Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал

Словно отвечая его мыслям, дверь открылась и пленников со связанными руками вывели во двор. На улице было уже темно, утоптанный земляной двор освещали несколько факелов. Похоже было, все жители селения собрались поглядеть на гостей, они подались назад, как только березовцы вышли наружу – боялись их что ли? На дальнем краю под пальмой сидели на ковре, скрестив ноги, два почтенных старца, один из которых недавно убежал от путешественников, испугавшись морского царя.

– Кто вы такие? Почему вы вылезли из моря и откуда приплыли? – строго спросил он.

Если бы березовцы понимали по-арабски, они бы, конечно, с удовольствием ответили на вопросы и рассказали бы местным жителям о своем удивительном приключении. Вместо этого они поклонились и сказали:

– Здравствуйте, люди добрые!

Старик на приветствие не ответил, а повторил сердитым голосом:

– Кто вы такие? Вы живете в воде или на земле?

Чудя поклонился ему еще раз, старик вскочил с места, ткнул в него пальцем и громко повторил:

– Кто?! Эшкун [9]?!

– Нет, не Эшкун, – отрицательно помотал головой Чудя, стукнув по пальцу, лезшему ему в нос. – Не Эшкун, а Чудород. Никакого Эшкуна не знаю. Чу-до-род!

––

[9] эшкун – (арабск.) кто

––

Старец в ужасе закрыл глаза и сделал для успокоения несколько дыхательных упражнений.

– Вы слышали, – сказал он односельчанам, – что это существо не имеет человеческой природы. Оно само призналось, что оно не "кто", а какое-то другое создание, название которого мне даже повторить противно!.. Да что там повторить – бедные мои уши, которые слышали такую гадость! Надо их помыть. И вы свои тоже все потом помойте.

– Я видел своими глазами, – как они выползали из моря и принимали человеческий облик, чтобы ходить по земле и вредить людям, – крикнул молодой пастух. – На самом деле у них рыбьи хвосты и животы, раздутые, как арбуз.

– Мы тоже видели! – сказали его товарищи.

Зрители зашумели и попятились.

– Чего это они? – тревожно спросил Чудород.

– Это джинны, горе нам! – закричали в толпе, а козопасы еще добавили:

– У них не было ни корабля, ни верблюдов, ни даже осла! Как будто они родились из моря или свалились с неба, как саранча.

– Мы из Березовки! – закричали в ответ путешественники, гадая, почему они так не нравятся местным жителям. – Далеко, отсюда не видать! Лес у нас там, понимаете? Деревья! А не веники лысые, как у вас. Там сейчас зима! Холодно! Бррр! Снег лежит! Сугробы – вот по сюда! Даже выше – по пояс!

– Ну что ты врешь, Чудя! – не стерпел бортник. – Так уж по пояс!

– А я говорю – вот такие сугробы! Я один раз у себя во дворе с головой провалился! – завелся Чудород.

Почтенный старец отбежал от спорщиков подальше и спрятался за дерево, потому что подумал, что они делят, кто сколько от него съест.

Испуг деревенского старосты понятен: по зловредности арабские джинны могли сравниться только с русской Бабой Ягой. Они тоже колдовали, притворялись зверем или человеком, обманывали честных людей, портили им жизнь и могли даже съесть кого-нибудь при удобном случае.

Усталая и голодная Дуняшка шлепнулась на сидячее место посреди земляного двора, жалобно сказала "Ам!" и принялась хныкать. Дунькино "Ам" было первым словом, которое правильно поняли все слушатели.

– Дайте хоть девочке хлебца, люди добрые! – взмолился Веприк, протягивая руки к народу. – С утра ничего не ели!

– Вот – по колено снег! – показывал Добрило.

– Не знаешь, так молчи! – долдонил Чудя. – По сюда!

Ясно было, что старые джинны выпрашивают для маленького джиннчика хоть полноги от кого-нибудь из присутствующих, а лучше – целую.

– У нас медведи водятся! Р-р-р! Понимаете? Есть у вас медведи? – объяснял Чудород . – Кабаны! Хрю-хрю-хрю! Кабана когда-нибудь видели? Зайцы: прыг-скок!

Трудно было решить, какое зрелище ужаснее: Чудя, который, задрав пальцем нос, показывал кабана или Добрило, изображавший зайца-попрыгайца и после каждого прыжка хватавшийся за больную голову. Зрители в страхе начали разбегаться по домам.

