Провокатор

– Спасибо, уже всё хорошо, – бодро заговорила Ирина. – Сама удивляюсь, что это со мной было, – и постаралась как можно скорее изменить тему: – А как у вас в университете?

Зубов печально качнул головой:

– Боюсь, как бы не отчислили.

– Почему?

– Это отчасти связано с Павлом.

– С Павлом? – удивилась Ирина.

– Да, – кивнул Зубов, – но, разумеется, только отчасти. – Видя недоумение Ирины, он стал объяснять: – Когда Павла арестовали, его сразу же отчислили из университета. Мы, разумеется, выступили против такого решения. Несколько дней студенты не посещали занятия. Тогда зачинщиков, ну и меня, естественно, стали вызывать к руководству.

– А как они узнали, кто зачинщики?

– Не знаю.

– Но ведь суд оправдал Павла, – возмутилась Ирина, – теперь вся эта история яйца выеденного не стоит. Что же они к вам привязались?

– Понимаете, – замялся Зубов, – у меня не уплачены деньги за полный курс. Матушка обещала прислать, но, видно, не может собрать всю сумму. Она пришлёт, обязательно. Но эти, – он кивнул в сторону, адресуясь руководству университета, – ждать не желают.

– Так всё дело в деньгах?

– Да.

– Что же вы молчали? – воскликнула Ирина. – Я скажу Павлу, он даст вам необходимую сумму.

– Не надо.

– Почему?

– Мне говорил Павел, что вы сами стеснены в средствах, – соврал Зубов.

– Даже если он сказал вам об этом… Причём сказал, совершенно не подумав, я не вижу причин, чтобы не помочь вам в этой ситуации. В конце концов, мы же друзья, Серёжа!

Зубов не успел ответить. За дверью раздалось лёгкое покашливание. Ирина встала.

– Извините. Я – на минутку.

Она вышла, прикрыв за собой дверь.

Зубов прислушался. Разговаривали двое. Ирина и ещё кто-то. Мужчина. Сергею показалось, что он что-то выговаривал Ирине, а она оправдывалась.

Наконец голоса стихли. Ирина вошла в гостиную, и, взглянув на неё, Зубов понял, что она расстроена.

– Что-то случилось?

– Нет, – Ирина старалась взять себя в руки, – всё в порядке.

Зубов молча ждал.

– Просто, – она понимала, что Сергей ждёт от неё объяснений, – у нас с Павлом гость. Приехал совершенно неожиданно. Проездом… Ему скоро на вокзал, и… сами понимаете, человек нервничает, как бы не опоздать…

Зубов понимал, что Ирина лжёт, и был не в силах видеть её в столь унизительном положении.

– Понимаю. – Он встал. – Вы сейчас вся в хлопотах. А тут я… не вовремя. Я зайду как-нибудь в другой раз. Извините.

– Не стоит извиняться. Вы ни в чём не виноваты.

Ирина вроде бы возражала, но Сергей чувствовал, что она с явным облегчением восприняла его готовность удалиться.

– Вы действительно заходите к нам, Серёжа. Я вам очень рада.

В дверях она коснулась его руки:

– Вы не сердитесь на меня?

Сбитый с толку, полный отчаяния Зубов смог лишь проговорить, глядя ей в глаза:

– Разве я могу на вас сердиться?..

20. У дома Солдатова

Чем ближе подходил Павел к дому Солдатова, тем вальяжней становилась его походка: гуляет человек, никуда не спешит – не торопится. Всё-то у него хорошо, всем-то он доволен. Но внутренне он был собран. Рассеянный взгляд цепко фиксировал всё, что происходило на улице.

Павел неторопливо прошёл по противоположной стороне улицы, как бы невзначай окинув взглядом дом и крайние три окна на втором этаже квартиры Солдатова. Вроде бы всё было чисто.

Он прошёл вперёд пару кварталов и долго стоял у круглой тумбы, делая вид, что изучает объявление, а сам перебирал взглядом прохожих. Взгляд не находил никого, в ком можно было бы заподозрить шпика.

