Лиззи

– Что хотел? – хрипло спросил он и откашлялся. Выглядело это довольно беспомощно, и он поморщился от досады.

– Почему хотел? – спросил я – Хочу. Смотри фокус.

Я медленно, как опытный факир, поднял левую руку и Яша, как завороженный поднял голову, следя за моими пальцами. В этот момент я правой ударил его в солнечное сплетение. Яша резко выдохнул: «хак!», и согнулся, схватившись за живот. Встав в удобную позу, я навесил ему снизу в челюсть и толкнул в лоб. Сначала Яшка упал на задницу, вытаращив на меня глаза, а потом поник и повалился на бок. Над нами кружили пчелы, не зная кого атаковать первым. У Коля в саду была целая пасека. Появился и хозяин. Тупо смотрел на скрючившегося собутыльника и чесал свою грудь.

– Это каво он? Ты чем его? Мне тут этого не надо!

– Сходи за водой! – приказал я. – И пошевеливайся, рухлядь, пока я и тебе не смазал!

Коля попятился задом, замахал руками и исчез. Я присел на бетонный фундамент и закурил. Похоже одна пчела все-таки ужалила Яшку в спину – он заерзал, замычал и засучил ногами. Вернулся Коля с литровой банкой воды.

– Поставь туда – я указал рукой – Куришь? Угощайся.

Коля аккуратно обошел тело, согнувшись, деликатно вытащил сигарету из пачки. Я зажег спичку и дал ему прикурить. Мы курили молча и смотрели на Яшу, который вяло перебирал ногами, и время от времени что-то мычал.

– Вроде живой – одобрительно сказал Коля – Я напугался. Думал ты его… почикал. Или застрелил.

– Коля, посмотри на меня. Я похож на человека, который поставит на кон свою жизнь из-за куска говна? Похож?

– Я же не говорю…

– Я спрашиваю, похож?!

– Не… не похож.

– Вот… А похож я, Коля, на человека, который позволит, что бы какая-нибудь падла срала у него на дороге?

– Ты про Лизку что ли?…

– Я про Елизавету Алексеевну еще слова не молвил, но обязательно скажу. Предельно уважительным тоном.

В этот момент Яша застонал и встал на колени, уткнувшись лбом в землю. Так он простоял с минуту или две, хрюкая и отдуваясь, и, наконец, схватившись за ствол молоденькой сливы, поднялся на ноги. Его штормило сильно. Я тоже поднялся, взял банку с водой и вылил ему на голову. Он оттолкнул меня, выругался. Коля стал отряхивать ему спину.

– Я тебя урою! – наконец прохрипел Яша, глядя на меня налитыми кровью глазами.

– Жду с нетерпением.

– Дай мне срок…

– Не дам. Сейчас хочу. Вот и свидетель у нас имеется. Да Коля?

Коля обреченно махнул рукой.

– Выбор оружия за Вами, сударь. Как изволите драться? Можно на ножах, как принято в Испании, можем на саблях, а можем на шпагах, если найдутся. У Коли на чердаке. Да, Коля? У тебя есть шпаги на чердаке?

– Каво? На чердаке? Какие сабли на хрен?!

– Сабли заржавели. Коля давно их не чистил. Ну, ничего, можно и на кулаках. Предупреждаю, бить буду сильно и не аккуратно. Пока голова в жопу не провалится. Да, и еще одна немаловажная деталь. Разговаривать со мной будешь вежливо, как и полагается джентльменам. Ненавижу жлобов.

– Да пошел ты!

– Так…

Я глубоко вздохнул. Яшка смотрел на меня, ощерившись, но было заметно, что из состояния нокдауна он так и не вышел. Струйка крови появилась у него на подбородке. Нежно взяв его за виски ладонями, я направил его лицо к небу, отступил на пол шага и точно, пушечным ударом, пробил в цель под ребрами: в печень. Яшка даже не «хэкнул», повалился как куль. Коля, схватив банку, побежал за водой. Вернулся он с целым ведром и с моего молчаливого согласия сам вылил его на друга.

