скачать книгу бесплатно
Валерьян внимал, поражаясь человеку, с трудом шевелящемуся, полуживому, но радеющему не о себе. Быстро и непоколебимо решившись, он заявил:
– Я в Москву съезжу. Привезу сколько надо.
– Съезди… правда надо… позарез… Там прямо… в самой редакции… на Комсомольском… Я продавал по себестоимости… рубль к рублю… Ты продавай как знаешь… Ещё скажи, что деньги перешлю позже… как оклемаюсь… Всё перешлю…
Приподнимая и роняя голову, он продолжал сбивчиво инструктировать Валерьяна, но тут в палату влетела медицинская сестра.
– Уходите скорее, – зашикала она на Валерьяна. – Вот-вот обход. Я вас вообще пускать не имела права.
Валерьян, слушая Михаила, медлил, и медсестра настырно затрясла его за плечо.
– Вы слышите меня, нет? Я к вам обращаюсь.
Из дверей Валерьян оглянулся, помахал Михаилу рукой.
– Я привезу, – громко повторил он. – Прямо завтра поеду в Москву.
– V —
Поездке в столицу ничто не препятствовало. После завершения сессии в университете начались каникулы, от дежурства в намеченный день Валерьян был свободен.
Выехал он затемно, ранней электричкой. С конца прошлого лета он не бывал в Москве, потому, сойдя с поезда и попав на Комсомольскую площадь, обомлел.
И прилегающие к ней тротуары, и сама площадь были заполнены людьми до такой степени, что проходящая через неё трамвайная колея выглядела, точно узенький пирс в бурунящемся море. Всё пространство между тремя вокзалами, от гостиницы «Ленинградская» до универмага, кишело торговцами. Разновозрастные, неопрятные, они толклись на холоде и, выпуская изо ртов густой пар, настырно совали прохожим разную дребедень: носки, рукавицы, подстаканники, чайные ложки, тюбики зубной пасты, мыло. Торговля велась, чем попало: одеждой, обувью, посудой, старьём.
Вперемешку с вещами продавали еду. На деревянных ящиках, на расстеленных на снегу картонных листах лежали консервы, краюхи сыра, банки с солениями, бутылки водки, хлеб. Озябшие продавцы зазывали покупателей сиплыми голосами:
– Рубашки байковые из Польши!
– Джинсы фирменные!
– Сапоги импортные!
– Ремни кожаные армейские!
– Тушёнка говяжья!
– Майонез баночный!
– Чайный сервиз!
Валерьян с трудом проталкивался сквозь эту дикую разноголосую орду к спуску в метро. Ему на каждом шагу совали под нос всякое барахло, хватали за рукава.
– Да отвяжитесь! Дайте пройти! – огрызался на наседавших торговцев Валерьян.
Вжав голову в плечи, но упрямо лез вперёд.
Подземный переход тоже запрудили торговцы. Стоя вдоль стен, они разложили свой скарб прямо под ногами. Люди шли по переходу, чуть не задевая выставленные на продажу чайники, кастрюли, стопки сложенных свитеров и кальсон, журналы, книги. Иногда кто-то останавливался, брал что-нибудь в руки, переговаривался с продавцом, одновременно отпихиваясь плечами и локтями от прущих мимо.
Только за книги на всём этом торжище нет-нет цеплялся глаз Валерьяна. Перед входом в вестибюль станции он даже приостановился у развала, привлечённый видом толстых томов. Наименование одного выстрелило в сердце – «Страна гибнет сегодня».
Он присел, взял его в руки. Книга (воспоминания белогвардейского генерала) была кооперативным изданием, на желтоватых страницах тускнел небрежный, расплывчатый шрифт.
– Страна гибнет сегодня, – подтвердил книготорговец – заросший, подрагивающий, будто с похмелья, мужичонка в засаленном «петушке».
Для прохода через турникет пришлось истратить три пятака. Проезд в метро подорожал троекратно – с пяти копеек до пятнадцати, но всё равно оставался дёшев. Валерьян, съезжая на эскалаторе вниз, с удовлетворением хмыкнул: поездка в московском метро стоила всего на пару копеек дороже коробка спичек.
Дорогу до редакции «Дня» он помнил хорошо. Писательский особняк на Комсомольском проспекте, как и в прошлом августе, являлся сродни штабу. В нём, помимо издания газеты, регулярно собирались общественные деятели, литераторы, добравшиеся до Москвы из отмежевавшихся союзных республик посланцы просоветских народных фронтов, добровольцы-распространители оппозиционной печати. В нём не царил более дух мрачного отчаяния. Редакция была деловито оживлена, и, войдя внутрь, Валерьян ощутил это сразу. В коридорах мелькали сотрудники с бумажными листками в руках, из кабинетов доносился дробный стук печатных машинок, в приёмной звонил телефон.