Возвращаясь, Павел зашёл в пустой в это время дня трактир, попросил чаю и со стаканом просидел с полчаса у окна, поглядывая на дом Солдатова. Всё было спокойно. Улица и дом жили своей обычной жизнью. Вышел из ворот дворник в фартуке, в картузе, с окладистой бородой и метлой в руках. Огляделся, заметив какой-то сор, раза два чиркнул метлой по мостовой, но, судя по всему, отнюдь не чистота улицы занимала его в эти минуты. В очередной раз нетерпеливо взглянув в сторону кабака, дворник оставил метлу и решительно пересёк улицу.

– Душа горит, Трофимыч! – прохрипел он буфетчику, стянув с головы картуз.

Тот даже не взглянул в его сторону:

– Она у тебя всегда горит.

– Нынче особенно, – дворник с мольбой взглянул на буфетчика, – может, запишешь, Трофимыч, «на карандаш», а?

– Ты у меня уже три раза записан.

– Разве?

Буфетчик похлопал по засаленной тетрадке.

– Предъявить?

– Верю-верю, Трофимыч, – примирительно заговорил дворник, а руки его в это время в очередной раз обшаривали карманы шаровар, кафтана, поддёвки в слабой надежде отыскать завалявшуюся монетку. Не найдя ничего, с мольбой взглянул на кабатчика: – А в четвёртый, Степан Трофимыч?

– Бог троицу любит, – отрезал тот и отвернулся. Дворник потоптался на месте, вздохнул и побрёл к выходу.

Павел допил чай и вышел вслед за ним на улицу. Дворника он догнал у подворотни, где тот в нерешительности остановился. Павел достал из кармана монету, повертел её в руках. В сумрачных глазах дворника зажёгся огонёк.

– Душа, значит, горит?

– Горит, – кивнул дворник, не в силах оторвать взгляд от монеты.

Павел щёлкнул пальцем, монета, завертевшись, взмыла вверх. Дворник дёрнулся вперёд, как охотничий пёс, но рука Павла молниеносно схватила её на лету.

– Будет твоя, если ответишь на мои вопросы.

– Говори, барин.

– Ты тут служишь, – Павел кивнул в сторону дома.

– Ну.

– Хороший дом.

– Ну.

– Хочу комнату снять. Не знаешь, сдаёт ли кто?

– Сдаёт, – почти с радостью заторопился дворник, – сдаёт. Майорша на втором этаже, муж её недавно преставился, так что есть комната, знаю. Ну и у самой хозяйки тоже. Но к ней не советую. Много запросит. А майорша – в самый раз. Очень деньги нужны. Обязательно сбавит.

Дворник вновь вперился в монету, которую вертел в руках Павел.

– А где живёт майорша?

– Да вот, барин, окна – на улицу на втором этаже, – он махнул рукой к углу дома.

– А соседи? Не шумят?

– Да что ты, барин! С ней рядом генеральша с прислугой, больная. Всё время лежит. А за ней – инженер. Один.

– И что, к нему никто не ходит?

– Ну, – дворник почесал затылок, – раньше, бывало, заглядывали. Обоего пола. А вот уже месяца три-четыре – никто.

– Ну, что ж, спасибо, брат. Заслужил.

Павел вновь подкинул пальцами монету, и, не дав ей взмыть вверх, рука дворника коршуном схватила добычу.

– Только не напивайся, – предупредил Павел, но дворник уже широко шагал по мостовой к трактиру.

Павел посмотрел ему вслед и через подворотню прошёл во двор, повернул к нужному подъезду. Поднялся на этаж выше, постоял, послушал. Тихо. Спустился на этаж, остановился у нужной квартиры, крутанул рычажок звонка. Через некоторое время послышались шаги. Дверь распахнулась. Хозяин настороженно взглянул на гостя.

