Персефона

Очень скоро отец познакомился с милой медсестрой Анной, которая была младше него на двадцать лет, но уже имела двоих мальчишек – близнецов. Она была полной противоположностью матери и внешне, и «внутренне»: светловолосая, миниатюрная, стеснительная и такая очаровательно домашняя – оплот добродетели, как мечтал отец, от неё так и веяло настоящим материнским теплом.

Папа никак не мог предположить, как такую прелестную девушку мог бросить муж на произвол судьбы, да ещё с такими хорошими детками. На что она смущённо пожимала плечами и тихо отвечала: «Предпочёл другую», будто говорила о потерянной копеечной монетке, которую всё-таки немножко жалко. Поразительно! Ни капли яда, ни намёка на злобу и желание мстить за задетое самолюбие в этой фразе не было.

Мифы сменились на пустые, но милые разговоры о мечтах, но я нисколько не сожалел об этом. Я действительно полюбил мачеху всем своим сердцем.

Позже, у отца с Анной родилась моя сестричка, а потом ещё одна. Счастью отца не было предела – он так мечтал о большой семье. Идиллия длилась недолго: Анна занималась нашим воспитанием, совмещая работу, а отец…он, конечно, тоже зарабатывал, но больше никакого вклада в семью не вносил, считая, что семейные обязанности – чисто женская работа. Анна ни на что никогда не жаловалась, но я замечал, как она, уставая от бесконечных дел, плакала в ванной комнате, да и весь внешний вид говорил об этом: она перестала уделять себе время, чтобы сделать причёску, макияж, красиво одеться и облиться парфюмом. Цокот каблуков уже давно сменился на шум от шороха тапочек.

Я помогал ей как мог, так как был самым старшим ребёнком, но она часто забирала мою работу, чтобы я мог уделить себе время на встречу с мамой, занятиям, моему хобби – рисованию, художественной школе, да просто побыть одному – она любила меня как родного и всячески проявляла обо мне заботу.

И вот, второй человек, который меня разочаровал, стал мой отец. Пока Анна загибалась дома и теряла себя, мой отец стал позже приходить домой, якобы на работе завал, срочное совещание и т. д. В конце концов, не выдержав плохо скрываемой лжи, я взял его телефон и обнаружил переписку с какой-то вульгарной женщиной. Мне тогда было уже пятнадцать лет. Шок, который я испытал, был сильнее, чем тот, когда меня «бросила» мать. Я позвал отца поговорить тет-а-тет. Он, ничего не подозревая, думал, что сын просит наставления у отца, а я..а я прямо и спросил, есть ли у него кто-то помимо Анны. Он и признался, что Анна, перестав быть «настоящей женщиной», больше не интересовала его. На мои упрёки, а как же его мечты о семье и вечное осуждение моей матери, он и признался, что, видимо, он с самого начала лукавил себе: он хотел женщину благодетельную, как Анна, и эффектную, как моя мать, но такую найти просто невозможно.

Вот оно – воплощение правильности! В итоге моя «неправильная» мать была намного лучше отца, с моральной точки зрения, не скрывая своих недостатков. Я пообещал отцу, что Анна об этом не узнает от меня, если он сейчас же прервёт все связи с другой женщиной. Отец не смог этого пообещать. Тогда я сбежал. Близких друзей у меня не было, к матери бежать – абсурд, потому скамейка в парке служила мне отелем под открытым небом. Конец марта. А я лежу и дрожу на холодной скамейке. Что я хотел тогда доказать? Кому?

Этой же ночью меня нашла Анна. Не отец, а Анна. На вопросы, почему я так сделал, я сначала не мог ответить, а потом, поразмыслив, держа обиду на отца, что он не отправился меня искать, «Ну и чёрт с ним!», я рассказал мачехе об интрижке отца. И тут…Анна стала третьим человеком, который меня разочаровал – она призналась, что давно догадывалась об этом, но никак не решалась спросить.

Моё возмущение переходило все границы дозволенного: матерясь, я кричал, почему она не говорит об этом, почему не пригрозит отцу разводом, неужели ей это нравится. Она же ответила, что тему эту поднимать не будет, ибо сделает ситуацию в семье только хуже. Она уже один раз осталась на пороге с двумя детьми, возмутившись тому, что мужчина не желает быть верным ей одному, а сейчас у неё пятеро детей. На слове «пятеро» она сделала акцент, посмотрев на меня, но в то время она уже перестала для меня что-то стоить. Какой же жалкой в тот момент она мне показалась!

