Снежинск – моя судьба

После совещания Школьников подошёл ко мне: «Не ожидал от Вас, Борис Михайлович, не ожидал!». Мне было несколько неудобно, но я почувствовал, что сказано это было без особой обиды. Сергей Алексеевич, конечно, прекрасно понимал, что я был прав, но ему, видимо, не понравилось, что я высказался публично. Должен отметить, однако, что этот инцидент никак не повлиял на наши дальнейшие отношения.

Осенью 1967 года меня избрали в заводской комитет профсоюза и назначили ответственным за художественную самодеятельность. Почему кому-то показалось, что именно я окажусь полезным в этой сфере, было непонятно. Я с явной неохотой занялся новым для себя делом, но как-то быстро нашлись помощники, среди которых особенно активен был мало мне знакомый до этого Кравченко, лишь недавно ставший заводчанином. Он был убеждён, что надо начинать с создания эстрадного ансамбля, на базе которого можно было бы организовать и вокальную группу. Идея эта казалась мне невыполнимой, поскольку денег на покупку инструментов у завкома не было, да и умеющих играть – то же. Кравченко сказал, что он сам поёт, играет на трубе и знает неплохого баяниста. Из этой затеи вряд ли бы что-то получилось, если бы мы не догадались обратиться за помощью в профсоюзный комитет предприятия, председателем которого в это время был уже упоминаемый мною В. С. Богонин. Это было удивительно, но Виктор Сергеевич нас сразу поддержал. Деньги нам выделили без долгих проволочек, и вскоре мы закупили инструменты. Заботы по подбору музыкантов взял на себя Кравченко, а я занялся вокалистами. Некоторых подсказала Лилия (Цицилия) Садчикова, работавшая в нашем цехе электриком. Обладая лирическим сопрано чудесного тембра, она уже давно выступала в городских концертах (позднее я узнал, что в 1957 году Лиля пела в составе ансамбля трудовых резервов от Свердловска на Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Москве). Вскоре я переговорил с Виктором Скороспешкиным – молодым человеком с приятным голосом, хорошо владевшим гитарным аккомпанементом. Он тоже был заводчанином, как и примкнувший к нам Юрий Шалкин и бас Стас Крапивницкий. Затем меня познакомили с известным на заводе туристом Виктор Петровских – прекрасным тенором.

Решающую роль в создании мужского вокального октета (так было задумано) сыграл мой хороший знакомый Леонид Смирнов, руководивший в это время в ДК «Октябрь» созданным им хором и с большим успехом выступавший на главной городской сцене в качестве солиста. Он работал в то время учителем пения в одной из школ города, хорошо играл на баяне и был отличным организатором. Интересно, что Лёня Смирнов, как он сам рассказывал, был включен в состав самодеятельных солистов для выступления на том же фестивале, что и Садчикова, но в последний момент его решили отправить на Кубу для участия в какой-то программе культурных обменов (правда, я не совсем понял, выезжал ли он туда на самом деле или нет).

Узнав о нашей затее, Лёня вызвался руководить ансамблем и предложил включить в него хорошо известного в городе тенора Геннадия Школу, а также Володю Легонькова, Толю Малышева и Виталия Геннадьева. Я стал было возражать, что в составе нашего коллектива не должно быть людей из других подразделений предприятия, но Лёня сказал, что это не столь важно, поскольку костяк остаётся заводским. Смирнов хорошо знал и мои возможности как баритона, поэтому я тоже попал в его «ведение».

Пока формировался ансамбль, мы с Виктором Скороспешкиным составили вокальный дуэт и несколько раз довольно успешно – судя по реакции зрителей – исполняли популярные в то время песни со сцены клуба «Молодёжный», которым часто пользовались заводчане. Самой любимой и для нас и для наших слушателей была песня «Этого мне только не хватало!» из репертуара замечательного эстрадного исполнителя тех лет Анатолия Королева. Союз со Скороспешкиным образовался как временный выход из положения, поскольку Кравченко так и не удалось найти нужное число музыкантов и все инструменты пришлось отдать в другое подразделение предприятия.

Наш октет освоил несколько песен и начал выступать в ДК «Октябрь». Репертуар расширялся буквально с каждым месяцем, улучшалось постепенно и качество исполнения, и нас стали включать в программы городских концертов. Главная заслуга в быстром росте популярности ансамбля принадлежала, конечно, Смирнову, который отдавал любимому детищу все силы, постоянно заражая нас своей неисчерпаемой энергией и уверенностью. Многому мы научились и от работавших с нами пианисток, которые не просто аккомпанировали, но и помогали нам лучше освоить свои партии.

