Предназначение

– Волегов, ты как с нагана стреляешь? – Откинулся от угла дома.

– Да нормально. А что?

– Сейчас мы с тобой вдвоём кончим диверсантов. Ты берёшь на себя левого, я правого.

Волегов осторожно выглянул из-за угла и в узкую щель между стеной и водосточной трубой поглядел в ту сторону.

– Готов, товарищ майор, – хрипло прошептал он.

– Вы здесь, прикрываете нас если что, – ткнул пальцем в водителей с карабинами в руках и мотнул головой Волегову, – пошли.

Мы спокойным шагом вышли на середину улицы и с уверенным видом направились к диверсантам, которые услышали и увидели нас, только когда мы приблизились к ним на тридцать метров. Насторожились, направив в нашу сторону оружие. ППШ у меня вольно висел на плече, стволом вниз. Волегов держал руки свободными, только клапан кобуры был расстёгнут.

Я шёл и улыбался деревянной улыбкой и вдобавок приветственно замахал рукой: – Камераден, вы с какого подразделения? – Закричал на немецком языке, сблизившись ещё на пять метров и надеясь без акцента. Благо учил в школе немецкий язык, да и в Германии служил в семидесятых годах пять лет. Диверсанты слегка расслабились и приопустили стволы автоматов. Что-то ответили, но это было уже не важно. Я резко вскинул автомат и одной очередью срезал своего. Слева и чуть сзади меня захлопал наган – раз, два, три… И всё мимо. Немец мгновенно прыгнул в сторону, сдёргивая автомат с плеча. Четыре, пять… Шестой и седьмой тоже мимо, потому что немца просто швырнуло на булыжную мостовую от моей очереди, а Волегов продолжал нервно нажимать на спусковой крючок, в холостую и сухо щёлкая курком.

– Всё, хорош, Волегов…, – пришлось положить руку на пустой наган и прикрикнуть на лейтенанта, который никак не мог остановиться, повысил голос и резко, как бичом стеганул, приказал, – лейтенант, быстро всех сюда.

Приказ подействовал и, моментально придя в себя, Волегов молча развернулся и побежал к углу, из-за которого выглядывали бойцы. Я в это время быстро проверил диверсантов, но можно было не проверять. Наглухо. Не было живых и среди артиллеристов. Заглянул в кузов и порадовался, там громоздились в несколько рядов лотки со снарядами, вещмешки убитых и ещё какое-то имущество.

В это время, глухо топоча сапогами по булыжной мостовой, прибежали мои водители и босые красноармейцы. Следом за ними, тихо подвывая двигателем, подъехала полуторка, а из-за неё вынырнул Кузнецов с остальными.

– Быстро снаряды перегрузить к нам и пушку прицепить. Три минуты. А вы что стоите, – прикрикнул на босых, – снимайте сапоги. В кузове вещмешки убитых. Шарьтесь там, вдруг обмундирование найдёте. Тоже три минуты.

Вокруг машин закрутилась спешная кутерьма, а ко мне подошли лейтенанты. Если Кузнецов смотрел на всё с любопытством, то Волегов находился в подавленном состоянии. Его мучил стыд от позорного промаха и сомнение: – Товарищ майор, может быть это наши!? А мы их!?

– А их кто и за что? – Раздражённо бросил лейтенанту, наблюдая и подгоняя подчинённых с перегрузкой, – ты что не видишь что ли!? Иди, расстегни вон у своего воротничок. Да смелее, смелее… Не укусит тебя… Ну…!? Убедился? Кузнецов, можешь у того расстегнуть… Я уж когда вышли из-за угла, обратил внимание, что они чересчур толстоваты и мешковато выглядят. На немецкую форму одета красноармейская… Вот и всё. Да…, Волегов, не забудь свой наган зарядить.