Мне стала противна эта семья: что отец, что жалкая Анна, что её ненужные никому дети. Семья, основанная не на любви, а на страхе и лицемерии. Сбежать – вот чего я хотел. Но куда? К матери. Она единственная, кто не погрязла в своей собственной лжи. Но повод нашёлся лишь спустя год – меня пригласили в качестве студента в художественную академию за то, что я выиграл городской конкурс.

Как ни странно, но эти разочарования вдохновили меня на мою работу, занявшую призовое место: рука с неба, дающая «подарок» мужчине, за спиной у которого куча разорванных таких же «подарков». Эту картину я назвал «Неблагодарность». Сейчас я понимаю, что этот рисунок наивен, но тот порыв юношеского максимализма пришёлся по вкусу жюри. Очевидно же кого я изобразил.

Новость о поступлении я огласил моментально. Отец был яро против, надеясь, что, послушав его, я пойду по «правильной», по его мнению, стезе в лице доктора, адвоката или экономиста. Тогда я напомнил ему о его «правильных» представлениях и предложил ими подтереться, на что получил первую в своей жизни оплеуху.

О да! Я был чертовски прав! После пощёчины я лишь рассмеялся, ведь уже все в семье тогда знали, что у него есть интрижка уже с другой, не менее вульгарной женщиной. Анна даже не вступилась за меня, только стояла, держа детей, и молча глотала слёзы.

Мой ответ отцу не дал себя долго ждать – я ударил его. Просто ударил кулаком в лицо. В этот удар я вложил всю силу за всё: за отдаления меня от матери, за искажённое представление о семье, за разрушенные судьбы моих сестёр и сводных братьев, за уничтожение Анны, за эту, чёрт возьми, пощёчину.

Он упал и лежал, вылупив на меня свои глаза. Он мог блокировать мой удар, не такой я мастер в драках, но он не думал, что его сын осмелиться на это. И эта мерзость мой отец? Я спокойно сказал ему, что если он продолжит поднимать на меня руку, то он не выйдет отсюда живым. Я поступаю в художественную академию и переезжаю к матери. Она единственная, кто поддерживал мою идею, и уже давно приготовила комнату к моему приезду.

Поступив, я нашёл там свою страсть и безумие, а чуть позже, моё главное – четвёртое разочарование. Но обо всём по порядку.

Я корил отца, но со временем, опять. Чёрт возьми, время творит с людьми нечто непредсказумое. Так вот, со временем я понял, что мы с отцом очень даже схожи не только внешне – мы оба навязчиво искали свои идеалы. Это меня и погубило…

– Прошу прощения, но наше время скоро закончится. – робко произнесла девушка и нажала кнопку на диктофоне. – Я вынуждена идти.

– А, прелестно. – безрадостно ответил Филипп.

– Я приду к вам через неделю, а пока что обработаю и опубликую эту часть.

– Хорошо. Идите.

–Я честно приду.

– Я не сомневаюсь. Мы оба преследуем цели: вы- получить прекрасный материал и поднять себе рейтинги эксклюзивным интервью, а я..а я хочу, чтобы вы написали эту историю ради моей Персефоны. Я хочу, чтобы о ней заговорили все.

– О, не сомневайтесь, – с опаской усмехнулась девушка.

– Я уже сказал вам, что сомнений у меня нет, – всё так же безэмоционально продолжал Филипп.

– Время! – рявкнули у пролёта.

– Прошу прощения. До свидания, – девушка приподнялась со стула.

– Идите.

Глава 6

Спустя неделю девушка вновь пришла и, поздоровавшись, включила диктофон и положила его на стол:

– Можно вопрос? Правда, он не совсем касается нашей темы.

– Задавайте.

–Почему вы выбрали меня на запись вашего… признания?

Филипп откинулся на спинку кресла, оценивающе посмотрел снизу вверх на журналистку и ответил:

– Вы невзрачная, непримечательная женщина, которая не уделяет себе должного времени для ухода за собой. В день нашей встречи на вас был линялый свитер, джинсы и кеды. Волосы собраны в хвост, отсутствие макияжа и маникюра, сутулость и зажатая поза – всё это говорило о том, что вы неухоженная женщина, у которой явно есть проблема с личной жизнью и собственной самооценкой.

– Вы понимаете, что это звучит как оскорбление?

– Знаю, но вы слишком мягкотелая, чтобы как-то ответить мне, чтобы я заткнулся. В вас нет стержня. Таким людям, как вы, не светит никакое продвижение по карьерной лестнице.

