Не благая весть от Тринадцатого

Сгрудившись на клочке суши и, обнажив мечи, милетские воины ждали неизбежного. Повторялась история у Граника. Александр стоял на берегу и смотрел на обреченных. Триста мужественных, полных сил воинов должны были вскоре умереть. Они сделали свою ставку и проиграли. Сила персидского царя оказалось игрой теней.

– Почему милетцы воюют за персов? – спросил Александр. – Ведь они эллины!

– Милет – торговый город. Милетцы не могут прибыльно торговать с Элладой, которая производит все то, что и они. Потому полисы Ионии торгуют с землями, входящими в державу персов. Их процветание зависит от Дария.

– Какой простой и действенный способ держать народы в повиновении, – молвил Александр. – Выгода! Надо подумать над этим…

На маленькой лодке с двумя гребцами подплыл чернобородый Неарх. Он был назначен стратегом македонских кораблей и успешно справлялся с обязанностями. Не дожидаясь, пока лодка причалит к берегу, он прокричал, сложив руки рупором:

– Сейчас наши суда окружат остров! Позволь лучникам и копейщикам показать свое искусство! Это не будет нам стоить ни одного воина!

Но Александр вдруг отрицательно покачал головой и крикнул в ответ:

– Плыви к ним и скажи, что я предлагаю им службу в своем войске. Вперед, Неарх!

Моряк, не удивившись, отдал гребцам новую команду. Лодка послушно помчалась к острову. Переговорив с воинами, Неарх вознес руку с поднятым большим пальцем. Александр улыбнулся. Учитель был бы доволен тем, что не пришлось понапрасну проливать кровь эллинов.

Еще одна преграда преодолена. Впереди чужие земли, чужие народы, чужие нравы, обычаи и боги. Но как раз это и манило Александра.

«Скорей, скорей – стучало в его сердце».

Повествование 5. В н о в ь д о р о г и Г а л и л е и

1

Покидая Город, Учитель объявил, что они пойдут назад в Галилею кратчайшей дорогой – через Самарию.

– Не пострадаем ли мы от соприкосновения с этой страной? – спросил задумчиво Иаков. – Ведь самаритяне не знают истинности в вере. Наполовину они язычники!

– Ты боишься язычников, Иаков? – удивился Учитель. – Разве они нападают на путников другой веры?

Иаков промолчал, но Иуда, лукаво улыбаясь, пояснил:

– Фарисеи говорят, что кусок хлеба, принятый от самаритянина, равен куску свинины. А ведь нам придется питаться из их рук, пока не пройдем их селения. Вот он и боится оскверниться.

Иаков потупился.

– Да, это нечистая страна, – упрямо сказал он.

Губы Учителя дрогнули и на скулах выступили красные пятна.

– Я уже говорил вам – нет чистых или нечистых народов, есть лишь чистые или нечистые помыслы. Никто не может получить благодать только за то, что родился левитом, и проклятие только за то, что родился самаритянином. Все нужно заслужить на этом свете! Любой кусок чист, если протянут с добрыми намерениями!

На следующий день, в полдень, путники достигли первого самаритянского селения. Иаков, который решил искупить свое пренебрежение к самаритянам, и еще несколько учеников ушли за провизией, остальные отошли к дереву у края площади, чтобы отдохнуть в его тени. Но не прошло и часа, как вдруг послышались возбужденные крики и на площади появились их товарищи. Впереди шел возбужденный Иоанн, что-то отрывисто бросая остальным через плечо, подкрепляя свои слова резкими, рубящими взмахами руки. Пыль зло клубилась из-под их ног. Учитель опустил голову.

– Равви, ты должен их покарать! – закричал Иоанн еще издали.

Толпа взволнованных, пропыленных, обожженных солнцем мужчин, сжимающих кулаки, обступила своего предводителя, спокойного, холодного, недвижного.

– Их надо покарать! – повторил Иоанн.

– За что? – тихо спросил Учитель. Так тихо, что для того, чтобы услышать его, все были вынуждены замолчать.

– Мы пришли к ним в дома смиренно, – начал рассказывать Иоанн. – Просили всего лишь немного пищи на ужин, а нас встретили проклятиями и богохульствами! Я сам слышал! Ведь так, Иаков? Так, Хоам?

Оба кивнули.

– Они ругали и смеялись над тобой! Я не мог этого выдержать и…

– И что?

