скачать книгу бесплатно
Всю дорогу он грезил наяву, пока таксист не тряхнул его за плечо: «Эй, парень, очнись! Приехали».
«Если бы мне только быть уверенной, что он сдержит своё слово, что не попытается действовать хитростью или силой», – записала Надя наутро в своём дневнике. Ей бы хотелось записать всё, всё, до мельчайших подробностей: как он подхватывал её на руки и медленно спускал вниз по своему телу, чтобы она ощутила всю силу его пробудившейся страсти; как небрежно, играя, запускал руку в волосы; как его тёмная ладонь с плотно сжатыми пальцами упруго касалась её щеки, имитируя удар… В его жестах было столько властности и обаяния, но всё это относилось ещё не к ней. В нём чувствовался опыт быстрого и лёгкого знакомства с женщинами, и все его покровительственные жесты и повадки были оттуда. «А меня ты совсем не знаешь!» Да, ей хотелось бы записать, но она боялась, что бумага покраснеет. К тому же вокруг много любопытных глаз.
Предстоящее свидание и манило, и пугало.
«Кунди… Вот я уже и думаю о нём!»
На лекции она полностью ушла в свои воспоминания и мысли, ничего не видя и не слыша вокруг. Милая, немного задёрганная женщина-художник рассказывала историю костюма. Это была одна из тем, что особенно нравились Наде. Но в этот раз она была точно в трансе: тело покоилось на стуле в тёплой, ярко-освещённой аудитории, а душа бродила по закоулкам вчерашних снов. Ведь это был только сон, не правда ли? Ведь не могли же они наяву, вдруг, ни с того, ни с сего оказаться столь безрассудны? «Надечка! Пожалюста! Пожалюста!» Сейчас, в воспоминаниях, его сдавленный голос и порывистые объятия волновали её гораздо больше, чем тогда. Слегка отодвинув рукав свитера, Надя рассматривала небольшие синяки, оставленные его пальцами на её запястьях, – так крепко он её держал. Да и воротник свитера совсем не случайно был поднят до самого подбородка. Нет, не сон!
В перерыве между двумя лекциями неожиданно появилась Надежда Петровна, отозвала Надю в сторону, где стоял какой-то невысокий черноволосый мужчина.
– Надя, я хочу представить вас. Это Марьян, начальник ЦПС, где вам вскоре предстоит работать. Наш реквизиторный участок относится к этому Цеху – Цеху подготовки съёмок.
– Да-да, нам рассказывали, – кивнула Надя, протягивая руку в ответ на протянутую ей руку.
– А теперь я хочу рассказать вам о том, о чём вам не рассказывали, – улыбнулся Марьян. Надя улыбнулась в ответ. Почему-то она всегда безоговорочно нравилась таким южным черноволосым мужчинам. У неё была очень светлая кожа и голубые глаза, но каким-то непонятным шестым чувством они угадывали в ней нечто своё, родственное, и неизменно проникались симпатией. – Вы у нас на студии недавно, ещё не знаете, что за работа вам предстоит. Теория это одно, а практика – совсем другое. Вам много придётся разъезжать с разными людьми по всей стране. Я говорю прямо: надо уметь дать отпор, уметь за себя постоять. Опять же – реквизитор отвечает за материальные ценности. Да. Но и за себя надо уметь постоять. Это понятно?
Она кивнула. Понятно. Отчего же не понять? По этой самой причине Юрий Григорьевич три года назад отказался устраивать её на киностудию в Алма-Ате, хотя она из-за этого специально приехала в столицу Казахстана.
Вечером они с Сашкой отправились на «Ностальгию» Тарковского – далеко, в «Коммунар», но первым трамваем можно было добраться дотуда без пересадки от Отрадного.
Был такой же, как вчера, совсем весенний вечер. Слегка моросил дождик. Но ни по дороге, ни в кино Надя не могла сосредоточиться на настоящем.
– Саш, а что такое wonderful?
– Ну, удивительный, замечательный… А зачем тебе?
– Так. Уточнить хотела.
– Что, с каким-нибудь иностранцем познакомилась?
Надя и виду не подала, но её удивила Сашкина догадливость, хотя ему вовсе не так уж трудно было связать её возвращение среди ночи, припухшие губы с сегодняшним вопросом. Да и весь её вид – загадочная, погружённая в себя, с вдруг мелькавшей на лице улыбкой… Никакой тебе обычной общительности, весёлых вопросов и подколок. Как уж тут не спросить?
Но ответа не последовало.
