Русь моя, жизнь моя…

3

Даже имя твое мне презренно,Но, когда ты сощуришь глаза,Слышу, воет поток многопенный,Из пустыни подходит гроза.Глаз молчит, золотистый и карий,Горла тонкие ищут персты…Подойди. Подползи. Я ударю —И, как кошка, ощеришься ты…1914

4

О, нет! Я не хочу, чтоб пали мы с тобойВ объятья страшные! Чтоб долго длились муки,Когда – ни расплести сцепившиеся руки,Ни разомкнуть уста – нельзя во тьме ночной!Я слепнуть не хочу от молньи грозовой,Ни слушать скрипок вой (неистовые звуки!),Ни испытать прибой неизреченной скуки,Зарывшись в пепел твой горящей головой!Как первый человек, божественным сгорая,Хочу вернуть навек на синий берег раяТебя, убив всю ложь и уничтожив яд…Но ты меня зовешь! Твой ядовитый взглядИной пророчит рай! – Я уступаю, зная,Что твой змеиный рай – бездонной скуки ад.1912

5

Вновь у себя… Унижен, зол и рад.Ночь, день ли там, в окне?Вон месяц, как паяц, над кровлями громадГримасу корчит мне…Дневное солнце – прочь, раскаяние – прочь!Кто смеет мне помочь?В опустошенный мозг ворвется только ночь,Ворвется только ночь!В пустую грудь один, один проникнет взгляд,Вопьется жадный взгляд…Все отойдет навек, настанет никогда,Когда ты крикнешь: Да!1914

6

Испугом схвачена, влекомаВ водоворот…Как эта комната знакома!И все навек пройдет?И, в ужасе, несвязно шепчет…И, скрыв лицо,Пугливых рук свивает крепчеПевучее кольцо……И утра первый луч звенящийСквозь желтых штор…И чертит Бог на теле спящейСвой световой узор.1914

7

Ночь, как века, и томный трепет,И страстный бред,Уст о блаженно-странном лепет,В окне – старинный, слабый свет.Несбыточные уверенья,Нет, не слова —То, что теряет все значенье,Забрежжит бледный день едва…Тогда – во взгляде глаз усталом —Твоя в нем ложь!Тогда мой рот извивом алымНа твой таинственно похож!1913

8

Я ее победил наконец!Я завлек ее в мой дворец!Три свечи в бесконечной дали.Мы в тяжелых коврах, в пыли.И под смуглым огнем трех свечСмуглый бархат открытых плеч,Буря спутанных кос, тусклый глаз,На кольце – померкший алмаз,И обугленный рот в кровиЕще просит пыток любви…А в провале глухих оконСмутный шелест многих знамен,Звон, и трубы, и конский топ,И качается тяжкий гроб…– О, любимый, мы не одни!О, несчастный, гаси огни!..– Отгони непонятный страх —Это кровь прошумела в ушах.Близок вой похоронных труб,Смутен вздох охладевших губ:– Мой красавец, позор мой, бич…Ночь бросает свой мглистый клич,Гаснут свечи, глаза, слова…– Ты мертва, наконец, мертва!Знаю, выпил я кровь твою…Я кладу тебя в гроб и пою, —Мглистой ночью о нежной веснеБудет петь твоя кровь во мне!1909

9

Над лучшим созданием БожьимИзведал я силу презренья,Я палкой ударил ее.Поспешно оделась. Уходит.Ушла. Оглянулась пугливоНа сизые окна мои.И нет ее. В сизые окнаВливается вечер ненастный,А дальше, за мраком ненастья,Горит заревая кайма.Далекие, влажные долыИ близкое, бурное счастье!Один я стою и внимаюТому, что мне скрипки поют.Поют они дикие песниО том, что свободным я стал!О том, что на лучшую долюЯ низкую страсть променял!1910