– Я схватился за камень, но их было куда больше. Накажи их! Нужно наслать на них все беды неба. Мор! Голод! Засуху!

– Что ты говоришь! – вскричал Учитель пораженный. – Как же мне достучаться до вас? Внемлите, ибо еще раз говорю вам: я пришел в мир не губить, а спасать!

– Разве зло не должно быть наказано? – спросил Хоам.

– Подлинное зло – да! Но здесь вам вернули то, что оставили фарисеи и книжники, – ненависть, нетерпимость, подозрение. Вырвите эти плевелы и вам принесут на ладонях чистое зерно. Но вы хотите, вынув меч, посеять новые семена раздоров – жажду мести, словно вы не мирные пастыри, а сыновья молнии и грома. Вы здесь гости! И если вас не хотят принимать, – идите дальше, а не ломитесь в дверь!

Ученики опустили головы.

– Я ведь говорил Иоанну, не лезь, а то пришибут, – сказал Иуда.

Иоанн бросил злобный взгляд на него. Но Иуда лишь усмехнулся.

– Голубка и та может в глаз клюнуть.

Иаков же громко вздохнул:

– Как мне далеко до тебя, Учитель. Людское и греховное – все во мне, а разумом я простой рыбак.

– Не надо бичевать себя, Иаков, – отвечал Учитель. – Отнесись к каждому человеку так же, как отнесся бы к себе. Идемте, братья мои, здесь мы уже лишние.

И цепочка странников вновь потянулась к горизонту.

2

Ужин выдался бы на редкость скудным – несколько вяленых рыб да краюха хлеба – если б, под удивленные возгласы присутствующих, Иуда не высыпал из сумы приличную кучку репы с несколькими сочными луковицами. Настроение сразу поднялось, и ученики отужинали с аппетитом, неустанно хваля Иуду. А тот молчал, скромно потупившись, но при внимательном взгляде можно было заметить, что радость от похвал переполняет его, дрожью пробегая по телу. Лишь Шимон не радовался еде, задумчиво посматривая на Иуду.

Отужинав, стали укладываться спать вокруг костра. Учитель ушел на ежевечернею прогулку, а, возвращаясь, услышал в стороне сердитые, приглушенные голоса, возню и тяжелое дыхание. Два человека сцепились меж собой. Он поспешил к ним и увидел Шимона и Иуду. Шимон держал Иуду за грудки, а тот яростно отбивался.

– Стойте! – закричал Учитель, бросившись к ним.

Противники сразу отпустили друг друга.

– Что случилось?

– Сейчас… сейчас все скажу, – отвечал запыхавшийся Шимон. – Вот он нас чуть не погубил.

Иуда громко хмыкнул.

– Да-да! Скажи, скажи, – где ты взял репу и лук?

Иуда опять лишь презрительно фыркнул.

– Прикажи, Учитель, сказать ему. Прикажи!

– Откуда ты взял овощи, Иуда? – спросил Учитель.

Иуда тихонько вздохнул.

– Из огорода…

– Какого огорода?

– Самаритянского.

– Без спросу?

– А кто бы дал? – взорвался Иуда. – Я знал, что самаритяне нам ничего не дадут. Они ненавидят пришедших из Города, а мы шли оттуда. Я и решился…

– Может, оттого нас чуть и не побили, что заметили кражу? – предположил Шимон.

– Да вы без меня сегодня голодными заснули бы! Ничего же вам не дали самаритяне!

– Иди, Шимон, иди, – произнес Учитель. – Спасибо тебе. Иди спать спокойно и никому не говори об этом.

Шимон кивнул и направился к костру.

– Не для себя же, – пробормотал обиженно Иуда.

Учитель обнял его за плечи и шепнул с болью:

– Ты слишком много беспокоишься, а собственно одно только нужно…

И отошел.

Ночи в Палестине всегда безоблачны, многозвездны и тихи. Сумрак настораживает и сосредотачивает одновременно. Ночью, под стрекот цикад, всегда легче думается и мечтается. Думается людям зрелым, мечтается – молодым. А у тлеющего костра, под внимающим небом, разгорался спор. Хоам, спрашивающий о чем-то Шимона, сразу оставил его, увидев возвращающегося Иуду.

– Иуда, где Учитель? – спросил он.

– На что он тебе?

– Поговорить хочу. Душа томится.

– С чего бы это? Нагрешил где?

