Несоветская украинизация: власти Польши, Чехословакии и Румынии и «украинский вопрос» в межвоенный период

Политика Юзевского не удовлетворила ни украинцев, ни поляков. Его пытались убить советские агенты в 1932 г., украинские националисты – в 1934 г., польские националисты – в 1942 г., польские коммунисты – в 1943 г., а гестапо – в 1944 г.

Эндеки обвиняли Юзевского в уничтожении польских общественных институций. Однако речь шла не столько об уменьшении польского влияния в воеводстве, сколько о росте украинского. «Волынский эксперимент» Юзевского в определенной степени был откликом на советскую политику украинизации. Образование Украинской ССР, признание украинцев самостоятельной нацией, отличной от русской, проведение протекционистской политики в отношении украинского языка и культуры и взращивание украинской советской элиты не могло не привлечь внимания и польской, и западноукраинской общественности. «Волынский эксперимент» был рассчитан в том числе и на противодействие советской украинизации: создание УССР, в которой украинцы занимали положение «коренной национальности», приковывало внимание украинской общественности в Польше, многие украинские деятели решились принять участие в советском национальном строительстве и переехали на Советскую Украину. Юзевский, со своей стороны, также использовал украинскую эмиграцию – из лагеря сторонников УНР. Поскольку украинцы оказались по обе стороны польско-советской границы, советская национальная политика играла на руку геополитическим расчетам большевистского руководства по «собиранию» украинских земель. Юзевский стремился убедить волынян, что в условиях польского государства возможно не только мирное сосуществование поляков и украинцев, но также их активное сотрудничество.

Однако если в советском варианте украинизация представляла собой целенаправленный курс политики правительства по полному преображению облика бывших украинских земель Российской империи, то волынский вариант демонстрировал ограниченное применение украинизационных принципов. Как писал сам Юзевский, «бубнят временами о денационализации поляков, что означает украинизацию. Можно ли представить себе явление украинизации в общественно-политической и государственной ситуации на Волыни в 1935 г. на территории, охваченной деятельностью польского государственного аппарата?»[375].

В отличие от большевиков, Юзевский отнюдь не предполагал объединения всех земель с украинским населением в какое-либо целостное административное образование, где украинцы выступали бы в роли «коренной» национальности со всеми вытекающими из этого последствиями. Кроме того, намерение Юзевского украинизировать православную церковь также отличало «волынскую программу» от советской украинизации. Большевистское руководство заявило о своей готовности придать советской республике национальный облик и бороться с великорусским шовинизмом, а Юзевский был сторонником взаимного проникновения двух культур. Если большевики в 1920-е гг. взяли курс на создание системы образования на украинском языке, т. е. образовательных учреждений всех уровней с преподаванием по-украински, то Юзевский был сторонником лимитированного внедрения украинского языка в школьную систему, отдавая предпочтение польским школам с преподаванием украинского языка и двуязычным учебным заведениям.

Большевики при помощи своей образовательной политики и системы выдвижения национальных кадров взращивали украинскую советскую элиту. На Волыни такой последовательной политики не велось, подготовка лояльных польскому государству украинских кадров давала сбой. Так, подготовку национальных кадров вел среди прочих и Кременецкий лицей, при котором был открыт в 1932 г. народный университет в Михайловке. В Михайловке работали курсы по подготовке сельских общественных деятелей, которые должны были пропагандировать идеи польско-украинского сотрудничества. Однако поставленные перед руководством народного университета цели достигались с большим трудом. Так, одна из слушательниц, А. Стегнивна, высказала руководителю Народного университета Г. Юршовой свое мнение о польско-украинском сотрудничестве: «Я не могу себя переубедить. Я их ненавижу и не могу смотреть на это дело иначе. Они все одинаковы, это все наши враги… таких, как я, много, и все мы взаимно ненавидим. В университете на каждом курсе господствовало мнимое согласие. Подчеркиваю, мнимое, так как настоящего не было. Я жила с ними и видела, что всегда образовывались два лагеря, польский и украинский»[376].