– Стойте! – закричал староста, выглядывая из-за пальмы. – Посмотрите: с нами ничего плохого не произошло! Из их мерзкого колдовства ничего не получается! Джинны потеряли силу! Я думаю, это морские джинны и на земле они ни на что не способны.

– А я думаю, ты ошибаешься, уважаемый Сулейман Ибн Муса Ибн Юсуф, – заявил второй мудрец. – Я думаю, это небесные джинны, которые летели-летели над морем, упали и намокли – поэтому теперь они не могут лететь, хотя, как видите, не оставляют попыток упрыгать от нас.

– А я думаю, это ты ошибаешься, почтеннейший Абу Абдаллах Ибн Джафар, – ответил уважаемый Ибн Муса. – Вы слышали свидетельство этих достойных пастухов: они видели у пленников рыбьи хвосты и толстые животы. Я сам могу подтвердить их слова. Кокосовому ореху ясно, что перед нами типичные морские джинны.

Почтеннейший Абу Абдаллах насупился, а потом просветлел и поднял вверх назидательный палец:

– Это легко проверить! – сказал он. – Достаточно сбросить одного из них с высокой башни. Воздушный джинн, конечно, улетит. А морской джинн…

– А какая разница? – крикнул из толпы молодой пастух.

– Никакой! – ответили Сулейман Ибн Муса Ибн Юсуф и Абу Абдаллах Ибн Джафар. – Ведь сделать мы с ними все равно ничего не можем.

– А хороводы вы водить умеете? – спрашивал тем временем Чудя. – У нас скоро проводы зимы! Блины будем есть, плясать, зиму-злодейку прогонять…

– Если бы мы даже знали, как убить джинна, – говорил Ибн Муса, повысив голос, чтобы перекричать березовцев, затеявших песни и хоровод вокруг Дуньки, – нехорошо было бы ссориться с их повелителем!

Все присутствующие согласились, что это действительно было бы нехорошо.

– Придется их отпустить, – объявил Ибн Муса.

– Сбросить с высокой башни, – пояснил Абу Абдаллах.

– Отвезти подальше в море и кинуть в воду, – заспорил с ним Ибн Муса.

– Беда в том, что если мы утопим небесных джиннов или расшибем морских, их цари могут разозлиться – и тогда горе нам, несчастным!

– Послушайте! – вскричал молодой пастух, чувствуя себя виноватым в том, что притащил этих джиннов в деревню. – В черном сердце пустыни, в горящих песках, живет повелитель небесных духов. Глаза его подобны огромным бубнам, а дыхание – точно раскаленная кузнечная печь. Он может быть и человеком, и змеей, и птицей. Все это я слышал от знающих людей.

– От меня ты это слышал, внучек, – со вздохом сказал уважаемый Ибн Муса. – Когда простоквашу не хотел кушать. Я еще говорил, что он забирает непослушных мальчиков.

– Живет в пустыне воздушный повелитель, нет сомнений, мы все тоже так думаем, – дружно сказали односельчане. – Надо отвезти к нему джиннов – и все дела. Пускай он сам решит, что с ними делать… Только – кто же повезет?.. О! А повезет, конечно же, козопас Али! У него больше всех умения, как обращаться с джиннами!

– Скромность велит мне уступить место мудрым, – сказал Али, поворачиваясь к руководителям собрания.

– Это мы мудрые? – уточнили старцы, перепугавшись, как бы их не отправили в опасное путешествие.

– Да. А я скромный, – ответил Али.

Односельчане прикинули, кто из собеседников дальше увезет пленников от городка и решили:

– Многоопытность важнее мудрости!

Молодой козопас покраснел, надеясь, что никто не будет напоминать, что его многоопытность состояло главным образом в том, чтобы вовремя от джиннов сбежать.

– Обращайся с пленниками без страха, но оказывай им уважение, – напутствовали пастуха престарелые мудрецы. – Помни, что, хотя они и лишены сейчас волшебной силы, это не простые люди. И лучше не давайте им ничего съестного, чтобы они не окрепли.

– Я бы еще посоветовал выливать утром и вечером по ведру воды на голову каждого джинна, – добавил почтеннейший Абу Абдаллах. – В мокром состоянии они теряют способность дышать огнем, как мы все можем понять из того, что пока никого из нас они не спалили.

Объяснив таким образом, почему березовцы не дышат огнем, достойные старцы приготовились удалиться на отдых.

– Я вот только немного сомневаюсь, – сказал мудрый Ибн Муса. – А что, если это обычные люди?

