступившие от смеха слезы.
Вечер мы провели за возней с ногтями, и ни разу Вельзевул, генетические болезни, мой отец или будущая учеба не всплыла в наших разговорах. Лишь вечером я подумала о том, что Персефона какой-то неправильная аристократка, не такой, какими они рисовались в Первом мире и из информации, что я черпала из открытых источников. Я думала об этом, пока не уснула, а на утро продолжила свое лечение, отправив жить пока на дальний чердак мысль о том, что после длинного отдыха от школы, мне опять придется учиться.
Глава 4
Академия
В Академию я прибыла в неподходящей обуви. Мои клоунские желто-розовые туфли, купленные с рук на задворках Первого мира в месте, где на чистых картонках сидели пожилые женщины и поджигали благовония, а мимо торговых рядов бродили курицы, китчевые, на высоких каблуках и на толстой подошве под мыском, выглядели нелепо среди вереницы черных лодочек, маленьких кед и изящных ботильонов.
Каблуки утопали в гравии, покрывавшем площадку для телепортации. Выложенная булыжником площадь, от которой во все стороны расходились дорожки, украшенные зеленью и клумбами с незнакомыми мне бледно-фиолетовыми цветами, угадывалась где-то вдалеке. Было видно, что напротив входа в здание стоит статуя Миледи. Здание Академии устремлялось вверх высокими шпилями, теряющимися в мраке высоты башнями. Поневоле меня пробрал озноб, я прошлась взглядом снизу вверх, по смеси готического и викторианского стилей, хаотично вгрызающихся друг в друга. Выглядело красиво и внушительно, но несовременно.
Пожав плечами, я повертела головой, разглядывая остальных студентов. Портальные камни вспыхивали и тут же гасли. Вокруг не было ни одного взрослого, во всяком случае, так мне показалось на первый взгляд, только такие же дети, как я.
Я отбросила волосы назад. Воздух казался теплым, но изнутри меня пробрал озноб, и я пожалела, что не взяла с собой хотя бы кожаную куртку. Оглядевшись и не заметив никого, кого могла бы случайно задеть, я медленно распростерла крылья и укуталась в них, как в плащ. Теплые перья щекотали кожу, но я хотя бы начала согреваться.
Персефона поравнялась со мной, оправила кружевное болеро. Меж тонких бровей у нее залегла складка, и в целом она сохраняла свой вечно раздраженный и недовольный вид. Как и всегда, одета она была на поражение, что заставило меня ощутить острый стыд за собственные туфли, которые я купила после того, как мой сомнительный подростковый роман окончился тем, что я разбила любимому нос, а после побежала плакаться отцу о предательстве со стороны этого, прекрасного во всех отношениях, как я тогда полагала, человека. Я тогда так страдала, так убивалась. А сейчас даже не могла вспомнить его имя.
– Пандора, ты чего? – Персефона смотрела прямо передо мной.
– Указатели ищу, – я обняла себя руками – под крыльями все равно не видно.
Она смерила меня чисто персефоновским взглядом – равнодушным, но с легким оттенком недоверия, смешанным с раздражением, и пошла вперед. Вздохнув, я двинулась за ней. Странно было то, что Персефона на своих шпильках по выложенной камнем мостовой умудрялась передвигаться быстрей, чем я в своих туфельках, которые могли соперничать с кроссовками в плане удобства. Каблуки Персефоны звонко цокали, и я подумала о том, что она собьет набойки.
В Первом мире солнце то ярко и нещадно палило, то слабо пригревало, то вовсе исчезало за тучами. Первый мир постоянно менялся, и мне казалось, что нет у него плохой погоды, просто всё было настолько разнообразным, что невозможно было ни одному живому существу полюбить каждую грань этого мира. В Пределе свет был мягким, рассеянным, приглушенным, комфортным как для светлых, и для темных. Но в Загранье царили сумерки, хотя часы на телефоне настойчиво убеждали меня, что сейчас раннее утро. И не настолько ранее, чтобы это были предрассветные сумерки. Здесь было прохладней, чем в Пределе, но теплей, чем зимой или даже осенью в Первом мире. Я надела легкую кофту, и почти задубела. А Персефона в своем коротком платьице с пышной юбочкой и плечами, прикрытыми легким болеро, чувствовала себя потрясающе.