Девушка часто заморгала:

–Тогда ещё больше удивляюсь, почему вы меня выбрали.

– Потому что вы хорошо делаете свою работу. Вы можете уйти сейчас, обидевшись на мои слова, но мы оба знаем, что это правда. К тому же я даю вам шанс, с помощью этого интервью, показать себя как профессионал в своём деле.

–То есть вы выбрали меня из жалости?

–Нет. Это не акт милосердия. Вы мне выгодны. Я заметил, что рядом с вами стояла ваша коллега.

– Да.

– Весьма эффектная особа. У неё явно есть нюх на эксклюзив. До сих пор ощущаю её ментальные коготки на своём теле. Так и сыпала вопросами, от которых нельзя лаконично отмахнуться.

–Так почему же не выбрали её? – язвительно спросила журналист.

–Потому что она пустышка, которая служила для привлечения моего внимания. Она задавала вопросы, которые писали, видимо, вы. И вы записывали все мои ответы, ибо я не нахожу другого предположения, почему вы были вдвоём, и почему вас вообще держат в роли журналиста. Видимо, вы хороша в своей работе, но не умеете себя преподнести, потому вам понадобилась помощь в женщине, которая умеет хватать и рвать нужный ей кусок мяса.

Я хочу, чтобы написали прекрасный материал обо мне, моей истории и о ней, ничего не исказив. Я читал некоторые работы вашей газеты ранее. Определённо, колонка с интервью была вашей.

– Да, – прошептала журналист, удивлённая такому ответу.

–Тогда продолжим. Кстати, как та часть интервью, что давал вам неделю назад?

– Это..это просто замечательно. Газеты все раскуплены. По новостям говорят только о вас.

– Мне не нужно, чтобы говорили обо мне! Мне нужна только она! Говорите о ней! – процедил сквозь зубы Филипп.

– Подождите, вы связующее звено с ней. Всему своё время. К тому же если вы будете буянить, наше интервью прекратится прямо сейчас. – девушка покосилась на надзирателя.

– Вы правы, – засопел Филипп.

– Кхм, мне предложили написать книгу о ней на основе ваших интервью. Ну..когда мы закончим.

– Это уже лучше, – усмехнулся Филипп. – Продолжим.

Когда я переехал к матери, мы не могли найти общую тему, не обрывающуюся напряжёнными паузами. По телефону легче общаться всё-таки, но вживую…Я не могу найти объяснения этому ступору. Быть может, маме было стыдно за то происшествие в Греции, и то, что она отдала меня отцу. Тем не менее она пыталась наладить общение с помощью совместных ужинов, но это выглядело весьма комично и ещё более напряжённо и неловко: она заказывала еду из ресторанов, ибо она сама не готовила. Казалось бы, проще пойти в ресторан, но нет – там мы не сможем общаться, а разговор за ужином дома сходился на том, что мы хвалили какой-то ингредиент. Однажды она пошла в ва-банк: «Помнишь ту находку в Греции?»

Я тогда аж подавился куском стейка:

– Такое не забудешь, – я кашлял и пытался улыбнуться. Мама осталась довольна моей зажатой улыбкой.

– А ты знаешь, что это за женщина была?

– Нет. Откуда мне знать?

– Ну помнишь ту семью из Польши, которая попросила сделать тест ДНК, чтобы узнать, не их ли эта дочь?

– А, вспомнил. Актриса какая-то. Как давно это было.

– Да, спустя пару лет они накопили деньги на перелёты, многочисленные тесты, документы, перевозку. Так вот, тест показал, что эта их дочь.

– Вот это уже интересно.

– Они мне ещё звонили, просили тебя поблагодарить, что ты нашёл её.

– Это Посейдон её нашёл. А когда они звонили?

–Да три месяца назад.

–И ты молчала об этом?

– Я не знала, как тебе это преподнести.

– Странно, я не помню, чтобы о ней что-то писали.

– Да она не так уж и известна.

– А как её вообще звали.

– Да как-то …Эльжбета..фамилию не помню.

– Миаковска? – я выронил нож.

– О, да, так.

– Это была Эльжбета Миаковска?!

– Тест показал родственную связь с её предполагаемой сестрой и матерью.

– А номер у тебя остался этой семьи?

– Да, они говорили, что ты можешь их навестить в любое время.

– Прекрасно! Сейчас же им и позвоню.

– Номер в телефонной книжке. Только сначала советую доесть ужин.

– Это та самая актриса? – спросила журналист.