– Ах, Ибн Муса, ты с детства слишком наивен! – ответил Абу Абдаллах. – Не дай себя обмануть! Разве ты не знаешь, что все джинны коварны, как обиженная обезьяна? Ты только посмотри, какие хитрые у них физиономии! Воистину доброта живет в сердце, а зло – в глазах.

Глава 36. Сахара

Молодой и неутомимый козопас Али, наверно, всю ночь не спал, готовя поход в сердце великой пустыни. Когда березовцев снова вывели во двор, в небе еще сияли утренние звезды, а путешественников ожидали оседланные верблюды и вооруженные саблями стражники из числа местных пастухов. Арабские мужчины действительно все были настоящими воинами: они жили в суровом мире и им часто приходилось защищать свои стада и семьи от хищных зверей и воинственных соседей. Верблюды, составлявшие караван, конечно, ни в какое сравнение не шли с чудесными велесовыми животными, на которых березовцы прибыли в Сурож: они были меньше и желтая шерсть их была гораздо беднее, а в некоторых местах даже заметно вытерлась. Однако со временем путешественники убедились, что африканские верблюды тоже отличаются выносливостью, умом и преданностью своим хозяевам. У этих верблюдов было только по одному горбу, поэтому сидеть приходилось не между горбами, а сверху, на специально устроенной площадке.

Чудорода с Веприком поставили спина к спине и крепко привязали друг к другу, обмотав обоих веревкой. Маленький охотник был бледен, как полотно. С самого момента вчерашнего пленения он шептал молитвы родным богам, но ответа не было.

Потом молодой пастух, командовавший отрядом, с опаской поглядел на Добрилу и подозвал одного из товарищей, огромного краснолицего толстяка, видимо, деревенского силача. Толстяк ответил старшине что-то невежливое и подойти отказался. Али начал его стыдить и уговаривать – и все остальные тоже, и наконец толстого упрямца, красного и сердитого, за руки притащили к Добриле, словно застенчивую невесту к жениху. Их тоже связали спина к спине и оба силача встали посреди двора, насупившись и выпятив нижнюю губу. К ним подвели верблюда – и тут насупился верблюд, потому что он никак не ожидал тащить на себе такой двойной груз. Верблюд упрямо фыркнул и отошел в сторону. Привязанный к Добриле стражник сделал за ним шаг, а Добрило в ответ дернул стражника на себя – и они дружно свалились на землю арабом вниз.

Привязанные друг к дружке богатыри, потные, растрепанные, сердитые, – пихались в пыли пока своими стараниями не повалили на себя еще трех стражников и одного верблюда. Участники похода долго бы еще ползали друг по другу, споря и толкаясь, но умное животное неожиданно встало, подняв на спине обоих противников. Им поневоле пришлось устроиться там, подобрав ноги – медоход лицом вперед, а араб – назад. Чудю с Веприком посадили на другого верблюда, а Дуньку просто сунули в мешок и повесили сбоку.

Еще четыре верховых стражника охраняли караван. Их обветренные лица снизу были завешены концами головных платков для защиты от жары и песка. Во главе встал козопас Али, а замыкали отряд три привязанные друг за другом верблюда с грузом воды для джиннов.

Али махнул рукой и отряд пустился в путь. Миновав зеленый пятачок родного селения и деревенские поля, они очень скоро попали в могучие объятия Сахары.

Как ни велико было отчаяние Веприка, великая пустыня захватила его внимание. Сухой прозрачный воздух позволял видеть далеко вокруг себя, до самого края земли, засыпанного, как и поверхность под ногами, мелким желтым песком. Песчаные холмы – барханы – сменялись каменистыми долинами, потом – скалами, россыпями серой соли и снова – желтыми барханами. Песок струился, стекал с холмов струйками, волнами, пластами и неожиданно застывал, образуя причудливые картины. Спустя какое-то время картины снова оживали, переливались, текли дальше и снова застывали. С высокой спины верблюда эти песчаные узоры казались то морями, то скоплениями гор, то великолепными городами… Березовцы совсем бы залюбовались и заснули, если бы у них животы не урчали от голода.

– Э-э-э,.. – гудел толстый стражник, привязанный к Добриле. – Э-э-э… А-а-а… Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э…

Его скучный одинаковый напев длился час за часом. Бортник наконец не выдержал и ущипнул соседа за мягкое место.