– Сомневаюсь я…

– А-а! – Иуда, заинтересовавшись, подсел поближе. – В чем же?

– Я с Учитель говорить буду, – насупился Хоам.

– Ну да, ну, конечно, чего с меня, дурака, возьмешь, кроме репы и жертвенных денег.

– Не обижайся… Я смысл учения до конца понять хочу. Ведь равви наш лучше тебя его понимает.

– Это-то конечно, – согласился живо Иуда. – Пойдем, я покажу где он.

Иуда смело перешагнул световую черту костра, увлекая за собой Хоама. Шли недолго. Иуда скоро остановился и чутко прислушался. Затем позвал: «Равви! Равви!»

– Здесь я! – отозвался его голос.

Хоам и Иуда пошли на звук и скоро различили бледный лик Учителя.

– Вот… привел Хоама, – произнес Иуда, подходя ближе. – Сомневается он!

Иуда произнес последние слова протяжно и почти торжественно.

Хоам шагнул несмело, потоптался, откашлялся. Иуда же отступил и замер, не желая пропустить ни единого слова.

– Я хочу уяснить, – начал Хоам, – если вера наша правая, то все другие – не правы. Им уготовано проклятье? И римлянам, и сирийцам, и египтянам? Но разве римлянин виноват, что родился римлянином?

– Нет, конечно. Честные не пострадают. Бог един для всех. Он невидим, и люди, веря в него, придумывают ему разные обличья в силу своего разумения. И молятся ему в силу своих обычаев. Но молиться – не значит быть с Богом. Иначе не было бы никого ближе к небесному престолу на земле, чем фарисеи и жрецы. Слишком много земного в тех молитвах и богослужениях. А потом удивляются, что их не слышат, хотя все наши мирские дела для Бога, что шевеление сорной травы на дороге вечности.

– А что такое Бог? – вдруг подал голос Иуда. – Не для нас, а для всех едящих и мыслящих.

Хоам живо обернулся к нему и воздел руки.

– О чем ты?!

– Бог, – спокойно начал Учитель, – самое прекрасное и чистое в каждом из нас. Недостижимое, но досягаемое. Нерукотворное, но осязаемое душой. Самое сокровенное в человеке.

– Но, если Бог внутри нас, то тогда каким Он может представляться людям злым? – сказал Иуда. – А ведь люди злы…

– Ты хочешь сказать: каков человек, таков и его Бог? Да, это так. Поэтому я и призываю людей очиститься. Поселить в своих душах доброту и милосердие.

– Но Бог должен уметь и карать! – воскликнул Иуда. – А как же! Ведь есть неисправимые! А кто же на земле будет карать? Кто те избранные, что возьмут на себя эту долю? Какой мерой будут они мерить?

– Найдется мера, – убежденно сказал Хоам. – Нужен канон. На то мы и есть, чтобы найти его.

– Найдем и обрящем, – со вздохом тихо, словно для себя, проговорил Иуда.

Учитель промолчал.

Хоам поворотился к нему, как бы ожидая продолжения высказанного. Но, не дождавшись, спросил у Учителя:

– А ты, равви, можешь творить чудеса?

– Я дарю вам чудеса ежедневно – зрите слепцы! – вдруг почти выкрикнул Учитель и, резко повернувшись, зашагал прочь.

Хоам растерянно смотрел вслед. Иуда махнул рукой и направился к месту привала. Хоам, оставшись в одиночестве, почувствовал, как зябнет от ночной прохлады, встрепенулся и бросился вслед за Иудой. Он нагнал его у самого костра. Иуда обернулся и, усмехаясь, сказал:

– А ведь Иоанна и Мариам нет. Жизнь не одним духом питаема.

3

Утром Хоам пересказал спутникам кое-что из ночного разговора.

Иоанн вскочил в волнении.

– Как сказал Учитель? «Я дарю вам чудеса ежедневно – зрите слепцы»?

Хоам кивнул.

Иоанн в задумчивости прошелся несколько раз, обхватив свои плечи руками и, наконец, остановился, выкрикнув:

– Да, мы слепцы! Ах, как прав Учитель! – Он удрученно покачал головой. – Чудо может увидеть только тот, кто хочет его увидеть и принять. Слепца бесполезно убеждать в существовании облаков, ибо он скажет – не вижу!

Ученики глядели на него удивленно, ничего не понимая.

