Несоветская украинизация: власти Польши, Чехословакии и Румынии и «украинский вопрос» в межвоенный период

Решения XII съезда положили официальное начало проведению так называемой политики коренизации партийного и советского аппаратов в национальных республиках. Предпринятый большевистским руководством курс на коренизацию предполагал существенное изменение социальной и культурной жизни национальных республик. Прежде всего, речь шла о выдвижении представителей «коренной национальности» на руководящие партийные и советские посты, преследующем цель создания национальной советской партийной элиты.

Помимо этого, большевистская политика была ориентирована на расширение сферы применения украинского языка. Правовые акты существенно изменили статус украинского языка, не просто «легализовав» его, но предоставив ему даже определенное преимущество. По справедливой оценке О. А. Остапчук, «политика украинизации стала самым масштабным языковым экспериментом, продемонстрировав возможности активного воздействия на языковые процессы, причем как внешние, связанные с функционированием языков, так и внутренние, затрагивающие глубинные основы языка»[299].

Таким образом, коренизация была ориентирована на подготовку национальных кадров и их выдвижение на руководящие посты, что закладывало основу для формирования этнической республиканской элиты, включавшей, помимо партийных функционеров и управленцев, представителей научной и творческой интеллигенции. Как справедливо замечают украинские специалисты, в результате украинизации изменилась мотивация использования украинского языка: если раньше она носила в основном культурный характер, то теперь присутствовал и политический аспект[300]. Действительно, национальная принадлежность стала одним из условий успешной карьеры. Чтобы занять определенную должность или положение, следовало знать украинский язык, а еще лучше – быть украинцем по происхождению. Все это приводило к тому, что формирующаяся бюрократия, фактически монополизировавшая право на подбор кадров низшего и среднего звена республиканского аппарата управления, приобрела национальный характер.

* * *

После распада Российской империи и Австро-Венгрии «украинский вопрос» оказался в центре внимания различных политических сил, вырабатывавших собственные программы переустройства постимперского пространства. Лидеры украинского движения сделали попытку создать независимое государство и изменить существующую этнокультурную ситуацию путем проведения политики украинизации. Для них проблема государственного строительства была тесно связана с вопросом о статусе украинского языка, который представлялся одной из определяющих черт самостоятельной украинской нации. Именно поэтому украинские деятели основное внимание уделяли языковой и образовательной политике возникших украинских государств. Однако существование УНР, ЗУНР, Украинской Державы оказалось недолговечным: земли с украинским населением оказались в поле стратегических расчетов новых национальных государств, и в результате они оказались в составе межвоенных Польши, Чехословакии и Румынии. Версальская система предусматривала защиту интересов национальных меньшинств, однако на практике национальные правительства отнюдь не торопились выполнять взятые на себя обязательства и тем более реализовывать политику автономизации украинских земель.

Между тем украинское государственное образование было создано в рамках федеративного советского государства, причем большевистским руководством под влиянием ряда внутренних и внешних факторов был предпринят курс на украинизацию. С одной стороны, большевики постоянно говорили о праве наций на самоопределение, о равноправии украинского языка и культуры, с другой стороны, надеялись на тесное сосуществование украинской и российской республик. В этой ситуации внешний фактор оказывал весьма ощутимое влияние на формирование стратегической линии большевистского руководства в национальном вопросе. Весной – осенью 1919 г., покуда Парижская мирная конференция активно обсуждала проблемы восточных границ Польши, а польско-украинский конфликт был далек от своего урегулирования, большевики ориентировались на временный характер созданной Украинской ССР и дальнейшее ее присоединение к РСФСР. Однако когда на рубеже 1919–1920 гг. Польша окончательно избрала активный вариант своей восточной политики, ситуация для большевиков в корне изменилась: они реально опасались утратить Украину в случае активных действий II Речи Посполитой и намеревались предотвратить такую угрозу умелыми действиями в сфере национальной политики. Украина должна была стать образцовой советской республикой, привлекающей симпатии западноукраинского населения. Большевики вынуждены были поддержать лозунг независимого украинского государства, конечно, в единственно приемлемой для них советской форме. Дальнейшие их шаги вольно или невольно были направлены на придание этому государственному образованию, национальному по форме, соответствующего содержания.