Яшка что-то зарычал по-цыгански, царапая землю пальцами, поднялся, отпихнув Колю, который опять пытался помочь. Коля помог ему присесть на пенек по яблоней.

– Мужики – сказал он испуганно – Хорош уже, а? Как бы чего не вышло.

– Заткнись – выдавил Яшка.

– Сам заткнись. Мне трупаков только тут не хватало. Идите вон на реку и там деритесь. Хоть на саблях, хоть на пистолетах.

– На ножах! – выкрикнул Яшка и хрипло засмеялся – Что слабо, мужик, со мной на ножах?

– Да хоть на топорах – возразил я. Злобное нетерпение не отпускало меня, еще не иссяк адреналин. – У тебя там в кармане вроде что-то было? Ну, а мой всегда при мне.

– Сдурели?! – Коля не на шутку перетрусил. – А я что буду делать?!

– Секундантом будешь. – я рывком поднялся – и не тявкай под руку, а то получишь хорошего пинка под задницу. Вставайте, сударь. Пора посмотреть, что Вы сегодня ели на завтрак.

Яша стоял передо мной, покачиваясь и шумно дыша. Вытирая разбитые губы, он размазал кровь по всему лицу и был страшен. В правой руке он сжимал обыкновенный складной нож, которых полно было в ту пору в любых ларьках. Они не приравнивались к холодному оружию и носили их с собой все, кому не лень, особенно подростки. Впрочем, мой был такой же. Боец из Яшки, конечно, был никакой, он так и не вышел из состояния грогги, к тому же быль сильно выпивши и это придавало мне уверенности. Деревенские вообще не умели драться, хотя дрались часто и порой с чудовищной жестокостью. «Против лома нет приема» – это про них. Правда вместо лома часто использовался кол. В советские времена на танцах именно кол ставил точку в спорах, кому танцевать девчонку.Когда-то я неплохо владел холодным оружием. Мы с Серегой еще в советское время на тренировках серьезно отрабатывали приемы против ножа и против пистолета, чем изрядно злили Михалыча, нашего заслуженного тренера, который считал это все мальчишеским баловством, а не спортом. Да и в бригаде нашей ребята увлекались этой наукой по понятным соображениям. Никому не хотелось попасть на перо в драке, хотя я не припомню, чтобы это искусство кому-то помогло, когда начинался реальный замес.

Я встал в классическую стойку и ждал. Коля взволнованно бегал вокруг, приседая и взмахивая руками. Яков шагнул вперед, выставив правую руку с ножом вперед и пригнувшись. Лицо его старалось принять свирепый вид, но появлялось на нем скорее растерянность и испуг. Я сделал ложный выпад и когда Яшка повелся, нелепо взмахнув руками, просто ударил его ногой в пах. Третий раз упал он на землю, завывая и корчась. Я отогнал Колю, который уже окончательно протрезвел и только вздыхал тяжко, и склонился над поверженным соперником.

– Яша, ты хорошо меня слышишь?

Он молчал, шумно дыша.

– Так, проверка слуха.

Схватив его за ухо, я вывернул до упора, и с наслаждением услышал протяжный вопль.

– Так, слышимость отличная. Продолжим. Сейчас Яков, я буду говорить, а Вы – отвечать. Если будете молчать – я буду ударять Вас кулаком по лицу. Вот так – и я стукнул его кулаком в многострадальное ухо.

Стон, помноженный на рычание, был мне ответом.

– Отлично. Итак. Живет в нашей деревне девушка Лиза. Она Вас, Яша, не любит, и вы, Яков, про нее забыли. Так? Забыли? Не слышу? Мне ударить Вас или Вы ответите мне?

– Слышу.

– Что слышите?

– Не подходить к ней.

– Правильно. И поскольку Ваше присутствие пугает девочку, Вы скроетесь отсюда раз и навсегда. Хорошо слышно?

– Да.

– Что да?!

– Скроюсь отсюда.

– Правильно. Прямо сейчас. На своей отечественной иномарке. Отныне это девочка – моя. Так и зарубите себе на носу. Хорошо слышно?