– Я слышал, что вы можете сдать комнату, – Павел тщательно выговаривал порядок слов, которые должен произнести, – недорого.

– А вы откуда?

– Из Воронежа.

– Холостой?

– Нет, женатый. Двое детей.

– С детьми нельзя.

– Они, – заторопился Павел, – навещать меня не будут.

– Ну, если не будут… Тогда… проходите.

Хозяин отступил назад и дал гостю возможность шагнуть в прихожую. Затем порывисто шагнул навстречу и крепко обнял:

– Как же долго я тебя ждал…

21. «Колидоры»

Зубов был в смятении. Он чудом избежал встречи с Павлом и совершенно не представлял себе, что он говорил бы ему, окажись у библиотеки на несколько минут раньше.

Ведь они уже объяснились. Как мужчина с мужчиной. Более того, как друг с другом. Вспомнились вновь слова Павла: «мы любим друг друга…» И что с того, что он тоже любит Ирину. И не может без неё жить. Но… придётся. Хватит ли сил? Хватит. Должно хватить. Между ним и Павлом не может быть ничего, что смогло бы повлиять на их дружбу. Неужели Павел сомневается в этом? Нет, этого не может быть никогда. Тогда в чём дело? Всё ясно. Но… Кто этот таинственный незнакомец, который явно был за стеной, когда Зубов сидел в гостиной, с которым Ирина о чём-то разговаривала и перед которым – Сергей это чётко понял по её интонациям – оправдывалась. Она! Хозяйка библиотеки и всего дома! За что? Неужели за то, что привела в гостиную его, Зубова? Непонятно…

Сергей вдруг понял, что, размышляя о том, что произошло в библиотеке, он забрёл в совершенно незнакомый район города. Из открытых окон кабака, мимо которого он проходил, неслись пьяные голоса и звон посуды.

Вдруг прямо перед Зубовым из с треском распахнувшейся дверцы на тротуар вывалился клубок человеческих тел. Замелькали звериные, оскаленные лица, кулаки. Крики, рычание, хрипы. Выскочивший из дверей следом кабатчик перекрыл всё трелью полицейского свистка. Из тёмной глубины улицы отозвался другой. Хрипящий, перекатывающийся клубок распался. Трое – один, припадая на левую ногу, – бросились в разные стороны. Четвёртый остался лежать в луже крови.

У дверей трактира возник полицейский чин:

– Что тут у тебя опять?

Трактирщик запричитал:

– Лёшка Косов опять безобразил. Водки требовал!

Полицейский подозрительно посмотрел на лежащего в крови.

– Не кончили его?

Тот застонал, заскрипел зубами.

– Оклемается, – махнул рукой трактирщик.

– Его в больницу бы надо, – не выдержал Зубов.

– Да кто примет его такого?

Полицейский молча обдумывал ситуацию.

– Его домой надо отволочь, – решил трактирщик, – он же вон через улицу обитает в «колидорах». На прошлой неделе его туда отгружали… Ну-ка, ребята, – он обернулся к вышедшим из кабака любопытным, – взялись дружно. Я отблагодарю.

Трое подошли к лежащему.

– А ты чего стоишь? – трактирщик обернулся к Зубову. – Помогай.

Сергей подошёл ближе.

– За руки, за ноги взяли!

Вчетвером подняли тяжёлое тело.

– А куда нести-то?

– Я знаю, – отозвался передний.

Процессия двинулась через улицу. Трактирщик распахнул дверь:

– Чайку не зайдёте испить?

Полицейский чин, чуть подумав, тяжело перешагнул через порог.

«Колидорами» на языке местных называлось длинное двухэтажное кирпичное здание, которое населяли фабричные. Каждая семья занимала комнату, которые – одна за другой – тянулись на каждом этаже по обе стороны коридора во всю длину здания. Скученность, грязь, вонь.