Глава 2

Украинская проблема в межвоенный период и методы ее решения в политике Польши, Чехословакии, Румынии (1920 – середина 1930-х гг.)

§ 1. Украинская политика Польши: национальная или государственная ассимиляция

Межвоенная Польша была страной многонациональной. Программа первой польской переписи 1921 г. содержала пункт о национальности или «народной принадлежности» жителей и их вероисповедании. Однако из программы переписи 1931 г. этот показатель был исключен: регистрировали родной язык и конфессию жителей[301]. Польские власти предпочитали использовать термины «русины», «русинский», «русский» («rusini», «rusiński», «ruski») вместо «украинцы» и «украинский»[302]. Следует учитывать, что многие украинцы из районов со смешанным населением объявляли своим родным языком польский[303]. Так, удельный вес украиноязычного населения во всей Галиции в 1931 г. составил 33,9 %, греко-католиков – 39,2 %. Численность греко-католиков с польским языком составила в 1931 г. 487 тыс. человек, римо-католиков с украинским языком – 25,5 тыс. человек[304].

В целом по переписи 1931 г. в Польше насчитывалось 14 % населения, считавшего родным украинский и русинский языки. При этом на Волыни они составляли 68 % населения, во Львовском воеводстве – 34,1 % населения, в Станиславском – 69 %, в Тарнопольском – 45,5 %[305]. Украинское население проживало в основном в сельской местности, обычно его часть в городском населении не превышала 35 %. Во Львове в 1931 г. из 312 тыс. жителей было 50 тыс. украинцев (16 %)[306].

Добиваясь международного признания на Парижской мирной конференции, 28 июня 1919 г. Польша подписала в Версале договор с основными союзными державами (США, Великобритания, Франция, Италия и Япония), по которому брала обязательства в отношении национальных меньшинств. Все польские граждане независимо от расы, языка или религии должны были быть равными перед законом и могли пользоваться всеми гражданскими и политическими правами, в том числе свободно употреблять любой язык в частных или коммерческих делах, в религиозных делах, в прессе, в публикациях любого рода или на публичных собраниях. В городах и поветах, где значительное число граждан пользовалось другим языком, нежели польский, польское правительство должно было регулировать вопросы народного просвещения и обеспечивать в школах обучение на родном языке[307].

Буквально накануне подписания в Риге мирного договора с РСФСР и УССР, который также предусматривал защиту прав украинцев, проживавших в Польше, 17 марта 1921 г. была принята Конституция Польши. В основном законе подчеркивалось, что государство, в первую очередь, было создано для защиты интересов каждого человека, гарантировалось обеспечение широких свобод для экономической, политической, национальной и культурной деятельности граждан. Конституция содержала формальные гарантии национальным меньшинствам (сохранение национального языка и свободного развития собственной культуры, свободного использования языка в учебных заведениях и т. п.)[308].

26 сентября 1922 г. польским сеймом был принят закон «Об основах общего воеводского самоуправления и в частности воеводств Львовского, Тарнопольского и Станиславского». В документе говорилось, что власти, в том числе судебные, использовавшие во внутреннем производстве польский язык, обязаны были отвечать на заявления сторон на их языке, то есть по-польски или по-русински. Власти самоуправления самостоятельно определяли язык внутреннего делопроизводства. Язык преподавания в школах, которые содержались одной из палат воеводского сеймика, определялся той же палатой. Воеводские законы и различные решения должны были оглашаться на польском и русинском языках. Законы, распоряжения и другие государственные акты должны были издаваться в воеводствах также и на русинском языке[309].