После фильма разговор оживился – они долго ждали трамвая и обменивались впечатлениями, которые не совпадали: Саше фильм понравился, а Наде нет. Но коль скоро тема была исчерпана, она снова впала в свой транс, отгородившись от всего мира непроницаемой стеной. Только сердце билось учащённо и шептало с каждым ударом: «Завтра! Завтра!»
Но если он снова попытается… Если ему нужно только это…
5.
Кидан ждал её на прежнем месте. Снова, как в прошлую встречу, энергично пожал руку. На этот раз он был без сумки. И Надя выглядела совсем иначе – не в шубе и лисьей шапке, а куртке небесно-голубого цвета под цвет глаз, красной шапочке с помпоном и такого же цвета шарфе, она казалась совсем девчонкой.
Они поднялись в кафе «Ластивка» на Большевике, и пока Надя с аппетитом уплетала сладкий десерт, Кидан, подперев голову руками, не сводил с неё глаз. Его глаза улыбались и точно ласкали её. Надя пыталась не встречаться с ним взглядом – слишком уж откровенно он любовался ею. Вид из окна – маленький скверик, площадка перед метро, уставленная киосками, с рёвом несущийся мимо поток машин, интерьер кафе и посетители занимали её внимание. Но смущение нарастало. «Зачем так смотреть? Подавиться можно!»
– Сегодня хорошая погода, – сказала она.
– А прошлый раз?
– Ну, тогда было холодно!
– Нам било холёдно? – вкрадчиво спросил он.
Щёки её вспыхнули, и она сочла за благо не отвечать.
– Как ти провела вчерашний день?
– Как провела? Хорошо. Сначала ходила на курсы, вот сюда, на студию, потом вечером с братом в кино… «Ностальгия» Тарковского. Это наш очень известный режиссёр. Он эмигрировал во Францию. Очень скучал по Родине. Снял там два фильма – этот и ещё «Жертвоприношение», я его ещё не видела… И умер.
Он слушал молча, но говорили его глаза. И Наде становилось всё труднее вести себя непринуждённо.
– Пошли!
– Ти ещё хочешь что-то – пить, кушать?
– Нет.
– Тогда пойдём… Сколько лет твоему брату? – спросил он уже на улице.
– Сашке? Как мне, он на полгода старше. День в день. Мы с ним дружим.
– А другие? Ти говорила, четире? – в его голосе послышалось сомнение.
– Да. Старший Сергей. Он вообще-то здесь не живёт, он уже женился, дочка есть… но у них что-то не ладится с женой. Живут с её родителями, а он такой… неуступчивый. Он служил в Афганистане и вот вернулся совсем другим. Раньше он мне очень нравился, а теперь мы почти не общаемся. Он иногда живёт здесь. Сейчас тоже.
– Сейчас тоже? Сколько лет?
– Двадцать четыре… Потом Вовочка, мой самый любимый братик, он на тётю Лиду похож, а самый младший Костик, он сейчас в пятом классе, а Вовка в восьмом. А сколько тебе лет?
– Ти уже спрашивала.
– Да? Не помню…
– Двадцать шесть.
Он наблюдал за ней с новым интересом: другая одежда – другой человек. Ему с трудом удавалось подавить улыбку: в ней появилось что-то забавное, какое-то озорство и свобода в движениях. Она легко смущалась под его взглядом и снова начинала говорить – первое, что придёт в голову. Она казалась бесхитростной и совсем юной, и он с трудом мог поверить, что это её прошлый раз он добивался с таким рвением, что этими губами он не мог насытиться. Обыкновенная девчонка, каких полным-полно вокруг. Сегодняшний её облик как-то не вязался с тем впечатлением, которое она произвела на него в прошлый раз. Но странное дело: она опять, по-новому, начинала его волновать. Чем ближе они подходили к общежитию, тем быстрее становились его шаги.
Чувства же и мысли его спутницы носили противоположный характер – ей нравилось идти рядом с ним, смотреть на него, разговаривать и совсем не хотелось снова оказаться в комнате. Она понимала, что совершает глупость и мучительно искала какой-нибудь предлог, чтобы избежать этого. Внутри её всё громче звучал голос протеста, оживление понемногу исчезало, а шаги становились всё неувереннее…
На этот раз всё было гораздо хуже.
Он лгал! Конечно же, он лгал! Ну, как она могла так нелепо попасться?