– …э-э… Ай-яй-яй! – вскричал стражник, поерзал и снова задудел: – …э-э-э-э-э-…

Им попалось одно из деревьев с облезлым волосатым стволом, какие березовцы уже видели на побережье. Оно одиноко торчало из песка, засыпанное до середины.

– Шаджара-а-а [10], – затянул толстяк. – Шаджа-а-а-ара-а-а-а…

Он еще долго повторял "шаджара " на разные лады, а потом опять принялся за "э-э-э".

– Э-э-э-э-э,.. – заныл Добрило, передразнивая надоедливого соседа. – Ме-е-е-е-е…

––

[10] шаджара – (арабск.) дерево, пальма

––

Чудород хихикнул.

– Ша-аджа-а-ара-а-а-а-а, – снова начал толстяк, завидев новое дерево.

– Ме-е-е-е… Лысый ве-е-еник,.. – поддержал его бортник. – Ве-е-е-е-еник!

– Э-э-э-э-э,.. – тянул стражник.

– Ме-е-е… У моего соседа пузо толстое-е-е-е!..

На закате, когда оранжевое солнце покрасило небо и песок в золотой цвет, караван остановился среди барханов. Арабы, стоя на коленях, приложили ухо к земле, переглянувшись, начали разрывать песок и обнаружили развалины старой стены и укрытый каменной крышкой колодец. Для отдыха натянули навесы из темной шерстяной материи. Пастухи, сняв с головы повязки, обрамляющие платок, спутали ими ноги верблюдам, чтобы те не ушли далеко.

Никто в мире кроме арабских пастухов не способен был найти нужное место в пустыне, которая занимала места больше, чем могучая Византийская империя. Так же, как для русского человека родной лес был отцом, для арабов пустыня была матерью – строгой, но любящей. Великую Сахару пересекали несколько тайных путей, прозванных "дорогами колесниц", которые шли мимо укрытых колодцев и одиноких пальмовых рощ. Только местные жители могли определять правильный путь по знакам: скалам, рисункам и буквам, выбитым на камнях, а иногда и костям неудачливых путешественников, застигнутых песчаной бурей. Слушая голос жаркого ветра, поющий из глубины пустыни, пастухи уводили березовцев все дальше от моря – в золотое безмолвное царство, так далеко, как и сами они до этого не ступали.

Три раза в день к русским пленникам с поклонами и извинениями приближался стражник и выворачивал каждому на голову ведро воды. Не слушая извинений, березовцы кричали и ругались, а громче всех – добрилин толстяк, которому доставалось ни за что. Дуняшка, наоборот, смеялась и прыгала: ей нравилось купаться. Благодаря таким предосторожностям березовцы, как и следовало ожидать, не могли дышать огнем, зато все время чихали. Видно было, что стражники своих пленников опасаются, но кормить их они все равно отказывались.

После старого колодца отдыхали в маленьком оазисе – пучке пальм и кустиков, образовавшемся в песках вокруг пары ладошек мокрого песка: под землей в этом месте пробивался родничок, слишком слабый, чтобы добраться до поверхности. Потом нашли еще один колодец и еще два оазиса. В одном из оазисов путешественники встретили двух черных людей – таких, о которых рассказывал Свен: блестящих, огромных, губастых и почти совсем раздетых – если не считать пестрых юбочек и платков, замотанных на головах. Арабы и черные люди покивали друг другу головами и разошлись.

Караван пересекал золотистые барханные поля, пробирался между коричневых скал, шел по краю песчаных впадин, проходил мимо руин задушенных пустыней древних городов, мимо логовищ полосатых змей и ящериц, мимо уродливых приземистых деревьев – под солнцем и под звездами двигался в неведомую даль. Березовцы с удивлением оглядывали друг друга: в платках на голове, с лицами, обветренными и загорелыми за время долгой дороги, они стали точь-в-точь походить на местных жителей.

Арабский пастух, дитя пустыни, тянул свою нескончаемую песню и русский бортник прилежно вторил ему:

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а…

– У меня затекла нога-а-а-а-а…А теперь затекла друга-а-а-а!..

– Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э…

– Ох, я одно место отсидел себе-е-е-е-е-е!..

