Персефона

– Умно. То есть раньше просили поторопиться, а теперь, достигнув желаемого, просят растянуть? – в интонации Филиппа слышалось недовольство.

– Поймите, я не отвечаю за это. Я всего лишь пешка.

– Не оправдывайтесь. Я прекрасно понимаю. Это бизнес. Просто… – Филипп сморщил лицо, будто испытывал отвращение. – На имени Эльжбеты делают деньги, не понимая, какой шанс им выпал. Я никак не могу сопоставить Эльжбету с нынешним миром. Быть может потому моя попытка воскресить её не увенчалась успехом.

Голос Филиппа стал тише. Голова склонилась вниз. Журналист удивилась этому признанию своей ошибки, и, неожиданно, ей стало жалко мужчину. «Вспомни, что он сделал, » – повторял ей голос разума.

– Простите. Вы можете идти, – Филипп так и не поднял голос. Его голос был тихим и хрупким. – Она единственная, кого я любил. Остро и нежно. Я нежно её любил и остро в ней нуждался.

– У вас есть ещё шанс её воскресить, – тихо подбодрила девушка. – Вы же сами говорили, что с помощью этой истории все о ней узнают…

– И все о ней заговорят, – грустно улыбнулся мужчина. – Да. Просто… просто эта жажда наживы. Все хотят извлечь из чего-то выгоды.

– Но и вы были человеком, который имел средства.

– Да, но секрет моего успеха в том, что я не охотился за этим. Я хотел выразить свои эмоции по поводу измены отца, я выразил. Так я получил шанс сбежать от него к матери.

Я хотел выразить свои чувства к Эльжбете и устроил произвольную выставку в театре, чтобы хоть кто-то заинтересовался ей! А в итоге я сыскал славу и средства! Все мои выставки посвящены ей потому что я хочу её оживить, запечатлеть на своих работах, как можно больше! А люди видят в этом лишь «креатив» и прекрасное средство для наживы. Они думают, что все мои работы, посвященные прекрасной незнакомке – просто история для того, чтобы их зацепить и заставить купить мазню с историей. И я играл эту роль! Так просто свою идею я не мог швырнуть в лицо людям. Они бы не поняли и сочли бы меня сумасшедшим! Эльжбета! Только она меня понимала! Она сделала меня знаменитым там, в театре. Я..я должен …. подарить ей славу.

– Могу я задать вопрос?

– Вы для этого сюда и приходите почти каждую неделю.

– Вы планировали..ну это…изначально. Это было запланировано? – с опаской спросила девушка.

– Что? А, нет! Я не хотел её потерять! Это было случайно! Я не совладал с собой! Мы тогда… – речь мужчины была сбивчива. – Давайте на сегодня действительно прекратим интервью.

– Хорошо, – облегченно вздохнула девушка. – Простите....

***

«Я поступила! Да! Год прошёл так быстро, что я не заметила, как скоро надо сдавать экзамены. Но я сделала это. Я стала увереннее, и, на случай поражения, у меня был запасной план работы у Филиппа. Я решила всё-таки остаться у него, по крайней мере для того, что дорисовать все шесть картин.

Я вижу себя в списке поступивших. Вспомнила как в прошлом году я стояла на этом же месте, волнуясь и дрожа от переживаний. А теперь я спокойна и с лёгкостью прошла вступительные испытания.

А ведь год назад я думала уехать домой к матери ни с чем. Мама. Я так и не позвонила ей ни разу за год. А она…она даже не искала меня. Я стеснялась ей позвонить и сказать, что я не поступила. А потом я не знала, как описать ей свою работу. Она бы не поверила мне. Такая работа с неба не падает. Может она во мне окончательно разочаровалась….

Я позвоню ей прямо сейчас.