В три минуты, конечно, не уложились. Но через десять минут снова двинулись в прежнем порядке. Только теперь лейтенанты были вооружены ППШ и в вещмешках у диверсантов нашлось приличное количество патронов. И прибившиеся красноармейцы одеты и обуты. Только вот форма на них сидела несуразно из-за большего размера. Ничего. Главное и они вооружились карабинами погибших и чувствовалось, что оружие теперь ни за что не отдадут.

За последующие тридцать минут мы сумели пройти городом около километра, ожидая вот-вот выйти на окраину. Справа, слева, сзади слышалась постоянная стрельба, но не такая интенсивная как в бою. Так…, вспыхивала и через короткий промежуток затихала. Потом вновь, но уже в другом месте – ближе или дальше. Такое впечатление, что идёт отлов одиночек или расправы с мелкими группами растерянных русских. Пару раз нам самим приходилось срочно уходить на другие улицы, чтобы разминуться с группами немцев, затаиться и пропустить их мимо себя. Но вот с третьей, уже когда прилично рассвело… Можно было тоже уйти в сторону, благо как раз подвернулся густо заросший деревьями и высокими кустами переулок. Но…, пришлось атаковать.

Осторожно выглянув в очередной раз из-за деревянного забора, на перекрёстке нешироких улиц, увидел идущую навстречу нам короткую цепь немецких солдат. Шли они вальяжно, поглядывая по сторонам, чувствуя себя в безопасности и силой. Впереди себя они гнали связанного пленного, с гоготом пиная того под зад ради развлечения. Приглядевшись, мне показалось что-то знакомое в его фигуре, а когда через некоторое время немецкая цепь и пленник приблизились, чуть не присвистнул в изумлении, признав в нём капитана Свиридова.

А в этот момент создалась удобная ситуация. Непонятно по какой причине тыловое прикрытие с лейтенантом Кузнецовым вылезло вперёд машины и оказалось рядом с нами. Нас было за углом, не считая Селиванова в кабине, девять человек. А немцев явно больше десятка, но немного расслабленные, отвлечённые развлекухой с пленным. И наша внезапная атака увеличивала шансы на победу.

– Сейчас атакуем. Выскакиваем из-за угла и огонь по немцам. Только пленного не зацепите. Приготовились, – все кругом защёлкали затворами и напряжённо застыли в неподвижности, ожидая команду. А немцы неторопливо двигаются в нашу сторону. Тридцать метров до угла, двадцать…, ещё пять…

– Вперёд! – То ли выдохнул, то ли яростно выкрикнул короткую команду и в два длинных прыжка выскочил на улицу, одновременно открывая огонь длинной очередью по левому флангу цепи. За мной выскочили лейтенанты, усилив трескотню автоматными очередями, несколько раз сильно бухнули одиночные выстрелы… И всё. Все немцы лежат на тускло поблёскивающей булыжной мостовой. И Свиридов тоже. Но убили не всех. Двое раненых немцев ползли в сторону ближайших густых кустов у зелёного забора и ими тут же занялись красноармейцы. Я же кинулся к Свиридову. Неужели его тоже замочили по запарке!? Не…, живой. Зашевелился, неловко поднялся на колени и исподлобья уставился на меня.

– Ааа…, это ты… Чего смотришь? Давай, развязывай, – и повернулся боком, подставляя руки, связанные за спиной его же широкой портупеей, на которой продолжала нелепо болтаться пустая коричневая кобура.

– Суки…, – зашипел он, растирая запястья, огляделся и крикнул Волегову, – лейтенант, вон у того в кармане штанов пошарь. Он у меня наган и документы забрал. Во…, во… Давая, давай шуруй.

Свиридов поднялся на ноги и, болезненно морщась, пощупал задницу, нервно рассмеявшись: – По-моему, к вечеру она у меня будет одним фиолетовым пятном. Ты то, что тут делаешь? Драпаешь!? – Без всякого перехода наехал на меня НКВДист. Мы стояли одни, Волегов вернул Свиридову наган и отошёл к бойцам, помогая собирать с убитых немцев оружие, боеприпасы и ранцы.