Для Веприка дорога слилась в тягучий безнадежный сон: равнодушно глядел он на слепящие глаза пески, качавшиеся под ногами верблюда. Иногда снилась мама: говорила что-то ласковое, утешала. Без еды мальчик слабел с каждым днем, но ни его ни товарищей голод больше не мучил, так они привыкли к нему. О надежде на благополучный исход путешествия к Змею Горынычу больше не вспоминали. Да и какая разница? Все равно ничего бы у них не получилось…

Во время отдыха пастух Али проверил, крепко ли держатся веревки на пленниках, и остановился напротив Дуняшки. Похудевшая, в обтрепавшейся рубашонке, с опухшими от слез глазками, девочка выглядела жалким подобием нарядной березовской толстушки. Пользуясь минутой, когда товарищи не смотрели, Али сунул девочке лепешку и ломоть дыни. Дунька ухватила подарок обеими руками и принялась, не жуя, запихивать в рот, а ее товарищи почесали голодные животы.

Вылив последние капли воды из кожаных мешков, составлявших груз одного из верблюдов, Али шлепнул его по короткошерстному боку и приказал:

– Ила-льбайт [11]! Байт! Байт!

Верблюд, выпятив нижнюю губу, внимательно посмотрел на человека – хорошо ли ты подумал? не пожалеешь ли потом – без такого хорошего верблюда останешься? – повернулся и широким шагом направился в ту сторону, откуда караван пришел. Из всех животных на свете голуби и верблюды лучше всех знают дорогу домой. Говорят, они даже умеют находить путь по звездам. Верблюд не заблудится и не погибнет без воды и корма в просторах бескрайней пустыни…

– А-а-а-… Э-э-э-э-э-э-э…

– Чтоб провалиться тебе-е-е… Ме-е-е-е-е-е-е… О! Опять дерево. Сейчас спою! Гхм!.. Ве-е-е-еник!.. Обле-е-е-е-е-езлый… Эх, хоть бы березку одну сюда! Или кустик смородиновый – с ягодками!.. Или гуся жареного…

––

[11] Ила-льбайт! – (арабск.) Домой! (байт – дом)

––

Глава 37. Черные пески

Когда вода в кожаных мешках кончилась, а все запасные верблюды были отправлены домой, Веприк уже не мог сказать, сколько дней они провели в пути: десять или пять, а может и две недели. Все смешалось в однообразном колыхании седла и шелесте песка. Уже больше суток им на пути не попалось ни одного дерева или кустика, местность сделалась совсем дикой, песок из сыпучего стал твердым, спекшимся от жара в неровные глыбы. Каравану приходилось перелезать через них и даже иногда идти в обход. Горячий ветер, круглый год дующий из глубины Сахары, непрестанно дышал в лицо, так что глаза сами закрывались.

Ослабевший от голода, одурманенный пустыней, Веприк качался на верблюде, а когда бросил вперед равнодушный взгляд, обнаружил, что отряд направляется прямым ходом к краю земли – невдалеке пустыня обрывалась в черную пустоту. Арабы, напряженно вытянувшись на седлах, все всматривались в необычную картину. Веприк равнодушно подумал, что их привезли сюда, чтобы сбросить с края земли и собрался дремать дальше, но стражники так оживленно затараторили на своем непонятном языке, что ему пришлось открыть глаза.

То, что он принял за пустоту оказалось огромного размера впадиной, поверхность которой переливалась черным блеском. От впадины несло жаром, словно верблюды и всадники стояли перед открытой печью. Размер ее был так велик, что противоположная сторона скрывалась за горизонтом. По мере приближения черная граница растягивалась в стороны и наконец караван оказался стоящим как бы на берегу высохшего, обугленного моря.

– Черный песок! – выдохнул Веприк. – Дядя Чудя, проснись! Черный песок! Как в письме у дяди Фукидида! Помнишь, на лапках у моей голубки?

Маленький путешественник так заерзал на седле, что они оба чуть не свалились с верблюда.

Края впадины срезались вниз невысоким обрывом – высотой ладони в две. Дальше черная поверхность медленно понижалась, как огромная миска, втоптанная в пустыню. Среди черного песка там и тут вспыхивали над поверхностью огненные лепесточки, закручивались в воздухе и гасли – это сами собой загорались пылинки, занесенные ветром за гибельную черту. Изумление и ужас внушало это мрачное место.

Пленников сняли с верблюдов и отвязали друг от друга. Их поставили на краю вогнутой равнины, оставив руки крепко связанными. Рубахи и запыленные платки, намотанные на голову, в одну минуту стали мокрыми от пота из-за дышавшего в спину жара. Подошел стражник, приставил острие своей сабли к чудородову животу. Не успел русский пленник опомниться, как лезвие легко скользнуло вдоль его тела, оставив на нем чувство прохлады.

