ГЛАВА 2

Ужасные воспоминания о заваленном землетрясением подкопе Эвы не оставляли его, и Адам, насколько позволяли его небольшие возможности, пытался сделать новый лаз максимально безопасным. Поэтому, вновь добравшись до тупиковой части хода, он принялся укреплять своды ветками, сплёвывая сыплющуюся на голову почву. Установив их, Адам решил отдохнуть, вытянув вдоль тела уставшие руки. “Пусть не быстро, зато не обвалится”, – подумал он, и в темноте лаза поведя отёкшей шеей, посильнее вдавил ближайшую к нему подпорку в почву. Отдохнув и перевернувшись на живот, он практически на ощупь расправил кусок старой материи и продолжил работу, сбрасывая на неё выкопанную землю. “Ещё раз оттащу, и на сегодня всё”, – сказал он себе и потянулся за новой порцией земли. Но неожиданно его рука с банкой легко прошла сквозь слой грунта. Внезапно по привыкшим к темноте глазам резанула неприятно яркая точка света. Испугавшись, он замер. Невероятный страх буквально парализовал всё его тело. На какую-то долю секунды Адаму очень захотелось скорее зарыть ход обратно и вернуть всё, как было. Мысль о том, что прошлая его жизнь в одно мгновенье кончилась, осыпавшись землёй, открывшей проход в другой, новый и неизвестный для него мир, пугала, будоражила и пьянила одновременно. Дневной свет, точно такой же, как и на поляне перед стеной, успокаивал и волновал одновременно. Он шёл оттуда, из места, о котором мечтал он, и, конечно, все те другие, жившие до него почти тысячу лет в периметре центра 3. Уткнувшись лбом в холодную землю лаза, Адам пытался собраться с мыслями, решаясь на последний самый важный для себя рывок. В конце концов, потеряв счёт времени, собравшись с духом, он подполз ближе к открывшейся щели и осторожно попытался рассмотреть то, что находилось за неплотной стеной камней. Вытянув руку, он осторожно попробовал толкнуть последнюю отделяющую его от нового мира преграду. К его удивлению, камни, которые, вероятнее всего, осыпались от землетрясения, достаточно легко поддались, скатившись куда-то вниз, открыв более широкий проход. Осторожно высунув голову, Адам осмотрелся, вглядываясь в каменистую, лишённую растительности местность. Полежав ещё несколько секунд, он наконец решился и вылез наружу, осторожно встав в полный рост за внешним приделом центра 3.

Не решаясь сделать и нескольких шагов, Адам стоял у продуваемой сквозняком стены подземного хода, щурясь от дневного света. Холодный ветер, от которого негде было укрыться на лишённой растительности местности, неприятно обдувал его разгорячённое тело. “Мда, – произнёс он тихо себе под нос, – на рай это не похоже”. Затем поднял голову вверх и посмотрел на громаду стены, возвышающуюся прямо над ним. Её циклопические размеры, производили впечатление даже на него, привыкшего к непреложному существованию этого грозного бастиона. Гигантские блоки строения, привычно заросшие изнутри мхом и ползучими растениями, с этой стороны выглядели неприступно сурово, выбеленные ветрами и водой.

Снова осматривая негостеприимную, до самого горизонта лишённую растительности местность, Адам покачал головой. Лёгкий страх перед этой суровой пустотой родился где-то глубоко у него внутри, заставив усомниться в своём до этого непреклонном решении. “Там я хотя бы всё знаю, – робко подумал он. Но тут же, пытаясь прогнать только-только родившиеся сомнения и всё более овладевающий им страх, сказал себе: – Но она же как-то жила здесь до того, как прокопать ход? Значит, и я смогу. Да и к тому же у нас будет ребёнок, мой собственный, личный ребёнок. А что произойдёт, когда ГОДсис узнает о нём? А ведь он обязательно узнает. А твоя хитрость? – спросил его только что родившийся новый испуганный Адам. – Ведь он ни разу после этого не появился здесь?” “Заткнись! – крикнул он сам себе. – Я не знаю, сколько он ещё будет слеп. Найдя поставленный мной запрет, ГОДсис сразу поймёт, что это неспроста, и перевернёт в секторе каждую травинку. Ну а потом без сожаления убьёт и Эву, и малыша, и даже саму мысль о возможности выбраться отсюда. Может быть, прямо сейчас, в эту секунду, ведомые его волей ангелы идут за самым дорогим, что у меня есть!” – рассердился сам на себя Адам.