Недовольно глянул на Свиридова, как на дурака, и как бы нехотя процедил сквозь зубы: – Да вот спасаю некоторых капитанов из плена. Ты-то сам что делаешь на восточной окраине города? Почему не на западной? И как так в плен попал?

– Это не твоё дело, что я тут делаю, – злобно вспылил капитан и сам перешёл в наступление, – это я тебе должен задать вопросы – Почему бежишь из города с исправной пушкой и кучей бойцов Красной армии? Почему не развернёшь пушку и не встретишь немцев огнём?

– Тогда тоже буду вынужден резко ответить – Не твоё дело, почему не принимаю бой на городской улице. Тем более, что ты ни хрена не разбираешься в военном деле и в артиллерии, – и с раздражением добавил, – чёрт побери. Освободишь вот такого, уничтожишь больше десятка солдат противника, а тебя ещё и обвиняют в трусости. Может, мне надо было свернуть в переулок и подождать, когда тебя мимо прогонят, пиная под зад?

Свиридов с силой втянул в себя воздух и я подумал, что тот сейчас разразиться бранью и угрозами, но тот почти спокойным тоном остановил пробегавшего мимо Волегова с двумя немецкими ранцами: – Лейтенант, дай мне патронов.

Волегов остановился и с готовностью полез в карман галифе, солидно бугрившейся парой десятков латунных гильз с утопленными вовнутрь пулями.

– Погоди, Волегов, – остановил подчинённого и, повернувшись к капитану, едко заявил, – Свиридов, я не знаю, как ты в плен попал. Может быть, сам ручки вверх поднял!? А!? Что глазёнками засверкал? Что…, неприятно, когда тебя обвиняют прямо в глаза, а не ты сидящего перед тобой безоружного арестанта? Вижу…, неприятно…. Ладно. Дам тебе патроны, если ты пообещаешь, что не будешь потом тыкать в меня наганом, обвинять в трусости и навешивать разные клейма. Да…, и ещё. Тут командую я, а ты выполняешь мои приказы.

Дааа… Это надо было видеть, как у него в бессилье сжимались руки в кулаки и в понимании – если я прикажу, ему не то что патронов не дадут, а как бы ещё и не шлёпнули прямо здесь. Поэтому вынужден был смирить себя.

– Ладно. Я согласен. Но только к этому разговору мы ещё вернёмся, – проговорил он глухим и намекающим тоном, – позже. Когда окажемся в спокойной обстановке.

Я разрешающе кивнул головой и Волегов щедро отсыпал в ладони капитана патроны. За это время трупы убитых немцев были выпотрошены, освобождены от боеприпасов, винтовки и ранцы закинуты в кузов, а один из брестских красноармейцев сунулся ко мне с немецкой гранатой колотушкой: – Товарищ майор, а как с ней обращаться? И лёгкая какая-то…

Подозвал остальных и просто показал, как откручивается колпачок и из длинной рукоятки вываливается на толстой нити фаянсовый шарик: – Дёргаете за него, тёрочный запал внутри загорается, досчитываете до четырёх и кидаете. Запал горит 9 секунд. Больше показывать не буду. Приготовиться к движению в том же порядке.

Все разошлись, готовясь к движению, а я обратился к капитану: – Свиридов, надо из города выходить, а я тут ничего не знаю. Ты всё-таки тут крутишься уже давно и должен знать куда идти.

Свиридов озадаченно покрутил головой по сторонам и после нескольких секунд раздумий, заявил: – На Жабинку надо идти…

– Что такое Жабинка?

– Деревня. Километров 15-20 отсюда. Там запасной командный пункт 28го стрелкового корпуса, туда все и будут выходить.

– Ну…, тогда тебе и флаг в руки. Выводи.

