скачать книгу бесплатно
Ступил в самую гущу своих «не своих» ( необходимых не обходимых) жертв.
Предположим, они – рас-таяли. Рас-творились в собственном не-до-понимании (казалось бы, всепонимающем – помните: «я не всеведущ, но я искушён.» Мефистофель в изложении Гёте); бесы, обладая полной властью над вещами этого мира, оказывались бес-сильны в необходимом: вдыхании жизни живой.
Генералиссимус Иосиф Сталин – ступил в гущу своих бесов. Первое, что сделали с ним его бесы, это навеяли на него марево! Зато и Сталин (словно бы в ответ) – впал в детство. Сталин – стал совершенно бес-помощен.
Стал – не способен скрыть «кривизну» души (ущербность своей человеческой составляющей) – буде она у него была бы; те из внешних и внутренних «врагов народа», кто считает Верховного злодеем вселенского масштаба – например: некий персонаж Айрис из последней части этого повествования (тогда как мы всё ещё в первой части; времена порой смещаются) – скорей согласятся с тем, что наши Верховные (Ленин, Сталин, Путин) – титанически чисты в своей бес-человечной и злокозненной кровожадности!
Нежели примут, что ничто человеческое им не чуждо. Что они есть экзи'станс человечности… А ведь я даже не буду спорить. Ответом на любые претензии со стороны бесов: мы всё ещё живы.
Итак, Сталин – стал; что я мог сделать (с маревом его бесов)? Зная – без Сталина не будет ни меня, ни того мира, в котором Христос воскресал.
Что настанет (или уже настал) шеол древних иудеев, где нет ни богов, ни героев, есть лишь бесконечное бытие биологических механизмов. Человечество – превратившееся в муравейник. Бытие – без надежды на nova vita (что бы кто под этим ни понимал); мёртвая жизнь.
Итак (итог) – Сталин впал в детство. А я ничего не мог поделать с детством Сталина (в которое он впал).
Зато – я вспомнил своё детство. Прошло оно в заполярном городе Норильске (понимай: НорильЛаг) при Норильском горно-металлургическом комбинате имени Завенягина: что касается внешности мёртвой жизни – она там была представлена: суровая тундра, железный промышленный пейзаж.
Я не могу впасть в детство Сталина, зато – способен «оказаться» в своём. В моём детстве мне особенно запомнилось Долгое озеро около моего города. Именно что – Долгое озеро долга.
А что касается мёртвой жизни бесов – здесь у них всё-всё обстояло гладко, как вода Долгого озера при Норильском горно-металлургическом комбинате имени Завенягина.
Туда, в Долгое озеро, стекали промышленные воды от Медного и Никелевого заводов (или от какого-то одного – не упомню, столько лет прошло)… Вспомнилось другое, лермонтовское – из иисусовых притч: «И кто-то камень положил в его протянутую руку.»
Шагнув в гущу бесов, Иосиф Виссарионович протянул им камень – вместо души.
Камень мог быть (например) – таким:
«Есть замечательная пословица: «Каждый хочет иметь друга, но не каждый хочет им быть». Сейчас всё чаще мы хотим «иметь». «Хочу ребёнка» – вместо «хочу быть матерью», «хочу иметь мужа» – вместо «хочу быть женой» и т. п. За этими тонкостями языка стоит отношение человека к жизни, его девиз: или – я для кого-то, или – кто-то для меня… В своём желании иметь мы ломаем жизни, разбиваем сердца – и страдаем от одиночества… «Человеку обладающему» всегда будет мало того, что есть. Мало денег, мало власти, мало одной жены, мало друзей, мало веселья, мало самого себя. Потребитель, не имея собственной сути, состоит из того, чем он обладает.»
Бесы – потребители душ. Бесам был протянут камень: детство Сталина.
Но – камень мог быть и другим: по берегам Долгого озера (а это было озеро моего детства) сплошь валялись крупные и мелкие обломки шлака, оставшегося после выплавки металла на том или ином (из помянутых выше) заводе… Вот каким может быть камень! Шлаком.
«Люди дурные готовы искать зло где угодно, только не там, где оно есть на самом деле.» (Маргарита Наваррская Валуа); вы спросите, почему я сделал своим героем не господина Шикльгрубера (очевидное европейское зло), а товарища Джугашвили (якобы «зло» азиатское)?
Отвечу: в отличие от европейского бесовства – где экзи'стансом тамошнего мировоззрения и выступил бесноватый Адольф (а это ведь сложный богословский вопрос: следует разобрать догматы католицизма и искус протестантской ереси) – я не считаю товарища Сталина злом (здесь искус заключён в слове «считат»ь); я потому и вспомнил своё озеро детства.