Четверо тащили тяжёлое тело по коридору, а вокруг в полутьме с единственной тусклой лампочкой у входа сновали полулюди-полутени, не обращая никакого внимания на неожиданную процессию. Из-за каждой двери доносились то разухабистая под гармошку песня, то ругань, то женские визги, то плач ребёнка. «Колидоры» жили своей будничной жизнью.

Наконец передний остановился и застучал в дверь:

– Открывай, Машка, хозяина принесли!

В распахнувшейся двери показалось бледное испуганное лицо измождённой женщины, которая, крестясь, отступила в сторону. Тело внесли, опустили на пол:

– Принимай!

Носильщики расступились. Женщина шагнула вперёд. Но тут лежащий вдруг открыл глаза, приподнялся, протянул к ней руку и, булькая кровью во рту, зарычал:

– Убью!

Женщина в ужасе отшатнулась. Мальчишка лет пятнадцати-шестнадцати заслонил её собой:

– Только тронь!

Лежавший рванулся к нему, но вдруг упал навзничь и замер.

– Преставился, соколик, – в наступившей тишине негромко сказала стоявшая рядом старуха. И женщину, хозяйку, вдруг затрясло от рыданий. Она крестилась и приговаривала:

– Слава тебе, господи! Спасибо тебе, что избавил от ирода!

Старуха дёрнула её за рукав:

– Ты что же о муже-то своём так, охальница!

Но та продолжала истово креститься, выкрикивая беззвучные слова, с ненавистью глядя на мёртвого мужа.

Зубова замутило. Он поспешно, расталкивая набившихся в комнату людей, вышел в коридор.

– Вам плохо? – сочувственно обратился к нему средних лет мужчина в фуражке с околышем.

– Сейчас пройдёт.

– Первый раз в «колидорах»?

– Первый, – кивнул Зубов, – просто Содом какой-то…

– Это вы верно подметили, – согласился незнакомец, – мне тут часто приходится бывать. Насмотрелся…

– Вы из полиции? – взглянув на фуражку собеседника, поинтересовался Сергей.

– Отнюдь. Впрочем, разрешите представиться, Николай Николаевич Кувшинников, из рабочей инспекции.

– Зубов, студент, – Сергей пожал протянутую руку. – Что же это за инспекция такая? Никогда не слышал!

– Мы государевы слуги, должны контролировать, чтобы между рабочими и хозяевами было всё по закону. Да толку-то, – Кувшинников махнул рукой.

– Что так?

– Хозяева отмахиваются от нас как от назойливых мух.

– Выходит, отвернулся государь от своих верных слуг?

– Да при чём тут государь! – вскричал Кувшинников. – Он-то указ подписал, как всё должно быть. А хозяева слышать об этом указе не хотят.

– Так, может, написать об этом государю?

– Я писал, – неожиданно признался инспектор.

– И что?

Кувшинников тяжело вздохнул:

– Чуть с работы не вылетел. Они, хозяева, с местным начальством крепко дружат. Вы видели, как люди живут здесь, в этих «колидорах». Что у них за жизнь? Каторжная работа да кабак. Народ звереет в таких условиях. Взять хотя бы Лёшку Косова.

– Кого?

– Да вот этого, которого принесли. Он ведь, когда-то нормальный мужик, настоящим зверем стал. Как напьётся, и пошёл злость свою на людей срывать. Жену свою, сына бил смертным боем. Сын хороший парнишка, смышлёный, за мать пытался заступаться. А кем вырастет. Пьяницей или бандитом. Нет ему отсюда другой дороги.

Кувшинников замолчал, потом взглянул на Зубова:

– Вы меня извините, Сергей. Наболело…

– Понимаю.

– А что толку? – горько заключил Кувшинников. – Разве мы можем что-нибудь изменить?

Зубов спустился по лестнице, вышел на тёмную грязную улицу. Как-то особенно отчётливо представил себе мёртвого Лёшку, когда-то неплохого мужика, которого жизнь сделала зверем. В распахнутых настежь окнах орали под гармошку, пили водку, били друг друга в кровь. «Колидоры» жили своей жизнью.