Статьями закона не предусматривалось создание при министерстве по делам религии и образования специального департамента по делам греко-католической церкви и украинской школы, который возглавил бы украинец, как это предполагалось в проекте закона о воеводской автономии, опубликованном в сентябре 1922 г. в газете «Дiло»[310].

Следует отметить, что выделение Львовского, Тарнопольского и Станиславского воеводств в законе о воеводском самоуправлении было не случайным. Уровень национального самосознания восточнославянского населения в восточных регионах Польши был различным. Так, в Восточной Галиции большое развитие получило украинское национальное движение, свидетельством чему было стремление к созданию собственного украинского государства после распада Австрийской империи. Иная ситуация сложилась на Волыни и Полесье, которые входили ранее в состав Российской империи. Устойчивое национальное самосознание не признавалось отличительной чертой местного населения. Так, по результатам переписи 1931 г. 700 тысяч жителей Полесья указали «тутейший» язык в качестве родного[311]. Активной деятельности украинских общественных и политических организаций на Волыни, в отличие от Восточной Галиции, в начале 1920-х гг. не наблюдалось.

Между тем украинское национальное движение в 1920-1930-е гг., базой которого были восточногалицийские земли, приобрело значительный размах и состояло из политических организаций различной направленности. Социалистическое крыло было представлено Украинской социал-радикальной партией и Украинской социал-демократической партией, консервативно-христианское направление – Украинским национальным обновлением и Украинским католическим союзом. Праворадикальные позиции занимала Организация украинских националистов (ОУН), образованная на базе Украинской военной организации (УВО) в 1929 г. Леворадикальные позиции занимала Коммунистическая партия Восточной Галиции (с 1923 г. – Коммунистическая партия Западной Украины).

Ведущие позиции в национальном движении занимало центристское Украинское национально-демократическое объединение (УНДО), которое вышло на политическую арену в 1925 г. На учредительном съезде этой структуры во Львове 11 июля 1925 г. говорилось, что главной задачей УНДО является объединение украинской нации в Польше в политическую организацию, говорилось также о национальном единстве всего украинского народа и стремлении к созданию соборного независимого украинского государства на всех украинских землях. На съезде 19–20 ноября 1926 г. политическая платформа партии была несколько изменена: смягчалось негативное отношение к Польше – из программы был исключен пункт о невозможности юридического признания польской власти на западноукраинских землях, зато выдвигался лозунг самоуправления[312]. УНДО стремилось активно добиваться прав для украинцев, но исключительно мирным путем, в первую очередь парламентским, объединение имело большое влияние в образовательных учреждениях и кооперативном движении, издавало собственную прессу, в первую очередь газету «Діло». Члены УНДО стояли во главе крупных культурных и хозяйственных организаций: «Просвиты», «Родной школы», «Ревизионного союза украинских кооперативов», «Центробанка» и др.

Сильные позиции в украинском национальном движении занимала греко-католическая церковь. Митрополит Галицкий А. Шептицкий оказывал финансовую поддержку УНДО. Многие униатские священники сотрудничали с Организацией украинских националистов. Станиславский епископ Г. Хомишин принимал активное участие в создании в середине 1920-х гг. партии «Украинское национальное обновление». А. Шептицкому и Г. Хомишину принадлежало 80 % уставного капитала самого большого украинского банка – ипотечного банка «Дністр», формально контролировавшегося членами УНДО[313].

Впрочем, помимо украинского, на территории Восточной Галиции по-прежнему присутствовало и русофильское движение[314]. В 1919 г. возникла Галицко-русская народная организация, отличавшаяся пророссийскими и пропольскими симпатиями. В 1923 г. организация раскололась. Правые образовали Русскую народную организацию (РНО), требовавшую автономию русским землям в Польше. В 1928 г. РНО была преобразована в Русскую селянскую (крестьянскую) организацию. Для РСО были характерны прорусские, православные, антипольские и антиукраинские взгляды[315].