На Волыни, невзирая на превентивные мероприятия со стороны полиции, наблюдались тревожные для властей тенденции к укреплению позиций украинских националистов. Первая ячейка ОУН на Волыни была создана в 1930 г. в Ковеле. Если в 1931 г. государственная полиция зафиксировала всего две акции оуновцев, то в 1932 г. – 16, а в 1933 г. – уже свыше В результате ячейки ОУН были созданы в каждом повете воеводства[377]. Распространение влияния украинского национализма на Волыни привело к печальным последствиям – «волынской резне» в период Второй мировой войны.

Не удавалось искоренить и влияние коммунистической идеологии, хотя уровень советофильских настроений в западноукраинском обществе постепенно снижался, особенно после распространения сведений о голоде в УССР 1932–1933 гг. Но даже к осени 1934 г. Волынская и Холмская окружные партийные организации КПЗУ насчитывали в своих первичных ячейках около 1600 членов. Это было вдвое больше, чем численность членов ОУН на Волыни (790 человек)[378].

Таким образом, политика властей была направлена на укрепление позиций польского этнического элемента в Восточной Галиции и Волыни. Стремясь добиться полного инкорпорирования данных территорий в состав единого польского государства, варшавские политики тем не менее не могли не учитывать сильные позиции украинского движения в Восточной Галиции, причем последние стремились распространить свое влияние на все территории, где, по их мнению, проживало украинское население. В этих условиях с согласия Ю. Пилсудского волынский воевода Г. Юзевский решил провести эксперимент, взять инициативу в свои руки и внедрить на Волыни, где в момент присоединения к Польше сильного украинского движения не наблюдалось, собственные пропольски настроенные украинские организации. Можно считать, что отдельные элементы украинизационной политики в мероприятиях Юзевского имели место, однако системного претворения в жизнь украинизации на Волыни не произошло.

Политика польских властей в отношении «украинского вопроса» была направлена на жесткое пресечение любых форм сепаратизма при благосклонном отношении к готовым сотрудничать украинским политическим и общественным организациям. Главной задачей Варшавы была ассимиляция, причем ее формы – национальная или государственная – зависели во многом от позиции политических группировок и различных ведомств. Ассимиляторские усилия правительства ярко проявились в попытке укрепить влияние польского языка при помощи образовательной политики, а пример Волыни демонстрировал попытку добиться польско-украинского сотрудничества при помощи введения украинского языка в польских школах. Как справедливо указывает Г. Ф. Матвеев, языковые законы должны были обеспечить национальным меньшинствам доступ «ко всем областям деятельности на всей территории страны, а не только в регионах их проживания», тем более что в Восточной Галиции и на Волыни проживали поляки, евреи, немцы, чехи, причем поляки и евреи доминировали в городах[379].

Однако попытки налаживания польско-украинских отношений иногда воспринимались в качестве необоснованной уступки и вызывали волнения среди части польского населения и армии, что в немалой степени было связано с весьма распространенным в польском обществе нежеланием решать украинский вопрос. Приверженцами украинского движения ассимиляционная политика властей воспринималась как наступление на национальные права украинцев и вызывала бурную реакцию со стороны радикально настроенной его части. Интеграционная политика властей зачастую не приносила ожидаемых результатов также из-за особенностей социальной структуры украинского населения: основная его масса принадлежала к бедным слоям и поэтому просто не могла воспользоваться теми благами, которые могло им предоставить гимназическое образование. Экономическое же положение страны не позволяло вкладывать значительные средства в социальные и культурные проекты, в том числе и в «волынский эксперимент» Юзевского: если в 1926 г. в ряде отраслей экономики Польши и наметилось оживление, то экономический кризис, начавшийся в 1929 г., заставил сокращать финансирование многих начинаний.