…

Мы помирились! Я всё-таки осмелилась ей позвонить! Разговор был натянутым и тяжёлым поначалу. Она думала, что я связалась с нехорошими людьми или вовсе умерла. Она даже не пыталась искать, думая, что я буду намеренно от неё скрываться. Я рассказала ей всё, начиная с прошлого года. В конце концов у меня теперь есть свой мобильный, чтобы позвонить матери! О том, как не поступила, о том, как мне некуда было идти, (спасибо Тише. Стоп! Я о ней не думала целый год! ), о встрече с Филиппом, о моей жизни и о том, как я теперь поступила.

Она спросила, правда ли всё это. Несомненно, мама! Ох, если бы ты была рядом и видела это всё со стороны!

А потом она заплакала и попросила прощения за всё. Она призналась, что была плохой матерью. Я удивилась от такого признания. Сердце моё сжалось и, не выдержав, я тоже заплакала. Только сейчас я поняла, как я её люблю. Я так ей и сказала.

Я предложила ей встретиться.

….

Сегодня ко мне приехала мама! Филипп меня не отпустил: сказал, что лучше пусть ко мне приходят, чтобы я никуда не пропадала. Только сначала надо убедиться, что они не стащат ни одной картины с квартиры. Точнее, он сказал, что не хочет, чтобы исчезала Эльжбета, так что если я хочу с кем-то видеться, то лучше приглашать гостей к себе.

Все сомнения матери отпали – увидев мою комнату, картины со мной, она поняла, что я не врала о своей жизни и действительно за целый год не попала в руки каким-нибудь подозрительным людям. Она была искренне рада за меня и, могу осмелиться написать это, впервые по-настоящему гордилась мной!

Пришёл Филипп. Я захотела их познакомить. И это было ошибкой. Большой ошибкой. Филипп сказал, что не желает видеть мою мать и попросил её уйти прямо сейчас.

Она ничего ему не сказала, лишь повернулась ко мне и попросила проводить её.

Вечером я устроила скандал. Он же сам говорил, что я могу приводить доверенных людей сюда, чтобы я не пропадала! Он ответил, что подразумевал однокурсников, а не мать! Почему?

Оказывается, он не хочет, чтобы прошлое Мии затмевало Эльжбету. Он не против моей учёбы, но лучше бы я училась на актрису – так меньше бы выбивалась Мия. Да он сумасшедший! Это моя жизнь! Я вправе решать с кем мне общаться. В конце концов, я могу сейчас просто уйти от него, потому что я могу, и никто мне не запретит. Никто не смеет указывать мне, что делать, пока я сама этого не захочу.

На что Филипп ответил, что если бы не он, то я бы в жизни не имела бы возможности жить в таком месте. Не срисовывали бы с меня картины. Носила бы свои дешёвые вещи и дальше работала за гроши. Так бы и не смогла поступить, потому что не поверила бы в себя, считая себя неудачницей. А подкормила бы эту неуверенность моя мать.

«Что было бы, если бы ты вернулась к своей матери и сказала ей, что ты не поступила? Она бы тебя пожалела? Нет! Она бы убедилась в своих словах, что ты ничто, и заодно убедила бы тебя. Без меня ты бы никогда не помирилась с ней! Вы бы жили вместе, обе униженные и ничего не добившиеся в жизни!»

Я молчала. Я не знала, что на это ответить. Ведь он был в чём-то прав.

…

Филипп позвал меня на разговор. Неделю я уже не разговариваю с ним. Меня чертовски сильно задели его слова.

Он уже успокоился и попросил прощения за свою резкость. Мы с ним договорились, что я могу видеться с матерью тогда, когда он не сможет этого видеть. Он хочет видеть рядом с собой только Эльжбету.

До чего же он странный человек. Неудивительно, что у него никого нет. Серьёзно, за всё это время, что я живу с ним, у него ни разу не было женщины. Я много чего о нём думала. Поначалу я думала, что его они не интересуют, учитывая, как он подбирает мне образы, сколько у него всяких баночек со всевозможными кремами. Он подолгу приводит себя в порядок. Чересчур. И требует того же и от меня.