Демон

Иди, иди за мной – покорнойИ верною моей рабой.Я на сверкнувший гребень горныйВзлечу с тобой.Я пронесу тебя над бездной,Ее бездонностью дразня.Твой будет ужас бесполезный —Лишь вдохновеньем для меня.Я от дождя эфирной пылиИ от круженья охранюВсей силой мышц и сенью крылийИ, вознося, не уроню.И на горах, в сверканьи белом,На незапятнанном лугу,Божественно-прекрасным теломТебя я странно обожгу.Ты знаешь ли, какая малостьТа человеческая ложь,Та грустная земная жалость,Что дикой страстью ты зовешь? —Когда же вечер станет тише,И, околдованная мной,Ты полететь захочешь вышеПустыней неба огневой, —Да, я возьму тебя с собоюИ вознесу тебя туда,Где кажется земля звездою,Землею кажется звезда.И, онемев от удивленья,Ты узришь новые миры —Невероятные владенья,Создания моей игры…Дрожа от страха и бессильяТогда шепнешь ты: отпусти…И, распустив тихонько крылья,Я улыбнусь тебе: лети.И под божественной улыбкой,Уничтожаясь на лету,Ты полетишь, как камень зыбкий,В сияющую пустоту…1916

Из цикла «Возмездие» (1908–1913)

«О доблестях, о подвигах, о славе…»

О доблестях, о подвигах, о славеЯ забывал на горестной земле,Когда твое лицо в простой оправеПередо мной сияло на столе.Но час настал, и ты ушла из дому.Я бросил в ночь заветное кольцо.Ты отдала свою судьбу другому,И я забыл прекрасное лицо.Летели дни, крутясь проклятым роем…Вино и страсть терзали жизнь мою…И вспомнил я тебя пред аналоем,И звал тебя, как молодость свою…Я звал тебя, но ты не оглянулась,Я слезы лил, но ты не снизошла.Ты в синий плащ печально завернулась,В сырую ночь ты из дому ушла.Не знаю, где приют своей гордынеТы, милая, ты, нежная, нашла…Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,В котором ты в сырую ночь ушла…Уж не мечтать о нежности, о славе,Все миновалось, молодость прошла!Твое лицо в его простой оправеСвоей рукой убрал я со стола.1908

Забывшие тебя

И час настал. Свой плащ скрутило время,И меч блеснул, и стены разошлись.И я пошел с толпой – туда, за всеми,В туманную и злую высь.За кручами опять открылись кручи,Народ роптал, вожди лишились сил.Навстречу нам шли грозовые тучи,Их молний сноп дробил.И руки повисали, словно плети,Когда вокруг сжимались кулаки,Грозящие громам, рыдали дети,И жены кутались в платки.И я, без сил, отстал, ушел из строя,За мной – толпа сопутников моих,Нам не сияло небо голубое,И солнце – в тучах грозовых.Скитались мы, беспомощно роптали,И прежних хижин не могли найти,И, у ночных костров сходясь, дрожали,Надеясь отыскать пути…Напрасный жар. Напрасные скитанья.Мечтали мы, мечтанья разлюбя.Так – суждена безрадостность мечтаньяЗабывшему Тебя.1908

«Она, как прежде, захотела…»

Она, как прежде, захотелаВдохнуть дыхание своеВ мое измученное тело,В мое холодное жилье.Как небо, встала надо мною,А я не мог навстречу ейПошевелить больной рукою,Сказать, что тосковал о ней…Смотрел я тусклыми глазами,Как надо мной она грустит,И больше не было меж намиНи слов, ни счастья, ни обид…Земное сердце уставалоТак много лет, так много дней…Земное счастье запоздалоНа тройке бешеной своей!Я, наконец, смертельно болен,Дышу иным, иным томлюсь,Закатом солнечным доволенИ вечной ночи не боюсь…Мне вечность заглянула в очи,Покой на сердце низвела,Прохладной влагой синей ночиКостер волненья залила…1908

«Ночь, как ночь, и улица пустынна…»

Ночь, как ночь, и улица пустынна.Так всегда!Для кого же ты была невиннаИ горда?Лишь сырая каплет мгла с карнизов.Я и самСобираюсь бросить злобный вызовНебесам.Все на свете, все на свете знают:Счастья нет.И который раз в руках сжимаютПистолет!И который раз, смеясь и плача,Вновь живут!День, как день; ведь решена задача:Все умрут.1908

«Весенний день прошел без дела…»

Весенний день прошел без делаУ неумытого окна;Скучала за стеной и пела,Как птица пленная, жена.Я, не спеша, собрал бесстрастноВоспоминанья и дела;И стало беспощадно ясно:Жизнь прошумела и ушла.Еще вернутся мысли, споры,Но будет скучно и темно;К чему спускать на окнах шторы?День догорел в душе давно.1909