– Да!

Я помог ему встать и мы с Колей довели его до бочки с водой. Яша погрузил в нее голову и долго плескался, фырчал и стонал, пока Коля стоял рядом с полотенцем. Я сидел поодаль на березовом чурбане и курил. Адреналин закончился, хотелось прилечь и закрыть глаза.

Цыган забрался в свой драндулет и с пятой попытки завел двигатель. Я подошел.

– И еще. Не для протокола. Я знаю про твои делишки в Острове и в Опочке. Связей у меня достаточно, чтобы некоторые товарищи из районного уголовного розыска избавились от своей слепоты и тогда они увидят много нехороших дел, которые творятся у них под носом. Ясно излагаю?

– Ясно, начальник – Яков нехорошо улыбался распухшими губами – Век не забуду…

– Стоп! Еще одно слово и я обижусь. Ведь мы не держим зла друг на друга, верно? Или я ошибаюсь?

Яшка козырнул и со скрежетом рванул с места. Надо отдать ему должное, держался он не плохо.

Коля испуганно попятился, когда я подошел к нему.

– Что с тобой, Коля? Водочка осталась? Вот и славно. Точно не паленая? Хлопнем по рюмашке? По-моему, заслужили.

У меня начинался «отходняк», пальцы дрожали слегка, когда я доставал сигареты. Коля сбегал в избу, вернулся с бутылкой, стопкой и куском хлеба. Водка была теплая и вонючая. Мы присели на чурбаны, которых у дома было множество и закурили.

– Один здесь живешь?

Коля кивнул, глядя под ноги.

– А жена где?

– А на что я ей? – пожал он плечами – шляется где-то. В городе. Ты это… здорово дерешься. Обучался? В горячих точках?

– Да, Коля, в точках… И таких горячих, что жопа плавится. Ты про то, что видел, помалкивай, договорились?

– А мне-то что… Про Яшу не скажу. Дурной он. И злопамятный. С ним как свяжешься…

– Про Якова разговор отдельный. Он дурью торгует? Значит ходит по нитке. И знает об этом. И я знаю. А те, которые не знают, но знать должны, по нитке ходят тоже. Сейчас эту тему никто не любит. К тому же граница рядом. А ты не дрейфь, Колян, прорвемся. Пойду я. Бывай здоров!

Ладонь у Коля была мозолистая, настоящая крестьянская ладонь.

10 глава

Несмотря на обещание, Коля-таки раскололся. Слух о моих подвигах облетел всю деревню. Как и полагается, история от рассказа к рассказу обрастала героическими подробностями, пока не превратилась в полноценный вестерн. Была дуэль и не простая, а испанская, когда противники стоят друг против друга, держась за руку. Сверкнула сталь и Яшка упал. Злодей ползал у меня в ногах и просил прощение, а герой-любовник, то есть я, по всем законам жанра сказал ему, возвращая охотничий тесак:

– Зла не держу. Ее забудь. Она – моя. Нож – твой. Ты храбро сражался. Бери, и больше не возвращайся.

Коля божился, что никому ничего не рассказывал, что Яшка сам всем разболтал и, наконец, ушел в такой глухой запой, что достучаться до него стало невозможно.

Отец Георгий выслушал мою историю в полном молчании, потом сокрушенно тряхнул головой.

– Ах, как это скверно получилось! Теперь, знаете ли, Вам и впрямь надо забирать отсюда Лизу. Яша мстительный человек, к тому же Вы изрядно подпортили его репутацию, а репутация в его мире – это все. Ах, черт возьми, как плохо получилось!

– Что же, по-Вашему, я должен был сделать? Простить?

– Ах, оставьте! Вы повторяете глупости, которыми любят жонглировать недоучки и лжецы. Простить можно, если Вам плюнули в физиономию или наступили на мозоль, а если плюнули на Вашу мать, или на могилу матери, или на икону – о каком прощении идет речь? Это все от лукавого.