Потом я узнала про его браки. Сомнения отпали. Потом мне показалось, что он влюблён в меня, потому что он всем говорит, как я его вдохновляю, глядя на меня.

Но сейчас…я не знаю, может он влюблён в эту Эльжбету. Он и при других людях называет меня исключительно Эльжбетой…

Глава 16

– Мы походим к самому неприятному.

– К чему?

– К истории того, как я начал терять Эльжбету.

– Начинайте.

– Картины по фильмам были нарисованы даже раньше планируемого срока. Мы начали рисовать портреты из определённых моментов жизни. Один портрет ребёнка, похожего на Эльжбету в детстве уже был готов. Пришлось обратиться к детскому модельному агентству.

Дальше я рисовал Эльжбету взрослой за книгой. В этих работах я уже не имел никаких рамок и рисовал так, как хотел. Я сам выбирал образ. И картины рисовались гораздо быстрее, нежели те. И на каждой картине я обнажал татуировку лилий, потому как истинная Персефона, она с самого начала своего жизненного пути была повенчана со смертью.

Далее – Эльжбета перед камерой.

Далее – Эльжбета крепко обнимает возлюбленного, но он смотрит в другую сторону, а вдали виден другой женский силуэт.

И вот мы уже дорисовывали последнюю картину. Эльжбета в слезах смотрит на закат в платье с длинным подолом и маленькой капсулой в руках.

Оставалось совсем немного до того, как я хотел представить всему миру творение всей жизни.

На протяжении всего времени, что я рисовал картины, Мия отчаянно выбивала себе место, вытесняя Эльжбету. Иногда ситуация была за гранью.

У нас в гостях был один режиссёр, который предложил Эльжбете сняться в небольшом эпизоде в его фильме. Я был не против. Даже был рад. Я хвалил её начинания в этом поприще.

Но, к моему ужасу, она требовала подписать в титрах себя не как Эльжбета Миаковска, а как Мия! По этому поводу мы с ней поговорили, но ни к чему хорошему это не привело.

Она стала набирать популярность, но она прославляла не Эльжбету, а себя! Эту дешёвую выскочку, которая продалась мне за вещи!

Её приглашали на роль за ролью, а я бесился о того, что Эльжбете в своё время приходилось выбивать даже крошечную возможность сняться в эпизоде, а Мие всё достаётся легко и просто! Она не прошла ни одного кастинга. Я вспоминал, как заставлял её декламировать стихи, петь песни, воспроизводить сценки…ей сейчас это помогало прекрасно справляться с задачами, которые ставили режиссёры. Я сам протоптал дорогу не тому человеку! Я совершил огромнейшую ошибку в своей жизни! Она стала для меня разочарованием.

Теперь интервью брали не у меня, а у неё. Они называли её Эльжбетой, а она их исправляла и называла себя Мией. В такие моменты я хотел растолкнуть всех журналистов, подбежать к ней и закрыть её рот.

Учёбу она бросила и стала пропадать на съёмках с моего позволения. Она вкусила славу и никак не могла насытиться этой отравой. В тот вечер я просто запретил ей идти на съёмку. Мне было абсолютно плевать, что я препятствую ночной съёмке своему приятелю, который под общей одержимостью ей, пригласил её на свой проект.

Это была самая крупная ссора, которая у нас когда-либо происходила. Но я впервые услышал от неё те самые страшные слова – она уходит от меня. Нет. Этого допустить я никак не мог. Я умолял её дорисовать эту картину и всё. Она может уйти. Я был согласен даже на это. Отпустить, но чуть позже. Не сейчас!