– Ты не мерзнешь? – спросила я, подумав, что она может просто притворяться, что ей не холодно.
– Тут даже теплей, чем обычно в это время года, – ответила Персефона, останавливаясь, чтобы пропустить вперед веселую стаю зверолюдов.
Ее рука сжалась в кулак, и я подумала, что она не в жизни бы их не пропустила, если бы они не неслись с такой скоростью, что явно сбили бы ее, реши она продолжить движение.
– А еще тут темней, чем показывают по телевизору, – я поежилась. – И темней, чем на фотках.
– Фильтры обычно посветлей выбираем. Но сейчас еще солнце не в зените, – Персефона вновь возобновила движение. – Здесь всегда так. Вечные сумерки.
– Вы поэтому такие бледные? – пошутила я, и судя по яростному взгляду, которым меня ожгла девушка, неудачно.
– Мы не бледные. Это благородная усталость, в тренде в этом сезоне, – она потерла висок кончиками пальцев. – Ты же самая так же красишься.
– Ах, это, – я пожала плечами, отчего крылья задвигались и защекотали меня. – Я тупо устала по жизни.
Это была привычная мне территория разговоров о пустяках, и я с радостью на нее вступила. Я пыталась выглядеть естественно, спрятать в своих расспросах то, что прежде я посещала Загранье. Дорожка из мощеного камня вела нас к фонтану, и я уже четко видела статую Миледи – невероятно худую статую, протягивающую раскрытую книгу.
Завертев головой по сторонам, я разглядывала других прибывших, выискивая кого-нибудь интересного, с которым впоследствии можно познакомиться, и вскоре обнаружила, что почти все девочки невероятно худые, с черными волосами. Я посмотрела на статую, потом на Персефону, еще на нескольких девушек и покачала головой. Ясно теперь, откуда у них такая мода на худобу резко пошла. Не думала, что в Загранье такой мощный культ новой королевы.
– Здравствуй, леди Персефона, – раздался приятный бархатный голос.
Персефона резко остановилась, опуская голову вниз и наклоняя ее так, чтобы занавеситься волосами. Я догнала девушку в несколько быстрых шагов, – я отстала, пока разглядывала существ, – и коснулась ее плеча.
– Персик, ты чего? – я посмотрела на юношу. – Какие-то проблемы, парень?
Ответом мне стал тихий смешок. Я смело заглянула ему в глаза, и прошло несколько драгоценных секунд, прежде чем я поняла, на кого я смотрю, зачем смотрю, и почему мне лучше никогда больше в жизни не поднимать на него вызывающего взгляда.
Я утонула в его глазах. Прежде я никогда не видела таких глаз: они утягивали внутрь. Радужки не было вовсе. Вместо нее плясал синий огонь: настоящие языки пламени. Мне казалось, я даже слышу треск поленьев внутри этого костра. Мои губы полуоткрылись, и перья на крыльях затрепетали, мурашки побежали по спине. Я тонула в этих глазах, и ничего не могла поделать с собой: огонь тянул меня к себе, в огне я чувствовала силу, мощный, сбивающий с ног, энергетический поток его магии.
– Сколько смелости, – произнес он, продолжая посмеиваться. – И сколько искренности. Или это столь низкий уровень интеллекта, что ты ничего не боишься?
Я не могла ничего ответить, но вместе с тем понимала, что должна говорить.
– Завела себе подружку, леди Персефона? – со смехом продолжил говорить юноша.
