Не благая весть от Тринадцатого

С момента прочтения «Анабазиса» Александр играл с друзьями только в «военный поход эллинов». Ощетинившись копьями и мечами, отряд, состоящий из худенького и пылкого Гефестиона, коренастого и твердого, как стенобитное орудие, Бердикки, сильного не по годам Неарха, осмотрительного Птолемея, гибкого и быстрого Гегелоха, упрямого Кена, усердного Гарпала, напористого Кена, беспощадного Кратера, меткого лучника и насмешливого Эригия, никогда не унывающего Протея, во главе с не знающим усталости Александром, пробирался сквозь леса, поднимались в горы, переходили вброд быстрые речки, отражая нападения многочисленных, дико кричащих «персов», набранных из сыновей прислуги и местных жителей. Порой игра затягивалась на весь день,       и отряд Александра преодолевал расстояния не меньшие, чем взрослые воины.

Учитель, погруженный в научные занятия, спокойно переносил отлучки ученика и вынужденные перерывы в учении. Но однажды он спросил возвратившегося из «похода» Александра:

– Ты играешь в войну с персами ради удовольствия?

Александр отстранился от услужливых рук прислуги, готовой отереть ему пот, и ответил твердо:

– Нет, я хотел бы пойти войной на персов!

– Зачем?

Взгляд Александра скользнул поверх гор и лесов туда, где далеко за морем лениво раскинулась чуждая эллинскому духу держава Ахеменидов.

– Если персы со своей армией сумели завоевать столько стран, тогда как отряд эллинов оказался сильнее их войска, то мы, собрав лучшие силы, могли бы завоевать самих персов!

Аристотель не мог скрыть удивления столь неожиданным словам ученика.

– Как? Ты хотел бы завоевать саму персидскую державу?

И Учитель рассмеялся.

– А почему бы и нет? – насупился юноша. – Это ожиревшее государство вряд ли способно оказать достойный отпор. А если поход закончится неудачей, можно просто вернуться назад. До нас им не добраться.

– Думаешь, одной македонской армии хватит для такого грандиозного предприятия? Ведь мало разбить противника. Нужны еще силы, чтобы удержать завоеванное!

– Эллины в свое время сильно пострадали от персов… Я помню, Учитель, твой рассказ о спартанцах на Фермопилах и о сожжении Афин. Разве полисы не согласились бы на общий поход, чтобы освободить эллинские города в Ионии и отомстить персам?

Аристотель пожал плечами.

– Трудно сказать, слишком разные у них интересы. Свобода хороша, чтобы иметь свой взгляд на вещи, но плоха, когда надо прийти к единому мнению. Все зависит от того, что они получат.

– Полмира – разве этого мало? – удивился Александр. – Полмира со всеми богатствами!

– Полисам нужно то, что они могут объять… Я пишу сочинение на эту тему. Закончу и ты можешь стать первым его читателем.

– Спасибо. Буду ждать с нетерпением.

…Нос корабля уткнулся в песчаную отмель. Не дожидаясь пока спустят мостки, Александр прыгнул прямо в море и первым вступил на азиатский берег. Следом, вспеняя воду, ринулась и его свита: здоровые, веселые, полные сил юноши с короткими мечами на бедрах. Филота… Гефестион… Пердикка… Птолемей… Неарх… Кратер… Гарпал… Клит… Гегелох… Кен… Протей… Эригий… Все двенадцать – весь «царский таксиль», в которых не признать было прежних подростков, игравших в войну.

Нетерпеливыми шагами, увлекая за собой остальных, Александр направился к буро-зеленому холму. Но у подножия в нерешительности становился. Размеры пыльного, обожженного солнцем холма, под которым покоился древний город, разочаровывали. Его глазам предстала возвышенность, коих много на свете. Александр обернулся к друзьям и пробормотал в растерянности:

– Я ожидал чего-то более грандиозного.

Он постоял еще некоторое время в задумчивости и произнес уже с большим вдохновением:

– И все же здесь сражался Ахиллес, мой предок!

– Если взятие этого города обессмертило имена победителей, какая же слава ждет того, кто сумеет покорить сотни таких городов? – осведомился Птолемей.

И юноши переглянулись, как бы примеряя на себя славу героев «Илиады». Ахиллесом может быть только Александр, Одиссей – это большой любитель моря Неарх, Патрокл – Гефестион, Аякс – Пердикка или Птолемей… А вот кто сможет стать Гомером их деяний – им пока было неведомо, хотя их войско сопровождал историк Каллисфен, племянник самого Аристотеля.