Она кричала на меня, говоря, что больше не может меня терпеть. Она терпела почти два года мою помешанность на Эльжбете. Она кричала « Я Мия! Я Мия! Я Мия! Нет твоей Эльжбеты! Она мертва! » – голос Филиппа дрожал, а на глазах выступили слёзы. – Она сказала мне это в лицо. Она сказала, что распрощается с образом Эльжбеты раз и навсегда, и показала пальцем на свои волосы. Она была вне себя. Схватила нож и срезала волосы. Я помню, как они упали на пол. Эльжбета ушла, хлопнув дверью, а на полу лежали чёрные волосы, отливавшие сумеречно-синим цветом. Я сел на пол, сгрёб волосы в охапку и прижал к лицу. Я рыдал.

Она ушла, а я ревел как раненный зверь. Крушил всё, что окружало меня. Я стоял на коленях перед картинами и выкрикивал имя Эльжбеты.

Позже пришло сообщение от неё, что она придёт и заберёт свои вещи сегодня ночью.

Решение я принял мгновенно. Я не дам ей уйти. Я взял холст и начал делать набросок, сидя на полу.

Когда она пришла, я всё ещё сидел на полу, повернулся, встал, обнял, сказал: «Прости» и начал душить. Она пыталась сопротивляться, но ярость, клокочущая во мне, придавала мне невиданные до того силы.

Вскоре её тело обмякло, а на меня смотрели удивлённые глаза, вопрошавшие «За что?»

Без сожаления, я сразу принялся за работу: обрил голову и навёл нужный мне макияж, подчеркнув впадины глаз и скулы, переодел тело в платье, которое я разорвал, и накрыл его одеялом.

Сначала я сложил в машину холст с наброском и остальные принадлежности для картины и лопату, а потом, я притащил тело. Я даже не скрывался. Мне было всё равно. И закрыл я тело одеялом не потому что я боялся, что меня кто-нибудь заметить. Нет. Я не мог выносить взгляда Мии.

Уже начинало рассветать. Я привёз её на пустырь. Вырыл яму и положил туда тело, уложив её срезанные волосы, сняв одеяло и обнажив татуировку Мии на груди. Достал из кармана последнюю деталь, колечко из ракушки, и положил у руки Эльжбеты.

Далее я сел на землю и принялся рисовать свою последнюю картину – скелет моей Персефоны, который я нашёл детстве.

Когда я закончил свою работу, был уже вечер. Никто не проезжал за всё это время. Будто злой рок благословил меня на этот случай. Картина была готова, и я сразу же позвонил с признанием, что убил девушку. Ну а дальше вы всё сами знаете. Новости только и пестрели обо мне: «Известный художник признался в убийстве!»

Я просто хотел её воскресить. Но увы, я, Пигмалион, не дождался своей Афродиты, которая смогла бы воскресить мою Галатею. Быть может сейчас, когда вы напишете это, все действительно заинтересуется ей. Она заслуживает этого! Вы все о ней заговорите, я уверен! Настало моё время отплатить ей, я делаю её знаменитой!

– На этом всё.

– Да. Я хочу вас попросить кое о чём.

– О чём же?

– Когда выйдет эта часть истории, пришлите мне все газеты с моим интервью и расскажете, как там ситуация с ней.

– Хорошо, – кивнула девушка. – Я обещаю.

– Спасибо, – Филипп закрыл глаза и не произнёс больше ни одного слова.

Девушка попрощалась, однако ответного прощания она не услышала в свой адрес.

Дома её ждал дневник Мии:

«Он просто швырнул кисточку и сказал, что не хочет сегодня со мной работать. Я только переоделась в это длинное полотно, собиралась уже выходить из дома, чтобы поехать с ним рисовать картину на закате, как он распсиховался!

Он на меня зол. Дааа. Не поступила по его воле. Мне впервые выпал шанс проявить себя! Пригласили на небольшую роль. Сам же был не против. Ну попросила указать своё настоящее имя в титрах, а не этой актрисы. Всё! Филипп опять зол и психован! Как ему рассказать то, что меня пригласили на ещё одну роль?