«Кольцо существованья тесно…»

Кольцо существованья тесно:Как все пути приводят в Рим,Так нам заранее известно,Что все мы рабски повторим.И мне, как всем, все тот же жребийМерещится в грядущей мгле:Опять – любить Ее на небеИ изменить ей на земле

Шаги командора

В. А. Зоргенфрею

Тяжкий плотный занавес у входа,За ночным окном – туман.Что теперь твоя постылая свобода,Страх познавший Дон-Жуан?Холодно и пусто в пышной спальне,Слуги спят и ночь глуха.Из страны блаженной, незнакомой, дальнейСлышно пенье петуха.Что изменнику блаженства звуки?Миги жизни сочтены.Донна Анна спит, скрестив на сердце руки,Донна Анна видит сны…Чьи черты жестокие застыли,В зеркалах отражены?Анна, Анна, сладко ль спать в могиле?Сладко ль видеть неземные сны?Жизнь пуста, безумна и бездонна!Выходи на битву, старый рок!И в ответ – победно и влюбленно —В снежной мгле поет рожок…Пролетает, брызнув в ночь огнями,Черный, тихий, как сова, мотор.Тихими, тяжелыми шагамиВ дом вступает Командор…Настежь дверь. Из непомерной стужи,Словно хриплый бой ночных часов —Бой часов: «Ты звал меня на ужин.Я пришел. А ты готов?..»На вопрос жестокий нет ответа,Нет ответа – тишина.В пышной спальне страшно в час рассвета,Слуги спят, и ночь бледна.В час рассвета холодно и странно,В час рассвета – ночь мутна.Дева Света! Где ты, донна Анна?Анна! Анна! – Тишина.Только в грозном утреннем туманеБьют часы в последний раз:Донна Анна в смертный час твой встанет.Анна встанет в смертный час.1910–1912

Из цикла «Ямбы» (1907–1914)

Fecit indignatio versum. Iuven. Sat. 1,79.

Посвящается памяти моей покойной сестры Ангелины Александровны Блок

«О, я хочу безумно жить…»

О, я хочу безумно жить:Все сущее – увековечить,Безличное – вочеловечить,Несбывшееся – воплотить!Пусть душит жизни сон тяжелый,Пусть задыхаюсь в этом сне, —Быть может, юноша веселыйВ грядущем скажет обо мне:Простим угрюмство – разве этоСокрытый двигатель его?Он весь – дитя добра и света,Он весь – свободы торжество!

«Я ухо приложил к земле…»

Я ухо приложил к земле.Я муки криком не нарушу.Ты слишком хриплым стоном душуБессмертную томишь во мгле!Эй, встань и загорись и жги!Эй, подними свой верный молот,Чтоб молнией живой расколотБыл мрак, где не видать ни зги!Ты роешься, подземный крот!Я слышу трудный, хриплый голос…Не медли. Помни: слабый колосПод их секирой упадет…Как зерна, злую землю ройИ выходи на свет. И ведай:За их случайною победойРоится сумрак гробовой.Лелей, пои, таи ту новь,Пройдет весна – над этой новью,Вспоенная твоею кровью,Созреет новая любовь.1907

«Тропами тайными, ночными…»

Тропами тайными, ночными,При свете траурной зари,Придут замученные ими,Над ними встанут упыри.Овеют призраки ночныеИх помышленья и дела,И загниют еще живыеИх слишком сытые тела.Их корабли в пучине воднойНе сыщут ржавых якорей,И не успеть дочесть отходнойТебе, пузатый иерей!Довольных сытое обличье,Сокройся в темные гроба!Так нам велит времен величьеИ розоперстая судьба!Гроба, наполненные гнилью,Свободный, сбрось с могучих плеч!Все, все – да станет легкой пыльюПод солнцем, не уставшим жечь!1907

«В голодной и больной неволе…»

В голодной и больной неволеИ день не в день, и год не в год.Когда же всколосится поле,Вздохнет униженный народ?Что лето, шелестят во мраке,То выпрямляясь, то клонясьВсю ночь, под тайным ветром, злаки:Пора цветенья началась.Народ – венец земного цвета,Краса и радость всем цветам:Не миновать Господня летаБлагоприятного – и нам.1909