Значительную роль в общественно-политической жизни играла образованная в 1919 г. в Станиславе Коммунистическая партия Восточной Галиции (КПВГ). Одни лидеры КПВГ были сторонниками объединения с Коммунистической рабочей партией Польши, другие же всячески противились этому процессу, одновременно отстаивая лозунги борьбы за объединение западноукраинских земель с Советской Украиной. В 1923 г., после того, как Совет послов Антанты признал за Польшей все права верховной власти над территориями, границы которых были определены Рижским мирным договором, вопрос об отношении двух партий был решен. В сентябре 1923 г. II съезд Коммунистической рабочей партии Польши принял ряд документов, в которых речь шла о борьбе с политикой национального угнетения. Партия признавала: «Народам, силой включенным в состав Польского государства, третируемым и угнетаемым, II съезд КРПП гарантирует поддержку польских трудящихся масс в борьбе этих народов за национальное освобождение и за право свободно решать свою судьбу»[316]. Речь шла о «полной национальной свободе украинцев» и их праве «на соединение с братьями, находящимися по другую сторону пограничных столбов»[317], на «объединение с трудящимся народом Советской Украины»[318].

После этого Коммунистическая партия Восточной Галиции была переименована в Коммунистическую партию Западной Украины (КПЗУ), деятельность которой распространялась на территорию Волыни, Полесья, Подляшья, Холмщины. КПЗУ присоединилась к КРПП на правах автономной части. Западноукраинские коммунисты выдвинули лозунг воссоединения западноукраинских земель с Советской Украиной путем социалистической революции в Польше. В январе 1924 г. ЦК КПЗУ выпустило обращение к рабочим и крестьянам Западной Украины, в котором говорилось: «II съезд КРПП еще раз показал, что революционный польский пролетариат не только не хочет притеснять пролетариат других народов, но залогом своего освобождения считает освобождение трудящихся других народностей. Съезд указывает им прямую дорогу к соединению со своими братьями-пролетариями, которых империалистическая буржуазия разделила границей»[319]. В 1924 г. польские власти запретили деятельность компартии, ее члены ушли в подполье.

В 1926 г. по инициативе КПЗУ была создана партия «Сельроб» («Українське селянсько-робітниче соціалістичне об’єднання»), целью которой была борьба за социализм, за «равные права для всех граждан, независимо от пола, расы, национальности и религии, за полную свободу слова, совести, печати, за свободу собраний и организаций, профсоюзов работающих сел и городов, за свободу забастовок»[320]. Раскол КПЗУ повлиял и на деятельность Сельроба. Осенью 1927 г. партия раскололась, часть ее членов создала организацию Сельроб-левица, которая поддерживала политическую линию Сталина и Кагановича, проводимую в УССР. В мае 1928 г. состоялось объединение расколотых групп под названием Украинское крестьянско-рабочее социалистическое единство (Сельроб-единство) и принята декларация единства. Сельроб-единство стояло на позициях КП(б)У.

В первые годы после включения западноукраинских земель в состав Польши, несмотря на включенные в мартовскую конституцию положения о правах национальных меньшинств, украинские партии Галиции демонстрировали непримиримое отношение к властям. Практически все эти партии, за исключением небольшой организации «хлеборобов», призывали к бойкоту переписи населения в 1921 г. и выборов в парламент в ноябре 1922 года. Подобная позиция заставила польские власти обратить особое внимание на «украинский вопрос». Принятые законодательные акты должны были составить сильную основу для национальной политики польского государства. Но, как отмечает Г. Ф. Матвеев, «предложенная в 1921 г. Польше модель демократии не имела под собой прочного фундамента, обществу еще только предстояло научиться жить в условиях непрерывного консенсуса между устремлениями отдельных социальных и национальных групп населения. Без этого власть становилась инструментом реализации интересов не общества в целом, а отдельных партий…»[321].