– Да. С приездом в её семью всё и началось.

– Откуда вы вообще её знали?

– Я когда-то увидел мельком материал о жертвах собственных надежд, о том, что давным-давно малоизвестная актриса покончила с собой. Фотографий не было. Я тогда даже и предположить не мог, что это была та самая актриса этой польской семейки. Они мне показались тогда весьма странными. Я не знал, как она выглядит. Интернет мне ничем не помог. Меня поразил её изощрённый способ самоубийства: она вырыла яму, выпила яд, легла и сама начала себя закапывать. Представляете? Насколько у неё отсутствовало желание жить, чтобы хоронить себя заживо! Новость маячила только два-три раза, не более, но это так меня поразило, что я запомнил её имя. Эльжбета Миаковска. А тут, оказывается, я же её и раскопал! Не чудо ли это?

– Да. Бывают совпадения. А как вообще эта семья вас нашла?

– Они нашли нас спустя три года после того случая с моей находкой. Ариестидес обратился в местные службы. Искали предполагаемых родственников. Как они наткнулись на эту семью, я не знаю. Скорее всего их никто не искал, они сами явились. Им дали телефон Ариестидеса, тот дал телефон моей матери. Они позвонили ей, мать рассказала, как всё было. Денег у них не было, а процедура опознания и перевозок требует помимо этого, ещё и много времени.

После того как мама поделилась этой новостью, желая наладить со мной контакт, я созвонился с этой семьёй. Меня не смущал языковой барьер. Мы договорились о встрече на лето. За это время я учил польский. Я стал одержим идеей как можно больше узнать об этом человеке. Я хотел знать причину её самоубийства. Как минимум. Я хотел видеть лицо этой актрисы, которая так решительно покончила с собой. Она была моей Персефоной. Действительно повенчанная смертью!

Тогда я подрабатывал тем, что рисовал афиши для театральных представлений. Все заработанные деньги я откладывал на поездку. Мама предлагала мне бросить работу, так как она мешала моей учёбе, не давая мне нормально выспаться. Она говорила, что даст мне необходимые деньги, лишь бы я только себя не губил, но она не понимала, что причина моих бессонниц была не работа и изучение языка, а одержимость Персефоной по имени Эльжбета Миаковска. Я рисовал её. Силуэт женщины с заштрихованным лицом. Это была моя первая любовь, хотя я даже не знал, как она выглядит.

Наступило долгожданное лето. Наскоро попрощавшись с матерью, я уехал в Польшу. Всю дорогу я не мог заснуть.

На вокзале, с табличкой «Филипп» стояли две женщины. Я неуверенно подошёл к ним и был немного сконфужен широким объятиям молодой женщины. Как оказалось, это была сестра Эльжбеты. Женщина постарше – её мать. Погрузив мои вещи в старую грязную машину сестры, мы поехали к их дому. По дороге я узнал, что отец моей Персефоны умер спустя некоторое время после пропажи дочери. Больше близких родственников у Эльжбеты не было.

Я ожидал увидеть скромное, уютное, чистое жилище в городе, но меня постиг шок, увидев то место, куда меня привезли – это была лачуга с облезшей краской. Уже стоило насторожиться, когда они повезли меня за город. Несмотря на убогость их дома, они приняли меня тепло, будто дальнего родственника. Я же испытывал отвращения даже прикасаться к стенке дома, и уже сожалел о своей авантюре, но старался не подавать вида.

Женщины, увидев моё брезгливое выражение лица, предложили снять номер в гостинице, которая располагалась недалеко от их дома, ссылаясь на то, что в комнате, предназначенной для меня, проводится ремонт. Я непременно согласился. Однако удивительно, гостиница за городом.

В Польше я пробыл пять дней, но этого хватило, чтобы эта семья могла дать мне то, чего я хотел, даже большее:

По вечерам мать Эльжбеты усаживала меня на диван и выдавала по фотографии её дочери, рассказывая во всех подробностях истории, связанные с ней, а фотоснимки будто бы служили подсказками для того, чтобы определить, какую историю рассказать на этот раз.

То робкая девушка, то улыбчивый ребёнок улыбались мне на всех фотографиях, будто бы говоря о том, что я что-то перепутал – это никакая не актриса, которая покончила с собой таким изощрённым способом. Девушка как девушка. Брюнетка со слегка острыми, не свойственные её возрасту, чертами лицами, делающие её старше. Обычная симпатичная девушка. Тут счастье и надежда на будущее искрились с каждого снимка, а факты и печальное лицо матери говорили об обратном. Что же произошло?