Наши первые песни – «Усталая подлодка», «Комсомольцы-добровольцы», «Красная гвоздика», «Там, вдали за рекой», «Город детства», «В путь» (из кинофильма «Максим Перепелица»). Затем мы разучили старинные вальсы «Амурские волны» и «На сопках Манчжурии», народную песню «Это было в Ольховке», «Черемшину», «Однозвучно гремит колокольчик» и другие произведения. Особым успехом пользовались «Песня китобоев» из оперетты «Белая акация» и «Калинка», при исполнении которой Витус (так обычно изменяли его имя Виктор) Петровских, как запевала, приводил в восторг не только зал, но и всех нас, участников ансамбля.

А в 1969 году, после настойчивых уговоров Лёни Смирнова, я впервые в жизни солировал с его хором. Я очень волновался, боялся забыть слова, но всё получилось! Тем не менее, в дальнейшем на такие «подвиги» я не решался.

Несмотря на то, что ансамбль приобрёл заметную популярность, его жизнь на сцене оказалась недолгой – всего около двух лет. Основной причиной были появившиеся у некоторых семейные проблемы из-за недовольства жён частым отсутствием своих «половин» и проч. Жаль, что так сложилось, но в праздники и дни рождения мы иногда, всё-таки, собирались (хотя и не полным составом) и отводили соскучившиеся по пению души на полную катушку! Плохо было только, что у некоторых из нас радость от этих встреч омрачалась домашними передрягами. Наверное, тяжелее всех было в то время Лёне Смирнову. Жена его Людмила – красивая, но довольно несдержанная по характеру, доводила его порой чуть не до инфаркта. Свидетелем одной из таких сцен оказался однажды и я, когда Лёня впервые за время нашей дружбы пригласил меня домой. Не было никакого застолья, мы просто разговаривали, когда совершенно неожиданно его благоверная начала ругать мужа за то, что он вместо машины купил мотоцикл. Обращаясь ко мне, она, нисколько не стесняясь, «доказывала», что Лёня, в отличие от других, нормальных, мужиков, не умеет зарабатывать деньги, не ищет более доходную работу и т. д. Мне было не по себе, я пытался как-то снизить накал её страстей, но эту женщину было не остановить.

Лёня тяжело переживал незаслуженные упрёки. Чувствовалось, что подобные сцены продолжались и в дальнейшем, но изменить что-либо было невозможно. Не сразу я заметил, что он стал выпивать, и с какого-то времени внешний вид его заметно изменился: он погрузнел, лицо стало одутловатым, ему труднее стало преодолевать плохое настроение. А однажды я оказался невольным очевидцем срыва, который мог закончиться весьма печально. Леонид выступал в каком-то концерте в ДК, я был в зале и обратил внимание на его нездоровый вид. Он вышел на сцену и начал исполнять песню Оскара Фельцмана «Огонь Прометея». Это была самая любимая его вещь, и пел он её всегда изумительно! Казалось, и на этот раз всё будет как обычно, но вдруг Лёню качнуло, он осёкся на полуслове и едва удержался на ногах. Кто-то выбежал из-за кулис и подхватил его под руки. Больше он не выходил. Я быстро вышел из зала в коридор и увидел Лёню в очень неважном состоянии. Тем не менее, от «скорой» он отказался и постепенно пришёл в себя.

Осенью 1969 года меня избрали секретарём партийного бюро завода. До этого я дважды был заместителем, а секретарями – Александр Иванович Сидоров, а затем Юрий Александрович Шишикин. Оба отличались прекрасными человеческими качествами и не формальным, разумным подходом к порученному делу. С ними у меня сложилось очень хорошее взаимопонимание, так что я представлял себе, что ждёт меня впереди как секретаря бюро. К обязанностям заместителя начальника цеха, которым я был назначен в январе этого года, прибавились новые заботы: теперь я «отвечал» не только за работу партийной организации, но и за общественно-политическую ситуацию на заводе.