Михаил не успел объяснить Валерьяну, к кому следует в редакции обращаться, чтобы получить на распространение часть тиража. Он потоптался в вестибюле, затем заговорил наудачу с незнакомцем, старательно всовывающим в дорожную сумку пачки газет:
– Вы тоже за свежим номером?
Поглощённый делом незнакомец шмыгнул носом.
– Ну…
– И я.
Плотные пачки умещались в сумке с трудом, края её никак не сходились.
– Давайте помогу, – п редложил Валерьян.
Вдвоём они кое-как сомкнули неподатливые края и застегнули молнию.
– По Москве развозите? – поинтересовался незнакомец, уже любезнее.
– Нет, в другой город.
– Я тоже в другой город, – собеседник Валерьяна усмехнулся невесело. – Можно даже сказать – в другую страну…
– Это куда же?
– А в Ригу. В Латвию.
Лицо человека из Риги было типично русским: широкое, слегка асимметричное, с крупным, неправильной формы носом.
– Я был в Риге в позапрошлом году, – признался Валерьян, проникаясь к русскому рижанину уважением. – Там уже тогда были националистические порядки.
– А сейчас ещё хуже. Им вообще море по колено теперь. Получили в мире признание, официальным порядком отделились. Законы принимают такие, что тому, кто не латыш, вот хоть прямо манатки собирай и беги. Да они так прямо и говорят: «Чемодан – вокзал – Р оссия!»
Рижанин пригладил светло-каштановые виски, закрутил вокруг шеи шарф.
– Эх, в прошлом августе-то их задавили уже, считай, – выдохнул он с чувством. – В Риге наш ОМОН националистов разогнал в один день, все их флаги с учреждений посрывал к чертям собачьим. В Риге победили, восстановили советскую власть, а Москва – наложила в штаны.
– Вы про ГКЧП? – у точнил Валерьян.
– Про него. Мы-то от них из Москвы подмогу так ждали, а они… – рижанин резким движением запахнул на груди куртку. – А теперь у нас ни ОМОНа, ничего. Одна только газет и осталась…
Они расстались, пожав при прощании руки.
Валерьян постучал в ближайший кабинет, поздоровался, назвал себя.
– Вы… вы, если не ошибаюсь… – сотрудник редакции, приподняв голову над столом, приморщил лоб.
– Не ошибаетесь. Я был здесь, когда в августе редакцию громить собирались.
– Точно! Я ведь помню: кругом смятение, развал, памятник Дзержинскому на Лубянке крушат. Кажется всё уже, крах. А тут молодой человек к нам заявляется – такой решительный, искренний. И прямо к Проханову: «Александр Андреевич, хочу быть с вами!»
Сотрудник редакции, дружелюбно улыбаясь, встал, протянул руку.
– Запомнилось ещё тогда ваше редкое затейливое имя – Валерьян… А вот моё попроще – Е вгений.
Валерьян принялся рассказывать про их с Михаилом торговлю газетой, про его болезнь.
У Евгения отвисла челюсть.
– У Миши инфаркт?! А мы-то для него, как всегда, номера отложили…
– Вчера навещал в больнице – еле живой, с трудом говорит.
Евгений закусал губы, скрестил на груди руки.
– Ну и обрадовал же ты нас, Валерьян…
– Михаил поправится, а пока я вместо него приехал. Давайте мне газету, как раньше давали ему. Я теперь буду её у себя в городе продавать.
– Это было бы замечательно. У нас ведь кроме Михаила других распространителей в ваших краях нет, – оживившийся Евгений поднял на Валерьяна обрадованное лицо. – «Союзпечать» – хорошо, но нужно разговаривать с людьми, с народом… Агитаторы нужны, чёрт возьми!
– С продажами я справлюсь. Я ведь Михаилу с осени с газетами помогал, – заверил Валерьян, но затем осёкся. – А вот с людьми разговаривать… Не больно у меня это выходит.
– Агитацию вести – дело наживное, – подбодрил Евгений. – Самое время её разворачивать. Реформы – будто ледяной душ. Трезветь народ начать должен.
– Медленно он трезвеет, – посетовал Валерьян. – Из-за цен, конечно, ругаются все. Но чтобы против Ельцина ополчаться… Не замечаю такого пока.