Мы к этому времени были почти на окраине города и могли и без помощи капитана сами выйти. Отъехали от домов через поле на километр и остановились за небольшим холмом, прикрывшись им от дымящегося и горящего в нескольких местах города.

Я вылез из кабины и приглашающе кивнул Свиридову, глядевшему с кузова. Тот слез и вопросительно уставился на меня, машинально расправляя складки гимнастёрки под портупеей.

– Чего смотришь? – Снова кивнул ему, – садись в кабину и веди в свою Жабинку. Я ведь не знаю в какой она стороне…

– Ааа…, хорошо, – и неожиданно заявил, протяжно матюкнувшись, – блядььь…, как фуражки не хватает. Как-будто голый…

Капитан полез в кабину, а я не утерпевшись, уколол его в спину: – Не фуражки тебе не хватает, а синего цвета околыша. Чтоб издалека было всем видно, что идёт НКВД, карающий меч партии.

Свиридов замер в напряжённой позе на подножке, потом медленно повернулся. С сожалением глядя на меня: – Угорцев, вот ты чего нарываешься? Чего ты хочешь доказать? Понятно, что я тоже не подарок и наделал полно ошибок. Тем более, что в долгу у тебя. У меня сегодня утром все мои подчинённые погибли в бою с немцами и я, сам, ты же видел, в плен попал… Спасибо тебе, что освободил меня, а не спрятался. Уж извини, но я сейчас на эмоциях. И тебя прошу – не переходи границы. Ты и так много наговорил лишнего и у меня куча вопросов к тебе есть. Вот не надо, чтобы задавал тебе их, в спокойной обстановке, но в условиях обиды и недоброжелательства к тебе.

Действительно – Чего я дёргаюсь против него? С досадой чмыкнул уголком губ и вынужден признать свою правоту: – Ладно, мы оба на нервах. Я был неправ. Извини.

Свиридов кивнул головой, принимая извинения, и стал устраиваться в кабине, а я полез в кузов. Правда, уже через пятьсот метров, мы вынуждены были шустро спрыгивать на землю и разбегаться в разные стороны от атакующего самолёта. Но…, то ли у немецкого лётчика было в обрез боеприпасов, может быть топлива. И он дал всего одну длинную очередь, пропахавшую землю чуть ли не в притирку с машиной и полетел дальше на запад. А мы быстро погрузились и через пару минут нырнули под спасительные кроны Тельмановского леса. Покрутившись по лесным дорогам, через пару лесных километров, вывернули к населённому пункту Тельма, южной окраиной выходящей к Минскому тракту. Шоссе было забито машинами и военной техникой, военными повозками, разрозненными группами и колоннами военнослужащих, выходивших из накрытого чёрно-серым дымом Бреста. Они двигались в назначенные им по Тревоге запасные районы и районы сбора. Среди них, несмотря на то что с начала боевых действий прошло всего три часа, виднелись и многочисленные гражданские, нагруженные котомками с вещами, сумками, чемоданами, уныло бредущие в восточном направлении. Над всей видимой частью шоссе помимо висевшего густого облака пыли, слышался сильный рёв двигателей, команды и крики. Мы только остановились недалеко от дороги, решая стоит ли туда соваться, как ответ пришёл сам. С нарастающим рёвом, низко над дорогой, промчалась пара немецких истребителей поливая землю из пулемётов и авиационных пушек. Стремительно промчалась, легко взмыла вверх, разворачиваясь на 180 градусов и уже с высоты вновь пошла в атаку на дорогу, откуда в разные стороны в страхе разбегались люди. Машины, яростно гудя, переваливаясь с боку на бок переезжали неглубокие кюветы, иной раз давя не успевшие увернуться человеческие фигурки. На дороге уже горела пара машин и по пустому дорожному полотну, сквозь огонь, дым, брошенные чемоданы, узлы и пыль, безумно мчалась пара коней, запряженных в громоздкую повозку. Крупный телом ездовой, туго натянув вожжи и откинувшись всем телом назад, пытался остановить этот бешенный галоп и, может быть, ему это бы удалось. Но очередь с самолёта перечеркнула коней и с диким ржаньем, они упали на землю. А резко наехав на бьющиеся в агонии конские тела, повозка стремительно взлетела на оглоблях, переворачиваясь вперёд и как катапульта запустила возничего в воздух. Отпустив вожжи, нелепо болтая в воздухе ногами и руками, человек пролетел над дорогой метров пятнадцать и всем телом грянул на разбитый колёсами пыльный и острый щебень. Для него уже всё закончилось – и жизнь и война.