Благодаря тому, что я уже неплохо ориентировался в заводских делах и люди меня знали, мне не трудно было освоиться с новыми обязанностями. Кроме того, с самого начала я чувствовал поддержку со стороны горкома партии, которым руководил в это время Владимир Дмитриевич Тарасов. Не знаю почему, но ко мне он относился очень хорошо и всегда откликался на мои просьбы или предложения. Я чувствовал уважение ко мне и Николая Александровича Смирнова. Теперь я регулярно присутствовал у него на еженедельных оперативках, что позволяло постоянно быть в курсе самых актуальных заводских дел. В это время я лучше узнал и самого Николая Александровича. Совещания он проводил очень чётко, без лишних словопрений. Сразу же решал и почти все накопившиеся вопросы, при этом внимательно выслушивал мнение присутствующих. И только в случаях, если кто-то из руководителей проявлял забывчивость в выполнении какого-либо поручения да к тому же пытался как-то оправдаться, директор мог устроить такой разнос провинившемуся, что он никогда в дальнейшем не допускал ничего подобного. Вместе с тем директор не позволял себе каких-либо оскорбительных выражений, унижающих достоинство человека. Характер этих оперативок, их неизменно деловая атмосфера, многому меня научили.

Нравилась мне и демократичность Николая Александровича, доступность для людей. Однажды он завёл даже такую практику: по пятницам, по окончании рабочего дня к нему без предварительного уведомления мог прийти любой работник завода, если у него появилось желание чем-то поделиться или посоветоваться.

Иногда и я заходил в такие дни к Николаю Александровичу, а раза два или три, с его согласия, присутствовал на проводимых им (как и всеми руководителями города) ежемесячных приёмах трудящихся по личным вопросам.

Я уже знал, что он очень внимательно относится к просьбам посетителей, но, как оказалось, мог иногда проявить и неоправданную мягкость. Мне довелось быть свидетелем одного его решения по квартирному вопросу. На приём пришёл рабочий одного из цехов – Чернов, чтобы выяснить, почему квартиру, которую он должен был получить как первый в списке нуждающихся, выделили человеку, который стоял в очереди во втором десятке. Николай Александрович что-то пытался объяснить Чернову, но как-то уж очень невразумительно, потом сказал: «Тот человек меня давно осаждал и очень надоел, и я решил пойти ему навстречу, тем более что его семья тоже очень нуждалась в улучшении жилищных условий. А ты ни разу ко мне не приходил». В конце разговора, итогами которого Чернов – хороший токарь и скромнейший человек – был явно недоволен, директор заверил его, что в следующее распределение он обязательно квартиру получит. Когда мы остались одни, я сказал Смирнову: «Как же так, ведь получается, что квартиру получил тот, кто понахальнее, а человек порядочный может теперь подумать, что это его качество мало что значит?». Я чувствовал, что Николай Александрович сожалеет о своём решении, но в душе моей остался неприятный осадок.

В 1969 году он стал персональным пенсионером союзного значения, а в марте 1970-го, неожиданно для многих заводчан, оставил пост директора, который занимал 15 лет, перейдя на должность старшего инженера-технолога ОГТ. Нередко я видел его в обеденный перерыв за шахматной доской с самыми разными партнёрами: тогда в управлении завода шахматами увлекались многие, тем более что столовая находилась в том же здании, и после обеда всегда оставалось минут двадцать – тридцать свободного времени.

Спустя год Николай Александрович вместе с супругой Марией Александровной уехал в построенную на вложенные им средства кооперативную квартиру в Селятино, в Подмосковье.

Неожиданное приобретение

1969 год оказался для меня не только насыщенным общественными делами и освоением должности заместителя начальника цеха, но и ещё одним событием, которое привнесло в мою жизнь новые, неведомые до этого ощущения: в октябре я купил автомобиль. Это был «Запорожец» последней модели. В наши с Людмилой планы это не входило, поскольку на покупку машины у нас не было ни рубля. Уговорил меня на этот шаг наш друг Володя Легоньков, который до этого уже несколько месяцев обучал меня – без особого моего желания – навыкам вождения на своей «Волге». Проблема же с деньгами решилась очень просто: я занял все 3 тысячи рублей у начальника 202-го цеха Юрия Ивановича Шоврина с обязательством вернуть долг через год. Ни о каких процентах и расписках тогда не могло быть и речи: все верили друг другу на слово. Деньги я вернул в установленное время…