– А надо людям почаще напоминать, как Ельцин на рельсы лечь обещал, если из-за свободных цен народ нищать начнёт.
Авось быстрее дозревать станут, – ехидно улыбнулся Евгений. – Н арод-то наш откровенных обманщиков не любит.
– Я пробую разговаривать, пытаюсь. Сам в рабочем общежитии живу. Но вот что в глаза бросается… – Валерьян провёл ладонью по темени, заговорил в разочарованном недоумении. – Раньше учили, что рабочие – самый сознательный и передовой класс. Что они – авангард общества…
– Учили, – поморщившись, словно от кислого, признал Евгений.
– А я вот пока никакой классовой сознательности в них не вижу. Советская власть на глазах разваливается, красный флаг с Кремля спустили, а им плевать. Уверены, что и при капитализме пристроятся. А некоторые мне прямо в лоб говорят: мол, зачем тебе эта политика, газеты – иди вон в ларьке торгуй, денег заработаешь.
– В ларьке… – Евгений, мотнув головой, чертыхнулся. – Да эту свободу частной торговли, будто кость оголодавшим собакам кинули. Торгуйте, мол, спекулируйте, пока мы страну к рукам прибираем! И ведь…
Дверь в кабинет распахнулась. Стремительный в движениях, высокорослый, широкий в плечах человек энергично переступил порог.
– Александр Андреевич! – узнавая Проханова, воскликнул Валерьян.
Главный редактор перевёл на него сосредоточенный взгляд.
– Вы, молодой человек…
– Был здесь с вами в августе. Когда оборону держали.
Проханов с сердцем пожал ему руку.
– Помню, – он задумался, сдвинул густые брови. – Вы же не москвич. Откуда-то специально тогда приехали, издалека…
– Из Кузнецова.
– И как теперь Кузнецов?
– По-всякому… – Валерьян взглянул на Проханова и будто камень из-за пазухи выбросил. – И не Кузнецов он теперь. Ему дореволюционное название вернули – Ростиславль.
– А ведь точно, – подхватил Евгений. – В теленовостях мелькало. Да и Михаил, распространитель наш тамошний, говорил.
– Горсовет постановление вынес. Ещё в прошлом году, – пояснил Валерьян.
Проханов импульсивно встряхнул тёмной шевелюрой.
– К святому руки грязные тянут… Русскую историю себе на службу поставить хотят.
Одобряет Проханов переименование или нет, Валерьян не понял. Собравшись с мыслями, он спросил:
– Александр Андреевич, я всю осень Михаилу газету в городе нашем распространять помогал. Говорил с людьми, пытался разъяснять, что к чему. Но делать-то, конкретно, что сейчас надо? Как реформаторов остановить?
Проханов, как чувствуя, сколь весом для Валерьяна его ответ, произнёс:
– На девятое февраля в Москве большой митинг назначен, народное шествие. Против экономического курса. Против либерализации цен. Надо выводить на улицы народ. Давить голодной улицей и на ельцинское правительство, и на советы. Вот что конкретно сейчас следует делать.
– Шествие? – сразу воспрянул Валерьян.
– Да. К Белому дому, через всю Москву. Анпилов организует из Моссовета. Депутат-коммунист.
Проханов в возбуждении заходил по кабинету, готовый убеждать всякого, согласного его слушать:
– Народ нужно раскачивать! Народ! Кроме как на него, опереться сегодня более не на кого. Союзный съезд разбежался. В правительстве сплошь враги. Все эти планы реформ Ельцину американские советники пишут. Российские советы в массе своей тоже за Ельцина. Беловежский сговор овациями встретили! Погибели родной страны рукоплескали, безумцы! Его надо скликать – советский, русский народ. Бить, как в старину, в вечевой колокол. Поднимется народ – Минин с Пожарским найдутся.
Евгений деловито зашарил по разложенным на столе бумагам, развернул и протянул Валерьяну газетный номер:
– Да-да, шествие по Москве, – подключился он. – Вот здесь мы объявление поместили. Очень нужно, чтобы у вас в городе о шествии узнали заранее. Девятое число – это воскресенье, через две недели. Если можете, помогите распространить. Пусть как можно больше народу приезжает в Москву. Нужна массовость…
Вдохновлённый напутствиями, с сумкой, полной газет, Валерьян полчаса спустя пружинистым шагом шёл к метро, рассчитывая поспеть к послеобеденной электричке. Резь от перекинутой через плечо сумочной лямки он ощущал даже сквозь одежду, однако, подсовывая под лямку пальцы, шага не сбавлял.
– VI —