«Не спят, не помнят, не торгуют…»

Не спят, не помнят, не торгуют.Над черным городом, как стон,Стоит, терзая ночь глухую,Торжественный пасхальный звон.Над человеческим созданьем,Которое он в землю вбил,Над смрадом, смертью и страданьемТрезвонят до потери сил…Над мировою чепухою;Над всем, чему нельзя помочь;Звонят над шубкой меховою,В которой ты была в ту ночь.Ревель

«О, как смеялись вы над нами…»

О, как смеялись вы над нами,Как ненавидели вы насЗа то, что тихими стихамиМы громко обличили вас!Но мы – все те же. Мы, поэты,За вас, о вас тоскуем вновь,Храня священную любовь,Твердя старинные обеты…И так же прост наш тихий храм,Мы на стенах читаем сроки…Так смейтесь и не верьте нам,И не читайте наши строкиО том, что под землей струиПоют, о том, что бродят светы…Но помни Тютчева заветы:Молчи, скрывайся и таиИ чувства и мечты свои…

«Я – Гамлет. Холодеет кровь…»

Я – Гамлет. Холодеет кровь,Когда плетет коварство сети,И в сердце – первая любовьЖива – к единственной на свете.Тебя, Офелию мою,Увел далеко жизни холод,И гибну, принц, в родном краюКлинком отравленным заколот.

«Так. Буря этих лет прошла…»

Так. Буря этих лет прошла.Мужик поплелся бороздою,Сырой и черной. Надо мноюОпять звенят весны крыла…И страшно, и легко, и больно;Опять весна мне шепчет: встань…И я целую богомольноЕе невидимую ткань…И сердце бьется слишком скоро,И слишком молодеет кровь,Когда за тучкой легкоперойСквозит мне первая любовь…Забудь, забудь о страшном мире,Взмахни крылом, лети туда…Нет, не один я был на пире!Нет, не забуду никогда!

«Да. Так диктует вдохновенье…»

Да. Так диктует вдохновенье:Моя свободная мечтаВсе льнет туда, где униженье,Где грязь, и мрак, и нищета.Туда, туда, смиренней, ниже, —Оттуда зримей мир иной…Ты видел ли детей в Париже,Иль нищих на мосту зимой?На непроглядный ужас жизниОткрой скорей, открой глаза,Пока великая грозаВсе не смела в твоей отчизне, —Дай гневу правому созреть,Приготовляй к работе руки…Не можешь – дай тоске и скукеВ тебе копиться и гореть…Но только – лживой жизни этойРумяна жирные сотри,Как боязливый крот, от светаЗаройся в землю – там замри,Всю жизнь жестоко ненавидяИ презирая этот свет,Пускай грядущего не видя, —Дням настоящим молвив: нет!1911

«Когда мы встретились с тобой…»

Когда мы встретились с тобой,Я был больной, с душою ржавой.Сестра, сужденная судьбой,Весь мир казался мне Варшавой!Я помню: днем я был «поэт»,А ночью (призрак жизни вольной!)Над черной Вислой – черный бред…Как скучно, холодно и больно!Когда б из памяти моейЯ вычеркнуть имел бы правоСырой притон тоски твоейИ скуки, мрачная Варшава!Лишь ты, сестра, твердила мнеСвоей волнующей тревогойО том, что мир – жилище Бога,О холоде и об огне.

«Земное сердце стынет вновь…»

Земное сердце стынет вновь,Но стужу я встречаю грудью.Храню я к людям на безлюдьиНеразделенную любовь.Но за любовью – зреет гнев,Растет презренье и желаньеЧитать в глазах мужей и девПечать забвенья, иль избранья.Пускай зовут: Забудь, поэт!Вернись в красивые уюты!Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!Уюта – нет. Покоя – нет.