Долгое озеро Норильского комбината.
Повторю: здесь искус заключён в слове «долг» – что и как считать своим долгом.
Обнадёживает одно: те, кто выжил, исполняя свой долг (например, в наши девяностые, нашу Гражданскую, на нашем ДОНБАССе и в нашей СВО) очень устойчивы к их липкой бесовшине.
Тогда (в моём детстве) центральной улицей Норильска была улица Ленина. Несколько кварталов кирпичных пятиэтажных домов сталинской постройки отделяли её от улицы Комсомольской, далее город заканчивался. На возвышенности располагалось небольшое здание бассейна в псевдо-классическом стиле.
Простите за термины. Я не знаток архитектуры.
Сразу за бассейном начинался спуск к Долгому озеру. Оно открывалось в обрамлении пара (температура воздуха под минус сорок, тогда как адова вода – не замерзала). Озеро – о-гранено берегами, посыпанными шлаком от производств. Озеро – о-божжено сернистым газом от плавки руды.
Озеро – о-бнято рельсами узкоколейки и трубами раскалённой воды с ТЭС (или – не помню – с ТЭЦ).
Вы спросите, зачем я так подробно описываю производственный пейзаж? А потому лишь, «что Божественные и небесные предметы прилично изображаются под символами, даже с ними несходными.» (Дионисий Ареопагит. О небесных иерархиях)
Что вверху, то и внизу. Я не могу описать детство Сталина, но – я могу описать моё. Причём – в доступных мне символах Сталинской Победы (образом которой может быть Норильский комбинат, без никеля которого не было бы нашей танковой брони); я потому и обращаюсь к детству, что дети – это ангелы.
Мой ангел (я – в моём детстве) любил гулять в одиночестве возле Долгого озера. Несколько раз я даже обходил его по периметру (если так можно сказать: подушечкой пальца по огранке дьявольского зрачка): «Что означают чувственные изображения Ангельских Сил; что значит огонь их, человеческий вид, глаза, ноздри, уши, уста, осязание, веки, брови, цветущий возраст, зубы, плечи, локти, руки, сердце, грудь, хребет, ноги, крылья, нагота, одеяние, светлая одежда, священническая одежда, поясы, жезлы, копья, секиры, геометрические орудия, ветры, облака, медь, янтарь, лики, рукоплескания, цветы различных камней; что значат виды льва, вола, орла; что кони и их различные цветы; что реки, колесницы, колеса, и что значит упоминаемая радость Ангелов?»
Вот это слово: радость. Только радостью (перед лицом вечности) мы оправдаем ничтожество своей плоти и неисправимую двойственность своей сути.
Поднятый (по-над собой) искусом отрочества и благами подаренного мне провидением одиночества, я шёл сквозь Ленинский проспект (вот так и Верховный вырастал из нечаевских бездн полутроцкистского большевизма), погружался в замкнутые квадраты жилых домов – так осуждённые ленинградские архитекторы пытались оберечь жильё от огромного ветра заполярной тундры.
Ирреальную душу (для которой смерти нет) – от рациональной преисподней (в которой смерть бессмертна).
Я выходил на улицу Комсомольская. Пересекал её – и начинал подниматься по заснеженной возвышенности: как её назвать? Холм? Сопка? Ума не приложу. Северные ветры срывали с земной поверхности снег: кое-где проступала почва, даже виднелись жёлтые клочья травы… Я шёл выше и выше, оставлял за собой тёплое здание бассейна.
Почти сразу начинался спуск к озеру (Долгому озеру долга).
Насколько помню, с одной стороны были устроены «фонтаны»: нечто вроде поливочного механизма в какой-нибудь пустыне. Множество тонких горячих струй били в направо и налево. Даже вода у каменистого берега была тёплой, в ней можно было купаться (кстати, как и в том бассейне) хоть при минус сорока.
Разве что: очень недалеко от берега!
Там даже (вы не поверите) – какие-то рыбки жили. Мы (дети) пробовали их ловить на крючки – не получалось, тогда брали трёхлитровые банки, проделывали в пластиковых крышках дыры, обвязывали горло верёвкой… Всё это было бес-смысленно: зачем нам смерть мелких, похожих на пиявок, рыб?
Единственный смысл человека: быть ловцом человеков. А во имя ли Сына человеческого или во отрицание Его – это вопрос к Мирозданию: как и на каком языке ты его задаёшь.