Автомобиль сразу же занял в моей жизни чуть ли не главное место: я быстро сдал экзамены, получил права и готов был проводить за рулём всё свободное время. Я охотно откликался на просьбы моих знакомых куда-либо их отвести – в том числе в аэропорт «Кольцово» или в Челябинск. В какой-то момент мне показалось, что я прекрасно освоил вождение и со мной ничего неприятного не может случиться. Вскоре я понял, что сделал неверный вывод: самоуверенность улетучилась после двух неожиданных «промашек». Первая случилась, когда я поехал кого-то встречать с поезда в Челябинск. Было позднее зимнее время, дорога казалась отличной, и я с удовольствием преодолевал расстилающееся передо мной серое ровное полотно, совершенно свободное от снега. И вдруг, после лёгкого притормаживания перед какой-то неровностью, меня резко повело к правой обочине. Машина стала неуправляемой и врезалась в высокий придорожный снежный вал. Я не успел даже испугаться, пока не понял, что выбираться из сугроба придётся самому, так как ни попутные, ни встречные машины не появлялись. Собравшись с силами, в несколько приёмов, дёргая «Запорожец» то за передний, то за задний бамперы, к великой радости, я освободил автомобиль из сугроба. Во время этих «героических» манипуляций я понял, что дорога, казавшаяся мне чистой, покрыта тонким слоем льда.

Вскоре после этого случая вторая оплошность случилась в Каслях. Был выходной, и мы с Люсей решили съездить на местный рынок, который в то время состоял из двух – трёх прилавков и хозмагазина. Подъехав к месту стоянки, я развернулся, чтобы удобнее поставить машину, и лихо дал задний ход. Перед этим я заметил стоящий неподалёку бетонный столб, но совершенно неожиданно въехал именно в него, сильно помяв задник машины. Было, конечно, очень досадно, но я стал менее оптимистично оценивать свой водительский опыт.

Куда более серьёзные перипетии пришлось пережить в феврале 1970 года. Люсина сестра Таня, находившаяся в это время в Горьком, прислала телеграмму с просьбой встретить её в аэропорту Кольцово. Самолёт прилетал в час ночи, и ей не хотелось ждать до 9 часов утра нашего автобуса. Погода была скверная, поэтому я попросил своего хорошего знакомого Жору Епишина составить мне компанию. Он согласился, что прибавило мне уверенности, поскольку я знал его как человека бывалого: он часто бывал на полигонах и не раз попадал в трудные ситуации. С собой мы взяли снеговую лопату и литровый термос с чаем.

Вскоре после выезда за городское КПП нам пришлось несколько раз преодолевать снежные перемёты. Довольно сильный ветер со снегом сулил большие неприятности, и я начал склоняться к тому, чтобы вернуться домой. Опытный Георгий тоже тревожился, но всё-таки мы решили продолжить путь: не хотелось оставлять Таню в малоприятном положении. Доехав до участка дороги возле села Щелкун, мы упёрлись в глубокий занос. Вскоре позади нас стали скапливаться легковые автомобили. Мы начали было прокладывать себе путь лопатой, но поняли, что справиться со стихией не удастся: крепкий морозный ветер пронизывал до костей. Аналогичные попытки делали и другие водители, но вскоре все утихомирились. Положение казалось безысходным, так как было понятно, что никто на помощь нам не придёт. Повернуть назад было уже невозможно: дорога исчезла под толстым намётом снега. Все завели двигатели, чтобы не замёрзнуть, тем более что в некоторых машинах были дети. То же самое делали и мы, но часа через два заметили, что печка «Запорожца» долго нам не прослужит: топлива в баке было недостаточно. Наступал критический момент. Поскольку никакой тары у нас не было, мы вылили чай из термоса и пошли попросить у кого-нибудь бензина. Никто из водителей нас не стал выручать, так как сами боялись остаться без тепла. Пришлось вернуться в машину. Весь бензин нельзя было сжигать, поэтому мы вынуждены были выключить печку. В салоне становилось всё холоднее, а настроение всё более тревожным. Я был одет явно не по погоде: в демисезонном пальто и без тёплого белья, и стал быстро замерзать.