§ 3. Советская украинизация в восприятии украинцев Польши

Проводимый большевиками коренизационный курс вызвал пристальное внимание украинцев за рубежами УССР. Этому объективно способствовало привлечение части западноукраинской интеллигенции, готовой к сотрудничеству с советской властью, к украинизации в УССР. Чтобы придать авторитетность и полновесность своим украинизаторским усилиям, украинское руководство позволило еще в 1924 г. возвратиться на родину М. С. Грушевскому. С его помощью украинское партийное руководство демонстрировало внешнюю серьезность своих намерений в деле строительства национальной культуры и вносило раскол в ряды убежденных противников советской власти, прежде всего в эмигрантской среде.

В 1926 г. вернулся на Украину известный географ С. Л. Рудницкий, а в 1927 г. – признанный специалист по международному и государственному праву, истории юриспруденции М. М. Лозинский[380]. Вообще в период украинизации на родину вернулось немало галичан, особенно представителей творческой интеллигенции и инженерно-технических работников. Украинские специалисты А. С. Рублев и Ю. А. Черченко полагают, что речь шла о десятках тысяч выходцев из Западной Украины[381]. В одном из писем М. С. Грушевский писал, что в УССР из Галиции переехало около 50 тыс. человек, некоторые с женами и семьями, молодые люди, мужчины[382]. Много галичан работало в аппарате Наркомпроса Украины. В Укрнауке работали М. И. Яворский, К. И. Коник, М. Л. Баран; ученым секретарем Наркомпроса были А. И. Бадан-Яворенко, а затем И. М. Зозуляк; личным секретарем Скрыпника был галичанин Н. В. Ерстенюк[383].

Немало галичан было среди писателей, художников, артистов. Активно работал Союз революционных писателей «Западная Украина», объединивший около 50 литераторов и художников, выходцев из Западной Украины. До 1929 г. этот союз возглавлял С. М. Семко-Козачук, который в 1927–1929 гг. был также ректором Киевского института народного просвещения. В 1929 г. после возвращения из Канады союз возглавил М. Ирчан. Активными членами этой организации были В. Атаманюк, В. Гжицкий, Л. Дмитерко, Д. Загул, М. Гаско, В. Касьян, М. Козорис, Ф. Малицкий, М. Марфиевич, Я. Струхманчук, И. Ткачук и другие. Руководство союза располагалось в Харькове, а филиалы работали также в Киеве, Днепропетровске, Одессе[384]. Среди актерской группы Государственного драматического театра «Березиль» также были уроженцы западноукраинских земель А. Бучма, И. Гирняк, М. Крушельницкий, С. Федорцева[385].

В целом до конца 1920-х годов украинизация позитивно оценивалась и в западноукраинском обществе, и в украинской эмиграции. Она воспринималась как частичное осуществление национальных устремлений. Как отмечало львовское «Дiло», «при всей ограниченности теперешних украинизационных попыток, они имеют определенно позитивное значение». Украинизация, отмечалось далее, свидетельствует о силе украинского национального движения: «осуществление наших национальных идеалов реализуется хотя и медленным, но уверенным шагом»[386]. По мнению газеты, события в Советском Союзе вообще и в УССР в частности вызывают большую заинтересованность у западных украинцев, «которые знают очень хорошо, что судьба и будущее соборной украинской нации зависит от политических достижений и социально-экономического роста и культурного развития украинских масс там, на широких пространствах Большой Украины»[387].

На настроения западноукраинской общественности оказали влияние два произошедших друг за другом события 1923 г.: признание Советом послов Антанты юридических прав Польши на Восточную Галицию и провозглашение в СССР курса на коренизацию. Как писал западноукраинский журналист и общественный деятель И. Кедрин-Рудницкий, украинское советофильство имело различные психологические и политические основания: «Огорчение после проигрыша освободительной войны-революции и поиск нового выхода из ситуации; глубокие чувства к родному краю, тоска по нему и поиск аргументов, которыми можно было бы оправдать перед самими собой и своими земляками свое возвращение на Украину под большевистской оккупацией; у галичан – ненависть к Польше, которая как будто автоматически говорила им смотреть на Россию, связывала политическое русофильство со сменой отношения к новой – большевистской власти на Украине; безграничная наивность, которая диктовала веру в то, что „большевики изменились“ и что это „изменение“ позволяет всем украинцам доброй воли работать в области культуры для блага Украины; просто бесхребетность, приспособленчество и жизненный оппортунизм, которые говорят людям идти по пути наименьшего сопротивления…»[388].