«В огне и холоде тревог…»

В огне и холоде тревог —Так жизнь пройдет. Запомним оба,Что встретиться судил нам БогВ час искупительный – у гроба.Я верю: новый век взойдетСредь всех несчастных поколений.Недаром славит каждый родСмертельно оскорбленный гений.И все, как он, оскорбленыВ своих сердцах, в своих певучих.И всем – священный меч войныСверкает в неизбежных тучах.Пусть день далек – у нас все те жЗаветы юношам и девам:Презренье созревает гневом,А зрелость гнева – есть мятеж.Разыгрывайте жизнь, как фант.Сердца поэтов чутко внемлют,В их беспокойстве – воли дремлют;Так точно – черный бриллиантСпит сном неведомым и странным,В очарованьи бездыханном,Среди глубоких недр, – покаВ горах не запоет кирка.1910–1914

Из цикла «Итальянские стихи» (1909)

Равенна

Все, что минутно, все, что бренно,Похоронила ты в веках.Ты, как младенец, спишь, Равенна,У сонной вечности в руках.Рабы сквозь римские воротаУже не ввозят мозаик.И догорает позолотаВ стенах прохладных базилик.От медленных лобзаний влагиНежнее грубый свод гробниц,Где зеленеют саркофагиСвятых монахов и цариц.Безмолвны гробовые залы,Тенист и хладен их порог,Чтоб черный взор блаженной Галлы,Проснувшись, камня не прожег.Военной брани и обидыЗабыт и стерт кровавый след,Чтобы воскресший глас ПлакидыНе пел страстей протекших лет.Далеко отступило море,И розы оцепили вал,Чтоб спящий в гробе ТеодорихО буре жизни не мечтал.А виноградные пустыни,Дома и люди – все гроба.Лишь медь торжественной латыниПоет на плитах, как труба.Лишь в пристальном и тихом взореРавеннских девушек, порой,Печаль о невозвратном мореПроходит робкой чередой.Лишь по ночам, склонясь к долинам,Ведя векам грядущим счет,Тень Данта с профилем орлинымО Новой Жизни мне поет.

Из цикла «разные стихотворения» (1908–1916)

Друзьям

Молчите, проклятые струны!

А. МайковДруг другу мы тайно враждебны,Завистливы, глухи, чужды,А как бы и жить и работать,Не зная извечной вражды!Что делать! Ведь каждый старалсяСвой собственный дом отравить,Все стены пропитаны ядом,И негде главу преклонить!Что делать! Изверившись в счастье,От смеху мы сходим с ума,И, пьяные, с улицы смотрим,Как рушатся наши дома!Предатели в жизни и дружбе,Пустых расточители слов,Что делать! Мы путь расчищаемДля наших далеких сынов!Когда под забором в крапивеНесчастные кости сгниют,Какой-нибудь поздний историкНапишет внушительный труд…Вот только замучит, проклятый,Ни в чем не повинных ребятГодами рожденья и смертиИ ворохом скверных цитат…Печальная доля – так сложно,Так трудно и празднично жить,И стать достояньем доцента,И критиков новых плодить…Зарыться бы в свежем бурьяне,Забыться бы сном навсегда!Молчите, проклятые книги!Я вас не писал никогда!1908

Поэты

За городом вырос пустынный кварталНа почве болотной и зыбкой.Там жили поэты, – и каждый встречалДругого надменной улыбкой.Напрасно и день светозарный вставалНад этим печальным болотом:Его обитатель свой день посвящалВину и усердным работам.Когда напивались, то в дружбе клялись,Болтали цинично и прямо,Под утро их рвало. Потом, запершись,Работали тупо и рьяно.Потом вылезали из будок, как псы,Смотрели, как море горело.И золотом каждой прохожей косыПленялись со знанием дела.Разнежась, мечтали о веке златом,Ругали издателей дружно,И плакали горько над малым цветком,Над маленькой тучкой жемчужной…Так жили поэты. Читатель и друг!Ты думаешь, может быть – хужеТвоих ежедневных бессильных потуг,Твоей обывательской лужи?Нет, милый читатель, мой критик слепой.По крайности, есть у поэтаИ косы, и тучки, и век золотой,Тебе ж недоступно все это!..Ты будешь доволен собой и женой,Своей конституцией куцой,А вот у поэта – всемирный запой,И мало ему конституций!Пускай я умру под забором, как пес,Пусть жизнь меня в землю втоптала, —Я верю: то Бог меня снегом занес,То вьюга меня целовала!1908

«Все это было, было, было…»