Опасно перегнувшись через борт, я заорал Селиванову: – Заворачивай и гони вон к тому леску, – махнув рукой в сторону темнеющего пятна.

Кругом были ровные поля и только в двух километрах виднелся островок то ли леса, то ли небольшой рощи. И мы погнали и, Слава Богу, что самолётам было за кем погоняться вдоль дороги. Ну, а мы через десять минут дикой и тряской езды по кочкам и ямам, с хрустом ломаемых веток, вломились в хилый лесок и скрылись с глаз от воздушных бандитов. Перевели дух и, виляя между деревьями, тихо двинулись в глубь леса, который, к сожалению, окончился через метров семьсот и перед нами снова открылись обширные поля с несколькими крошечными деревеньками.

– Может тут переждём? А там глядишь и резервы подтянуться и вместе с ними вернёмся в Брест…, – спросил Свиридов, стоявший на подножке и разглядывающий поля, заросшие невысокой рожью и пшеницей, где в нескольких местах пылили одиночные машины и пара коротких колонн.

– Не…, часов через пять тут от немцем не протолкнуться будет, – возразил капитану, выбирая маршрут к ближайшему укрытию, которое было только в полутора километрах в небольшой деревне.

– Опять ты с этими паническими заявлениями, – выругался Свиридов.

– Я ничего не понимаю в твоих НКВДистских делах и не лезу в них. А если ты в военных делах не понимаешь, то тоже не лезь, – отмахнулся от Свиридова и приказал высунувшемуся из окна водителю, – Селиванов, дуй вон к той деревне.

– Понял, – и мы опять помчались вперёд. Как уж там чувствовал себя в кабине капитан – не знаю. Наверно, лучше чем мы в кузове, где нас мотало, подкидывало и как не выкинуло за борт или мы не по откусывали себе языки – даже непонятно. Но мы за десять минут проскочили открытое пространство и скрылись в зелени деревни в двадцать домов. Но тут же были отловлены военным с тремя шпалами в петлицах.

Он выскочил с несколькими бойцами из ближайшего двора, подлетел к кабине и одним рывком открыл дверь со стороны Свиридова.

– Капитан, сворачивай за колодцем вправо и за деревней занимай оборону в сторону Бреста…, – махая рукой в нужном направлении, свирепо отдал приказ.

Свиридов не растерялся от напора подполковника. Степенно вылез из кабины и суровым голосом отрекомендовался: – Товарищ подполковник, капитан госбезопасности Свиридов. По заданию, с орудием, товарищем майором и с расчётом пушки двигаюсь на командный пункт 28го стрелкового корпуса. Вот мои документы, – и сунул старшему командиру чуть ли не под нос бумаги.

Подполковник только сейчас разглядел перед собой НКВДиста и сразу потерял интерес к нему, к орудию, к машине и ехавшим в ней. Развернулся, зло махнул рукой бойцам – За мной и побежал вдоль пыльной, деревенской улицы к другой окраине деревни. А мы двинулись дальше. По полевой грунтовой дороге доехали до следующей, более улучшенной грунтовки, влились в пока ещё редкое движение, неторопливо доехали до высокой железнодорожной насыпи. И здесь еле успели проскочить с километр, где дорога резко уходила в сторону от железной дороги, как прилетело несколько немецких самолётов и начали бомбить еле ползущий длинный, товарный состав, забитый людьми. По всей видимости, это был последний поезд, ушедший с людьми с Брестского вокзала. Так что, мы для самолётов были мелкой мишенью, что и спасло нас от бомбёжки с печальными последствиями. А вот людям на составе не позавидуешь. В сам поезд немцы не попали и бомбы падали то справа, то слева. Чуть дальше, а то и ближе к рельсам, осыпая осколками и острым щебнем забитые людьми вагоны. Напоследок они дважды прошлись пулемётным огнём по товарняку и улетели.