В течение 1923–1926 гг. в правительственных коалициях доминировали эндеки. Несмотря на закрепленный в конституции многонациональный характер государства, национальные демократы сохранили свою приверженность созданию государства только для этнических поляков[322]. Правые партии и центристы придерживались концепции национальной ассимиляции, т. е. фактически полонизации меньшинств. Сторонники Пилсудского и левые партии были приверженцами концепции государственной ассимиляции, т. е. готовы были обеспечить национальным меньшинствам свободу культурного и экономического развития в обмен на политическую лояльность Польше[323].

Политика польских властей первой половины 1920-х гг. преследовала цели инкорпорации украинского населения в польской среде. Прежде всего, предпринимались усилия для предотвращения влияния на украинское население приверженцев советской идеи: после 1923 г. часть украинского общества видела в УССР силу, способную реализовать идею соборной государственности: советофильство стало одной из ведущих тенденций общественной жизни середины 1920-х гг.[324] Нерешенный национальный вопрос в Польше создавал благоприятные условия для пропаганды польских и западноукраинских левых партий, активно поддерживаемых советским руководством. Кроме того, в начале 1920-х гг. как на территории Польши, так и на территории Советской Украины действовали партизанские и диверсионные отряды. В 1924 г. польскими властями был учрежден Корпус пограничной охраны, началось обустройство границы для борьбы с партизанским движением в украинских и белорусских землях, которое поддерживали советские республики.

Кроме того, правительство стремилось усилить польское присутствие на украинских землях, для чего туда были направлены польские военные и гражданские колонисты («осадники»), пользовавшиеся финансовыми субсидиями правительства. В июле 1919 г. сейм одобрил принципы проведения аграрной реформы, а через год утвердил соответствующий закон, предусматривавший парцелляцию государственных земель, части помещичьих земель и др. Если в центральных воеводствах II Речи Посполитой норма земли, которая не подлежала принудительному выкупу, составляла 60-180 гектаров, то для восточных – до 400 гектаров. С сентября 1919 г. по июнь 1920 г. на 69 тыс. гектаров земли Восточной Галиции были поселены 12 тыс. польских семей (около 60 тыс. человек). В декабре 1920 г. были приняты законы, предусматривавшие заселение военными колонистами земель Волынского воеводства и передачу в бесплатное пользование до 45 гектаров земли бывшим военным. Эти вновь созданные хозяйства нельзя было ни продавать, ни передавать другим лицам без разрешения правительства в течение 25 лет.

К январю 1923 г. на восточных землях Польши поселилось 16 тыс. польских семей, которые прибыли из Западной Галиции, привлеченные выгодными условиями, государственными кредитами и другими льготами. 4 марта 1923 г. сейм временно прекратил военную колонизацию, а 20 июня 1924 г. принял закон, который давал право покупать землю «на кресах» не только полякам, но и лицам других национальностей, при условии, что они «не были наказаны за преступления перед польским государством». В итоге землю в юго-восточных территориях Польши получили 75 % поляков и 25 % украинцев. Одобренный 28 декабря 1925 г. сеймом закон об аграрной реформе предусматривал продолжение политики колонизации «на кресах». В целом за 1919–1929 гг. было создано свыше 77 тыс. польских хозяйств (600 тыс. га земли)[325].

Важное значение для восточнославянского населения имела языковая политика польских властей. В 1924 г. были приняты так называемые «кресовые законы», определившие принципы организации школьного дела в Польше и правила использования языков в различных организациях. 31 июля польский сейм утвердил законы «О языке государственной и местной администрации», «О языке судов, прокурорских органов и нотариата», «О некоторых постановлениях в организации школьного дела». Действия законов распространялись на Львовское, Станиславское, Тарнопольское и Волынское воеводства. Инициатор школьного закона, министр по делам религии и образования С. Грабский заявил, что так называемые «кресовые законы» обусловлены признанием того факта, что, «во-первых, Речь Посполитая является польским государством, во-вторых, что в границах Речи Посполитой нет ни одного лоскутка земли или национальности, принудительно присоединенной к польскому государству»[326].