– Мы верим всему, что происходит под нашим носом. Мы верим, будто Учитель и вправду родился в Назарете, а не переехал туда позже из Вифлеема, как было на самом деле и как предсказывали пророки. Мы идем через селения и думаем, будто и вправду Учитель останавливается в них, чтобы запастись пищей и отдохнуть. А я свидетельствую! – Иоанн вознес правую руку к небу, – что однажды зашел я в дом один, вскоре после того, как его покинул Учитель, и сказали мне хозяева, что дочь их, занемогшая накануне, почти выздоровела. Не понял я тогда, что это было, а сейчас понял, – исцелил ее Учитель!

Возгласы одобрения были ему ответом.

– Ведь я уверовал и пошел за ним, когда он исцелил моего соседа, – заявил Левий.

– И я слышал о таком, – поддержал кто-то.

– Да, это так! Учитель имеет этот дар! – с жаром закончил Иоанн, взмахивая рукой.

Все невольно повернули головы туда, куда простерлась его длань. По белесому, легкому туману, стелющемся над травой, будто плыла фигура Учителя. Он шел к ним, приближаясь, как ладья, скользящая по волнам, – плавно, тихо, зачарованно.

– Выспались? – приветливо спросил Учитель, подходя к костру. – Не пора ли идти дальше?

– Мы готовы? – сказал Иоанн. – Но ты еще не ел.

– Спасибо. Мне не хочется. В дороге поем, хлеб у меня есть.

Иоанн обернулся к товарищам с сияющим лицом и сказал им так, чтобы не слышал Учитель:

– Тот, кто беседует с ангелами, не нуждается в телесной пище!

Вновь зазмеилась дорога, и уныние последних дней отступило. Противоречивые, бурные чувства как прежде переполняли путников. Но шагалось легко, будто все они разом узрели близкую, осязаемую цель. Пожалуй, лишь Иуда не разделял общего настроения и все так же тащился где-то позади.

Утро выдалось ярким, солнечным, но не жарким. Прохлада приятно бодрила. Мариам, слышавшей речь Иоанна, передалась его восторженность, и она, не в силах сдержать себя, запела. Песня звонко разносилась в чистом воздухе, приятная для слуха, и шагалось легче.

Учитель поглядывал на Мариам, прислушиваясь к пению, и улыбался. Но улыбка погасла, когда он перехватил ее взгляд, обращенный к Иоанну. Блуждая по степи, он не раз уже встречал пару, в которой признавал Мариам и Иоанна. Тесно прижавшись, бродили они, словно приведения в лунном, нежном свете, ничего не замечая вокруг. Учитель быстро уходил от них и гнал мысли о таких встречах, стараясь забыть их сразу и навсегда. Но память неподвластна человеку, кто бы он ни был, и вот опять перед его глазами выплыли две тени в сине-желтом ореоле лунного света…

…Они встречались каждую ночь. Мариам, как и полагалась, всегда спала отдельно от мужчин и уйти в степь незамеченной ей не представляло особого труда. Иоанн же это делал с проворностью ящерицы, дожидаясь, когда сон воцарялся у кострища.

Они никогда не договаривались о месте свидания, не перешептывались днем. Просто ночью выходили в поле и шли кругом, пока не встречали друг друга. И тогда воздавали себе за всю ту сдержанность, что вынуждены были проявлять при других. Иоанну хватало нежности, которой обычно обделены мужчины, заменяющие ее мимолетной физической пылкостью, и в то же время, в нем было достаточно юношеской порывистости, что пленяет девушек, когда их еще не коснулась усталость сердца и не появилась тяга к покою и определенности.

Во время прогулок Иоанн много говорил: о себе, о людях, о странах. В своих рассказах он готов был схватиться со всем светом. «Маленький Давид сразил великана Голиафа, и я чувствую, что смогу стать Давидом!» – восклицал он, и Мариам верила ему.

4

Странники не чувствовали, что ими заинтересовались те, кому было поручено беречь веру. Люди Храма стали приглядываться к проповеднику. Почти при каждой речи, обращенной к народу, он видел в толпе строгие, напряженные лица. Изредка они выходили вперед и обращались к нему с вопросами. Иногда завязывался спор. Нехороший спор. Когда его не спрашивали, а испытывали, не вопрошали, а допрашивали. Как гордый зверь Учитель с легкостью бросался в борьбу. Он обрушивал на них поток притч и нравоучений из священных книг, заставляя противников вновь растворяться в толпе. На народ это производило впечатление. Не сидели сложа руки и ученики. Вдохновляемые неистовым Иоанном, они рассказывали жадным до чудесного и необыкновенного людям о деяниях своего славного и великого равви. Рассказывали, что он общается с ангелами, имеет дар пророчества, может исцелять больных… Стоустая молва разносила это по округе, приукрашивая, вызывая острое желание увидеть и послушать новоявленного проповедника.