При общем положительном настрое широких слоев западноукраинского населения различные политические силы восприняли украинизацию по-разному. Позитивно оценила переход к украинизации Коммунистическая партия Западной Украины, что было вполне естественно ввиду ее теснейшей идейной и материальной зависимости от ВКП(б). Советофильских позиций придерживалась Западноукраинская национальная революционная организация (ЗУНРО), образовавшаяся в середине 1925 г. в результате раскола УВО. В ее состав вошли сторонники президента ЗУНР Е. Петрушевича. Основной акцент ЗУНРО делала на борьбе против польского государства и украинцев-полонофилов. В 1928 г. в «Українському революціонері» появился цикл статей о Советской Украине. В них говорилось, что на место Российской империи пришел Советский Союз, в котором УССР является украинским государством, «а не какой-то русской, московской или, как некоторые говорят со злобой, большевистской колонией»[389]. Украинская партия труда, созданная в 1927 г., также отмечала, что Советская Украина является достижением освободительной борьбы украинского народа, осуществлением его стремлений, основой для достижения политической цели украинского народа, добиться которой можно будет путем «перестройки этого государства и объединения с ним прочих украинских земель»[390].

Украинская социал-демократическая партия на страницах своего еженедельника «Вперед» также отзывалась об украинизации одобрительно, тогда как Украинская радикальная партия (УРП), переименованная в 1926 г. в Украинскую социалистическую радикальную партию (УСРП), расценила политику большевиков как тактический шаг, рассчитанный на закрепление власти над стремившейся к независимости Украиной. В партийном печатном органе – газете «Громадська думка» – помещалось много перепечаток из советской прессы об украинизации, в комментариях к ним подчеркивалось отсутствие реальной политической автономии УССР, финансовая зависимость Харькова от Москвы. Газета отмечала также рост политической сознательности и силы «украинского трудящегося народа, его стремления к полной независимости от Москвы», что и вынудило большевиков пойти на уступки и ввести украинизацию[391]. Так, в резолюции съезда партии в феврале 1925 г. отмечалось, что «тактика украинизации московских комиссаров» была вынужденной, обусловленной борьбой украинского крестьянства и рабочего класса, ее цель – «найти легкую дорогу к украинским крестьянам и их труду», а не передача власти украинским крестьянам и рабочим. В резолюции говорилось также о закреплении «реакционной власти в руках кучки московских коммунистов и маскирующихся под украинскую окраску чужаков»[392].

Украинское национально-демократическое объединение в своей оценке украинизации сначала отмечало ее позитивное значение в деле продвижения украинской советской государственности к полной независимости, однако позднее стало называть украинизацию формальной и пропагандистской и полагало использовать ее в чисто тактических целях для укрепления украинского национального сознания. Так, тезис об украинской советской государственности как этапе к полной государственной независимости Украины был включен в платформу УНДО. В обращении ЦК партии к населению от 12 июля 1925 г. говорилось, что партия не может одобрить существующий на Советской Украине диктаторский режим, однако признает Советскую Украину важным этапом украинской государственности и верит, что под напором сознательных украинских масс эта государственность будет способствовать осуществлению всеобщих устремлений украинской нации. В программу партии, одобренную в ноябре 1926 г., этот тезис не был внесен, но в резолюции говорилось, что украинский народ в Польше ориентируется на ту национальную силу и те национальные успехи, которые растут над Днепром[393].