– Спасибо, учту… Только, знаете ли, нехорошо мне. Бил я этого дурака-Яшку нехорошо. Не понимаете? Не праведный это был гнев. Хотел бы я сказать Вам, что бился за правду, за девичью честь, а не могу. А за что бился? За то, что меня оскорбили, кусок мой хотели отнять. Не знаю, может быть, наговариваю не себя…. Говорю Вам, потому что уважаю Вас. И верю Вам. Первый раз в жизни верю человеку, который произносит такие слова, как Вы. Понимаете?

– Понимаю. Неверующий в Бога человек не верит и тому, кто верит. Слушает, слышит, а не верит. Считает, что тот или заблуждается или врет. И часто в этом есть резон. Потому что многие врут. И себе и окружающим. Но знаете ли, Олег, достаточно одного человека на миллиард, который несомненно верит, чтобы пошатнулось и разрушилась вся крепость неверия.

– Наверное, только я о своем: бил я его с наслаждением, если можно так выразиться. И убил бы. Если бы… сами понимаете…

– Не кара возмездия?

– Если б свидетелей не было. Боялся в тюрьму сесть.

– Олег, скажите – отец Георгий выдержал большую паузу – А Вам приходилось… убивать? В той, скажем так, в прошлой жизни?

– Ну, Вы даете… – смех у меня вышел деревянным – я на исповеди, что ли?

– Думаю, что да. Иначе зачем весь наш разговор?

– Не знаю. Вообще ничего не понимаю в последние дни. Запутался совсем. Иногда хочется бросить все к чертовой… извините, и бежать куда глаза глядят. Лиза! Что с ней делать? Привезу ее в Питер, а дальше? А мне как быть? Пить, пока не сдохну? Организм не принимает. Думал здесь, в деревне, утешение себе найду, а нашел очередной геморрой себе на задницу. Не люблю я никого, отец Георгий, вот в чем дело. И себя не люблю. Воровал, дрался, рисковал, а в результате – ноль! Другие как-то устраиваются в жизни. Нагребли себе немного, спрятались по листочек и довольны. А я не доволен. Всегда чем-нибудь недоволен. Вы спрашиваете убивал ли? Так вот, отвечу – убивал! И делайте со мной, что хотите. Хоть в милицию идите! Раскаиваюсь? Нет!! Я убил животное, злобное животное на двух ногах! Этот урод людей любил мучить, а особенно бомжей. Отвозил их в лес с двумя такими же отморозками и… не буду Вас пытать подробностями, отец Георгий, а то и Ваша вера пошатнется. Выпустил ему кишки, каюсь, при свидетелях и никто меня не сдал, не предал, потому что я гниду раздавил, таракана. Тараканов вообще много в жизни было. Тараканы очень просто устроены. У них есть рот, сфинктер и половые органы. Все! И еще они очень жадные и ненасытные. Бегают, суетятся, крошки подбирают, радуются, если упала со стола крошка послаще, да пожирнее. Как-то за городом, на даче, один такой таракан увидел у меня книжку в руках и глаза вытаращил! Ты, мол, чиво, книжки читаешь?? Типа, не наш, что ли?? Побежал братве жаловаться. Олаф (погоняло мое) книжки читает! Караул! Подрались крепко. Вмазал ему в горло кулаком, закудахтал кровью. Ночью скорую вызвали, увезли… В больнице помер. У нас тогда серьезное толковище было. Хорошо Серега, друг мой, вписался за меня по полной. Типа, в свободное от работы время, человек имеет право книжки читать. А? Нормально живем? А потом Серегу убили. Он как раз скутер купил, хвастался, что будет по Неве гонять всем на зависть… Мы все любили, когда завидуют. У меня жена была, умная женщина, с образованием, так у нее пунктик был: непременно в старости уехать на Майями! Пусть убивают, пусть обманывают, пусть ненависть и вражда, главное доползти в старости до песчаного пляжа, там, на другом конце Земли. И детей там оставить. О, дети – это главная отмаза, когда все совсем уж становится бессмысленным! Знаете, меня в советское время угнетало и злило больше всего, когда коммунисты подбадривали нас, горемычных: вы, мол, потерпите, живите пока в коммуналках и бараках, зато дети ваши и внуки, а то и правнуки! будут кушать бублики с медом и спать в пуховых перинах. С какой стати?! – хотелось ответить. А мы-то что, пописать в мир вышли? Мы тоже хотим бублики с маком! Здесь и сейчас! Вот и супруга моя: терпим да светлого завтра! А пока сожмем зубы и копим. Для детей. Они, видимо, выкопают нас потом из могил и поселят в дворцах хрустальных. Начнешь спорить – эгоист, тряпка, слюнтяй! В бедности тоже дерьмо! Та же зависть, злоба, вранье. Только проще, без гламурных улыбок и глянца.