Учитель, видя плоды трудов своих, ликовал в душе. Народ стал понимать его! Верить ему! И тогда сказал своим спутникам:

– Люди устали от слов, льющихся как вода. Они не знают, где среди этого потока правда, а где суета. Когда я спорю, то вижу, как загораются глаза людей. Они зрят сами, где плевелы, а где доброе семя. Нужно идти в Город. Прямой спор разрешит сомнения!

Ученики смутились.

– Мы недавно оттуда, – молвил Малхай, – и нас встретили так, как гиены встречают овечек.

Даже Иоанн и Шимон не возразили ему и молчали. Учитель всматривался в лица своих товарищей, ища смелых. Но все потупились, только Иуда одобрительно кивнул.

– Когда на полях пробились молодые ростки, вы понимаете, что наступила весна. Сеять уже поздно. Когда же заколосится поле, вы видите итог трудов своих. Поднимите же глаза на мир, взгляните: нива золотится для жатвы. Ничего больше мы не сделаем из того, что уже сделали здесь. Если надо – не дважды, а трижды мы войдем в этот город!

И ученики подчинились желанию Учителя. А Иуда с жаром принялся рассказывать о том, что он увидел, подсмотрел и подслушал в городе Храма за то время, пока остальные сидели на постоялом дворе. Он так живописал шумные торжища, наполненные прилавки, нарядные дома богатых, что сердца учеников потеплели. Им тоже захотелось увидеть все это. И стали даже вслух удивляться, что так быстро ушли из города, не оглядевшись как следует.

– Пуганый осел и своего крика испугаться может, – смеялся Иуда. – А нас теперь и Страшным Судом не испугать.

Последние сомнения рассеялись: надо идти в Город!

Повествование 6. Испытания

1

А пока что все та же пыльная дорога расстилалась перед ними, все так же выступал равви с проповедями перед всеми, кто желал его слушать.

– Велики посевы, да мало жнецов, – сказал он однажды, но грусти в словах не было. «Будет хлеб, будет и серп», – вспоминали ученики другие слова равви. Куда позже он скажет: «Помни всякий: вслед за днем жди и ночи».

Как-то повстречался им путник, возвращавшийся из Заиорданья. За неспешным разговором, прохожий поведал им следующее:

– Слышал я в тех местах, откуда иду, о проповеднике по имени Иоанн. Разное про него говорили. Изобличал он людские пороки и звал к очищению. Пророчил скорые беды и Страшный Суд для нераскаявшихся. И многие убоялись. Приходивших к нему с покаянием окунал в воды Иордана в знак того, что они смывают с себя грехи, за что и получил прозвище Креститель. Только кончилось все это плохо.

– Что с ним случилось?

– Казнили его. Рассказывают: в гордыне своей он осмелился обличать тех, кто выше всех обличений по положению своему. За то и был наказан, и смерть его была ужасна. Ему отрезали голову, положили на блюдо и так носили, показав всем, как воздается обидчикам высшей власти.

– Неужто за слова могут так наказывать? – удивленно спросил Шимон.

– Получается – могут. Кому охота выслушивать про свои грехи от незваного судьи? А если сила есть, отчего бы ее не употребить?

Ученики помрачнели. Учитель же побледнел, будто увидел саму смерть.

В сумерках, когда догорел костер и все легли спать, он отозвал Шимона, Иоанна и Иакова:

– Пойдемте, братья мои, – я хочу сказать вам нечто.

Переглянувшись, они поспешили за ним. Еще никого Учитель не брал с собой в ночные прогулки.

Ни единый звук окрест не нарушал торжественной тишины, поэтому шаги учеников казались шумными. Учитель же шел, словно не касаясь земли.

Отойдя от привала на достаточное расстояние, он остановился.

– Братья мои, – начал равви, – я позвал вас, чтобы спросить и предупредить. А спросить хочу вот что: чем сердца ваши полны, после того, как узнали вы о смерти праведника? Не испугались ли? Не закралось ли сомнение?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.