Сзади зацокали копыта. Появившись, извозчик придержал лошадь. Какие-то люди с двух сторон взяли Сергея под руки. Он рванулся, но тщетно. Держали крепко.

Сзади кто-то сказал:

– Не дёргайтесь, Зубов. Вы арестованы.

22. Павел и Солдатов

Солдатов ещё раз оглядел Павла с головы до ног.

– Рад тебя видеть! Сколько же мы с тобой не виделись?

– Да я-то тебя видел, а ты меня нет.

– Как это? – удивился Павел.

Хозяин приложил палец к губам, прислушался, заговорил, приглушив голос:

– Я же ходил на ваш процесс. Видел вас всех. И мне тогда ещё сказали наши, что тебя скоро выпустят, потому что товарищи так вели себя, что ты, мол, сбоку припёку в их компании оказался…

– Да, – вздохнул Павел, – в неоплатном долгу перед каждым из них.

– Какие люди! – покачал головой Солдатов. – Вот кому памятники надо ставить.

– Может быть, поставят потом… Потомки.

– Может, – согласился хозяин. – Только мы до этих дней не доживём. Пойдём на кухню. Чаем тебя напою.

Накрывая стол, Солдатов заговорил вновь:

– Вот сказал про памятники и подумал: народ наш горемычный, сдаётся мне, ещё ой как нескоро помянет нас добрым словом.

Он налил из графинчика две стопки.

– Давай, брат, за тех, кого с нами нет…

Выпили, хозяин вздохнул.

– Я последнее время много о чём передумал. А поделиться не с кем, потому и рот сейчас не могу закрыть.

– Ну так и говори, о чём надумал.

Солдатов нахмурился:

– Слишком уж больно ударила нас охранка. Самых лучших выбила. Хотя… Есть тут и наша вина…

– В чём? – удивлённо взглянул на него Павел.

– Дисциплины нет – раз. Конспирация плохая – два. А три – самое худшее. Террор стал модой, много среди нас лишних, для которых главное – чтобы на пьедестал взойти героем.

– Ну, это ты зря, – возразил Павел, – пьедестал этот очень часто эшафотом оказывается.

– Может быть, и так, – согласился Солдатов. – Но… Давай лучше о деле. Ты ведь не просто так ко мне пришёл?

– Не просто так. Виртуоз в Москве.

– Да ты что! – просиял Солдатов. – Наконец-то. Давно пора. За всех товарищей отомстить. И за тех, кто в Сибири, и за тех, кого уже нет. Слава тебе, господи, – Солдатов перекрестился, – дождался… Кто?..

– Начальник охранки.

Солдатов нахмурился.

– Ты что?

– Не знаю… – он ответил не сразу. – Харлампиев, конечно же, та ещё сволочь. И я бы лично собственными руками удавил этого гада, но, думаю, если уж затевать дело, так надо, чтобы грохнуло на всю Россию.

– Кого ты имеешь в виду?

– Губернатора, например, – Солдатов рубанул ладонью. – Как-никак родственничек царя. И за ребят бы отомстили. Показали бы всем – жива боевая группа!

Павел вспомнил о разговоре с Гордоном на эту же тему, как в последнюю минуту по настоянию Азефа поменяли губернатора на начальника московской охранки, но почему-то решил пока не делиться с другом этими подробностями, развёл руками:

– Так решил комитет.

– Ну раз решил комитет, – вздохнул Солдатов. – Будем действовать.

– Нужны люди.

– Мои бойцы готовы.

– А как, кстати, Вейцлер?

Солдатов помрачнел:

– Плохо. Взяли.

– Как это произошло?

– Не понимаю. Уж Вейцлер-то конспиратор, каких ещё поискать. А тут… я узнал, пришли прямо на квартиру. Как по наводке.

– В тюрьме?

– Нет, держат дома как живца. В квартире – засада. Сам-то держится, но, чувствую, из последних сил.

– Так всё серьёзно?