Вот вывезу я из этого дерьма Лизу. Что с ней будет? В голове – пусто. Образования – ноль. О жизни толкует… со слов Яши…

– Зачем же приучали?

– Это Вы на Экзюпери намекаете? Принимаю. И отвечаю – не знаю! Жалко стало. Дурочка ведь совсем. Опять же, верит мне…

– Вот и выходит, что Вы помогаете ближнему, хотя и боитесь в этом признаться. Кого боитесь? Братвы Вашей тут нет. Меня Вы свои признанием только утешили.

– Да стыдно как-то… Знаете, отец Георгий, я ведь в своей жизни прощал… По крупному. Серега один раз скрысятничал, думал я не заметил… Я вида не подал, хотя больно было… Месяца два страдал, а вида не показывал. Ведь мы с ним с детства… пуд соли, знаете ли… А потом, на рыбалке, на вечерней зорьке, как сейчас помню, выложил ему все: что видел, что знаю, что горько мне… Ничего мне на это не сказал. Так всю ночь и просидели у костра. Утром в глаза мне смотрит в упор так вот и спрашивает: забудешь? Я говорю: да. Опять молчим. В машину сели, едем, он и говорит: ну, тогда и я все забуду. Представляете? А ведь я только потом понял, что он имел право так сказать… Грешен, батюшка, грешен. С тех пор между нами словно потеплело что-то… Доверяли друг другу во всем. Только этим и спаслись. А то ведь совсем одичали мы тогда все… Глотку готовы были друг-другу разорвать. А когда есть надежное плечо – у тебя сразу огромное преимущество перед всеми. Это я точняк Вам говорю! Потом было, жена рога мне наставила со своим шефом – простил, ради ребенка простил, опять же и сам был грешен. Хотя сперва обдумывал в деталях, как буду ее убивать. Хотел, как в американском кино, со спецэффектами! Чтоб плакала и молила о пощаде, чтоб прелюбодей захлебнулся в своей рвоте. Даже яд кураре достал по этому случаю, представляете? Правда, так и не узнал: всамоделишный ли… Выбросил потом. А она сама потом покаялась. Он, оказывается, шантажировал ее, грозился выключить из дела. Она у меня баба сильная. Призналась и говорит: «Хочешь – выгони сразу, я пойму тебя, а если нет – забудь. Как я забыла». Простил. А ему не забыл, не смог. Любил он поохотится в карельских лесах. У него и погранцы на это случай прикормлены были на финской границе, под Выборгом. Там лосей водилось видимо-невидимо. Ходили по трое- четверо с карабинами и ружьями. Погранцы так и автоматами не брезговали. Однажды на охоте плохо ему стало. Сердце. Меня, знаете ли, яды всегда завораживали. Я первый из братвы на них подсел всерьез еще в 90-х. Изучал, книжки разные читал, специальные. Приятель у меня был, фармаколог, на этот случай, я приплачивал ему хорошо и держал под секретом… И вот лежит он, вражина, помню, на бруствере, обнимая карабин, лицо белое, мокрое от пота, а я стою над ним, а в сердце пусто. Думал, скажу ему что-нибудь напоследок. Типа: вспомни, Майю, гад и все такое.А он смотрит на меня, а в глазах ужас и мольба. Помощи просит. Я забегал, звоню в скорую, а потом смотрю – а он уже посерел и обделался. Верный признак, что отдал душу Богу. Жене, конечно, ничего не сказал. Полгода она молчала. На Новый Год, на даче, когда куранты забили двенадцать, подняла бокал и говорит: «Я никогда не любила его, и зря ты это сделал. Грех этот теперь на тебе, Олежек». А я думаю про себя, ну умер человек и умер. Без страданий, в чистом лесу. Чем плохо? Лучше разве, как ее дед, который год отходил, иссох весь… И обида на него в сердце как будто растворилась… А вот на вокзале один раз мужичек мне замечание сделал – так чуть не убил его. И убил бы, если бы Серега не оттащил. Такая ярость взяла, словно он на святое покусился. Как такое может быть? Я этого Яшку жалею теперь, а ведь он гнида порядочная. Запутался я совсем. Извините, Вам наверно и слушать противно мои бредни. Плохо мне…