Как я понял, перед нами была та самая Жабинка, где на пыльных улицах клубилось много военной техники, машин и военного люда. На одном из перекрёстков стояла эмка и около неё несколько командиров. Увидев нашу машину с прицепленной пушкой, от неё отделился один из стоявших и повелительно махнул рукой, останавливая нас.

– Кто старший? – Спросил подошедший майор.

– Мы тут старшие, – нейтрально отрекомендовался Свиридов, – капитан госбезопастности Свиридов и майор Угорцев с расчётом, – махнул рукой на кузов.

– Вас к себе вызывает полковник Матвеев, командир 333 стрелкового полка, – повёл рукой майор на группу командиров у эмки.

Полковник Матвеев с картой в руках ставил задачу подполковнику с артиллерийскими эмблемами на чёрных петлицах. Замолчал, слушая наши представления и как тут оказались.

– Понятно, понятно…, – пробормотал он, возвращая нам документы, – вас, товарищ капитан госбезопасности, я не держу. А вот вы, товарищ майор… Как ваша фамилия ещё раз… Ага… Угорцев. Вы товарищ майор с орудием и расчётом придаётесь подполковнику Савельеву. Он отвечает за создание района противотанковой обороны Минского шоссе. Понятно?

– Так точно! – Только и осталось ответить. Рано или поздно это должно было случиться и мне нужно было, так сказать, легализоваться для дальнейшего – если в первом же бою не погибну. А то можно было напороться на неприятности и быть обвинённым в трусости, если и дальше буду двигаться самостоятельно.

Стоявший рядом невысокий подполковник, который и оказался Савельевым, скупо махнул на небольшую колонну, вытянувшееся вдоль улицы: – Товарищ майор, вон туда езжайте и становитесь в колонну. Через десять минут трогаем…

Мы отошли к машине и я протянул на прощание Свиридову руку: – Ну что, капитан!? Вот наши дорожки и разминулись. Мне туда, а тебе наверняка в другую сторону.... Для тебя, как по закону подлости.

Свиридов недовольно поморщился: – Да уж…, закон подлости никто ещё не отменял. Мне тут топать до командного пункта ещё километров десять… Слушай, Угорцев, давай так сделаем – я с тобой доезжаю до твоих позиций. Наверняка тут недалеко. Ты разгружаешься и я на твоей машине еду на КП, а там её отпускаю к тебе.

– Не…, Свиридов, не…, – засмеялся в отказе, – не потянет. Может ты и отпустишь, а его какой-нибудь другой, чересчур решительный командир остановит и захомутает. Это в лучшем случаи… А то ещё и в дезертиры запишут. Нет уж, – продолжил уже серьёзно, – ты уж как-нибудь сам. НКВД ведь, уж кто-нибудь точно довезёт. Прощай капитан.

– Эххх, – с сожалением протянул капитан, – вроде бы отношения стали налаживаться, а ты мне взял и отказал. Ладно, прощай и удачи тебе, – и крепко пожал мне руку.

Мы действительно начали движение через десять минут, долго пробирались по длинной, забитой войсками улице и наконец-то выехали из Жабинки в южном направлении. Спустя три километра уткнулись в Минское шоссе, напрочь заполненное беженцами, техникой и колоннами подразделений, двигающихся, как в восточном, так и в западном направлении. Первые, скорее всего подразделения 28го стрелкового корпуса, сворачивали влево на нашу дорогу и ехали, шли к Жабинке, другие катили прямо и дальше. Тут же у дороги стояла батарея сорокопяток на конной тяге и несколько орудий, явно точно также задержанных и приданных Савельеву.