Зачем искать великолепий
на небесах и на земле,
и в том числе – в Борисоглебе?
В Борисоглебе в том числе.
«Борисоглеб великолепен,
Борисоглеб неповторим»…
Зачем его возводят в степень?
Неповторимым был и Рим.
Так просто быть неповторимым…
Но на песке рисуют рыб —
и что тогда случилось с Римом?
Неповторимый Рим погиб!
Кто знает, несколько мгновений
или вся вечность на кресте?
Не требуется украшений
непреходящей красоте.
И наше время игровое
сошло с ума от мишуры.
Давай хотя бы мы с тобою
нарушим правила игры.
Игру огня в холодном небе
мы видим, стоя на земле -
и в том числе в Борисоглебе.
В Борисоглебе в том числе. (Константин Васильев)
Если проводить аналогию распада СССР с крушением Римской империи, можно легко впасть в смертельную ошибку: СССР был попыткой построить Царство Божье на земле (не даром мой герой был недоучившимся семинаристом): крушение Рима означало всего лишь, что Рим стал всем миром.
Но (видимо) – надо сказать о невидимом: что ни тот Рим (христианский) – не рухнул, ни Царство Божье СССР (коммунистическое) – никуда не делось: мы, его «бывшие» населянты, продолжаем его со-бытие! Потому в противовес тексту о Борисоглебе приведу другой… А потом мы отправимся в прогулку вокруг Долгого озера (озера нашего долга):
Следуя правилам Бытия,
Понимаю, что это я
Ограничен своей правдой.
Возвеличен своей правдой.
А солгу пусть даже врагу,
Окажусь я столь обезличен,
Что услады мои Бытием
Обернутся моим битьём.
Получаюсь я глух и нем
В запределье за Бытием.
А в пределах, сколь ни кричу,
Ничего я не получу, никаких-таких откровений.
Лишь любовь моя, вне сомнений,
Есть живая моя кровь. (Niko Bizin)
Я не говорил, за-чем я ребёнком (подростком) гулял вокруг Долгого озера? Хорошо! Поскольку (тогда) – и сам не знал: на деле это символ того, из каких бездн нам случается подниматься… Из каких бездн поднялся Верховный, чтобы стать спасителем и России, и её веры?
Я не знаю этого.
«Сталин умышленно избегал публикаций о себе и своей семье. С одной стороны, он стремился предотвратить обнародование нежелательной информации. С другой стороны, давала о себе знать подпольно-революционная привычка вообще не рассказывать лишнего – по принципу «чем меньше о тебе знают, тем лучше».
Однако полный запрет на упоминание о детстве вождя в печати, если он вообще возможен, немедленно вызвал бы подозрения другого рода: мол, если он о себе ничего не рассказывает, значит, он не тот, за кого себя выдает. Количество слухов и сплетен выросло бы моментально – и без всякого участия прессы.» (ИА Красная Весна)
Вот как Троцкий в своей книге «Сталин» описывал интересующий нас социокультурный и исторический и даже метафизический воздух, оказывавший тонкое воздействие на формирование личности Иосифа Сталина: «К тому времени, когда сапожник Виссарион Джугашвили переселился сюда из родной деревни Диди-Лило, городок имел тысяч шесть смешанного населения, несколько церквей, много лавок и духанов для крестьянской периферии, учительскую семинарию с татарским отделением, женскую прогимназию и четырехклассное училище. <…> Бесформенные улицы, далеко разбросанные дома, фруктовые сады придавали Гори вид большой деревни. Дома городских бедняков, во всяком случае, мало отличались от крестьянских жилищ. Джугашвили занимали старую мазанку с кирпичными углами и песчаной крышей, которая давно уже начала пропускать ветер и дождь». О том, как был устроен быт семьи Джугашвили, мы можем узнать из воспоминаний Гогохии, одноклассника Сталина. Гогохия пишет: «Их комната имела не более девяти квадратных аршин и находилась около кухни. Ход – со двора прямо в комнату, ни одной ступени. Пол был выложен кирпичом, небольшое окно скупо пропускало свет. Вся обстановка комнаты состояла из маленького стола, табуретки и широкой тахты, вроде нар, покрытой «чилопи» – соломенной циновкой».
Интересно, что мой Норильск в те годы (когда я отправлялся вокруг озера Долгого) населяли тысяч 150-200 народу со всего СССР, самых разных национальностей – словно бы переплавленных в тигле построения социализма: там ведь нет ни эллина, ни иудея… Переселившись «на материк», я был удивлён, что национальности вообще существуют.