Александр легко вбежал на вершину холма и, раскинув руки, крикнул друзьям:

– Посмотрите на эту землю – она теперь наша!»

Повествование 2. Ученики

1

На ночь путники привычно остановились в поле. Развели костер, установили котел, принялись за свои нехитрые дела: чинили одежду и обувь, таскали к костру сухостой. Иуда и Шимон колдовали над варевом.

Скоро неотложные дела были сделаны, люди умиротворенно затихли вокруг тепла, задумавшись каждый о своем. Луна осторожно освещала степь желтым причудливым светом, и в этой первобытной тишине души наполнялись особыми, приходящими откуда-то извне, чувствами: тихой восторженностью и небесным покоем. Один из странников, молодой человек с по-девичьи крупными кудрями, обрамлявшими красивое тонкое лицо, поднял голову и молвил:

– Подумайте, а ведь сейчас, возможно, сам Господь на нас в надежде своей взирает!

Остальные тоже подняли глаза к безоблачному небу и мерцающим звездам, посмотрели, прошептали про себя слова молитвы и вновь вернулись к своим заботам.

Но чувство своей малости перед небом не проходило.

Учитель сидел вместе со всеми, но в глазах его не прыгали язычки от огня, и руки не потянулись к теплу. Сидел он прямо, сливаясь с мраком ночи, будто в одиночестве, выделяясь в кольце человеческих тел, как скала в кольце прибоя.

– Скажи, как долго осталось до конца нашего пути? – вновь нарушил тишину молодой человек.

– Нам то не ведомо. Мы только сеем, но вот когда взойдет?

– Иоанн как всегда нетерпелив, – сказал кто-то.

– Это свойство молодости, – ответил Учитель. – Но каждый волен задуматься, – а ради чего он пошел со мной? Чего он ждет от этого? Вот вы, Шимон и Нафанаил, зачем пошли со мной? Вы рыбаки, и удел ваш не твердь, а хлябь.

– Слово божье хочу нести, – немедленно отозвался крепкого телосложения мужчина средних лет.

– А ты? – спросил Учитель у Шимона.

Шимон закряхтел, отер своей широкой ладонью большой лоб с залысинами и, наконец, заговорил:

– Лукавить не буду. Странными и любопытными мне показались твои речи. А рыбацкое дело надоело хуже смерти. Семьи у меня нет. Все умерли от черной болезни. Вот и подумалось, а что если с ним пойти? Землю, людей увидеть. И, главное, посмотреть, как его Слово будет встречено. А к рыбацкому ремеслу всегда вернуться можно. Вот и пошел. Ну, а сейчас другое, – поспешно добавил он.

– Хорошо, что ты правдив, Шимон, – произнес Учитель.– Чтобы другим правду указывать, надо самому честным быть. А вы, Иаков и Иоанн, ради чего пошли со мной?

Иаков, крупный телом парень, стал неспешно обдумывать ответ, но младший брат, Иоанн, отбросив со лба непокорные кудри, не раздумывая, горячо проговорил:

– Я узрел на тебе печать Господню! И понял я, что если буду с тобою, то смогу тоже прикоснуться к высшему откровению и на меня снизойдет благодать!

– За кого же ты меня принимаешь? – спросил Учитель.

– За истинного толкователя Законов Бога! – пылко воскликнул Иоанн.

Иаков поддержал брата.

– Таких проповедников как ты очень мало. Думаем, ты – призван Богом.

– Ну, а ты, Иуда, чего ищешь?

Иуда перестал мешать варево, вынул ложку из котла, подумал немного и сказал:

– Истину. Или то, что мы называем божественным… Вот еще Хоам точно знает, ради чего он пошел…

– Да, знаю. Я ищу Правду! – твердо ответствовал Хоам, оглаживая свою тщательно подстриженную густую черную бороду.

Иуда удовлетворенно кивнул и вновь вернулся к своему котелку.

Помолчали, перебирая свои мысли и чувства.

– А вот и еда готова, – сообщил Иуда. – Подкрепим силы.

Отделили часть для равви, достали ложки, благословили пищу и принялись за еду.

Ели неторопливо, размеренно. Учитель по обыкновению ел мало и рассеянно. И опять веселый, задиристый огонь не мог увидеть свое отражение в его черных, бездонных глазах. Удивлялся тому Иуда и подумалось ему: это оттого, что они обращены внутрь… Но вдруг они потеплели, заискрились. Равви отложил ложку, развязал на поясе небольшой мешочек, и оттуда посыпались разноцветные камушки.