…

В последнее время с ним просто невыносимо. Моя новая увлекательная жизнь раздражает его. Он бесится от того, что я проявляю своё истинное я. Серьёзно! Я всю жизнь должна носить чужое имя и образ? Да это же не я! Зачем мне носить имя давно умершего человека. Мертвецы не воскрешают! Филипп постоянно говорит, что я затмеваю Эльжбету. Да нет же её! Ну когда он это поймёт?

…

Пришлось бросить учёбу. Я пришла к выводу, что, работая журналистом, я никогда не буду получать столько денег, как легко получаю здесь и сейчас. И, элементарно, я не могу совмещать учёбу, позирование и съёмки. Таких сказочных перспектив я не получу, несмотря на то, что я мечтала об этой работе с детства. Позируй, стой неподвижно, слушайся странного художника – получаешь деньги. Снимаешься в фильмах – получаешь деньги. Меня стали узнавать журналисты. Режиссёры предлагают новые и новые роли. Честно говоря, я ещё не привыкла быть знаменитой. Хотя это очень льстит. Вот и пришёл мой час славы.

…

Чем счастливее становлюсь я от различного рода приглашений, тем мрачнее становится Филипп, и тем хуже ситуация в его доме. Ссоры происходят всё чаще и чаще. Он начинает подозревать меня в том, что я собираюсь покинуть его. Он ясно даёт мне понять, что Мии слишком много. Он даже запретил встречаться с мамой тогда, когда его нет.

Я уже свой дневник ношу в сумке, потому что боюсь, что, если он прочтёт его, многое ему не понравится. Начнём с того, что этот дневник написан от лица Мии, а не Эльжбеты. И, самое главное, я действительно собираюсь вскоре от него уйти. Совсем скоро. И я уйду. Но я боюсь, что, если об этом узнает Филипп, меня ждут неприятности.

…

Всё! Ухожу! Этот вечер стал последней каплей моего терпения. Сейчас у меня перерыв на съёмках, пишу и до сих пор не могу унять дрожь: я впервые увидела настоящую ярость Филиппа.

Он не отпускал меня на съёмки. Объяснил тем, что ему надоело терпеть это самоуправство. Он перестал видеть Эльжбету. На что я тактично пыталась объяснить, что его отношение просто ненормально. Не стоит себя обманывать – Эльжбеты нет, а я не могу всю жизнь зависеть от него и притворяться другим человеком. Он должен отпустить меня. Во всех смыслах.

Он отказал. Начал оскорблять и говорить о том, что я никто, и без него, у меня ничего бы не вышло. Согласна, он очень сильно помог мне. Я спросила, как я могу отблагодарить. В пределах разумного. Он ответил: «Верни Эльжбету».

Опять. Это замкнутый круг. Я его спокойно уговаривала: «Филипп, прошу, отпусти меня. Я сейчас не настроена на такой разговор. Завтра утром мы сядем и поговорим, всё хорошенько обдумаем. Я тебе обещаю. Прошу. Ты подводишь своего приятеля. У нас съёмки».

Он был будто глух к моим словам и постоянно твердил, что никуда я не уйду. Эльжбета должна быть рядом с ним. Эльжбета бы никогда так не поступила. «Нет. Не отпущу. И плевать мне на этого приятеля. В мире много достойных актрис, а ты никчёмность. Он поймёт, что ошибся, выбрав тебя. Верни Эльжбету».

И я не выдержала. Я кричала, что Эльжбеты нет и никогда больше не будет, потому что она давным-давно умерла. Речь моя была горяча и жестоко правдива. В порыве своей безумной реплики я схватила ножницы и состригла свои волосы. Хотя они не мои. Это образ Эльжбеты. Это не я. Раз уж он хочет, чтобы она осталась, я оставлю то, что принадлежит ей.

Филипп резко повернулся, подбежал ко мне, прижал к стене, закрыл мне рот рукой и прямо в лицо кричал «Замолчи! Замолчи! ». Ножницы выпали из рук, так как Филипп придавил их своим телом.