– Мы с ним встречались каждое воскресенье на Никитском бульваре. Но была договорённость, если все пуговицы на плаще застёгнуты, подходить нельзя: значит «меня пасут». Вот уже три воскресенья пуговицы застёгнуты наглухо. И я же вижу: кругом шпики.

– И бежать нельзя?

– А семья? – возразил Солдатов. – Дома-то Соня с сынишкой. Она, когда ещё в положении была, четыре месяца провела в тюрьме. И всё это, конечно, сказалось. Мальчик родился не совсем… здоровым.

– А эти… гады что, не знали, что она беременна?

– Знали! – пристукнул кулаком Солдатов. – И специально издевались, скоты!

– Неужели в них совсем человеческого нет?

– В ком ты хотел человеческое найти, – горько усмехнулся Солдатов. – Для них подлость – первое дело. Иной раз встречаешь старого знакомца и уже сомневаешься, не завербован ли? Весь город накрыли как сетью.

Некоторое время сидели молча.

– Я в своих бойцах уверен полностью.

Павел внимательно посмотрел на товарища:

– Мне кажется, ты чего-то недоговариваешь?

Солдатов чуть помедлил.

– Я уже тебе говорил, что о многом за последнее время подумал. И не могу понять, как это охранка смогла сразу двенадцать бойцов накрыть? Постоянно об этом думаю.

– И что-то надумал?

– Надумал. – Солдатов подвинулся ближе к Павлу. – Думаю, есть среди нас провокатор. Причём где-то на самом верху.

Павел изумлённо взглянул на него:

– Ты серьёзно?

– Серьёзней некуда. У меня эта мысль вот где сидит, – Солдатов стукнул себя по голове. – Сидит, не даёт покоя. Почему Пётр Петрович… помнишь такого? Из парижского центра?

– А как же. Ведь это же псевдоним Азефа.

– В самом деле?

– Да.

– А я и не знал, – растерянно проговорил Солдатов.

– Об этом мало кто знал. Так что не расстраивайся. Лучше расскажи, что надумал.

– Не могу понять, – начал боевик, – почему он уехал перед самой операцией, а через два дня вас всех взяли?

– Господи, – не выдержал Павел, – да мало ли у него дел! Руководитель всей боевой организации партии!

– Я понимаю это, – мрачно изрёк Солдатов, – но думаю, что у руководителя всей боевой организации партии главное дело в тот момент было здесь. Ради этого он сюда и приехал.

– Ты что же, – понизил голос Павел, – подозреваешь Азефа?

Солдатов развёл руками:

– Как я могу подозревать Азефа? Что я, сумасшедший? Но ничего не могу с собой поделать. Занозой сидит: почему он уехал? И потом… почему сразу отделили от всех Лёву Барашкова, повезли зачем-то в Питер, а по дороге убили якобы при попытке к бегству… Как-то мутно всё, непонятно… Мы с тобой многое вместе прошли, потому и решил выложить всё, что наболело…

Павел положил руку на плечо друга:

– Правильно сделал.

Солдатов вздохнул:

– Очень тяжело терять боевых друзей. Второго разгрома нам не пережить.

– Согласен, – кивнул Павел.

– Давай пока так. О нашем разговоре никому ни слова. Но всё, что предстоит сделать, будем подвергать двойной, а то и тройной проверке. Нам сейчас нельзя по-другому. Я на тебя крепко надеюсь.

Он протянул руку, и Павел ответил ему крепким рукопожатием.

23. Ирина и Виртуоз

Проводив Зубова, Ирина остановилась около дежурной по читальному залу Евгении Викторовны. Возвращаться в гостиную и встречаться с Гордоном после его резких слов в коридоре ей не хотелось.

– Этот ваш новый знакомый… – заговорила Евгения. – Я его никогда раньше не видела.

– Друг Павла. Вместе учились в университете.

– Удивительно светлый юноша.