– Давно на них не смотрел, – сказал он. – Вроде обычные камни, а рассматривать их любопытно.

Его пальцы любовно разгребли кучку так, чтобы стал виден каждый камень в отдельности. Они были и вправду занятные: гладкие, округлые, расцвеченные цветными бегущими полосками.

– Странные какие! – удивлялись ученики.

Учитель улыбнулся.

– Морские, – сообщил он. – Их так стесали волны. А вот эти полоски – следы моря. Кажется, что может сделать мягкое с твердью? Но у воды есть терпение. И она точит и точит самое твердое на земле. И камень поддается. И точит ведь мягко, даже ласково… Вот нам знак и образец.

Он собрал камешки и, любуясь, пересыпал с ладони на ладонь.

– Давно был у моря, уже и забываться стало, а посмотришь на них – многое вспоминается.

И вновь спрятал их в свой мешочек.

– А какие там люди? – спросили его.

– Одеваются по-другому, живут другим ремеслом и молятся не так, а болеют теми же болезнями, что и здесь. Земли разные, да небо для всех едино.

Ученики закивали, соглашаясь.

Пока сотоварищи укладывались спать, Учитель встал и опять ушел в степь.

– Почти каждую ночь он куда-то уходит, – прошептал Шимон. – Но куда и зачем?

– Уверен, он ходит говорить с духом Моисея! – воскликнул Иоанн.

– Не иначе, – откликнулся Иуда. – Аминь.

И впрямь казалось ученикам, что где-то невдалеке шепчутся духи и молнии стремительно летящих ангелов прочерчивают небо. Но усталость брала свое, сонливость сковывала веки, и тело погружалось в расслабляющую хлябь. Они заснули. Лишь тень равви долго скользила в мертвенном лунном свете.

Он любил темноту за то, что в ней растворялись мелочи, за возможность сосредоточиться. Небесных светильников – звезд и луны – ему было достаточно, чтобы не заблудиться. Шел неспешно, но уверенно, скрестив руки под просторными рукавами хитона, когда невдалеке, неожиданно, заметил силуэт собаки, задравшей верх морду и смотрящей на звезды. Они в ту ночь были особенно хороши, щедрой россыпью усеяв небосвод, мерцая притягательными светлячками. Собака сидела на задних лапах и неотрывно смотрела на них. Звезды завораживали, манили. В них таилась какая-то тайна, которая была неведома земле.

Человек приблизился к собаке. Та не шелохнулась, все так же не сводя своего взгляда со звезд. И тут он догадался… Равви сделал еще несколько шагов и убедился, что перед ним камень причудливой формы. «Животные не умеют смотреть на небо, как люди», – подумал он и сел рядом с камнем.

На земле царила ночь.

2

Еще солнце толком не выглянуло из-за кромки земли, когда учеников разбудило негромкое блеяние, – невдалеке брело стадо коз на пастбище. Пастух в теплой бурке из овчины подошел к становищу отдыхающих путников. Люди у костра зевали, потягиваясь, собирались к завтраку.

– Куда путь держите? – спросил пастух. – На торговцев вы не похожи.

– Значит, разбойники, – буркнул Иуда, но тут же смилостивился. – Садись, посиди с нами, может, что интересное расскажешь.

Пастух улыбнулся и, следуя приглашению, опустился у тлеющего костра.

– Не мерзнете? – поинтересовался он.

Иуда, уже деловито резавший сыр, и здесь за всех успел ответить:

– А мы греемся мыслью, что лучше холод ночи, чем жар геенны огненной. Мы ищем невидимое и познаем незнаемое, а это согревает.

– А, понял, – проповедники вы.

– Ну да, праздношатающиеся, ты правильно подумал.

Пастух вновь засмеялся.

– Догадлив ты…

На непринужденный разговор потянулись и все остальные, привычно рассаживаясь полукругом, вбирая в себя рассеивающееся тепло костра. Круг замкнул Учитель.

Пастух с любопытством поглядывал на них, спокойно перенося хмурые взгляды заспанных мужей.

– Не возражаете, если я немного посижу подле вас, посмотрю, может и спрошу чего-нибудь? – проговорил он.

– Мы никого не гоним, – ответил равви. – Посиди, раз тебе любопытны. Скоро и завтрак готов будет.

– Отчего тебе на нас посмотреть захотелось? – поинтересовался недовольно Иаков, отнюдь не обрадованный новому едоку.