Это меня и волновало, но женщина будто специально уходила от ответа, рассказывая неуместные истории из детства Эльжбеты. Не выдержав, я спросил напрямую о случившемся.

Женщина так и не ответила – она просто тактично позвала дочь, которая все эти дни будто бы жила на кухне, выполняя однообразную работу. Сестра Эльжбеты быстро что-то шепнула на ухо женщине, и та, кивнув, ушла на кухню, заняв место своей дочери.

Сама же сестра присела рядом со мной и тихим, сожалеющим голосом пояснила, что история с Эльжбетой для матери до сих пор очень болезненна. Они думали, что с приездом меня сердце матери успокоится, но нет-боль утраты родной дочери всё ещё сильна, потому все вопросы, касающиеся причины самоубийства лучше задавать сестре.

Извинившись, я попросил сестру актрисы рассказать мне то, за чем я сюда приехал – вот тут я и узнал то, что заставило меня полюбить мою Персефону.

– Прошу прощения, но почему всё же «Персефона»? Я забыла задать этот вопрос ещё на прошлой неделе.

– Ну как же! Знаете миф о жене Аида?

– Нет. Но вы говорили о венчании со смертью, так что смутно догадываюсь, с чем это имя связано. – покраснела журналист.

– Как? – Филипп удивился. – журналист. И не знает. Вы обязаны были это изучать!

– Да, но … – запиналась журналист.

– Не оправдывайтесь, – перебил её Филипп. – Терпеть этого не могу. Ладно, придётся объяснить. – тяжело вздохнул. –Вы меня удивили.

Персефона – дочь бога Зевса и богини плодородия Деметры. Как-то она гуляла с нимфами, и Аид, увидев её, похитил там же и унёс в своё царство мёртвых. Деметра искала свою дочь, но попытки были тщетны. Она не могла найти себе утешения, потому, из-за её печали, природа начала умирать. Зевс тогда предпринял попытку договориться со своим братом Аидом. Условились они на том, что Персефона вернётся к матери, однако Аид так просто не хотел отдавать свою невесту: в дорогу Персефоне он дал гранатовые зёрна. По пути девушка проголодалась и съела их, тем самым она обрекла себя на то, что теперь стала женой Аида, которая поневоле вернётся к нему. Так, полгода она живёт у матери. Деметра счастлива – наступает весна и лето. Когда же Персефона возвращается к Аиду, наступает осень и зима, потому что всё умирает от печали матери.

– Какой ужасный миф.

– Он прекрасен! Она повенчанная со смертью! Она сама себя обрекла на погибель!

– Так чем же Эльжбета заслужила такое имя?

– О, сейчас самое интересное. Вы меня перебили!

– Прошу прощения.

– Всю жизнь Эльжбета мечтала стать актрисой. В семнадцать лет девушка решилась признаться родителям, что она собирается пойти на пробы в кино. Эта новость конечно же не была воспринята хорошо. Эльжбету всячески отговаривали, ссылаясь на то, что в мире кино правит разврат.

Девушка обещала, что ничто её не запятнает, и, если поступит предложение, оскорбляющее её честь, она сразу же бросит своё занятие. Поскольку девушка была действительно добродетельна, родители, хоть и с тяжёлым сердцем, но дали согласие.

Пробы увенчались небольшим успехом – её взяли на роль, которая требовала выучить наизусть шесть фраз, однако и этого хватило, чтобы осчастливить наивное юное сердце.

Вскоре, она познакомилась с перспективным режиссёром, с которым завязался роман. Он пророчил ей блестящую карьеру, однако снимал только в эпизодических ролях. На вопрос девушки, почему он так делает, режиссёр отвечал, что для того, чтобы заполучить роль, ей стоит поработать, ибо у неё нет ещё определённых навыков. Всякий раз, когда режиссёр предлагал ей нечто большее, чем свидания и поцелуи, она отказывалась, ибо это полностью противоречило её натуре.

Один раз, в Греции, на очередных съёмках, отказ из её уст прозвучал слишком резко. На следующий день она решила попросить прощения у любимого и дать ему то, о чём он так часто просил, но застала его с актрисой, с которой девушка дважды сотрудничала в кино. Закатив сцену ревности, режиссёр ей просто объяснил, что, если бы она действительно хотела стать актрисой, давно бы согласилась на близость с ним, а теперь пути ей все закрыты – она никудышная актриса, сопливая девчонка, отвратительная любовница, и он сделает всё, чтобы ни одно предложение не поступило бы к ней.