– Это не бредни – спокойно возразил Георгий Семенович. Он как-то подобрался весь, посуровел. – это Вы исповедуетесь перед Богом. Я не имею права простить Вам грехи Ваши. И причастить не имею права. Но Вы обязательно сходите в Церковь. Вам надо, поверьте. И срочно. Не ходите больше к психологам, к знахарям разным. Забудьте к ним дорогу. Это только усугубит Ваши беды. Найдите батюшку старенького где-нибудь в глубинке. Батюшки старенькие много видели, много знают. Они столько слышали на своем веку, что нам простым смертным и представить сложно. Вот такому и поведуйте свои беды. Даже если он Вас не причастит, то с пользой будет. Вы, Олег, по краю ходите. Думаете, что уже прошли главные испытания? Нет, они впереди. Берегитесь. Вам нельзя расслабляться. Вы говорили с пренебрежением о своих товарищах, которые неразумно и смешно цепляются за блага земные, как будто надеются найти в них спасение. Так вот, Вы еще дальше от истины. Вы уже ничему не верите, ничему не преданы, на все смотрите равнодушно. Вам не нужны почести и награды, поскольку Вы знаете им истинную цену. Вам чуждо тщеславие, но смирения нет ни на грош! Повторяю, берегитесь! Это – гордыня.

– Неужели я похож на гордого человека – усмехнулся я, представляя со стороны свою сгорбленную, измученную фигуру.

– Похожи. Вы теперь смеетесь над глупыми людьми, удивляетесь их наивности и близорукости, но скоро начнете их ненавидеть и презирать, а потом и завидовать лютой завистью, потому что им будет весело и беспечно, а Вам тяжко и черно. И безумно скучно. И тогда Вы начнете им мстить. За их глупость, за их пошлость, за их бедность, за их убогость. Ведь человек звучит гордо, так нас учили? А это разве люди? Букашки, торопливо спешащие собрать себе корма! И они еще смеют радоваться и смеяться, когда впору рыдать, рвать и метать?! И тогда душа гордого человека находит какой-нибудь чудовищный выход: или какая-нибудь навязчивая идея, вроде перманентной революции, как у Троцкого, или безобразный разврат, как у Карамазова-отца. Или последний выход…

– Пуля в лоб? Ну от этого, слава Богу, я далек. Не дождетесь. И – как там у Достоевского – листочки зеленые еще люблю!

– Любите! И Лизу постарайтесь полюбить! Она ведь хитрая. Может притвориться пушистым зайчиком, а потом вылезет такой хорек, что держись! Впрочем, Вы и сами не юнец.

Распрощались мы с отцом Георгием уже впотьмах. Я протянул руку, но он отпихнул ее, и мы обнялись. Потом он решительно перекрестил мою грудь, пробормотав слова молитвы.

– Ну вот, теперь идите. Помните про батюшку. И ничего не бойтесь. У Вас есть мой молитвослов. Научитесь молиться. С Богом!

11 глава

В Петербург я уехал на следующее же утро. Хотел управиться в неделю. Поздно вечером мы встретились с Лизой под старым кленом, у бывшего выгона. Она старательно прятала от меня заплаканные глаза и куталась в старую мамину кофту.