В это время недалеко от нас послышались звуки работающего бульдозера, и мы решили, что нам удастся, наконец, выбраться из плена. Вскоре, однако, всё затихло: под заносом оказался гололёд, и бульдозер (на базе трактора «Беларусь») свалился в кювет. Мы и ещё несколько мужчин попытались его водворить на место, но он снова сползал с дороги. Усевшись рядом на заднем сиденье, чтобы как-то согревать друг друга, мы с Жорой погрузились в ожидание благополучного исхода. Через некоторое время меня потянуло в сон. Жора заметил это, и периодически меня тормошил. Я понимал, что засыпать ни в коем случае нельзя, но всё труднее выбирался из забытья. Жора ругал меня последними словами, а потом вдруг потерял ко мне интерес: видимо, ему уже было не до меня. Я по-прежнему раз за разом терял контроль над собой. В какой-то момент я почувствовал, что когда погружаюсь в сон, меня накрывает благостная теплота, разливающаяся по всем клеточкам тела. Я знал, что достигаю в такие секунды крайне опасной грани, и из последних сил вытаскивал себя из очередного провала. Было ещё темно, но я чувствовал, что приближается утро, а с ним и надежда на спасение. И вдруг мне показалось, что на дороге что-то происходит: я услышал шум пришедшей на помощь десяткам машин и нескольких автобусов настоящей дорожной техники: это был бульдозер на гусеничном ходу. Сонливость мгновенно улетучилась. Часа через полтора, уже под утро, мы отправились домой.

Вскоре я узнал, что Танин рейс был отложен, и она прилетела с большим опозданием…

По Южному Уралу

В августе 1970 года, в отпускные дни, мы решили прокатиться по Уралу. Идея принадлежала Володе Скутельникову, который вместе с Легоньковым, Дедешиным и ещё несколькими моими товарищами, был постоянным членом нашей дружной компании. Володя уже имел некоторый опыт подобных поездок: сначала на мотоцикле «Урал», а потом и на «Запорожце» первого выпуска – неказистого на вид, похожего на жука, но очень непритязательного в эксплуатации даже на плохих дорогах.

Предложение мне понравилось, но возникали и сомнения, связанные с Людмилой, поведение которой к этому времени всё более беспокоило меня. Она стала курить, в характере её появились непонятные для меня перемены, неожиданные перепады в настроении. Я не мог понять, что с ней происходит, и это сильно меня тревожило. Тем не менее, я решился на путешествие, надеясь, что оно окажется не только интересным, но и полезным и для Люси, и для детей.

Скутельников объяснил, что главной целью будет знакомство с необыкновенно красивой дорогой от Белорецка до Стерлитамака, которую он однажды проезжал по пути в Орск – город своего детства. А для начала мы запланировали несколько дней побыть на самом живописном озере Южного Урала – Увильды. Вместе с нами на своей «Волге» с вечера пятницы до воскресенья решил провести там время и Володя Легоньков.

В понедельник, попрощавшись с Легоньковым, мы отправились по намеченному маршруту – через Кыштым, Миасс и Учалы. На двух машинах нас было четверо, не считая нашей с Люсей собаки – 2-летнего дога по кличке Джерри. Всё шло хорошо, мы никуда не торопились, и к вечеру достигли окраин Белорецка, где сделали остановку на ночёвку. Следующий день преподнёс нам неожиданный сюрприз.

Сначала мы любовались прекрасными видами, открывающимися слева и справа от дороги, проложенной по нагорному гребню, и радовались, что благодаря Скутельникову узнали этот удивительный край, но затем всё изменилось: не доехав нескольких километров до селения Кага, мы обнаружили, что дальнейшая часть дороги ремонтировалась и была сплошь завалена крупной щебёнкой и камнями. Какое-то время мы двигались по просёлку, затем и он оборвался. Расстроенные, мы стали изучать карту автомобильных дорог. Возвращаться назад не хотелось, и мы решили продолжить путешествие, повернув от Каги на юг. На карте была обозначена дорога до Старосубхангулово – да и то пунктиром. Затем она вообще исчезала, а пунктирная линия начиналась от селения Кананикольское, и лишь километров через тридцать тонкой линией была обозначена дорога, ведущая к Зилаиру. После немалых колебаний мы решили положиться на русское авось и двинулись дальше.

Дорога была неважная, исчезли из вида и прежние природные красоты, а в головах наших неотступно присутствовала лишь одна мысль: сможем ли мы достичь задуманного? В Старосубхангулово мы сделали привал. Место оказалось уникальное: на противоположном берегу реки Белая возвышалась высокая красивейшая скала, густо испещрённая сероватого цвета расщелинами, от которой веяло какой-то древней неземной красотой. Володя пояснил, что эти места хорошо известны туристам и пользуются большой популярностью.