Он и не думал меняться – всё повторилось сначала, только жёстче. В комнате никого не было, Кидан открыл дверь своим ключом, помог ей снять куртку – и с этой минуты ни на шаг не отпускал её от себя. Не слушая никаких возражений, запер дверь, выключил свет. Это было похоже не кошмарный сон… Наконец наступил момент, когда девушка ясно поняла: ещё мгновение – и ситуация будет вне контроля. Кто-то из них сошёл с ума. «Ты сошёл с ума!» – хотела закричать она. Кидан с силой обнял её, его глаза близко смотрели в её глаза – умоляюще и грозно – и в них была такая решимость, что она в самом деле закричала вне себя:
– Пусти меня! Мне жарко!!
Он только смотрел, сжимая её точно в раскалённых тисках.
– Открой окно! Ну, пожалуйста, открой окно! Разве тебе не жарко?!
– Мне жарко, – проговорил он медленно, – но не потому, что окно закрито.
Всё же её план удался: он выпустил её и шагнул к окну, а Надя бросилась к двери и включила свет. Прохладный ветер, ворвавшийся с улицы, немного остудил обоих.
Кидан перевернул пластинку, и мелодичный сладостный мужской голос запел:
Oh, baby
It isn't always easy
We've been through a few hard times
But when we stick together
There's no mountain we can't climb
With all that we've been through
And everything we've done
Nothing comes between us – we stand as one
United in love – there's nothing we can't rise above
United in love – whatever happens to us
United in love – we'll always be
United in love – so united
And if you reach your hand out
But your dreams just seem too far
Stand upon my shoulders
And you can touch that star
o-oh, baby…
Затем он подошёл к ней – черты лица разгладились, глаза смотрели внимательно и ясно.
– Я с юга, ти с севера, поэтому, да? – спросил он совсем иначе, богатство оттенков придавало его голосу волнующую мягкость. «О, если бы он только говорил!» – Я горячий, а ти – холёдная. Я тебя так чувствую, сам не понимаю! Ти подходишь к мне. Да, сериозно, ти такой симпатичний, не толстий. Мне нравится, сериозно. Надя, ми подходим друг другу, – он повторял это, словно заклинание, пытаясь убедить её в том, что казалось ему очевидным. – Ми подходим друг другу.
Ещё прошлый раз, когда он впервые обнял её, ему показалось, что это тело со всеми его изгибами и плавными линиями, как будто специально создано для его рук. Это было странное, пронзительное чувство, но он не знал, как точнее передать его по-русски.
Она осторожно присела на краешек стула. Вот таким он ей очень нравился, а его слова отзывались где-то глубоко, в самой сути её души. Кидан склонился над ней – глаза в глаза, потянулся к губам, но она ловко увернулась. Он сел рядом и попытался пересадить её к себе на колени, ухватившись за карман брюк. Ткань треснула.
– Брюки порвал!
– Извинитсе, – произнёс он с чарующей улыбкой. – Ти сам виноват. Не хочу! Не хочу! Всё – не хочу. Так не нравится. Так не нравится. Скажи мне: как ти хочешь?
– Я хочу на улицу.
– Ува! – только что весёлое лицо его исказилось гневом. – Надя, если ти так, я буду вступать по-другому!
Она вскочила, но он тут же бросился к ней и заключил в объятья, не отпуская. Силы были слишком неравны. Как она раньше не рассмотрела, что он такой рослый (на голову выше) и крепкий. Его плечи, грудь, руки на ощупь были точно из железа. Её глаза сделались круглыми и обиженными, как у ребёнка. Он внутренне усмехнулся: как она может так притворяться? Что-то похожее на сомнение и сочувствие впервые шевельнулось в его душе.
– Эре, что с тобой, успокойся! Ти всё против, эрочка.
– Я не Ирочка! Меня Надей зовут! – возмутилась она, вырываясь.
– Кто сказал Ирочка? Я не так сказаль. Эре это по-нашему отрицательная, противная – всё против. Ти что – ни с кем так не касалась?
– Нет!
Он не поверил.
– Давай, снимай вот это, – он взялся рукой за свитер. – Много одежда.
– Нет!
– Надя! Мне так неинтересно, – снова в глазах его зажглись опасные огоньки, лоб собрался гармошкой, а выражение лица было такое, точно он готовился её ударить. Руки его рванули вверх её свитер. Белая детская нагота на миг ослепила его. Нахлынула волна такого дикого необузданного желания, что он должен был на миг закрыть глаза и перевести дух. Она тотчас вернула всё на место. Он уже совладал с собой, но не намерен был отступать. Надя в ужасе почувствовала, как горячие руки проникли под одежду, касались её спины, груди, живота. Он быстро наклонился – и вот уже его губы проделали тот же путь и приникли к крошечному соску.
– Они говорят, что это самое сильное, – произнёс он.