В мае 1927 г., после того, как широкую огласку получило «дело Шумского», появилась специальная брошюра УНДО по поводу отношения к УССР. Коммунистическая власть на Украине, по мнению партии, не являлась национальной, коммунистическая партия управляет Украиной при помощи силы, дерусификации пролетариата не проводится, а украинизация носит формальный характер. В то же время УНДО признавало, что своей постановкой национальной проблемы в международном масштабе коммунисты скрепляют чувство единства в украинском народе. Поэтому украинизация представляет ценность для западноукраинского общества: она давала возможность развиваться украинскому национальному самосознанию[394].

Решительно негативную оценку давали украинизации украинские консервативные круги. Например, идеолог украинского монархизма В. Липинский суть украинизации видел в стремлении большевиков навязать под прикрытием украинского языка свои «московско-интернациональные политические устремления». В своих «Письмах к братьям-хлеборобам» (1924) он выступал против порожденных украинизацией иллюзий о «давлении снизу» украинской национальной стихии. Инициатором украинизации, по мнению Липинского, был «полуграмотный слой современных „верных малороссов“, который стремится всеми силами в коммунистическую власть» и «думает, что „украинский язык“ прикроет его примитивную некультурность»[395]. Другой представитель консервативного направления в украинском движении, В. Кучабский, в работе 1925 г. «Большевизм и современные задачи украинского Запада» подчеркивал, что украинизация инициирована «сверху» и доказывает «не нашу силу, а наше бессилие»; задача украинизации, белорусизации и т. п. – остановить кристаллизацию «немосковских наций» в политические, свести их к уровню «культурных наций». Цель украинизации – свести украинский народ к уровню национально-пассивной этнографической массы, которая сохранит не только свой устный, но и письменный язык. Полонизация не в силах уничтожить украинскую нацию, писал Кучабский, «она может лишь внести коррективы в украинско-польское этнографическое размежевание». Большую опасность представляет советская политика: как писал Кучабский, «„украинизирующий“ большевизм уничтожает сам чувство индивидуальности украинской нации, замещая его чувством интернациональной солидарности». Поэтому, считал Кучабский, украинский Запад должен бороться с ориентацией на Советскую Украину и стать центром всеукраинского государства[396].

Непримиримые позиции в отношении Советской Украины и ее национальной политики занимали и украинские националистические организации, рассматривавшие украинизацию в качестве средства деморализации нации. Один из теоретиков украинского национализма Ю. Вассиян назвал украинизацию «дьявольски разумным шагом», который наносит удар по наиболее чувствительному месту «самовлюбленного украинского сентиментализма», поскольку дает ему «его дорогую культуру». Сведение культуры к быту ведет к культурной зависимости от политического врага[397].

§ 4. «Дело Шумского» на Советской Украине и реакция украинских коммунистов в Польше

В Украинской ССР активное проведение украинизации началось после назначения на пост генерального секретаря ЦК КП(б)У верного приверженца Сталина Л. М. Кагановича весной 1925 г. Однако уже вскоре появились и недовольные темпами ее проведения. Активный сторонник украинизации, нарком просвещения УССР А. Я. Шумский считал, что генеральный секретарь КП(б)У уделяет этому вопросу незаслуженно мало внимания, придает украинизации формальный характер. Особую озабоченность Шумского вызывала роль пролетариата УССР в решении национального вопроса: «Имея полную возможность обеспечивать свои культурные запросы по-русски, русские рабочие должны в то же время принимать активное участие и в украинском общественно-культурном строительстве»[398]. По мнению Шумского, украинизация пролетариата на Украине способствовала бы «смычке» его с крестьянскими массами и нейтрализации воздействия на эти массы «буржуазной интеллигенции». Кроме того, Шумский считал явно недостаточными темпы украинизации партии, обращал внимание на низкую численность украинцев в партии.