Персефона стояла, смотря в пол, а я окостенела, неспособная пошевелиться. Я приоткрыла губы, пытаясь вытолкнуть хоть какой-то звук с них, но связки мне отказали. Первые всполохи страха начали зацветать черными цветами в моей груди, и я поняла, что подрагиваю. Это было еще не настоящей дрожью, но скоро я начну бояться по-настоящему, и меня затрясет, а из глаз польются слезы шока, боли и отчаяния. Эта боль будет не физической, и я не смогу ее успокоить.
Если эта боль будет, я никого не смогу защитить.
– Оставь нас, пожалуйста, – твердо сказала Персефона, и подняла лицо, исподлобья заглядывая ему в глаза. – Я сама выбираю себе друзей.
– И много у тебя друзей из детей Предателей? – его пальцы коснулись моего подбородка, приподнимая лицо. – Ты меня боишься? Не стоит, я не из тех, кто нападает на невинных жителей. Хоть прежде я и не встречал никого, у кого хватало смелости так на меня смотреть.
Его смех серебристым колокольчиком разрезал воздух, и я выдохнула. От него не чувствовалось агрессии, и я не должна была испытать этот стопорящий ужас, но что-то внутри меня взревело, приказывая бежать как можно скорее. И хотя он вел себя более чем миролюбиво, я сделала шаг назад. Если он такой хороший, почему у Персефоны такое лицо, будто бы она вот-вот расплачется? Если он такой хороший, каким пытается себя показать, почему моя интуиция в истерике бьется, пытаясь вырваться не то, что из Академии, – из Загранья куда подальше?
– Да ты задрал, – протянул капризный голос.
С нами поравнялся юноша, и сначала я не увидела ничего, кроме длинных черных волос, рассыпающихся по плечам, резко выделяющихся на фоне кипельно-белой рубашки. В глазах у меня словно задвоилось, но потом я моргнула, и поняла, что это не у меня проблемы со зрением, это два близнеца стоят передо мной. Длинноволосого звали Левиафан – имя вспыхнуло в голове яркими буквами.
Они были чудовищно похожи между собой – у них были одинаковые прямые носы, и пухлые губы, и одинаковое лицо. Их нельзя было назвать красивыми, потому что лица их напоминали череп, обтянутый кожей, с неимоверно впалыми скулами, такими резкими, что о них, казалось, можно порезаться. Различались они лишь прическами – у одного были волосы длинные, и я сделала шаг назад, когда поняла, что передо мной наследный принц, – а у его брата волосы намного, намного короче, и уложены почти все на бок, чтобы красиво каскадом падать на лицо. И огонь в глазах был разный, у Вельзевула синий, у Левиафана – алый. Но это были они: «принц в кедах» и второй наследник.
– Я не собираюсь тут торчать до второго Восстания, так что разворачивайся и пошли, – снова капризно затянул Левиафан, кладя руку на плечо Вельзевулу.
– Тогда позже, леди Персефона, – второй принц взял Персефону за руку, поднял на уровень ее груди и нежно поцеловал кончики пальцев. – Мой возлюбленный братец жаждет услышать вводную лекцию, а идти один, кажется, не в состоянии.
В ответ на это Левиафан закатил глаза, близнецы двинулись в сторону от нас. Вельзевул оглянулся через плечо и подмигнул. На лице его царила милая, вежливая и виноватая улыбка.
Я стояла, громом пораженная и оглушенная. Напротив меня только что стояли маркизы Каменной крови, сыновья Миледи, наследники Престола, и те, кто так редко мелькали где-то в сети, но были известны всем. Вот это встреча!
– Ничего себе, – выдохнула я, покачиваясь на ногах, но вновь обретая и равновесие, и способность говорить. – Я даже отключилась на минутку.
– Они сильные, – тихо сказала Персефона. – Этой силой тебя и полоснуло. Привыкнешь со временем, нам еще учиться вместе.