«Боже, что это!?» – она была на грани обморока, но не от восторга, как показалось ему на миг. От лица её отхлынула кровь, и внезапно оно стало совершенно белым, как маска, а взгляд сделался каким-то безразличным, точно говорил: «Делай, что хочешь, мне всё равно».
Она обзывала себя последними словами и с тоской думала только о том, как оказаться на свободе и никогда, больше никогда в жизни не попадаться в такую ловушку. Она обессилела от борьбы и шоковых эмоций, не чувствовала ничего, ничего, кроме желания, чтобы всё поскорее закончилось. И в то время как его губы уж не страстно, а вопросительно касались её тела, она смотрела в потолок и думала: «Ладно… потерплю… но больше никогда! Никогда! Никогда!»
В этот раз, идя на свидание, Кидан дал себе слово, что не позволит ей больше себя дурачить, и во что бы то ни стало добьётся её. Но и то, и другое осталось невыполненным. В прошлый раз ему казалось, что перед ним опытная и хитрая кокетка, которая хочет получше заманить его в свои сети… Он долго молча наблюдал, как она пытается привести себя в порядок. Руки её дрожали, на лице застыло отчуждённое выражение. Она больше не сопротивлялась, когда он попытался помочь ей одеться; ничего не говорила – была похожа на красивую куклу, в которой сломался какой-то важный механизм. Два ярко-алых пятна на бледном лице дополняли сходство. Он ничего не понимал! Весь его предыдущий опыт оказался непригоден; следование советам, почерпнутым из соответствующей литературы, не дало результатов… Скорее наоборот. Он не мог так быстро осознать перемену: перед ним была не расчётливая соблазнительница, а перепуганная девчонка с огромными обиженными глазами. Его нетерпение сменилось каким-то новым чувством, непонятным ему самому: ещё пару минут назад ему казалось, что он не выдержит напряжения, он готов был просто применить силу, – а теперь вдруг ощутил, что готов ждать, да, ждать, только бы не было этого отчуждённого молчания, потухшего взгляда и обиды в голубых – как интересно: голубых! – глазах. Это были ранее неизведанные, тонкие ощущения, в которых он пока не мог разобраться. Странно: рядом с ней он узнавал нечто новое о себе самом, открывал такие черты, о существовании которых даже не подозревал.
На улицу вышли молчаливые и взъерошенные. И опять, как прошлый раз, что-то случилось со временем: ему казалось, они провели в комнате пятнадцать-двадцать минут, а стрелки убежали на несколько часов вперёд. Но теперь он был действительно недоволен.
– Надя, почему это?
– Что ты хочешь от меня?! Как ты не понимаешь: мы только-только познакомились, ничего не знаем друг о друге… Я пытаюсь к тебе относиться как к человеку, а ты…
– А я и есть человек, – в его голосе прозвучал металл, и Наде вдруг вспомнилось: «Это потому, что я чёрний?» Она даже не подумала, что он может понять её так.
– Нет, Кунди!! Я хочу сказать, что воспринимаю тебя не просто, ну… как мужчину, а мне интересно знать, какой ты человек, что думаешь, чем интересуешься, что ты чувствуешь.
– А!.. Ти не знаешь?
Она пропустила его реплику мимо ушей.
– Дома у меня был один знакомый парень. Мы вместе учились, занимались в спортивной секции, ездили на соревнования, помогали друг другу, разговаривали… Вот тогда…
– Ти его любишь? Поэтому?
– Нет! Я его совсем не люблю! Не знаю, как тебе объяснить… Ты не понимаешь.
– Надя, ми же молодие! Ми молодие! Зачем всё это одному?… Не думал даже, что так будет, но лучше взять, – он достал из бокового кармана маленький шелестящий пакетик, показал ей и снова спрятал, и хотя она не успела рассмотреть, всё же поняла, что это такое. – Может, ти боишься?… Я – тоже. Откуда я знаю, с кем ти била раньше?
– Ни с кем, – ответила она, ошарашенная его запоздалой откровенностью. Если бы он показал ей этот пакетик раньше, до того, как они вошли в общежитие, у неё не было бы сомнений в его намерениях. И не было бы всего этого кошмара! О, какой глупой казалась она себе со своей доверчивостью! А его рассуждения такими примитивными. «Не только мы молодые. Почему ты решил, что я должна начать именно с тобой?!» – хотелось ей крикнуть, но она молчала. Они абсолютно не понимали друг друга и абсолютно друг другу не подходили. Вот и всё.
– Скажи мне…
– Что? – неожиданно её голос прозвучал снисходительно, а во взгляде появилась ирония.
– Когда ми снова устретимся?