– Как же, – отвечал пастух, – у нас народ вокруг наперечет, всем известный. И занят он исстари одним и тем же делом, а вот таких, вроде вас, я давно не встречал. Любопытно.

– А каких таких?

– Ну тех, кто ищет то, чего нет, или то, чего не видно.

– Что-то мы не поймем: о чем это ты? – с угрозой в голосе произнес Шимон.

– Да мы тут пошутили с товарищем вашим, – стал оправдываться пастух.

– Иуда, опять ты людей смущаешь? – пророкотал Шимон.

– Перестаньте, – прервал их Учитель. – Человек сказал то, что думал, и хорошо. Мы идем не за тем, за чем следуют обычно люди, пустившиеся в путь. Мы не торговцы, не воины, не мытари. Мы ищем то, чем живет дух человеческий.

– А стоит ли из-за этого время терять?

– Мы же люди. И звери ищут пропитание себе, и создают семьи, и заботятся о детях своих. Но нам дан разум и дана способность речи. Только человек может пахать землю и строить храмы. Только он один способен, отрываясь от телесного, обращаться мыслью к бесплотному. В этом весь человек.

– Я в молодости думал об этом, – признался пастух. – Что я могу иметь свое? Я должен любить Храм и ненавидеть римлян. Молиться словами, мною не созданными, желать то, что мне не понятно, и отрицать то, в чем не сведущ. Не я выбираю, мне подбирают.

Учитель промолчал, ученики же разом заговорили, зашептались.

– А как иначе! – вскричал Нафанаил. – Если б каждый выбирал сам, что осталось бы от заветов наших предков? Кому-то понравились бы римские обычаи, другому греческая ересь, третий женился бы на самаритянке, и так капля за каплей от народа и духа нашего ничего бы не осталось!

– А ты как считаешь, равви? – спросили ученики.

– И я думаю о том же: что лучше? Отгородиться от чужого, чтобы сохранить свое, сокровенное, либо растворить это сокровенное в других народах? Или, может быть, низвергнуть все окружающее и, создав мир, очищенный от скверны, заменить им все остальное?..

– И как же ты решил?

– Но где взять силы, чтобы, создав новое, сказать: это и есть лучшее? Разве ты сможешь быть уверен в том, что не родятся новые люди, которые скажут: «А мне то и то – не нравится!» Что тогда делать?

– Почему ради них должны беспокоиться те, кто и впрямь создадут сверхлучшее? Пусть будут благодарны и приемлют, – отвечал Маттаф.

– И скажут они тогда, – тут Учитель улыбнулся пастуху, – «что я могу иметь свое?» А ведь хочется сделать свободной душу всякого, и как ужасно сознавать, что и ты можешь, пусть ненароком, наступить в слепой уверенности на чувства и мечтания тебе подобного, хоть и несогласного с чем-то человека, причинив ему ненароком зло.

Ученики предпочли промолчать, вбирая в себя слова Учителя.

А солнце уже приподнялось над краем земли, распуская свои лучи над вверенным ему царством, костер за ненадобностью затухал, мужи неспешно потянулись умываться к ручью. У костра остались лежать лишь пастух да Иуда. Дымок, ластясь, тянулся к Иуде, и он его не гнал, не отмахивался, а, прикрыв глаза, дремотно купался в его пахучей теплоте. Пастух посматривал на него, и неутоленное любопытство толкало к новым расспросам.

– Скажи, а как вы оказались вместе? Есть у вас дома, семьи?

Иуда лениво открыл глаза и усмехнулся уголками губ.

– Порядочные люди скитаться не будут… Ты так думаешь и, возможно, ты прав.

Пастух хмыкнул и потупился.

– Не скрою, ты умеешь читать мои мысли. То, что я думаю, тебя не обижает?

– Меня – нет. Вот их – да!

Иуда махнул в сторону удалившихся товарищей.

– А его?

Пастух глазами показал на равви.

– Его? Нет, – подумав, ответил Иуда. – Он пошел в дорогу не от обиды…

– Не от обиды? Ты хочешь сказать, что остальные обижены?

Иуда кивнул.

– Кем?

– Жизнью, конечно, иначе они обратились бы к судье. Но судьбу к ответу не притянешь.

– Как же они обижены судьбою?

Иуда в истоме лениво потянулся.

– Как, как… Кто как. Тебе нравится быть пастухом?

– В общем-то, да.