На территории Польши государственным языком объявлялся польский, он использовался государственно-административными органами и органами самоуправления, учреждениями связи и на железнодорожном транспорте. Представители национальных меньшинств имели право пользоваться родным языком в общении с государственными и административными органами, вести документацию в учреждениях местного самоуправления позволялось двумя языками. Школьный закон предусматривал плебисцит родителей учеников о языке обучения. Преподавание украинского языка вводили в школе лишь тогда, когда община насчитывала не менее 25 % украинского населения и если родители не менее 40 учеников подавали соответствующие просьбы-декларации. Однако в том случае, когда набиралось 20 учеников, родители которых хотели учить детей государственным польским языком, то такая школа становилась двуязычной. Во всех других случаях школы переходили на польский язык обучения. Для открытия средних школ с украинским языком требовали декларации от родителей 150 учеников[327]. Организацией и проведением школьных плебисцитов занималось общество «Родная школа» под руководством центрального и местных комитетов УНДО, причем объединение фиксировало названия населенных пунктов, где местная власть сопротивлялась сбору деклараций и утверждению подписей[328].

Несмотря на предпринятые активистами украинского движения усилия, после принятия этого закона резко сократилось число национальных школ, что, естественно, вызывало недовольство среди украинцев. Еще в 1923 г. была закрыта украинская мужская гимназия во Львове, а затем были превращены в двуязычные учебные заведения женские учительские семинарии в Перемышле и Львове. Кроме того, польские власти стремились переселить учителей-украинцев из Восточной Галиции в Западную и в центральные районы Польши. За несколько лет из Восточной Галиции было перемещено 1,5 тыс. учителей-украинцев, а 2,5 тыс. уволено с работы[329]. На территории Западной Украины в 1935 г. в целом среди учителей было 77,7 % поляков, 21,67 % украинцев, 0,03 % немцев, 0,6 % евреев[330]. В 1924/1925 учебном году в Львовском, Станиславском и Тарнопольском воеводствах было 2568 польских школ, 2151 украинских и 9 двуязычных. В 1929/1930 учебном году на территории этих воеводств стало 2189 польских школ, 648 украинских и 1793 двуязычных[331]. Почти треть украинских детей вообще оставалась вне школы: в 1931 г. в восточных регионах свыше 38 % жителей старше 10 лет было неграмотным[332].

Болезненным оставался вопрос об украинском университете. Закон о самоуправлении 1922 г. предусматривал открытие украинского (русинского) университета, однако польские власти чрезвычайно осторожно подходили к этому вопросу и не торопились принимать окончательное решение. В польском сейме и правительстве существовало несколько проектов, предлагавших различные пути разрешения вопроса об украинском университете: создать университет с украинским языком обучения в Станиславе, перенести в Польшу Украинский университет из Праги, организовать курсы для украинской молодежи при Варшавском университете, образовать соответствующий институт при Львовском университете или же перенести идею его создания в Ягеллонский университет в Кракове[333].

Политика в области образования вызывала возмущение украинской общественности. «Не будет преувеличением сказать, что именно борьбе за язык и школу мы обязаны враждебности к Польше и полякам со стороны украинской молодежи, которая на территории Восточной Малой Польши охвачена враждебными настроениями на 100 %»[334], – считали специалисты из отдела национальностей польского МВД. Для польских властей ситуация обострялась тем, что деятели украинского движения внимательно следили за происходящими на Советской Украине событиями. Д. Левицкий, глава УНДО, в феврале 1925 г. в газете «Діло» признавал: «Как демократы, мы были, есть и будем противниками всякой диктатуры и, в частности, никогда не примиримся с основами большевистского режима, опирающегося фактически на диктаторское господство одной официальной партии. <…> Но фиксируя факты, мы не можем видеть одни из них и пренебрегать другими. И потому мы утверждаем всем давно известный и никем не оспариваемый факт, что на Советской Украине растет, крепнет и развивается украинская национальная идея, и вместе с ростом этой идеи – чуждые рамки фиктивной украинской государственности наполняются родным содержанием подлинной государственности»[335].