Признаюсь, я тогда сильно испугалась и уже подумала, что он сейчас меня убьёт. Но он как резко прижал меня к стене и закрыл рот, так резко отпустил и, упав на колени, стал умолять простить его: «Прости, я не со зла. Я не знаю, что на меня нашло, Эльжбета! Я не хотел! Я никогда не причиню тебя вреда. Останься, прошу».

Я испугалась его. Он сумасшедший. Надо бежать. Я ухожу. Навсегда. Наконец-то я осмелилась это сказать. Спокойно, чтобы не показать, как я испугалась его в этот момент.

А он кричал «Нет! Ты не посмеешь! Ты не уйдёшь! » Я поспешно сбежала. Спускаясь, я слышала, как он что-то крушил и выкрикивал имя Эльжбеты. А ведь если бы я сейчас не ушла, на месте разрушенной мебели, могла бы быть я.

Режиссёр спрашивает, в порядке ли я. Он ничего не сказал по поводу моей наспех сделанной стрижке. Попросил прикрыть этот ужас шалью. Спасибо, что вообще не отменил съёмки. Он видит, что со мной что-то не так. Думаю, не стоит говорить ему об этом инциденте.

Сейчас напишу Филиппу, что сегодня заберу вещи после съёмок. Надо показать ему, что я не боюсь его, иначе…я покажу таким образом, что проиграла. Он твердит, что без него я была бы ничто. Что ж, посмотрим, как он сам будет жить без меня, точнее, без Эльжбеты…

Глава 17

Такого ещё не было. Маленький кинотеатр, показывающий по ночам старые малоизвестные фильмы, не ожидал такой очереди за билетами. Конечно, ведь сегодня был показ одного из фильмов с участием Эльжбеты Миаковской.

После выпуска окончательной части интервью, Эльжбета и Филипп стали самыми обсуждаемыми личностями. Люди стали искать фильмы с участием этой актрисы. Все будто были охвачены лихорадкой, пытаясь узнать об Эльжбете как можно больше подробностей из её жизни. Место свершения суицида стало меккой для недавно появившихся фанатов своего нового кумира.

Совместные работы Филиппа и Мии, с изображением Эльжбеты, были проданы за баснословные деньги.

Наконец-то все заговорили об Эльжбете.

Вскоре вышла книга с интервью Филиппа и отрывками из записей дневника Мии. Теперь все говорили только о бедной девушке Мии. Журналисты допекали мать Мии, поджидая её у дверей дома, пытаясь выпросить хотя бы парочку слов для интервью. Всем хотелось знать правду с разных сторон, а журналисты мечтали урвать из этой истории кусок пожирнее. Каждый хотел быть первым.

Мать не выдержала такого давления, и, послав к чёрту по телефону очередного газетного рабочего, переехала в другое место.

Мать Филиппа уже давно переехала в Грецию, потому возможность поговорить с ней, была утеряна.

В квартиру журналиста, одновременно писавшая интервью Филиппа и опубликовавшая книгу, пришло два письма.

Девушка села за свой письменный стол, который почему-то не стал чище и всё так же был обложен кипой бумаг даже после того, как основная её работа была закончена.

В первом письме было поздравление с номинированием на Пулитцеровскую премию в области журналистики. Девушку бросило в жар от этой новости. Она? Номинирована? На Пулитцеровскую премию? Быть такого не может! Её охватило сомнение в правдивости этого письма. Не шутка ли это? Сомнение в душе смешалось с маленькой и всё разрастающейся в размерах радостью. Неужели она и правда так хороша в своём деле?