– А им не нравились их занятия. Каждый считает, что мог быть чем-то большим, чем есть. Ручей мечтает быть рекой, а река морем. Один пошел в мытари и мечтал разбогатеть. Но оказался глупым и непроворным для этой должности и богател не деньгами, а презрением. Другой учительствовал и никак не мог уразуметь – отчего в ученых книгах пишется одно, а в жизни происходит другое. Третий много работал и мало зарабатывал. И чем больше он работал, тем меньше ему доставалось. Его это удивляло безмерно: он оставался бедным, а соседи богатели. По простоте душевной не мог понять простой истины, что больше всех работает мул и это самое несчастное животное, а меньше всех лев – и он царь зверей. Хотя ладно, этого и тебе не понять… Есть такие, кто во сне видят себя у трона, заплетая нити чужих судеб. Иные мечтают о тихой, безбедной жизни и уважаемой старости под боком у могучего хозяина… Кого что погнало в дорогу.

– А тебя? – спросил пастух.

– Меня? О, меня – великое любопытство! Я хочу заглянуть в глаза человечеству, открыть тайники его души, заглянуть в бездонные эти колодцы и крикнуть: ау! – Иуда засмеялся. – И хочу послушать эхо. Но этого тебе тоже не понять.

– А он? – опять указал на равви пастух.

Иуда деланно зевнул и вновь закрыл глаза.

– О нем не будем…

Пастух долго сидел, обдумывая слова собеседника, а потом произнес со вздохом:

– То ли со зла ты все это говорил, то ли правда в сказанном есть, мне не разобрать. Хорошо, что я пастух, и у меня ясная и простая жизнь. Вы ходите в поисках вселенской правды, но удастся ли вам найти правду меж собой? Лучше я пойду к своему стаду.

– Каждому свой круг и своя мера, – ответил Иуда, не открывая глаз.

– Может быть, и так. Да и, наверное, так. Прощай.

– Прощай, человек.

Пастух встал, поклонился, и пошел своей дорогой.

3

Первым с утреннего умывания вернулся Хоам. Он опустился на колени и стал молиться. Иуда открыл глаза на звук глухо бубнящего голоса, скользнул взглядом по согбенной спине и спросил, подавляя зевоту:

– Кому ты так страстно молишься, Хоам?

– Богу! – не оборачиваясь и не удивляясь вопросу, ответил Хоам.

– Непохоже, чтобы он слышал тебя.

– Ты богохульствуешь, Иуда!

– Нет, я размышляю.

– О чем?

Хоам даже прервал молитву не в силах преодолеть любопытства. Иуда знал о его слабости, потому и начал свой разговор:

– Мне думается, что Бог предпочитает слушать тех, кто ему нравится.

– Ты не прав, Иуда. Бог милостив ко всем ищущим Его.

– Ищут все, но находят немногие. Ты с этим согласен?

– Да, согласен. Но не находят оттого, что сами виноваты.

– В чем?

– В том, что греховны.

– А что надо сделать, чтобы не быть греховным?

Хоам задумался. Он с удивлением обнаружил, что на этот простой вопрос он затрудняется ответить.

– Может, поститься? – подсказал Иуда.

«Нет, все постятся», – смекнул Хоам.

– Или соблюдать правила Закона? – продолжал Иуда.

«Нет, это многие смогут», – решил Хоам.

– Так как же?

Хоам вздохнул.

– Нужно быть честным пред самим собой, как перед Господом, – сказал он.

– Это как? – заинтересовался Иуда.

Хоам вновь оказался в затруднении.

– Да чего ты от меня хочешь? Вот привязался! – наконец не выдержал он. – Для того мы и присоединились к Учителю, чтобы найти истину.

– Это так, конечно, но я хочу узнать: раз сейчас ты обращаешься к Богу, значит, считаешь себя честным пред собой, как перед Богом? Считаешь, что достоин того, чтобы Бог внял тебе?

Хоам испугался. Утверждать, что достоин Бога, он никак не решился бы.

– Отстань от меня, Иуда, – вскричал Хоам. – Путаешь своими вопросами. Из белого дня делаешь черную ночь. Один звон от разговоров с тобой. Вот идет Мацхи, спрошу его.

Но Мацхи, выслушав от Хоама вопрос Иуды, переслал его Маттафу. Маттаф – Левию. Тот Шимону. Шимон пожал плечами и спросил мнение Малхая. Малхай покачал головой и стал расспрашивать Иакова. Иаков сразу сослался на брата, Иоанна. Иоанн обвел всех сумрачным взглядом и сказал:

– Иуда искушает и смеется над вами.