Устроившись на прибрежной части, мы развели костёр из мелкого валежника, но вскоре обнаружили поблизости аккуратно сложенные старые осиновые полутораметровые брёвнышки, заготовленные, по-видимому, очень давно: они были весьма трухлявые изнутри. Естественно, мы стали пополнять ими наш скудный костёр. Радость от этой находки длилась недолго: оказалось, что некоторые поленья облюбовали осы. Под воздействием костра они стали дружно вылетать из своих гнёзд и не менее дружно нападать на нас. Убежать от ос было невозможно, поэтому все мы ринулись в воду, усердно отгоняя их от наших голов, пока, наконец, злющие мстители куда-то не улетели.

Продолжив путь, мы неожиданно оказались на возвышенном участке, поросшем по обе стороны довольно глухим смешанным лесом. Это была, по существу, не дорога, а некое её подобие, и мы не сразу поняли, что здесь ездили, скорее всего, только лесовозы. Дождей, по-видимому, уже давно не было, дорога, хотя и искорёженная тяжёлой техникой, казалась преодолимой, и мы решили двигаться дальше. Первым поехал Скутельников, ориентируясь на лесовозные следы, но почти сразу же задок его машины соскользнул в какое-то углубление, скрывавшееся, как оказалось, под коркой затвердевшего грунта. Пытаясь вызволить «Запорожец» из неожиданного плена, я надел резиновые сапоги и, взявшись за погрузившийся в грязь бампер, стал приподнимать его вверх и в сторону, чтобы попасть на более возвышенное место. Ничего не помогало. Собрав все силы, я рванул бампер вверх: машина осталась на месте, а бампер – в моих руках! Володя вылез из кабины и стал отчитывать меня за содеянное. Потом он закрепил оторвавшийся бампер на багажнике, и мы стали обдумывать сложившуюся ситуацию. Вариант был единственный: вытаскивать машину с помощью троса. С немалыми трудностями, преодолевая рытвины и узкие просветы между деревьями, мне удалось выкатиться на твёрдый участок впереди машины Скутельникова. Трос, слава богу, помог, и мы продолжили движение. Вдруг Володя остановился, мы вышли из машины и увидели удручающую картину: впереди маячил длинный и весьма крутой спуск по горному гребню, а далеко внизу виднелась какая-то деревня. Когда мы более внимательно осмотрелись, стали решать, что делать: недалеко от вершины гребня, где стояли наши машины, располагался казавшийся совершенно непреодолимым участок дороги. Он был небольшой – около 30 метров, но такой крутой, что съехать по нему можно было только почти ползком, постоянно притормаживая колёса. Желания повернуть назад не было, и мы пошли на риск. Первым, как более опытный водитель, поехал Володя (с ним в машине были Люся и мой старший сын Серёжа). Коварный спуск он преодолел, а потом скрылся из виду. Меня охватил настоящий страх, но через некоторое время я увидел внизу совсем маленького пузатенького «Запорожца», выехавшего на горизонтальный участок. Это заметно облегчило мои переживания, и я двинулся вниз. На жуткой крутизне пришлось опасаться самого неприятного: случайного превышения скорости движения, когда машину могло просто потащить либо направо, либо налево от каменистого гребня. Но всё удалось!

Встретившись на окраине селения, мы увидели бегущих нам навстречу детишек, которые громко кричали: «Смотрите, смотрите, маленькие автомобили!». Мы не сразу поняли, что это могло значить, но потом до нас дошло: они впервые видели в этих местах легковушки. Было приятно почувствовать себя первопроходцами, но уже через несколько минут наше благостное настроение резко изменилось. Размышляя о дальнейшем пути, мы обратились к одному из подошедших к нам мужчин за советом. Его ответ прозвучал как приговор: «Дальше вы не проедете, так как речка, за которой продолжается дорога, зальёт ваши машины «по уши». Мы сильно приуныли: ведь назад, через высоченный бугор, мы не сможем вернуться. Стали искать трактор, который бы вытащил нас на другой берег, но нам пояснили, что тракторист будет нескоро. Делать было нечего, и мы начали исследовать злополучную водную преграду. Речка действительно оказалась довольно глубокой. Мы долго промеряли её глубину в разных местах, пока не обнаружили наименее рискованный участок дна, простиравшийся поперёк реки в дугообразном направлении. Главной задачей было преодолевать речку так, чтобы вода не залила выхлопную трубу. На удивление стоявших неподалёку мужчин наша авантюра удалась! В дальнейшем особых преград уже не было, не считая одного случая, который мог окончиться для нас весьма серьёзными неприятностями…