Все это было, было, было,Свершился дней круговорот.Какая ложь, какая силаТебя, прошедшее, вернет?В час утра, чистый и хрустальный,У стен Московского Кремля,Восторг души первоначальныйВернет ли мне моя земля?Иль в ночь на Пасху, над Невою,Под ветром, в стужу, в ледоход —Старуха нищая клюкоюМой труп спокойно шевельнет?Иль на возлюбленной полянеПод шелест осени седойМне тело в дождевом туманеРасклюет коршун молодой?Иль просто в час тоски беззвездной,В каких-то четырех стенах,С необходимостью железнойУсну на белых простынях?И в новой жизни, непохожей,Забуду прежнюю мечту,И буду так же помнить дожей,Как нынче помню Калиту?Но верю – не пройдет бесследноВсе, что так страстно я любил,Весь трепет этой жизни бедной,Весь этот непонятный пыл!1909

Сусальный ангел

На разукрашенную елкуИ на играющих детейСусальный ангел смотрит в щелкуЗакрытых наглухо дверей.А няня топит печку в детской,Огонь трещит, горит светло…Но ангел тает. Он – немецкий.Ему не больно и тепло.Сначала тают крылья крошки,Головка падает назад,Сломались сахарные ножкиИ в сладкой лужице лежат…Потом и лужица засохла,Хозяйка ищет – нет его…А няня старая оглохла,Ворчит, не помнит ничего…Ломайтесь, тайте и умрите,Созданья хрупкие мечты.Под ярким пламенем событий,Под гул житейской суеты!Так! Погибайте! Что́ в вас толку?Пускай лишь раз, былым дыша,О вас поплачет втихомолкуШалунья девочка – душа…1909

Сон

Моей матери

Я видел сон: мы в древнем склепеСхоронены; а жизнь идетВверху – все громче, все нелепей;И день последний настает,Чуть брезжит утро Воскресенья.Труба далекая слышна.Над нами – красные каменьяИ мавзолей из чугуна.И Он идет из дымной дали;И ангелы с мечами – с Ним:Такой, как в книгах мы читали,Скучая и не веря им.Под аркою того же сводаЛежит спокойная жена;Но ей не дорога свобода:Не хочет воскресать она…И слышу, мать мне рядом шепчет:«Мой сын, ты в жизни был силен:Нажми рукою свод покрепче,И камень будет отвален». —«Нет, мать. Я задохнулся в гробе,И больше нет бывалых сил.Молитесь и просите обе,Чтоб ангел камень отвалил».1910

«Ты помнишь? В нашей бухте сонной…»

Ты помнишь? В нашей бухте соннойСпала́ зеленая вода,Когда кильватерной колоннойВошли военные суда.Четыре – серых. И вопросыНас волновали битый час,И загорелые матросыХодили важно мимо нас.Мир стал заманчивей и шире,И вдруг – суда уплыли прочь.Нам было видно: все четыреЗарылись в океан и в ночь.И вновь обычным стало море,Маяк уныло замигал,Когда на низком семафореПоследний отдали сигнал…Как мало в этой жизни надоНам, детям – и тебе и мне.Ведь сердце радоваться радоИ самой малой новизне.Случайно на ноже карманномНайди пылинку дальних стран —И мир опять предстанет странным,Закутанным в цветной туман!1911–1914Aber' Wrach, Finistère

«Благословляю все, что было…»

Благословляю все, что было,Я лучшей доли не искал.О, сердце, сколько ты любило!О, разум, сколько ты пылал!Пускай и счастие и мукиСвой горький положили след,Но в страстной буре, в долгой скуке —Я не утратил прежний свет.И ты, кого терзал я новым,Прости меня. Нам быть – вдвоем.Все то, чего не скажешь словом,Узнал я в облике твоем.Глядят внимательные очи,И сердце бьет, волнуясь, в грудь,В холодном мраке снежной ночиСвой верный продолжая путь.1912