Все смутились и потупились, лишь Иуда, прикрыв глаза, лежал так, будто осуждение относилось не к нему.

– Что возразишь на этот упрек?

– Только то, что вы не можете ответить на простой вопрос, – отвечал спокойно Иуда.

Еще более разобиженные ученики мигом зашумели, заспорили, а Иоанн даже сжал кулаки.

– Ну и какой же на него ответ?

– А никакого ответа нет. Загадка без разгадки. На том и стоит человечество. Ответ знает только Бог. А удел человеков – ходить во тьме.

– Как так?

– А так. Никому и никогда не дано будет знать, угодна ли его молитва и деяния Богу, истинна его цель или ложна.

– Так мы, по-твоему, в потемках блуждаем? – угрожающе спросил Иоанн.

– Мы – исключение, – поспешно ответил Иуда, почувствовав, что зашел чересчур далеко.

– Почему только мы?

– Потому что наш равви знает Правду, – не очень искренне поспешил разъяснить Иуда, проворно вставая. – Однако пора собираться. Солнце встало, и Учитель идет.

Иуда моментально погрузился в хлопоты, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Но ученики не замедлили рассказать обо всем Учителю. Тот нехотя направился к суетливо работавшему Иуде. Подойдя к нему, негромко спросил:

– Чего ты ищешь в этой жизни? Зачем смущаешь своих товарищей?

Иуда сразу выпрямился, но лишь затем, чтобы посмотреть на свету, дочиста ли выскоблен котел.

– Разве я, такой ничтожный, смогу смутить чью-либо душу? – пробормотал он, как бы разговаривая сам с собой. – А чего ищу? Хотел бы найти закон жизни. То, чем все движется, что является сутью человека.

– А зачем? – спросил равви без всякого удивления, бесстрастно.

– Тогда пойму: зачем живу и что мне делать дальше.

Учитель молчал довольно долго. Иуда терпеливо ждал, не уставая зачищать и без того блестевший котел. Наконец равви подал знак трогаться в путь. Но уходя, сказал:

– Было бы похвально, если эти знания ты рассчитываешь использовать не только для себя, но и для других.

Иуда ничего не ответил.

Повествование 3. Искушение

1

Галилея маленькая страна и новости распространялись быстро. Кому-то новый проповедник нравился, кому-то нет. Нравилось тем, кто любил новизну, не нравилось – кто предпочитал устоявшийся порядок. В общем, все как всегда. Но местный народ не относился к числу равнодушных, хотелось ясности. Говорить – это одно, а делать – совсем другое, считали почитатели устоявшегося порядка. Надо испытать, – предлагали заинтересовавшиеся проповедником, и вторые согласились. Тем более что вскоре такая возможность представилась…

Однажды странники пришли в селение, которое жители гордо именовали городом. Пусть так. Учителю все равно, где было выступить с проповедью. И когда уже собрались в путь серые, пыльные, тихие улицы вдруг взорвались. Люди кричали и размахивали руками. Ученики увидели, что толпа направляется к ним.

– Неужто фарисеи натравили их на нас? – спросил кто-то. И все испугались этих слов, тем более, что Учитель отошел, оставив их одних перед волками.

– Может, нам лучше убежать? – послышалось меж учениками.

– Нужно позвать Учителя, – отозвался Иоанн. – Пусть только тронут, он их всех поразит молнией!

Подошел Учитель, задержавшийся в беседе с прохожим. Ученики мигом обступили его.

– Идут! – выкрикнул Иаков, указывая пальцем на приближающейся жужжащий рой.

– Пусть идут, – спокойно ответил Учитель. – Мы сами по себе, и, если пути наши пересекутся, мы уступим им дорогу.

Сказав это, он первый шагнул навстречу толпе. За ним его ученики.

Когда они сблизились, то странники увидели, что толпа тащит за руки растрепанную, упирающуюся девушку. Впереди шествовал седобородый человек, по одеянию похожий на слугу Храма. Он выкрикнул:

– Люди! Отдадим эту падшую на суд проповеднику! Пусть он вынесет приговор! А мы послушаем его. Красноречивый в словах должен быть красноречивым в делах своих!

– Воистину так! – прошептал Учитель.

Толпа остановилась. В руках дюжих мужчин сорванным стебельком повисла девушка.

– В чем ее проступок? За что вы ее терзаете?

– За прелюбодеяния многочисленные. Блудница она, – отозвался один. – А хотим ее побить камнями, как в Законе сказано. Правильно ли мы делаем, пророк?