За один день, за одно мгновение, были потеряны шансы на свою мечту, и растоптана её первая нежная любовь.

Она описала это всё в своём дневнике. Видимо, она над ним плакала, ибо чернила в некоторых местах размазались. Там она и описала, что, посмотрев на последний закат, она совершит самоубийство, проглотив ампулу с ядом и закопав себя, пока яд не подействует, тем самым она покажет, что сама «закопала» свою мечту наивностью и упрямством. Место всего действия она не указала. Как она добыла яд, она не написала. Лопату она выкинула в море или её украли, ибо ничего рядом со скелетом больше не было. Действительно. Столько времени прошло. Вещи она сложила и отправила домой, а сама отдалилась от съёмочной труппы и совершила то, что описала. На ней было платье с длинным подолом, на который сыпала весь песок, а потом, когда часть работы была проделана, она натянула подол на себя и погребла себя под песком. Эльжбета зарылась полностью, потому никто и не думал раскапывать свежий холмик. Съёмочная группа не волновалась об её исчезновении, ибо роль была отыграна, а режиссёр счёл пропажу на вздорный характер и личную обиду. Уехала видимо.

Дневник прибыл домой, и, когда семья прочитала последние страницы дневника, было уже совсем поздно.

Глава 7

– Боже, – тихо произнесла журналист.

– Вот и я так же был поражён, услышав эту историю из уст сестры Эльжбеты. Я захотел непременно увидеть этот дневник, пощупать, почитать, выучить каждое слово во что бы то ни стало! Это же сокровищница её переживаний! Там описано всё, что таилось в её душе. Рассказ её сестры, по сравнению с дневником, историей от первого лица, будет просто ничто!

Дневник дали на время с условием, что я его верну перед тем, как уеду из Польши. Это всё, что осталось от Эльжбеты. Фотографии отказались давать даже на время. Но я хотел большего! Пришлось оставшиеся дни наслаждаться не чтением дневника, а бездумным переписыванием и злиться на эту семью за то, что какие-то сантименты не дают им спокойно отдать этот дневник мне. Он им бесполезен. Это просто кладбище воспоминаний. Не станет этих женщин-не останется памяти об Эльжбете, а я хотел и мог её увековечить! Этот дневник был мне намного нужнее. Языковой барьер всё-таки давал о себе знать: с ошибками и ругательствами про себя я переписал всё, забыв о еде и сне.

Когда я приехал домой, мать была разочарована моим внешним видом. Синяки под глазами, худоба, красные глаза и общий усталый вид разбили мамину надежду на то, что поездка успокоит мою одержимость, но нет – стало только хуже.

Далее шла интенсивная работа над переводом. Опять я забыл о полноценном сне: ночью во мне просыпались силы, о которых я и не подозревал днём. Я обзавёлся словарями, хотел перевести всё точь-в-точь, не исказив ни единого слова. Это невозможно, да, но я пытался.

Вскоре нехватка сна давала о себе знать – я стал путать реальность и сон, мог провалиться в сон на середине разговора, будто потерял сознание (может так оно и было), а внешний вид говорил о том, будто я серьезно болен.

Мать умоляла взять перерыв в учёбе, работе и бросить перевод, чтобы я смог отдохнуть. Но я не слушал. В итоге, однажды я пришёл домой и обнаружил, что все мои словари, листы с переводом и сам дневник Эльжбеты пропали! Я кричал, истошно кричал, рыдал, лихорадочно искал по квартире, разворачивая всё на своём пути, хоть малейшую зацепку. Ничего. В голове промелькнуло «Мать».

Когда она пришла домой, то обнаружила полностью разрушенную мебель и плачущего навзрыд меня на полу. «Где?!» – вот что она услышала сначала от меня: ни приветствие, ни объяснение происходящему, только отчаянное истеричное «Где?!». Далее на неё посыпался град реплик, обвиняющих её в бездушии и жестокости, о пустоте и утрате. Я говорил, показывая на мои деяния в квартире, что своим поступком она устроила в моей душе точно такой же хаос. Что делала она? Молчала и ждала, пока я успокоюсь. А потом она и сказала, что пока я не приведу себя в порядок, то мои вещи не отдаст. Я опешил от её спокойно, но в то же время твёрдого голоса. Я никогда не слышал такого от неё. Он подействовал на меня отрезвляюще, будто облили холодной водой. А далее я потерял землю из-под ног, и всё поплыло в моих глазах – я потерял сознание.