Художник

В жаркое лето и зиму метельную,В дни ваших свадеб, торжеств, похорон,Жду, чтоб спугнул мою скуку смертельнуюЛегкий, доселе не слышанный звон.Вот он – возник. И с холодным вниманиемЖду, чтоб понять, закрепить и убить.И перед зорким моим ожиданиемТянет он еле приметную нить.С моря ли вихрь? Или сирины райскиеВ листьях поют? Или время стоит?Или осыпали яблони майскиеСнежный свой цвет? Или ангел летит?Длятся часы, мировое несущие.Ширятся звуки, движенье и свет.Прошлое страстно глядится в грядущее.Нет настоящего. Жалкого – нет.И, наконец, у предела зачатияНовой души, неизведанных сил, —Душу сражает, как громом, проклятие:Творческий разум осилил – убил.И замыкаю я в клетку холоднуюЛегкую, добрую птицу свободную,Птицу, хотевшую смерть унести,Птицу, летевшую душу спасти.Вот моя клетка – стальная, тяжелая,Как золотая, в вечернем огне.Вот моя птица, когда-то веселая,Обруч качает, поет на окне.Крылья подрезаны, песни заучены.Любите вы под окном постоять?Песни вам нравятся. Я же, измученный,Нового жду – и скучаю опять.1913

«Похоронят, зароют глубоко…»

Похоронят, зароют глубоко,Бедный холмик травой порастет,И услышим: далеко, высоко,На земле где-то дождик идет.Ни о чем уж мы больше не спросим,Пробудясь от ленивого сна.Знаем: если не громко – там осень,Если бурно – там значит весна.Хорошо, что в дремотные звукиНе вступают восторг и тоска,Что от муки любви и разлукиУпасла гробовая доска.Торопиться не надо, уютно;Здесь, пожалуй, надумаем мы,Что́ под жизнью беспутной и путнойРазумели людские умы.1915

«На улице – дождик и слякоть…»

На улице – дождик и слякоть,Не знаешь, о чем горевать.И скучно, и хочется плакать,И некуда силы девать.Глухая тоска без причиныИ дум неотвязный угар.Давай-ка наколем лучины,Раздуем себе самовар.Авось, хоть за чайным похмельемВорчливые речи моиЗатеплят случайным весельемСонливые очи твои.За верность старинному чину!За то, чтобы жить, не спеша!Авось, и распарит кручинуХлебнувшая чаю душа!1915

«Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух…»

Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух,Да, таким я и буду с тобой:Не для ласковых слов я выковывал дух,Не для дружб я боролся с судьбой.Ты и сам был когда-то мрачней и смелей,По звездам прочитать ты умел,Что грядущие ночи – темней и темней,Что ночам неизвестен предел.Вот – свершилось. Весь мир одичал, и окрестНи один не мерцает маяк.И тому, кто не понял вещания звезд, —Нестерпим окружающий мрак.И у тех, кто не знал, что прошедшее есть,Что грядущего ночь не пуста, —Затуманила сердце усталость и месть,Отвращенье скривило уста…Было время надежды и веры большой —Был я прост и доверчив, как ты.Шел я к людям с открытой и детской душой,Не пугаясь людской клеветы…А теперь – тех надежд не отыщешь следа,Все к далеким звездам унеслось,И, к кому шел с открытой душою тогда,От того отвернуться пришлось.И сама та душа, что, пылая, ждала,Треволненьям отдаться спеша, —И враждой, и любовью она изошла,И сгорела она, та душа.И осталось – улыбкой сведенная бровь,Сжатый рот и печальная властьБунтовать ненасытную женскую кровь,Зажигая звериную страсть…Не стучись же напрасно у плотных дверей,Тщетным стоном себя не томи.Ты не встретишь участья у бедных зверей,Называвшихся прежде людьми.Ты – железною маской лицо закрывай,Поклоняясь священным гробам,Охраняя железом до времени рай,Недоступный безумным рабам.1916

Из цикла «Арфы и скрипки» (1908–1916)

«Я пригвожден к трактирной стойке…»

Я пригвожден к трактирной стойке.Я пьян давно. Мне все – равно.Вон счастие мое – на тройкеВ сребристый дым унесено…Летит на тройке, потонулоВ снегу времен, в дали веков…И только душу захлестнулоСребристой мглой из-под подков…В глухую темень искры мечет,От искр всю ночь, всю ночь светло…Бубенчик под дугой лепечетО том, что счастие прошло…И только сбруя золотаяВсю ночь видна… Всю ночь слышна…А ты, душа… душа глухая…Пьяным пьяна… пьяным пьяна…1908