Она никогда даже не мечтала о такой чести, потому что не думала, что действительно достойно делает свою работу. Радость сменилась гордостью за себя. А ведь Филипп ей говорил, что она хороша в этом. Подумать только, а ведь он оказался прав. Филипп. Этот человек вызывал у неё много различный эмоций: его было жаль и, в то же время, не жаль. Он не планировал изначально убийство, а вышло… Но в тот вечер, когда Мия ушла на съёмки, он осознавал, что собирается делать…

Как только девушка взяла в руки конверт со вторым письмом, то снова ощутила удивление – письмо было от Филиппа:

«Я узнал о книге и вашем участии в ней. Признаюсь, я был неприятно поражён. Вы предупреждали о книге, но ничего не говорили о своём участии. Поначалу я подумал, что меня предали, но потом я понял, мы ничего друг другу не должны. Ваша задача – свидетельствовать то, о чём вас просят рассказать и преподнести это людям. Потому я не держу на вас зла.

Намерение моего письма заключается не в обвинении вас во всех грехах. Я пишу вам для того, чтобы поблагодарить. Вы помогли мне исполнить мой долг: мы вместе дали Эльжбете то, что она по праву заслуживает – славу! Спасибо за то, что вы прислали все газеты с моим интервью – я ещё раз убедился в том, что вы действительно знаете своё дело. Думаю, вы теперь не останетесь незамеченной.

К счастью, книга не попала мне в руки. Даже если бы я и имел возможность прочесть её, меня бы наказали неделей карцера за пожар, ибо эту книгу я бы непременно сжёг. Благодарю за то, что не осмелились прислать её мне.

Ваши посещения скрашивали моё пребывание в тюрьме. Если я вас чем-то обидел, простите, но примите мои слова к сведению.

И, я уверен, поскольку мои письма проверяют, то не смогу передать свою мысль полно, но я уверен, вы поймёте меня: Эльжбета была моим смыслом жизни. Я сам потерял её. Слава для неё – была моей жизненной целью. И я её исполнил…»

Журналист встала с места, прочитав это письмо…нет, неужели он собирается…он не написал об этом прямо, чтобы ему никто не помешал. Надо позвонить завтра в тюрьму, пока не поздно!

Но девушка опоздала.

***

На следующей неделе во всевозможных газетах, на полосах первой страницы, была опубликована следующая новость, опять всколыхнувшая мир: «Известный художник, осужденный за убийство, покончил с собой».

Филипп повесился в собственной камере. Ни тени сомнения. Он просто обязан был это сделать, его миссия завершена. Он ушёл вслед за своей Персефоной. Мужчина намеренно не писал открыто о своём решении, чтобы ему не помешали сделать то, что он запланировал.

За две недели до этого он отправил письмо своей матери на старый адрес. Посыл письма неизвестен, ибо на бумаге, вместо слов, был маленький рисунок женщины с лилией в волосах. Но письмо принесли обратно новые жильцы. Те и рассказали Филиппу, то бывшая хозяйка квартиры переехала в Грецию.

Филипп был зол на неё. За всё время, что он пребывает в тюрьме, она так и не пришла к нему и даже не позвонила, будто её сына вовсе не существовало. Да, он подвёл свою мать. Он так увлёкся Эльжбетой, что ни разу ей не позвонил с тех пор, как съехал от неё. Ни он, ни она не предприняли шаги навстречу друг к другу. Да, он не идеален. Но она же мать! А он её сын! Могла бы она побороть свою гордость и сделать первый шаг?!

Филипп затягивал петлю, и шаловливая мысль быстро проскользнула в его сознании: «А может Ариестидес победил, спустя столько лет? Потому мать меня и не вспоминает? Если так, значит я всё-таки проиграл».

Об отце, Анне и детях он не думал никогда. И даже такой момент как самоубийство его не заставил хоть на секунду задуматься о них. Он их вычеркнул из жизни с тех пор, как переехал к матери.

Но всё же был один человек, который проник в его мысли и назойливо их не покидал – Мия. Он мысленно попросил у неё прощения и поблагодарил за то, что помогала ему в исполнении его долга. Однако она всплывала перед его лицом и говорила, что уходит от него.