Эти мысли придали решимости, и ему как-то сразу стало легче. Довольный собой, он решил нарисовать на блоке стены, расположенном над входом в лаз, стрелку. Но, может быть, от осеннего пронизывающего ветра, а может, от того, что найденный камень в уставших от работы пальцах оказался слишком маленьким, но нарисованная им стрелка скорее напоминала перевёрнутый вверх ногами крест.

Махнув рукой с досады, Адам собрал валяющиеся тут же камни и подтащив их к прорытому ходу, начал раскладывать так, чтобы они максимально реалистично закрыли его собой. Кое-как справившись с задачей, он снова забрался в лаз и спиной вперёд пополз обратно.

Выбравшись с внутренней стороны стены, Адам какое-то время стоял, осматривая кажущуюся теперь невероятно родной привычно насыщенную растительностью территорию центра 3. Что-то кольнуло его в районе сердца. Но он взял себя в руки, и, не давая сомнениям вновь пустить свои ядовитые корни, снова замаскировал подземный ход, и, не оглядываясь, ушёл прочь.

24

В сыром помещении своего подземного укрытия Эва лежала, свернувшись калачиком на лежанке и красными от слёз глазами смотрела в одну точку на близкой земляной стене. Прижав ноги к животу, она задумчиво теребила перетягивающую её запястье ленточку желаний, подаренную Адамом. Под старым пледом, которым она была укрыта, угадывался уже прилично округлившийся живот. Холодная капля просочившейся с поверхности воды, упав с потолка ей на щёку, заставила женщину испуганно вздрогнуть и прислушаться. Но с наружи не было слышно ни звука, и Эва, натянув плед на голову, зажмурившись, тихо зашептала одними губами: “Что же делать? Что?” Она шмыгнула носом и вытерла вновь скатившуюся по щеке слезу, когда услышала знакомую поступь Адама, старающегося двигаться тихо и от этого производящего ещё больше ненужного шума.

25

С сумкой, доверху набитой овощами, словно гротескный Санта-Клаус держа за спиной в виде мешка, заполненный картошкой всё тот же кусок старой материи, в котором он ещё совсем недавно вытаскивал землю из подземного хода, Адам, стараясь не шуметь, подходил к укрытию, где пряталась Эва. Аккуратно опустив тяжёлую ношу на землю, он, без труда найдя дверь входа, поднял её и, пригнувшись, заглянул в полумрак укрытия. Эва, привстав с лежанки, выглянула ему навстречу, прикрываясь рукой от резанувшего ей по глазам дневного света. “Тихо подкрался? Хотел тебе сюрприз сделать, – сказал он и, заметив её заплаканное лицо любимой, нагнувшись, обнял её. – Ну чего ты? Гормоны? Посмотри ка, что папочка принёс”, – довольно показал он мешок и сумку. Продукты внезапно для Адама произвели на Эву обратный эффект. Её глаза вновь наполнились слезами. “Ну вот опять”, – в сердцах проговорил он, пытаясь обнять рыдающую женщину. Потянувшись к ней, он локтем случайно задел стоящую рядом плетёную крышу лаза, которая, потеряв равновесие, падая, не сильно ударила его по голове. Адам невольно нахмурился, но Эву это небольшое происшествие заставило улыбнуться. “Во все времена это работает, – сказал он, нарочито активно потирая место ушиба, – вот буду знать, если загрустишь, стану как Чаплин, падать и биться головой обо всё на свете”. “А что это – Чаплин?” – снова улыбнувшись, спросила Эва, стирая со щёк остатки солёных дорожек. “Забудь, – махнул рукой Адам. – Лучше посмотри, сколько я всего принёс, надолго хватит, – гордо показал он принесённую еду. – Думаю, завтра надо уходить”. Улыбка моментально исчезла с её лица, а глаза вновь наполнились тревожным испугом. “Знаю, знаю, – зашептал Адам, погладив её по голове, – ты тоже волнуешься. Но ничего, я почти всё подготовил”. “Послушай, – начала неуверенно она, – я хочу тебе сказать, что…” “Устала в этой яме? – перебил её Адам. – Я тебя понимаю. Хватит тебе сидеть в этом подземелье. Давай вместе спрячем продукты до завтра, а то если ещё и их сюда сложить, так тут вообще будет не повернуться. Идём?” Женщина вздохнула, тревожно глядя в ответ. Стараясь не показать одолевающий и его страх наступающих перемен, Адам выбрался первым и, постаравшись максимально широко улыбнуться, протянул руку Эве, чтобы помочь ей выбраться. Она подняла глаза на него и увидела плохо скрываемую нервозность, которую он прятал за приклеенной к лицу улыбкой. Тяжело вздохнув, женщина протянула ему свою ладонь, и он, помогая подняться на поверхность, практически силой вытянул её из убежища. Затем, прикрыв вход, снова взвалил на себя принесённые им припасы и пошёл вперёд. Но, обернувшись через пару метров, остановился, заметив, что Эва, не сделав и шага, стоит на прежнем месте. “Чего?” – спросил он. Не дождавшись ответа, подошёл и, снова взяв её за руку, чуть не силой повёл за собой. Эва, обречённо шагая следом, шаркала ногами по опавшей листве. “Мы сейчас их тут где-нибудь спрячем недалеко, – сказал Адам, – а потом я ещё раз схожу в дом, наберу побольше воды и вернусь. Хорошо?”

Пройдя каких-нибудь двести метров, Адам остановился на небольшой поляне и сбросил с плеч тяжёлую ношу с продуктами. Эва, подойдя следом, стояла, опустив голову, отрешенно двигая носком ноги мокрые, красивые листья. Стараясь приободрить её, Адам сказал нарочито бодро: “Сейчас веток сверху накидаю, ты меня здесь и подождёшь. А я туда-сюда, и всё готово”. Достав наточенный столовый нож, он уже было пошел к недалёкому вечнозелёному кустарнику, но, обернувшись на Эву, остановился. “Какая же ты всё-таки красивая”, – негромко сказал он. Эва вскинула глаза и, увидев в них искренний блеск, чуть покраснев от удовольствия, закусила губу. Они смотрели друг на друга, совершенно не замечая, как в листьях стоящего метрах в тридцати вечнозелёного кустарника объектив “глаза ГОДсис”, разбившегося элемента дальнего контроля сектора “ЗМЕЙ”, сумев наконец сфокусироваться на появившихся в его поле зрения людях, приблизил трансфокатором картинку, внимательно наблюдая за их действиями.

Намереваясь обнять любимую, Адам было сделал к Эве шаг, но замер, посмотрев на нож в руках: “Да… нужно нарезать веток”. Он снова направился было к кустам, но сделав буквально пару шагов, обернулся к любимой. Она стояла грустно глядя себе под ноги ровно там, где он отпустил её руку. И эта маленькая, на фоне вековых деревьев леса фигурка любимой, вызывала в нём, невероятное желание вот прямо сейчас, прекратись эти дурацкие приготовления, и уйти вместе туда за стену, в мир, который как он надеялся сделает их счастливыми. Но страх близких перемен, душили и его. Адам боялся признаться себе, что не продукты были нужны ему, и не лишние литры воды. Все эти затеянные им хлопоты, являясь всё же очень нужным и важным делом, позволяли ещё хоть немного побыть в родном для него месте, в которое как он понимал ему не удаться больше вернуться никогда. “А может пойти и всё рассказать ГОДсис? – внезапно пришла в его голову мысль – нет, а если Он убьёт её? Я не смогу до самой смерти жить здесь. ОДИН.” Адам решительно качнул головой, и поборов в себе невероятное желание обнять Эву, тихо сказал себе: “Время… его всегда так мало для важных вещей и так много для всяких глупостей”. Вспомнив что хотел нарезать веток, он двинулся снова, но по случайности не к скрывающим око ГОДсис вечнозеленым кустам как шёл прежде, а к стоящему чуть в стороне молодому дереву, уже сбросившему всю листву. Вкладывая в работу весь страх перед скорыми переменами и неизбежными, Адам, периодически поглядывая на так и стоящую на прежнем месте Эву, достаточно быстро нарезал приличное количество гибких веток. Укрыв ими продукты, он подошёл и обнял любимую: “Мы должны”. Она тяжело посмотрела на него, вздохнула и вновь опустила глаза. “У нас нет выбора, – убеждённо сказал он и без паузы продолжил: – Если он найдёт тебя, то, поверь, будет очень плохо всем. И тебе, и ребёнку, и, наверное, мне. Так что…”. Он поцеловал в висок снова тяжело вздохнувшую Эву и усадил на сваленные в кучу ветки. “Ты иди, я здесь буду ждать”, – обречённо пролепетала она. Адам коротко кивнул и, не дотянувшись до неё с новым поцелуем, быстро пошёл прочь. Боясь, что она увидит его глазах страх и сомнение, он ушёл, не оглядываясь, растворившись в чаще осеннего леса.

26

И натужный вой доживающих своё древних вентиляторов, и монотонный стук двери, которая никак не могла установить своё тяжёлое тело в предназначенные для неё пазы – всё потонуло в протяжном звуке сирены, которая снова протяжно завыла в сырой темноте дата-центра. На всех мониторах, вместо информационных сообщений синхронно замигала состоящая из нескольких предложений тревожная надпись: “ОПАСНОСТЬ. Нарушение режима автономной жизнедеятельности. Обнаружено наличие посторонней биологической единицы. НАРУШЕНИЕ ГРАНИЦ ПЕРИМЕТРА ЦЕНТРА. ПРОТОКОЛ УСИЛЕНИЯ ВНУТРЕННЕГО КОНТРОЛЯ ВКЛЮЧЁН. ПРОТОКОЛ МОБИЛИЗАЦИИ АКТИВИРОВАН”.

27

Сидя всё на той же куче веток, обняв себя руками, Эва размышляла о ближайших их с Адамом перспективах. Забывшись, она тревожно покачивалась, глядя в одну точку, когда внезапно в тишине окружающего её леса из стоящих неподалёку вечнозелёных кустов до неё отчётливо донёсся незнакомый звук. Повернувшись в его сторону, замерев, женщина прислушалась.

Но вокруг снова была тишина.

Эве даже стало казаться, что ей померещилось. И когда она уже было снова собралась предаться грустным размышлениям об их с Адамом печальном будущем, звук повторился. И теперь она услышала его совершенно отчетливо. И это не было уже знакомое ей мерное жужжание, предвещающее скорое появление страшного белого слуги живущего здесь Бога.

Но что?

Если бы женщина вспомнила уроки её ныне мёртвого отца, то она, конечно бы, первым делом моментально ушла бы с открытого места, на котором восседала. Но вместо этого, движимая любопытством, Эва стала всматриваться в стену зелени, из-за которой в очередной раз послышались привлекшие её внимание тихие, но совершенно чёткие коротко повторяющиеся звуки. Их одинаковая незнакомая механичность пугала и манила одновременно, как всё в этом красивом и страшном мире, из которого её мужчина хотел поскорее вырваться, а она не знала, как остановить его. Пытаясь рассмотреть источник странного звука, так возбудившего её любопытство, Эва чуть пригнулась и заметила, как что-то блеснуло среди листвы, плотно окутывающей спутанные между собой ветки куста.

Стараясь двигаться как можно тише, она встала и осторожно пошла туда, куда ей ходить точно бы не следовало. Но с приходом в это прекрасное и одновременно страшное место внушаемое ей с детства чувство опасности притупилось. Особенно после того как Адам, вернувшись как-то после очередной встречи с Богом, пообещал ей, что ни Он, ни один из слуг Его их больше не потревожат. И так и было всё это время. К тому же она надеялась, очень надеялась найти то, что отодвинет их скорый уход из этого для неё райского места.

Не доходя нескольких метров до кустов, Эва замерла. Внезапное чувство смертельной опасности навалилось на неё, за секунду до того, как она, до боли в глазах выискивая источник звука, вдруг увидела среди веток и чуть колышущихся зелёных листьев направленное прямо на неё блестящее холодом неизбежности око.

“Глаз ГОДсис”, – выдохнула она от пронизавшего её ужаса. Ноги её подкосились, и она, упав на колени, протянув к Нему обе руки в знак покорности.

28

Чёрное поле всех ещё работающих мониторов дата-центра, на которых только что синхронно мигала тревожная надпись “ОПАСНОСТЬ”, внезапно резко переключилось на картинку, транслируемую висящим на кусте сектора “ЗМЕЙ” “глазом ГОДсис”. На ней смотрящая прямо в объектив Эва нерешительно, медленно подошла ближе и, вдруг осознав, что сейчас находится перед ней, упала на колени. Её глаза моментально расширившись от ужаса, наполнились благоговейными слезами. И она, тихо шепча слова молитвы, покорно склонила голову, в знак покорности протянув руки к объективу камеры.

29

Сидя на своей старой лежанке, Адам мягко, едва касаясь нарисованного им не стене лица Риты, провёл по нему пальцами и, поцеловав их, тихо произнёс: “Вот и всё. Прости, но я ухожу”. Грустно улыбнувшись, он подмигнул портрету и, окинув прощальным взглядом свою комнатку, погладил перевязанную россыпь многочленных ленточек желаний. Затем, сняв одну, повязал себе на руку. “Наверное, если действительно чего-то сильно хочешь, то это рано или поздно произойдёт”, – подумал он и, вздохнув, встал. Подойдя к старому зеркалу на стене, пристально посмотрел на своё отражение. “Ты в этом уверен?” – спросил он себя, заглядывая в глаза отражению. Какое-то странное, давно забытое, а может, никогда и не испытываемое им прежде чувство пробежало мурашками по спине. Надвигающаяся неизбежность всего того, что Адам так страстно желал, страшное ожидание абсолютно нового и совершенно неизведанного испугом кольнули его, заставив сердце дёрнуться. Там, за стеной другой мир, с чужими законами и правилами. Он уходит туда навсегда. НАВСЕГДА. И уже через несколько часов у него ничего этого не будет. Ни Риты на стене, ни опостылевшей, но такой привычной тёплой комнаты старого дома, ни сада с такими знакомыми тропинками. И даже этих дурацких ангелов. И, конечно, ГОДсис тоже, тоже не будет, с ним не будет. Всё то, что с самого его появления на этот свет было непреложным, останется здесь, в месте, где он прожил всю свою жизнь вместе с ГОДсис. Вечным ГОДсис, который помнил всех тех, кто был до него. Все тех, чьи тела одной семьёй лежали сейчас там у ангара. А он? Он не будет с ними, он умрёт где-то там, в других землях. И даже уготованное ему судьбой место среди его предшественников займёт какой-то другой Адам, который, изменив древней традиции, не пройдёт этот печальный обязательный обряд похорон. “Хотя, – гордо подумал он, – у бунтарей своя судьба”. И у того одиннадцатого, чьи останки лежат сейчас там, в темной сырости дата-центра, и у меня. А всё потому, что иногда находятся те, кто не хочет быть как все. Те, кто выбирает другой путь, нарушая установленные, не ими придуманные правила, разрушая древние законы своего мира ГОДсис. И он, двадцать второй, не будет лежать в этой земле. Потому что хотел быть свободным. И сейчас там, у древней стены центра 3 его ждёт новая судьба, выбрав которую, он изменил своё будущее. Гордо посмотрев на себя, Адам провёл рукой по лицу, будто смахивая оставшиеся сомнения, и сказал сам себе: “Другого раза не будет”. И быстро, будто боясь утратить смелость, не оглядываясь, решительно вышел вон.

Но буквально через несколько секунд вернулся и, запустив руку под давно продавленный матрас лежанки, достал небольшую, закрытую баночку засахарившегося мёда. “Как же я мог уйти без тебя? – проговорил он, любовно сжав её у руке. – Последний на земле мёд, для особенного случая. Отпразднуем сегодня вечером освобождение”. Довольно спрятав его в складках одежды, он, не оборачиваясь, вышел окончательно.

С канистрой воды на плече Адам шёл по древнему коридору, который, будто прощаясь с ним, поскрипывал пластиковыми панелями, при этом издавая другие, какие-то странные шумы, какие обычно можно услышать в старинных строениях. Словно пожизненно осуждённый преступник, неожиданно получивший освобождение, Адам ощущал странную смесь счастья и ужаса от наступающих изменений. Эта дикая помесь эмоций, которая, как он считал ещё недавно, никогда не могла бы родиться в нём относительно этого дома. Несмотря на ободряющие слова, совсем недавно произнесённые им в комнате, его не покидал рождённый в сделанном им подземном ходе страх, вызванный осознанием того, что он НАВСЕГДА уходит из ставшего таким родным дома центра 3. Ещё не покинув его, Адам уже скучал по заваленными пыльным мусором комнатам, по почерневшим от времени, полуотвалившимся пластиковым панелям стен и липким от вековой грязи полам коридора. Ему казалось, что столетиями немытые окна грустно провожали его, светясь мягким полумраком солнечного света, с трудом пробивающимся сквозь кое-где треснувшие от бесконечных землетрясений стёкла, и красиво высвечивающим парящие в воздухе пылинки.

Боясь себе признаться, он вдруг понял, что это не страх, а любовь. “Странность человеческой натуры заключается в том, – подумал он, – что раб, внезапно обретший свободу, конечно, не сразу и очень страшась себе в этом признаться, но будет всё-таки хоть немного, но тяготиться ею, скучая по плети хозяина”. Человек привыкает к всему. Так и Адам, ещё не покинувший это знакомое ему каждым сантиметром древнее здание, уже тосковал по нему, сокрушаясь о его утрате. Дойдя до двери выхода, он обернулся, бросив прощальный взгляд, и, чуть помедлив, практически силой заставил себя выйти вон сквозь привычно открывшиеся двери входа.

30

Шагающего знакомой дорогой Адама несколько удивила странность того, что он не заметил ни одного “глаза ГОДсис”, обычно деловито мелькающих среди листвы, шурша моторами винтов. Посчитав это добрым знаком и увлечённый своим прощанием с прошлым, он даже не придал значения отсутствию ангелов, которых должен был бы обязательно заметить где-нибудь под деревьями. Осеннее солнце, даря своё прощальное тепло, притупило его обычную осторожность, и Адам, мысленно находившийся уже вне периметра так долго державших его стен, с канистрой воды на плече, пряча в бороде довольную улыбку, широко шагал по территории покидаемого им навсегда центра 3.