– Убили! – завопил Чудя, выпучив от ужаса глаза. – Ой, убили!.. Убили меня, – сообщил он уже не так громко. – Голову, кажется, отрезали.

Чудород неуверенно покрутил головой и, явно гордясь собой, сообщил:

– Меня убили, а я разговариваю. Чудеса!

– Тебя в землю закопай – ты и то болтать будешь, пустомеля, – проворчал Добрило.

Чудород обиделся и хотел по привычке уткнуть руки в бока и тут обнаружил, что руки у него свободны: сабля всего лишь рассекла веревки и не задела ни одного волоска на самом пленнике.

Еще один стражник вынул из мешка Дуньку и дал ее Чудороду. Дунька жевала что-то вкусное – Али сыпал ей в мешок фрукты и печенье. У нее даже щечки за последние дни снова округлились.

Арабы взяли с седел длинные копья и встали полукругом напротив березовских пленников. Они жестами объяснили, что березовцы должны отправиться вглубь черной впадины. Березовцы в ответ жестами объяснили, что пусть арабы сами отправляются, куда хотят, а они прыгать в печку не намерены. Арабы стукнули копьями и нахмурились.

Али, неуверенно посмотрев на спутников, вдруг вышел вперед и показал Чудороду, чтобы тот отдал ему Дуньку.

– Ишь ты! – недружелюбно отвечал Чудород, поворачиваясь для верности к старшине каравана спиной и разговаривая через плечо. – Нам наша девочка самим нужна. Я, между прочим, ей мама!.. И Добрило тоже.

– Я – бабушка! – поправил бортник, расправляя плечи и становясь рядом с товарищем.

Али терпеливым голосом принялся уговаривать Чудю: наверно, объяснял, что не годится маленькому ребенку гибнуть вместе с остальными в сердце пустыни.

– Ты меня не уговаривай, – рассердился Чудя. – Ты жену свою уговаривай: родите себе свою девочку, – а на нашу рот не разевай… Отстань, кикимор!

Березовцы повидали много разных народов за время своих странствий, но нашли только два надежных способа с ними объясняться – и Чудя употребил оба. Для начала он показал пастуху кукиш, а потом оскалил зубы и рявкнул противнику в лицо: "Ам!"

Все арабы взяли копья наизготовку и принялись ругаться на русских пленников. Чудя в ответ скалился и показывал язык, а Веприк, удивив и своих и чужих, рухнул на колени и взмолился:

– Дяденьки! Пожалейте сироток!

Он приник к Добриле и, кажется, заплакал – было не очень понятно, потому что головой он с горя уткнулся бортнику в живот.

– Вепря, да ты что? – уговаривал Добрило, порываясь связанными руками погладить мальчика по голове. – Вставай, парень, не годится русскому богатырю на коленях почем зря ползать!

– Я быбу бебе бебебу! – невнятно донеслось у него из живота.

– Бебе?! – не понял бортник.

– Не дергай руками, дядя Добрило, я тебе веревку грызу! – яростно прошептал Веприк.

Али в это время сделал попытку забрать Дуняшку у Чуди. Чудя отворачиваясь от пастуха, толкнул его в живот сидячим местом, а Али обозвал его по-арабски. Товарищи Али пошли на русских пленников.

– Ай! – айкнул Добрило, потому что Веприк нечаянно укусил его за палец. Он напряг руки и остатки веревки лопнули. Он выступил вперед и один из стражников с угрожающим видом наставил на него острие копья. Бортник с готовностью ухватился за него и дернул копье к себе. Стражник с обиженным видом, не собираясь уступать, потянул за свой конец. Другой стражник поспешил на помощь и Добриле пришлось стукнуть его копьем. Так как на нем все еще висел первый противник, получилось, что Добрило стукнул одного стражника другим. В тишине пустыни звонко сшиблись загорелые лбы. Стукнутый стражник от неожиданности уцепился за первого. Добрило неодобрительно крякнул и помахал ими в воздухе, словно боевым знаменем. Однако оба араба оказались цепкими, как ручные попугаи, поэтому третьему стражнику досталось с размаху сразу двумя товарищами, а четвертому – тремя. Тут березовский богатырь вспомнил, что он не ел ничего целую неделю, не удержался на ногах, уронил всех противников и сам тоже свалился – прямо на своего толстого арабского приятеля, который, зная, что будет дальше, сам лег на песок и тяжело вздохнул.

Дунька, увидев, что дяди играют и возятся, поспешила принять участие – взобралась толстому пастуху на пузо и немножко там попрыгала.