– Улажу кое-какие дела – говорил я бодро – Решу вопрос с жильем. О работе пока не думал. Надо посоветоваться. Что-нибудь придумаем. С мамой сложно. Деньги ей давать нельзя. Бессмысленно. Я вот что подумал, что если я буду помогать бабушке, а она уже распорядится дальше, как быть?

Лиза равнодушно кивнула головой.

– Что с тобой, Лиза? Ты расстроена? Разочарована? Случилось что?

– Нет, все нормально… Яков встречался с Колей.

– Угрожал небось? – усмехнулся я.

– Нет. Жаловался. Ты ему ребро сломал и зуб выбил.

– В самом деле? Я сказал бы, что мне очень жаль, только это будет враньем.

– А еще Яша сказал, что ты бросишь меня. Как только получишь то, что хочешь.

– А что я хочу, он не уточнил?

– Нет. Но зато сказал, что меня любит. Больше жизни.

– Угу. И поэтому хочет отдать в проститутки.

– Про проституток я тебе наврала.

– А про что еще ты мне наврала?

– А ты мне?

– Ты что, действительно, считаешь, что мне от тебя что-то нужно?!

– Нет! Я действительно считаю, что тебе от меня ничего не нужно! Ни-че-го! Я для тебя как кукла! Как подопытный кролик!

– Лиза!

– Зачем я тебе?! Зачем? Объясни?

– Зачем? Господи… – я сел на кочку и взъерошил свои волосы. Лиза присела рядом на корточки. – Лиза , ну ка объяснить тебе… Я хочу тебе помочь…

– Зачем? Ведь ты не любишь меня.

– Почему не люблю? Люблю.

– Разве так любят? Ты даже не пытался поцеловать меня. Боишься? Чего? Что люди скажут? А вот я не боюсь! Никого не боюсь. Вот на тебе!

Она внезапно обняла меня за плечи и чмокнула в нос, в подбородок горячими, сухими губами. Я оттолкнул ее, вытер нос.

– Лиза, прекрати!

– Трус! Яшка ничего не боится, а ты всего боишься!

– Ну и катись к своему Яшке!

Лиза всхлипнула.

– Ты со мной поиграешь – поиграешь, да и бросишь!

– Кто это сказал? Яшка?

– Бабушка! Он не верит тебе. Говорит, чтоб я не ехала. Что ты бандит, а только притворяешься добрым. Что будешь меня мучить, а потом выгонишь вон.

– Ага, и отдам на съедение собакам – устало ответил я.

– Что?

– Проехали. Слушай, Лиз, ну если все против, то чего ради мы с тобой устроили вообще все это?

– Я не против! Я хочу уехать с тобой!

– Тогда в чем дело, черт возьми?

– В том! Я хочу, чтоб ты… любил меня. Я не замуж хочу! -торопливо перебила она меня. – Не думай, я не такая дура. Но я хочу, чтоб мы были… вместе. Чтоб ты был рядом и заботился обо мне. А я буду тебе угождать во всем, не сомневайся. Яша рассказывал, что есть такие книжки, о любви, ну там секс, и все такое… Я изучу их и буду самой лучшей! Тебе никого больше не захочется. Ты знаешь какая я страстная? Даже Яков испугался. Я могу до смерти тебя зацеловать! Вот! И никто не узнает. От чего ты умер.

Говорила ли Лиза искренне эти слова? Конечно. В ее глазах сиял восторг, щеки пылали. Она нетерпеливо сбивала со лба и щек мошку и комаров и опять надвигалась на меня грудью. Я загородился руками, сложив их крест на крест на коленях.

– Лиза, – я старался говорить спокойно – а ты веришь, что любить человека можно просто так?

– Как это?

– Ну ведь ты же любишь бабушку?

– Сравнил.

– Любишь. И я тебя люблю. Как дочку.

– Удочери меня! – поспешно сказала Лиза – Я согласна. Только мы все равно станем любовниками.