– Майор, – начал ставить мне задачу подполковник, когда я пришёл в голову колонны, – бери под свою команду ещё и 76 мм пушку, вон она стоит и становись… Смотри сюда.

Савельев несколькими движениями развернул карту, с ориентировал её по местности и показал рукой на дома, смутно проглядывающие сквозь плотную пыль за Минским шоссе: – Это деревня Федьковичи. Сейчас мы пересекаем шоссе и уходим в деревню. Там разделяемся. Вот здесь вот, – подполковник ткнул карандашом в крохотное зелёное пятнышко на карте, – лесок и ты на его западной стороне занимаешь оборону своим орудием и приданным. Я проезжаю сюда, – карандаш пошёл дальше по карте, – и занимаю оборону, так чтобы, когда ты откроешь огонь, танки начнут жать на тебя, подставляя мне свои борта, а я батареей сорокопяток начну их жечь.

– А если они на эту сторону дороги уйдут? Тогда ведь мы их не достанем. – Выразил своё сомнение и кивнул головой в сторону близкого леса.

Савельев повернул голову вправо и ткнул рукой в сторону Жабинки: – Там уже батарея М-30 окапывается на прямой наводке. Целых 6 орудий. Мало немцам не покажется.

– Аааа…, тогда понятно…

Лесок действительно оказался маленьким, с коротенькой грунтовой дорогой через него. Вот и занял со своими пушками оборону по обе стороны этой грунтовки на опушке леска, чтоб по ней и уйти, когда поступит приказ. Окапываться не стал, так как вдоль опушки проходила старая и широкая полу обвалившиеся канава с широким и невысоким отвалом по краю от выкопанной земли и заросшим густым кустарником. Нам только и оставалось расчистить сектора обстрела. А вот с приданной 76 мм пушкой, образца 1927 года на конной тяге, пришлось повозиться. Если сорокопятка была низкой и хорошо сливалась с местностью, то приданная пушка была высокой. Тут пришлось расчёту из пяти человек хорошо помахать лопатами. Да и со снарядами у них было не густо. Всего тридцать штук. Установка пушек и маскировка позиций заняла около часа. После чего провёл небольшое совещание обоих расчётов, где определил порядок ведения огня, ориентиры и дальности до них. А пока решили покушать. Если правильно помню, то Брест будет полностью захвачен к двенадцати часам дня и немцы здесь должны появиться к двум часам. А сейчас было около одиннадцати. Да и надо немного расслабить подчинённых и вселить в них спокойствие и уверенность.

Тем более и повод был – День Рождение Селиванова, про который после таких насыщенных событий, наверное он сам забыл. Сейчас он с машиной, с лошадьми и ездовым, находились в глубине леска на небольшой полянке, чтобы по первой команде быстро подскочили к орудиям, прицепили и утащили на новые позиции.

Немного суеты и прямо у орудия, на травке уютно развернули брезент, куда и выставили закупленные вчера угощения, а также диковинные немецкие продукты из трофейных ранцев, которые всем хотелось попробовать. Да и спиртное выставили и немецкое тоже для пробы. Сто грамм для расслабухи никому не помешает, а адреналин, щедро гуляющий по крови, не даст опьянеть. Зато немного снизит градус напряжённости. Пригласили к нашему столу и расчёт 76 мм пушки. Они пришли не с пустыми руками, добавив к нашим продуктам немудрящий солдатский паёк.

С удовлетворением оглядев богатый «стол» кивнул головой в сторону леса: – Давай Селиванова сюда… Но только не говори про День Рождения, – пригрозил пальцем Уфимцеву, готовому мчаться за именинником.