Я повернула к ней голову, но фиолетовые камни, что заменили ей глаза, хранили молчания. Я могла лишь догадываться о том, какой она себя сейчас чувствует – напуганной, раздраженной, счастливой или кокетливой. Я открыла рот, чтобы спросить ее об этом, а заодно и о том, чем ей так не нравится Вельзевул, но резким движением захлопнула челюсть. Интуиция подсказывала, что у нас еще будет время для этого разговора, а пока лучше промолчать.
– Мальчики из рода Горгоны, – задумчиво протянула я. – Никогда не думала, что увижу их вживую.
– Миледи, да продлится Ее Царство вечно, считает, что темные дэвы из аристократических семей должны воспитываться со всеми, – постепенно голос Персефоны обретал обыкновенную силу и свойственные ей, Персефоне, округлые интонации. – Ты здесь много наших повстречаешь.
Слова соскочили с ее губ непринужденно, и я кивнула. Придворные так придворные. За всю свою жизнь из более-менее аристократов я знала только Хат, и то аристократкой она в полной мере не была. Просто ее отец работал в посольстве, и как любой посол, приравнивался к очень важной персоне.
– Ты не понимаешь моего шока, да? – спросила я, поворачиваясь к девушке.
– Нет, не понимаю, – вновь в ее голос вернулось раздражение, что значило, что она окончательно пришла в норму. – Ты тоже не из обычной семьи, хотя бы с темной стороны.
– Ты знаешь, кто мой отец, – я прошла сквозь двойные распахнутые двери.
– Но он всё равно из своего рода, – Персефона остановилась, посмотрела в одну сторону, потом в другую и указала направление налево. – Нам туда, идем.
Я хотела подивиться её знаниям, но потом увидела огоньки, выстроившиеся в ровную линию и указывающую дорогу первокурсникам. Хмыкнув, я пошла по нарисованной ими дороге.
– Уважать за предков? – фыркнула я, заходя в большой полукруглый зал. – Серьезно, Персик?
– Пока больше не за что, – Персефона остановилась.
– Жестко, – пробормотала я.
Она мне ничего не ответила. Я рассеяно огляделась по сторонам, заметила впереди длинные черные волосы принца, и поспешно отвела взгляд. Вокруг меня было немного темных, я читала их расы по их внешности. Стайками группировались зверолюды по известному мне еще с Первого мира принципу – травоядные с травоядными, хищники с хищниками, крылатые с крылатыми. Группа девушек стояла совсем в отдалении ото всех, и мне, несведущей в орнитологии, они напоминали орлиц. Я пригляделась внимательно и увидела у всех красные ленточки, вплетенные в прядь волос у виска.
– Банда какая-то? – тихо спросила я у Персефоны, указывая на девушек.
– Алые ленты, – она встряхнула волосами. – Уж это ты знать должна. Шанбааловская идея.
Я отвернулась от нее и посмотрела на суккубов, тихо перешептывающихся, перешучивающихся, и гладящих друг друга по рукам. У меня зарябило в глазах. Суккубы – идеально красивые создания, и говорят, что их особая магия позволят им выглядеть безупречно красивыми именно для того, кто на них смотрит, но на полукровок эта сила не действует. Так что вместо того, чтобы увидеть похожих на кукол прекрасных юношей и девушек, я увидела довольно обыкновенных существ, с красивыми идеальными лицами, лишенными всякой выразительности. Суккубов в них выдавали лишь глаза неестественно-ярких оттенков: изумрудный, пурпурный, пронзительно-синий.
Дэвы стояли врассыпную, но их я не разглядывала. Холодные – вот единственное, что я заметила. От их поз, взглядов, и слов буквально дуло ледяным северным ветром, и я зябко поежилась. Магии вокруг них клубилось столько, что от нее у меня потрескивали кончики волос. Среди одинаковых черных макушек из необычного я увидела только девушку с розовыми волосами. Она поймала мой взгляд, закатила глаза и отвернулась.