Я и до сих пор почти уверен, что национальностей нет. Есть живущие жизнью живой, а есть бесы-големы-гомункулы (той или иной культуры), с встроенными им в голову салтыковскими органчиками (вложенным в рот свитком с начертанным именем того или иного лукавого); Царство Божье СССР – вечное детство человечества.
Дети – ангелы.
Не мешайте ангелам приходить ко мне.
И вот теперь мой ангел отправлялся в обход Долгого озера, ступал по щебню и шлаку, достигал ветки узкоколейки (или там была нормальная колея, не упомню), добирался до казавшихся огромными труб с горячей водой и далее шёл уже по ним.
Так было легче идти. И возможно было бросать куски шлака в снег или в воду.
«На высоком холме над Гори возвышается древняя крепость Горисцихе. В летописях крепость впервые упоминается в XIII веке. Крепость имела стратегическое значение, так как стояла на перекрестке путей с запада на восток с севера на юг. Крепость много раз переходила из рук одних захватчиков в другие, перестраивалась, существующие ныне стены были отстроены в XVIII веке.
Однокашник Сталина Петр Капанадзе вспоминал, как они вместе с Сосо ходили в эту горийскую крепость. Ее окружало множество легенд, и дети любили посещать ее. Они знали, что любому человеку, который поднимался в крепость, обязательно надо было принести наверх три камня – и бросить их в большую круглую яму в середине крепости. Существовало поверье, что как только яма наполнится камнями, людям станет легче жить. Мальчики всегда исправно приносили наверх камни – все они хотели сделать жизнь людей лучше.»
К тому времени, как будущий безвестный поэт, прозаик и метафизик Николай Бизин стал совершать прогулки вокруг Долгого озера, город Норильск давно разросся из того НорильЛага (о котором я мало что знаю) и приобрёл удивительный вид оазиса Русского мира (под личиной советского), сияющего электричеством посреди ледяной тундры.
Тундра тундрой, но город (как это ни удивительно) расположен между гор. Гора Шмидта. 514 метров, находится в 4 км от центра города. Гора названа не в честь лейтенанта Петра Шмидта, героя Севастопольского восстания 1905 года и даже не в честь известного полярного исследователя Отто Шмидта, а именем Федора (или, точнее, Фридриха) Богдановича Шмидта (1832 – 1908), российского геолога, академика Российской Академии наук, директора Минералогического музея.
Выше всех в окрестностях Норильска – гора Кулгатах, чья вершина лежит на высоте более 750 метров и расположена она почти в 40 километрах от города. Так что ближе всего к Норильску расположена вершина горы Шмидта. До нее всего 4 км и можно дойти пешком прямо из города. К югу от Норильска в 8 километрах от города расположена вторая по величине вершина – Гудчиха, высотой 683 метра. Сзади и справа от горы Шмидта лежат горы Медвежья (586м) и Рудная (583м). Склоны этих гор не покрыты лесом, его здесь нет нигде, а усыпаны красноватого и серого цвета породой. Кстати, город Норильск получил свое название от Норильских гор.
И есть там ещё такая река Норилка (сходная с речкой Летой из Аида), но до неё от города довольно далеко. Реку я описывать пока не буду, довольно с нас Долгого озера (более чем реального).
Довольно и того, что Иосиф Виссарионович сделал шаг в гущу призраков и стал среди них. Призраки не попятились, а словно бы приняли его в свои ряды. Выступая под видом жертв его террора, они теперь претендовали на то, что и он – такой же призрак, что если они позволили бесам вести себя, то и он (стал или вот-вот станет) – такой же бес.
Как мне давало понять провидение: от моих прогулок вокруг Долгого озера зависит моё понимание над-реальности: признаю ли я себя (а так же Иосифа Сталина) всего лишь игрушкой в руках сил потусторонних и загробных, или же мы смогли-таки вмешаться и бросить свой камень (на ладонь вечности) – потревожив гладь неизбежности.
Сталин – спас мою Россию в ситуации практически безнадёжной.
Смогу ли я (нынешний) – понять, что и нынешняя Россия (в ситуации практически аналогичной) обречена победить весь загробный мир западного расизма и бесовства? Сам путь этого понимания – мои детские прогулки и вся эта запредельная пейзажность: кто не видел настоящей преисподней, замещает реальность символами.
Точно так же, как мы замещаем небеса реальным, видимым и осязаемым воплощением духовной иерархии. (опять отсылка к Дионисию Ареопагиту); вот как в реальности происходит такое воплощение:
