Сказки Освии. Два брата

Мартин с недоумением смотрел, как я, по уши перепачканная грязью, поднялась на ноги, взяла полуживого кота на руки и пошла к замку. Он предложил взять Альберта, но кот был мой, и я просто не могла разжать руки и отдать его кому-то еще. Мартин провел меня до самого купола, поддерживая под локти. Я мало что понимала тогда от усталости и схлынувшего перенапряжения. Грязный след тянулся за мной до самого замка, четко отмечая наш путь.

Когда мы наконец дошли до купола, я поцеловала Мартина в щеку, основательно перепачкав ее, и сказала:

– Мартин, за тобой больше нет никакого долга, этот кот для меня дороже, чем все золото мира.

Альберт так и не пришел в себя и лежал, как неживой, на моих руках. Грязь на его шерсти засохла и превратилась в жесткую корку. Сил плакать не осталось, руки отрывались от тяжести, подол платья, перепачканного грязью, мешал идти. Лицо, руки, волосы – каждый кусочек моего тела были в грязи. Более жалко выглядеть было просто невозможно. Я шагнула под купол, и увидела, что на пороге меня уже поджидает как всегда идеальный герцог Рональд. Он не сразу узнал меня. Я решила, что лучше умру, чем сделаю еще хоть шаг, и села прямо на дорогой плитке парадного подъезда, оскверняя ее грязью, какой она никогда раньше не знала.

Очередка и ее целительные свойства

В виде исключения под купол на время были позваны несколько солдат герцога, которые помогли Мэлли наносить и нагреть воду. Кота у меня из рук Рональд взял сам, не боясь перепачкать свою безупречную рубашку. Он пообещал, что займется им. Я понадеялась, что герцог «займется им» в хорошем смысле, и позволила ему унести бедолагу. Все равно пока я была не в состоянии ему помочь. Меня Рональд оставил на попечение няни Мэлли.

Платье, в котором я ушла на ночную прогулку, решено было выбросить, восстановлению оно не подлежало. Я предположила, что меня тоже, наверное, проще выкинуть, чем отмыть, но няня не согласилась и стала тереть мою спину щеткой. Блаженно отмокая в ванне, я подумала, что еще обязательно зайду навестить братьев.

Первая вода почернела мгновенно, ее вылили уже через пять минут и наполнили ванну во второй раз. Теперь уже в ход пошли мыло и ароматные травы, которые были очень кстати, так как пахла я после «целебных» грязей не очень. Наконец меня обдали чистой водой, обтерли и завернули в теплый халат. Няня Мэлли заварила мне тот самый успокаивающий чай, который я отказалась пить вчера. Сегодня я приняла его с благодарностью. Теперь это было то что нужно.

Осмотрев мои ноги, Мэлли заохала. В открытых мозолях и ранах на ступнях грязь пробыла слишком долго, и они воспалились.

В дверь постучали, и вошел герцог. Он послушал ворчание няни, подошел и спросил разрешения осмотреть мои ноги. Мне, наверное, было бы стыдно согласиться в обычном состоянии, но чай уже начал действовать, и я не возражала.

– Необходимо обработать, – Рональд остался недоволен осмотром, и по его просьбе няня принесла небольшую бутылочку из матового коричневого стекла.

Мне была знакома эта бутылочка. В таких хранили настойку очередки. Она была первым лекарством от плохих ран, которые могли привести к заражению крови. Правда, пользовались ею только по необходимости. На это были три причины.

Первая – настойка ужасно воняла, но это были пустяки, в хорошо проветриваемом помещении от нее даже могло не стошнить.

Вторая – боль от настойки была ужасной. Она проникала очень глубоко в рану и спаивала кожу, восстанавливая до нормального состояния за час. Но даже это было не главной причиной, по которой люди избегали использовать очередку.

Главная же, третья причина состояла в том, что на этот самый час, пока лекарство полностью не выветривалось из организма, жертва его воздействия начинала говорить все, что ей приходило в голову, нисколько не задумываясь о последствиях, а когда действие лекарства прекращалось – благополучно забывала, что вытворяла. Тут и начинались настоящие проблемы. Настойка разрушила не одну семью, а кое-кого даже довела до виселицы. Поэтому использование очередки негласно считалось негуманным, применялось в основном тюремщиками из-за своей третьей особенности и студентами, которым было все равно, какую дрянь пить. Кроме них, к слову, употреблять очередку внутрь никто не осмеливался. Здравомыслящие люди, если уж им все-таки доводилось прибегнуть к такому коварному средству, просто капали его на раны.

Несмотря на действие мальвы, я протестующе задергалась и завопила:

– Нет! Только не это! Мне нельзя!

– Ты предпочтешь умереть от заражения крови? – строго спросил мой мучитель.

– Да! – честно сказала я.

Я бы отбивалась до последнего, но мальва окончательно победила во мне личность, и я уснула. Последнее, что я запомнила, – ужасную вонь, заполняющую комнату.

Я проснулась и долго лежала, глядя в потолок. Моя комната выглядела как-то иначе. Куда-то пропали бархатные шторы, карниз валялся на полу. Я пыталась понять, сколько проспала и что произошло, но память упорно не хотела отдавать пережитое. У нее, как у липкой грязи, приходилось отвоевывать воспоминания о прошедшей ночи, и она туго и неохотно возвращала их, остановившись совсем на моменте, когда Рональд капнул очередку на мою израненную ногу. Я резко села в кровати. Надо было узнать, жив ли Альберт, но уже через секунду я откинулась обратно на подушки. Кот спал рядом. Вид у него был неважный: куска хвоста не хватало, на боку шерсть была продрана дорожкой, будто след от старого пореза, и он говорил лучше слов, что Альберта тоже лечили вчера очередкой. Он снова был рыжим, пушистым и мирно дышал у меня под боком. Это было главным.

Тут меня занял новый вопрос: как штора, упав с карниза, перебралась на кровать и так плотно обмотала меня? На короткое время я успокоила себя мыслью, что использовала ее как одеяло, но нехорошее предчувствие холодком засквозило по спине. Надо было вставать, выяснять, что приключилось, но я оттягивала этот момент и еще долго валялась в кровати, изучая лепнину на потолке. Только жуткий голод сумел оторвать меня от этого увлекательного занятия.

Я заставила себя подняться. На мне не было никакой одежды, штора плотно окутывала мои абсолютно голые выпуклости. Это настораживало еще больше. Я косо глянула на кота. Он спал, крепко и безмятежно, даже не пытаясь подглядывать. Я решила поискать ответы у няни Мэлли, а заодно выпросить у нее что-нибудь вкусненькое.

Одевшись в самое простое платье, я вышла в коридор. Чутье подсказывало мне, что Рональда стоит обходить сегодня стороной, но, как назло, я наткнулась на него за первым же поворотом. Он поздоровался со мной, почему-то не поднимая глаз. Какое-то новое чувство я прочитала в его спектре. Только через минуту, когда он уже скрылся в одной из комнат, я с удивлением догадалась, что это было смущение, ранее ему незнакомое. И тут я поняла, что настойка очередки стерла из моей памяти какие-то очень яркие события.

Няня Мэлли косо глянула в мою сторону, и сосредоточилась на протирании посуды. Ей тоже было неловко. Я села на стул. Аппетит у меня пропал.

– Няня, – серьезно сказала я. – Мне надо знать, что я вчера натворила!

Няня замялась, начала что-то бормотать себе под нос и суетиться.

– Я не уйду, пока ты мне все не расскажешь! – настоятельно потребовала я.

Няня, похоже, посчитала, что рассказать все-таки надо, вздохнула и поведала мне о забытой части дня.

После того как мне обработали раны, которые казались герцогу и Мэлли подозрительными, я проснулась от боли. Немного поорав, не больше пяти минут, я вскочила и полезла целоваться к герцогу, приговаривая при этом, что я его спасу, что расколдую и Альберта, и его самого, и флегматичного слугу и всех-всех-всех.

Потом из соседней комнаты прибежал такой же, как и я, отмытый и «подлеченный» кот. Мы бросились в объятия друг другу и принялись плакать от радости встречи. Ему, своему лучшему другу, я в остром приступе обиды возмущенно орала жалобы на бездушного герцога Рональда. Кот поддакивал и кивал, одобряя каждый мой недовольный возглас.

– Он притащил меня в свой дом непонятно зачем! Требует любви, а сам трусливо прячется по комнатам и замуж, как порядочный герцог, не зовет! Бесчувственное бревно! – обиженно рявкнула я герцогу в лицо.

Кот громко посочувствовал мне, использовав неприличное слово, и подтвердил, что именно таким бревном его брат и является.

Потом мы внезапно вспомнили с ним на пару, что он-то меня замуж звал, и пришли к выводу, что откладывать свадьбу и дальше глупо. Кот дурным голосом стал звать священника, его вопли разлетались на полкоролевства. Мои были слышны в чуть меньшем радиусе.

Священник не шел. Несмотря на все уговоры со стороны няни и Рональда, мы продолжали буйствовать и требовать, чтобы нас немедленно поженили. Апофеозом нашего временного помешательства стало то, что Альберт пригрозил сжечь библиотеку брата, если тот немедленно нас не поженит. Рональд понял, что мы не уймемся, и решил нам подыграть. Он сказал, что, как герцог, имеет право скреплять и расторгать браки.

«Так что же ты молчал!» – икнул кот, и отправил меня надевать подвенечное платье. Сам он переодеваться не пошел, заявив Рональду: «Я и так самый красивый и даже котом девушкам нравлюсь больше, чем ты».

Поднявшись к себе, я поняла, что весь гардероб, щедро предоставленный мне герцогом, просто жалок и убог и что в свой самый особенный день жизни я непременно должна облачиться в шторы. Чтобы не заставлять жениха ждать, я просто дернула за конец полотна посильней и схлопотала карнизом по голове. Это придало мне новые силы, сняв халат, под которым ничего не было, я замоталась в добытую собственным трудом штору (и не нужны мне никакие подачки от герцога, я сама уже почти герцогиня!) и гордо зашагала вниз на кухню, где и должна была проходить церемония. Штора все время разматывалась, и из-под нее выскальзывали разные части тела, но я добралась до цели, и мы с котом торжественно встали перед герцогом.

Отступать Рональду было некуда, и он начал церемонию, взяв, правда, вместо положенной для нее книги кулинарную. Мы, счастливые влюбленные, не заметили подмены и продолжили слушать его речь, блаженно улыбаясь. К счастью, час к этому времени прошел, и под слова «тушить на медленном огне в течение трех часов» два тела рухнули к ногам Рональда, словно мертвые, а он облегченно вздохнул.

К концу рассказа няни Мэлли я была красной, как спелый помидор, и сидела, обхватив голову руками.

– Я же говорила, лучше смерть, – только и смогла сказать я. – Как мне теперь Рональду в глаза смотреть?

Я отказалась выходить из кухни, чтобы случайно опять не встретить герцога, так и осталась сидеть среди мешков и корзинок с едой, обхватив колени и заедая стыд. Я твердо решила, что ночью тихонечко выйду из замка и пойду куда глаза глядят. Ждать пришлось долго. Оказалось, что я проспала почти сутки и сейчас утро. Няня ходила вокруг, готовя сначала завтрак, потом обед. Время шло к ужину.

– Не хочешь ли занести чай герцогу? – спросила няня, расставляя все необходимое на поднос.

– Нет! – испуганно замотала я головой.

Няня взяла поднос и ушла.

«Она его приведет», – поняла я и стала искать место, где бы спрятаться. Подходящее место не находилось, тогда я полезла под кухонный стол.

Я оказалась права, обратно няня вернулась с Рональдом. Они вошли в кухню, и на минуту повисла тишина. Потом Рональд глубоко вздохнул и сказал:

– Я же все равно вижу, что ты здесь. Я с точностью до полуметра могу сказать, где ты прячешься и почему. Такая взрослая, а ведешь себя как ребенок.

– Не выйду! – сказала я.

Он опять вздохнул.

– Няня Мэлли, оставь нас, пожалуйста.

Няня вышла, и я осталась с герцогом наедине, но покидать свое укрытие не собиралась.

– Прости меня, – сказал он. – Это моя вина, что ты попала в такую глупую ситуацию. Я не могу никому доверять полностью, особенно после предательства Альберта. Я боялся, что ты тоже… Я намеренно использовал очередку, чтобы проверить тебя.

Мне стало очень обидно.

– Прости, – повторил он. – Если ты захочешь уйти, я не буду тебя держать, но ты должна знать, что Альберт тебя, похоже, действительно любит и будет тосковать.

Мне стало еще обиднее и больнее.

– И я тоже буду тосковать. Я не такое уж «бесчувственное бревно», как ты вчера сказала. Я к тебе привязался. Если хочешь – выходи за меня замуж. У Альберта вряд ли это получится, снова человеком ему не стать. Мой замок, земли и титул станут твоими, и ты безбедно проживешь всю жизнь.

Во мне поднялась злость.

– Ты, ваша светлость, похоже, опять хочешь меня купить? – возмущенная, я нарушила свое твердое намерение и вылезла из-под стола, чтобы посмотреть в его бессовестные глаза. – Ты просишь прощения, но даже сейчас не уверен, не работаю ли я на короля! И что, ты думаешь, я бы пошла на такую подлость и стала бы твоей женой, чтобы овдоветь через две недели? Ты же это мне предлагаешь?

Он предлагал это. От злости меня носило по комнате.

– Нет, ваша светлость, я не ошиблась, назвав тебя бесчувственным бревном. Ты – бревно и есть.

Он понял, что я сейчас от злости или лопну, или уйду из замка, не дожидаясь вечера.

– Не уходи, – тихо попросил он. – Пожалуйста. Проси что хочешь, только не уходи.

Я стала остывать.

– Мне ничего не нужно. Мне бы только хотелось, чтобы ты простил Альберта.

– Я не могу. Это выше моих сил – простить предательство. Так же, как выше твоих – выйти замуж без любви.

– Он не предатель.

– Я не верю, – покачал он головой.

– Тогда проверь.

– Ты понимаешь, что, если я проверю, кто-нибудь из нас может умереть? Ты настолько доверяешь ему?

Я кивнула.

– Хорошо, – сказал он. – Если я соглашусь, ты останешься?

Я опять кивнула.

Кот Альберт и его предательство

В тот же вечер Рональд пригласил на ужин меня и Альберта. Мы сидели втроем за столом. Кот устроился на высоких подушках, предусмотрительно добавленных под его нынешний рост. Ели молча. Сегодня было все как-то особенно вкусно. Кот ел много и с аппетитом. А вот Рональд почти не притронулся к еде. Дождавшись, когда лохматый комок наконец насытится, Рональд заговорил:

– Альберт, я тебя прошу сегодня быть честным и сказать мне, глядя в глаза, что ты не пытался меня отравить.

Кот сразу понял, что его не просто так позвали за стол, и был готов к серьезным разговорам.

– Я клянусь своей дворянской честью, что я не пытался тебя убить, – сказал он, глядя брату прямо в глаза.

Рональд встал, отодвинул со стены портрет дамы и достал из тайника за ним бокал на тонкой ножке. В нем плескалось что-то зеленое и отвратительное на вид.

– Узнаешь? – обратился он к брату.

– Ты псих ненормальный хранить такие вещи? – кот узнал.

– Если хочешь моего доверия – выпей сам то, что ты приготовил для меня.

– Доказывать что-то кому-то – последнее дело, брат. К тому же если я его выпью, то умру, а если выпьешь ты, то ничего плохого не произойдет.

Доверия у Рональда нисколько не прибавилось.

– Король дал мне яд и велел подмешать тебе в вино. Он рассчитывал, что я прикончу тебя, а твое защитное поле – меня. Альвадо потребовал с меня клятву, как он любит это делать. Это было и дураку понятно, но ты у нас не дурак. Ты – еще хуже. Мне ничего не оставалось, как выполнить приказ, но я нашел лазейку для спасения нас обоих. Я отправился к одному очень хорошему магу. Этот маг, в отличие от других, иногда брался за заказы не совсем законные. Это позволяло ему быть еще богаче остальных.

Я объяснил ситуацию, не называя имен, и очень хорошо ему заплатил, чтобы он поколдовал немного и сделал порошок безвредным для одного-единственного человека. К сожалению, для этого заклинания нужно было знать точное имя человека, для которого обезвреживается порошок. Я назвал имя. Маг утроил плату, а я, между прочим, имел планы на эти деньги. Теперь, думаю, маг живет в собственном небольшом замке и имеет побольше слуг, чем ты. Я подсыпал порошок, но защитный купол распознал его как яд, окрасил вино в зеленый, а меня превратил вот в это. Мне остается только радоваться, что ты у нас добренький и не попросил магов настроить купол так, чтобы он убивал за покушение на тебя.

– А почему же тогда ты бегал от меня целый месяц? – так же, как и раньше, не веря ни одному его слову, спросил Рональд.

– Не хотел, чтобы ты выпустил мне кишки, не дав сказать и слова. Ты же меня искал не для того, чтобы по головке погладить? Да и король мог заподозрить что-нибудь. Он и заподозрил. Альвадо велел спустить своих собак, и было это не потехи ради. Я спасся только потому, что королевские борзые побрезговали лезть за мной в грязь. Избавиться от меня для короля довольно важно: я много знаю, не связан больше клятвами, провалил его план, а главное, могу, как и ты, претендовать на престол в случае кончины нашего любвеобильного, но бездетного короля.

Герцог хотел поверить, но не мог. Он смотрел в сторону, ему было плохо.

– К черту, – сказал он. – Я обещал, что проверю.

Он резко взял бокал и выпил до дна залпом.

– Мне все равно долго не жить, и я устал, – это было последнее, что он успел сказать.

Бокал выпал из его рук и покатился по полу, не разбившись. Герцог откинулся на своем стуле, закрыл глаза и застыл без движения.

– Не может быть, – в ужасе прошептала я, поворачиваясь к коту. – Ты его отравил!

Но кота за столом уже не было…

Про магию и родственные связи

Вместо Альберта на стуле на больших подушках сидел высокий рыжий мужчина, абсолютно голый. Он поднял руку и покрутил перед глазами, внимательно рассматривая пальцы, провел ладонью по лицу.

– Наконец-то, – с довольной и очень знакомой улыбкой сказал он.

Герцог Рональд спал, а только что вернувшийся в свой истинный облик маркиз Альберт, совершенно не стесняясь наготы, встал и пошел к себе в комнату, сказав через плечо:

– Спасибо, Лисичка. Я думал – это уже невозможно.

За ним еще не успела закрыться дверь, как на меня вместо радости накатило подлое чувство утраты. Я поняла, что мне будет ужасно не хватать мурлычущего под боком кота. Я привыкла, что он всегда рядом, и даже не задумывалась, что если он станет человеком – все переменится. Опустив голову, я поплелась на кухню искать утешения у Мэлли.

Няню Мэлли новости привели в восторг, я никогда не видела ее такой счастливой. Она легко порхала по кухне, помолодев разом на двадцать лет и светясь искренней детской радостью. Спасение Альберта сняло с няни груз, который непрерывно давил на ее последние месяцы и стал привычным и незаметным. Теперь мы со смехом вспомнили, сколько посуды няня перебила, приветствуя Альберта после его возвращения. Няня кружилась по кухне, а из-под ее рук выходили самые легкие на свете булочки, лучше пирожных короля.

Он явился на кухню, такой же безупречный, как его брат. Няня, вытерев слезы фартуком, бросилась душить воспитанника в объятьях. Альберт обнимал ее нежно, как родную мать, и был рад не меньше самой Мэлли. Я с легкой завистью наблюдала за ними, одновременно рассматривая рыжего маркиза. Такой же высокий, с такой же прямой спиной, он действительно притягивал к себе больше, чем Рональд. В его волосах не было седины, а на лице морщин или усталости, но больше всего его украшала улыбка. Легко можно было поверить, что его все любили. Простое обаяние работало лучше всякой магии.

Он заметил, что я уставилась на него и самодовольно улыбнулся.

– Нравлюсь?

Он и сам знал, что нравится.

– Ну, что скажешь? Я больше не кот. Теперь выйдешь за меня?

Я покраснела и опустила глаза. Пришлось держать себя в руках, чтобы случайно не ляпнуть «да».

– Ну, нет так нет. Раз свадьбы не будет, займемся делом. Переодевайся в удобное, но кокетливое, мы едем в гости.

– В гости? Сейчас? – я с трудом верила ушам. – Куда?

– Конечно сейчас! Рональд долго спать не будет! Пока он нам не мешает – проведаем дядю-магу, – недобро ухмыльнулся он, наполняясь щекочущим предвкушением.

Карета, которую выбрал Альберт, оказалась невзрачной и не имела никаких отличительных особенностей, ни единая деталь не смела выдать, кто ее хозяин.

– Я не Рональд, чтобы открыто принимать на себя народную ненависть! – заявил он.

Мы покидали замок в сумерках, и это мне очень не нравилось. Альберт был слишком поспешен и самоуверен. Я боялась, что он вляпается в очередные неприятности, едва выбравшись из предыдущих и втянет в них меня. Дружба с благородными господами приносила мне много тревог, и я начинала скучать по своей старой размеренной жизни, в которой всегда знала, что будет дальше. По мере отдаления от замка у меня нарастало ощущение, что эта авантюра не закончится хорошо.

– Не кисни, детка! – попытался подбодрить Альберт. – Я верну тебя к твоему любимому герцогу!

Тон его был шуточный, но за ним скользила легкая ревность вперемешку с возбужденным предвкушением опасности. Альберт между тем начал наставлять меня – карета в который раз становилась местом получения инструкций.

– Моего дядю зовут Коллоп. Он друг и советник короля. Постарайся не ляпнуть при нем что-нибудь лишнее – он так же опасен, как и Альвадо, может быть даже больше, потому что кроме прочего еще и маг, не очень сильный, но бессовестный и беспринципный. Будь с ним очень осторожна, ни капли доверия. Ничего не ешь и не пей в его доме, даже если он будет очень настойчиво предлагать, не поворачивайся к нему спиной, не пожимай руки, он часто травит перчатки и не садись в гостевое кресло. Все что от тебя требуется – занять его внимание на пять минут. Придумай какую-нибудь сентиментальную историю о несчастной любви, наплети про бессонные ночи и заплаканную подушку, попроси зелье, и —все. Ты пойдешь к нему в дом одна, а я…

– Не пойду без тебя!.. – запротестовала я.

– Проберусь через сад, – невозмутимо закончил он. – Не трусь, детка. С дядей не так уж сложно справиться, если подойти сзади. На вот тебе подарочек, – он протянул мне обычную, скромную на вид булавку без украшений и из совсем простенького металла.

– Спасибо, – приняла я подарок без особого почтения.

– Это заговоренная булавка, помогает на какое-то время от прямого магического воздействия. Вещь не самая сильная, но в сложной ситуации может и спасти. Приколи незаметно к платью.

– А как же ты? У тебя еще такая есть?

– Мне не надо. Меня он и так не тронет. По крайней мере не заколдует.

– Почему ты так уверен?

– Потому что у нас кровное родство.

Я хотела было возразить, что если дядя бессовестный и беспринципный, то вряд ли его остановит такая мелочь, как родственная связь. Альберт пояснил:

– Кровное родство – хорошая защита. Маги никогда не применяют свои способности против кровных родственников, потому что это небезопасно и результат может оказаться непредсказуемым. В истории магии подробно расписаны всего три случая применения колдовства против родственников, все закончились плохо.

Самый любимый мой из них – про Диву и Праву. Они были сестрами, жили себе спокойно три сотни лет назад, дружили, колдовали помаленьку, и все у них было хорошо, пока не попался им на глаза один рыжий красавчик, такой же симпатичный, как я. Так уж случилось, что они обе в него влюбились. Он был избалован женским вниманием, и оно ему нравилось. Он не хотел делать выбор между двумя сестрами и пользовался вниманием и любовью обеих. Когда сестры это поняли, их дружбе пришел конец. Поначалу они просто молча ненавидели друг друга, но после того, как Дива в очередной раз застала сестру в объятиях возлюбленного (из которых сама не так давно выпорхнула), ее терпение лопнуло.

Она нашла особое, древнее даже по тем временам, колдовство с использованием животных, конкретнее – жаб. Описание колдовского процесса, к слову, было упомянуто в одной из старых сказок. В ней мачеха пыталась превратить падчерицу в уродливое злое существо, чтобы король-отец и двенадцать братьев отвернулись от нее. Диву не остановило то, что в сказке у мачехи ничего не получилось. Ей просто понравилась идея посадить на ненавистную сестру жаб и посмотреть, как та будет визжать, когда проснется.

Итак, Диве нужно было найти трех жаб. Это было не так уж просто, потому как на дворе стояла настоящая зима, с морозами, снегом и сосульками под носом. Диве пришлось разморозить магией несколько болот и перепачкаться грязью не хуже тебя, но она была упрямой, терпеливой и настойчивой. Она решительно не хотела выбрать колдовство попроще, и после многочасовых поисков все-таки сумела найти двух жаб, одуревших от резкой разморозки, и лягушку среднего размера. Они-то и копошились в мокром тряпичном мешке, когда Дива с воодушевлением пинком открыла дверь в свою мастерскую. Вымокшая, замерзшая, грязная и еще более злая, чем раньше, она стала поджидать, когда Права останется одна и уснет. Когда это произошло, Дива взяла самую большую жабу и посадила ее на лоб Праве. Уже полностью отогретая жаба попыталась спрыгнуть и удрать назад в родное болото, но, как я уже говорил, Дива была целеустремленной дамочкой. Чтобы жаба не предпринимала попыток к бегству – Дива заморозила ее опять, и бесцеремонно шлепнула получившуюся ледышку на лоб Праве, добавив для надежности еще и снотворное заклинание. Этой жабе предписано было сделать Праву такой же безобразной, как и она сама. Вторая жаба, не долго дожидаясь, последовала за первой, примерзнув к ротику спящей Правы. Предполагалось, что она заставит соперницу говорить только глупости и гадости. Лягушка была обречена лежать на груди у Правы. У нее была самая важная роль – ей предстояло сделать так, чтобы Права стала отвратительно злой, никого больше не полюбила, и никто не смог полюбил ее в ответ.