Привычно свернув с остатков древней дороги и оставив позади яблоню, ставшую когда-то причиной его многочисленных переживаний, Адам уже видел впереди увитую подсыхающим плющом громаду стены центра и стоящие перед ней, лишённые листвы, плотно сплетённые знакомые ветви кустов, за которыми скрывался его путь на свободу. Не дойдя до места каких-нибудь трёх метров, он широко улыбнулся сам себе, пробурчав: “Куда же это я?” И, повернув, пошёл дальше, туда, где оставил Эву. Довольный Адам уже видел впереди нужную ему поляну, освещаемую тёплыми лучами осеннего солнца. Правда, в какое-то мгновенье он заметил странное шевеление где-то за деревьями, но помня о прописанным им системном запрете ГОДсис на появление в секторе, не придал этому значения, а только ускорил шаг. Что-то неладное почувствовал Адам лишь тогда, когда не увидел Эвы там, где она должна была его ждать. Собранная им куча веток была пуста. Гадая, что бы это её могло заставить уйти с условленного места, он прибавил шагу и тут же заметил её. Женщина стояла на коленях у близких вечнозелёных кустов. Со спины казалось, что она пытается до чего-то дотянуться. Решив, что Эва пытается что-то сорвать, Адам, подняв руку и широко улыбнувшись, весело закричал ей: “Глупая, он несъедобный!” Но она, не обернувшись на голос, стояла, не шевелясь. Нехорошее чувство беды моментально наполнило его. Адам аккуратно опустил канистру на землю, облизнув мгновенно пересохшие губы, почти побежал к любимой. Приблизившись, он осторожно заглянул Эве в лицо. Никак не отреагировав на его появление, женщина застыла с маской ужаса на лице, а её опухшие от слёз широко распахнутые глаза, не мигая, смотрели куда-то в одну точку куста.

Боясь повернуться туда, куда были направлены наполненные страхом зрачки Эвы. Страшась даже подумать о том, что он там мог увидеть, Адам, пересилив себя, медленно повернул вмиг потяжелевшую голову. Чуть пригнувшись, к своему ужасу, двадцать второй упёрся взглядом в объектив, который, издав короткий звук зума, взял более общий план, быстро сфокусировавшись на лицах обоих. Мгновенно подскочившее давление отозвалось в его ушах глухими ударами сердца. “ГОДсис”, – цепенея от ужаса, только и смог прошептать Адам. И тут же всё вокруг мгновенно ожило. Множество ангелов, страшно налезая нарисованными гротескными лицами, начали заполнять поляну, со всех сторон отрезая путь к отступлению. Поблескивая указателями лазеров наведения и направленными на людей стволами оружия, они выползали из-за кустов, спускались по стволам деревьев и даже, кажется, выбирались из-под земли. Холодное безразличие, с которым механизмы, двигаясь в их сторону, топтали и рвали острыми когтями лап сумку с сложенными под ветками продуктами, больно ранило его, доставляя почти физическую боль. Почувствовав приличной силы удар по голени, Адам присел хватаясь за ногу. И тут же новый сильный толчок, полученный им от страшно шевелящейся надвигающейся механической массы, заполнивших собой всё свободное пространство ангелов, буквально свалил его на бок. Грозя раздавить их собой, беспощадные слуги ГОДсис накатывали страшной массой, больно и бесцеремонно налезая передними плоскими пластинами со страшными непропорционально нарисованными лицами.

Выталкивая людей в центр поляны, они накатывали белым механическим приливом, защищая горящую холодной беспощадностью блестящую линзу висевшего на ветках “глаза”. Отступая назад, Эва упала, и Адам, попытавшись встать, чтобы помочь ей подняться, снова оказался на земле от удара, нанесённого каким-то ангелом. Спрятанная им в складках одежды столь оберегаемая банка мёда, выпав, покатилась в сторону. И тут же её стеклянные бока лопнули, раздавленные безжалостно острым когтем одного из беспощадных слуг ГОДсис. Адаму удалось дотянуться до Эвы, и он, схватив еле реагирующую на происходящее любимую, уже вместе с ней продолжил пятиться спиной вперёд, слыша, как безжалостно дробятся стёкла, сотни лет сохранявшие вожделенную сладость. На какую-то секунду ему с ужасом удалось заметить, как в наступающей на них и расступившейся на мгновенье белой волне мелькнули размазанные стучащими друг от друга телами драгоценные засахарившиеся комочки мёда.