Весной 1926 г. вопрос об украинизации активно обсуждался ЦК КП(б)У. Украинское Политбюро обращалось к этому вопросу сначала 19 марта[399], а затем 2 апреля[400]. Эти заседания показали, что единого мнения по поводу дальнейшей украинизации нет. Каганович был против принудительной украинизации пролетариата, что вызывало яростные возражения Шумского[401]. Каганович подчеркивал: «Мы не можем насильственно украинизировать русских рабочих». Украинское политбюро 2 апреля единогласно утвердило это положение. Шумский не соглашался: он считал, что эта формулировка окажет негативное воздействие на политику украинизации[402], в связи с чем решил апеллировать к Сталину. 20 апреля 1926 г. Сталин принял делегацию КПЗУ, в составе которой был и Шумский[403]. В личной беседе с генеральным секретарем (по словам Сталина, она длилась «часа два с лишним») украинский нарком высказал свое недовольство положением на Украине и предлагал исправить положение с помощью кадровых перестановок. Шумский настаивал, что «украинизация идет туго, на украинизацию смотрят как на повинность, которую выполняют нехотя, выполняют с большой оттяжкой», «рост украинской культуры и украинской интеллигенции идет быстрым темпом, что ежели мы не возьмем в руки этого движения, оно может пойти мимо нас», и предлагал провести украинизацию «прежде всего в рядах партии и среди пролетариата». Свои кадровые предложения Шумский обосновывал тем, что во главе движения «должны стать такие люди, которые верят в дело украинской культуры, которые знают и хотят знать эту культуру, которые поддерживают и могут поддерживать нарастающее движение за украинскую культуру»[404]. Шумский предлагал заменить Кагановича на В. Я. Чубаря, а председателем украинского Совнаркома сделать Г. Ф. Гринько[405].

Сталин решил сыграть роль «третейского судьи» и направил 26 апреля 1926 г. письмо «Л. М. Кагановичу и другим членам ПБ ЦК КП(б)У». Московскому генсеку не было резона тасовать Политбюро, в роли главы украинской парторганизации ему был необходим именно лично преданный Каганович. Это обстоятельство сыграло решающую роль в судьбе Шумского.

Сталин подверг резкой критике его позицию, особенно требование украинизировать пролетариат. «Нельзя заставить (здесь и далее выделено Сталиным. – Е. Б.) русские рабочие массы отказаться от русского языка и русской культуры и признать своей культурой и своим языком – украинский, – писал Сталин. – Это противоречит принципу свободного развития национальностей»[406]. В этом же письме было указано на «теневые» стороны «нового движения на Украине за украинскую культуру и общественность»: «Тов. Шумский не видит, что при слабости коренных коммунистических кадров на Украине это движение, возглавляемое сплошь и рядом некоммунистической интеллигенцией, может принять местами характер борьбы за отчужденность украинской культуры и общественности от культуры и общественности общесоветской, характер борьбы против „Москвы“ вообще, против русских вообще, против русской культуры и ее высшего достижения – против ленинизма»[407].

Сталин предупреждал членов Политбюро ЦК КП(б)У, что увлекаться украинизацией нельзя и что она должна носить прежде всего большевистский, советский характер. «Прав т. Шумский, утверждая, что руководящая верхушка на Украине… должна стать украинской. Но он ошибается в темпе. <…> Он забывает, что чисто украинских кадров не хватает пока для этого дела»[408].

Шумский счел необходимым разъяснить свою позицию на состоявшихся 12-го и 15 мая 1926 г., через три недели после появления упомянутого письма, заседаниях Политбюро ЦК КП(б)У. «У нас был недавно съезд партии, и там никто даже не говорил на украинском языке», – возмущался Шумский. «А почему они не выступали? – задавал он вопрос и тут же отвечал на него: – Потому, что они в партии забиты, загнаны и составляют меньшинство даже арифметическое, не говоря уже о влиянии. Потому, что в партии господствует русский коммунист, с подозрительностью и недружелюбием, чтобы не сказать крепче, относящийся к коммунисту-украинцу»[409].