– Вы правы, – невольно улыбнувшись, согласилась Ирина, – даже какой-то трогательный в своей наивности. Совсем ещё мальчик. Иногда даже страшно становится, как-то он перенесёт столкновения с реальной жизнью.

Евгения покачала головой:

– Да, интересно бы поглядеть, каким он будет лет через десять…

Кто-то из читателей отвлёк её своим вопросом. Ирина прошла через библиотеку в гостиную. Почти сразу же возник Виртуоз.

– Я приношу извинения. Я был резок. Но позвольте узнать, кто этот молодой человек?

– Это товарищ Павла. Ну и мой тоже.

– Просто товарищ?

Ирина подняла недоумённый взгляд:

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, – безапелляционно заявил Виртуоз, – что чувства, которые он демонстрирует вам, не похожи на товарищеские.

Ирина вспыхнула не столько от слов, сколько от категоричности его тона. Кто дал ему право так разговаривать с ней?!

– Извините, но вот это вас не касается!

– Меня касается всё, – жёстко отозвался Виртуоз, – что происходит в этом доме. И поэтому я желаю знать, кто он?

– Студент. Они вместе учились с Павлом, – примиряюще отозвалась она. – Они давно дружат.

– Мне это не нравится! – в словах Виртуоза слышался явный вызов. Ирина с трудом сдерживалась:

– Извольте объяснить, что именно?

– Объясняю. Мне не нравится, что в отсутствие Павла он приходит и клянчит у вас деньги.

На щеках Ирины выступили красные пятна.

– Во-первых, считаю просто недопустимым столь категорично судить о человеке, которого вы совсем не знаете. А во-вторых, я вижу, что вы совершенно не умеете разбираться в людях!

– Это я-то?

– Вы!

Возмущённая Ирина демонстративно отвернулась от собеседника.

Не ожидавший столь решительного отпора Виртуоз замолчал, пожалев, что излишне резко высказался в адрес её гостя. Что её так задело? В чём причина? То, что этот студент в неё влюблён, – это ясно. А она – в него? Вряд ли. Кто он, в сущности? Мальчишка! А она ещё далеко не в том возрасте, когда тянет к юным. Но тем не менее что-то их связывает. Что-то надо придумать, чтобы посмотреть, когда она будет выпускать свои коготки. Виртуоз чуть усмехнулся:

– Вы считаете, что я не умею разбираться в людях?

– Да, считаю.

Даже не повернулась. С характером! Тем интереснее. Попробуем ещё раз.

– И тем не менее я совершенно отчётливо вижу, что не такой мужчина вам нужен.

Повернулась. Хочет изобразить презрение.

– Мне вообще никакой мужчина не нужен.

Сделала паузу, поправилась:

– Кроме, разумеется, Павла.

– Жаль.

– Почему?

Ирина вопросительно взглянула на Виртуоза, пытаясь понять, куда он клонит. Но Гордон намеренно отвёл в сторону взгляд, подумал: любопытна. Как, впрочем, и все они. Хотя в этой чувствуется внутренний стержень. Интересно, насколько он прочен? Попробую зайти с другой стороны. И он вдруг пробормотал:

– Что-то представилось… Я, вы… вместе…

– Что?

Виртуоз энергично потёр ладонями лицо.

– Извините. Сам не понимаю, что это со мной… – Его губы дрогнули в смущённой усмешке. – Стыдно. Извините.

– Что с вами?

Ирина взглянула на Виртуоза, и её поразило его лицо: сейчас оно не выражало ничего, кроме смертельной усталости. Он с трудом проговорил:

– Очень сложной была дорога из Парижа в Москву. За четыре дня – три поезда. Пришлось и стрелять, и прыгать на ходу. До сих пор полностью не отпустило.

Вид у него был такой, что Ирина вдруг ощутила: от её прежней обиды не осталось и следа. В том, что она сейчас чувствовала, было и сочувствие, и участие, и что-то похожее даже на жалость: захотелось как-то помочь ему, поддержать…