Возвращение. Сага «Исповедь». Книга пятая

– Эдуард! Вы – наш дорогой гость, ну какая же может быть неловкость? Жорж не простит мне Вашего отсутствия! – в её глазах мелькнул недобрый блеск. У меня появилось ощущение, что делает она это нарочно. Во всяком случае, Жорж никогда бы не настаивал на моём присутствии в подобном мероприятии, зная о наших чувствах.

– Вам очень понравится Доминик. Я думаю, вы найдёте много общего, – и снова глаза Мари стали недобрыми, видимо, она что-то заподозрила после вчерашнего поведения Констанс за столом, решила продемонстрировать воочию существующее положение дел, а заодно даёт понять, где моё место. Уйти после её настойчивого предложения, значило бы обидеть хозяйку дома и укрепить её подозрения. Что ж, надеюсь, мне хватит терпения и выдержки. Но Констанс?..

Часть 3. Глава 9

Они приехали с небольшим опозданием. Пожилая пара в дорогих нарядах и их обожаемый сынок Доминик, видимо, младший из детей, последняя радость своих родителей. Молодой человек выглядел лощёным франтом, такие, наверное, нравятся девушкам. Одет он был по последней парижской моде: костюм тёмно-серого цвета, яркий жилет в чёрную полоску, вычурный шейный платок и высокая шляпа-цилиндр, аккуратная бородка, слащавые тонкие усики, хитрый с прищуром взгляд. Он посмотрел на Констанс, как на лакомый кусочек, приготовленный для него на блюде с золотой каёмкой. По-щёгольски поцеловал своей невесте ручку, нарочно задержав в своей ладони её пальчики. Конни выглядела нездоровой. Нервный блеск в её глазах заставлял меня холодеть от нехороших предчувствий. Мы и словом не перемолвились с ней за всё это время. Она словно избегала меня, не удостоив даже взглядом. Я не настаивал на том, чтобы быть замеченным, зная, как тяжело ей в эти минуты.

Обменявшись любезностями с гостями, Мари представила меня, как протеже Жоржа.

– Молодой человек будущий медик? – мсьё взглянул на меня оценивающе через пенсне.

– Нет, Патрик, он семинарист.

– Как неосмотрительно, мсьё, в наш век становиться священником! Поверьте, революция была не последней! Народ Франции так привык восставать против тирании, что готов свергнуть любое правительство, будь оно хоть трижды благим и распрекрасным. Вера не входит в национальные интересы государства, и вскоре Церковь вновь будет подвержена гонениям, помяните моё слово! Пока не поздно – меняйте профессию!

Я его терпеливо выслушал и, слегка поклонившись, ответил:

– Благодарю Вас за совет, мсьё, но мой выбор сделан.

Стоило мне открыть рот, как Доминик окатил меня презрительным взглядом, сверху вниз, мол, чего с него взять… Констанс вздохнула, по ней пробежал озноб. Как её лихорадит, я знал: у самого всё дрожало и горело внутри.

– Ну что ж, «предупреждён, значит вооружён», кажется так говорят…

Его жена посмотрела на меня, словно разглядывая экзотическое насекомое.

Жоржа ещё не было. Я очень его ждал, чтобы испросить позволения покинуть это общество, но он, как назло, задерживался.

– Мой супруг сегодня на срочной операции и не сможет, к сожалению, присутствовать, – словно прочтя мои мысли, сказала Мари. – Поэтому прошу всех к столу!

Сервировка сегодня была особенно изысканной, фамильное серебро, начищенное до первозданного блеска, слепило глаза. Впрочем, как и бриллианты на дряблой шее мадам, частенько заглядывавшей на меня через стёкла позолоченного лорнета.

Жениха и невесту посадили рядом, они о чём-то тихо переговаривались между собой. Констанс переборола свои чувства и, осмелев, влилась в игру, начав откровенно кокетничать с будущим супругом и строить ему глазки. И пусть это напускное веселье никого не могло обмануть, но больно ранило мне душу.

О каком аппетите могла идти речь, когда единственное, чего я хотел, это провалиться сквозь землю и исчезнуть?! «Почему я до сих пор не уехал? – задавая себе вновь один и тот же вопрос, не мог на него ответить. – Завтра же утром покину этот дом. Уеду, куда глаза глядят… лишь бы не видеть этой фальши. Как глуп я был, полагая, пусть даже на мгновение, что смогу стать частью этой семьи, этой жизни… Нет! У меня совсем другой путь, над которым они смеются и поглядывают свысока. Страшны ли мне гонения на Церковь? Почту за честь погибнуть, защищая свою веру!»

Мари оживлённо обсуждала подробности предстоящего празднества и венчания с будущими сватами. Уйдя в свои мысли, я старался не вникать, о чём идёт речь, не чувствовал и вкуса подаваемых блюд. Всё вокруг потеряло смысл и какую-либо ценность. Как Жорж выживает в таких условиях, оставалось для меня загадкой.

Фальшивая радость Констанс удручала, я становился всё мрачнее и готов был при первой же возможности уйти, но, как это часто в жизни бывает в такие минуты, время безжалостно растягивается и становится невыносимо растянутым. К счастью, меня больше не трогали и ни о чём не спрашивали, будто место на котором я сижу – пусто.

После десерта Доминик пригласил свою будущую супругу прогуляться по набережной. Молодым людям негоже оставаться перед свадьбой наедине, поэтому меня вынудили сопровождать Констанс в этом променаде.

– Семинарист – всё равно, что подружка! – пошутила пожилая мадам, очень довольная остротой своего языка, неприятно ужалив меня.

И это я тоже стерпел, молча. Не знаю зачем, но всё же поплёлся за ними. Желание вырваться из этой золочёной клетки, и сбежать превозмогало все остальные.

Там, на воле бурлила жизнь. Чайки кружились над лазурными волнами, шум прибоя ласкал слух, несмотря на оживлённость городской жизни. Молодые шли впереди, я, как ненужное дополнение, следовал позади них, время от времени улавливая какие-то слова и фразы. Доминик шутил, не забывая при любой возможности прикоснуться к Констанс. Она несколько раз мимолётно оглянулась, словно проверяя, следую ли я за ними верным псом. Вспомнилась дворняга, крутившаяся утром по мостовой… Я остановился и, развернувшись в обратную сторону, быстрыми шагами пошёл прочь. До ночи блуждал по улицам Ниццы, толком не обращая внимания на то, где я нахожусь. Лишь когда стемнело и усталость дала о себе знать, я понял, что пора возвращаться. Поймав экипаж, я назвал извозчику адрес и вскоре задремал под мирное покачивание и цокот копыт.

– Господин, мы приехали!

Очнувшись, взглянул на знакомые окна. Больно кольнуло где-то под рёбрами. Рассчитавшись, отпустил экипаж и заставил себя открыть кованные ворота. В доме уже было тихо, но свет горел ещё в гостиной. Там я и застал Жоржа с газетой в руках.

– Слава Богу! Я уже начал беспокоиться, Эдуард! – он вскочил и крепко обнял меня. – Расскажи, что случилось?!

– Не беспокойтесь, Жорж, всё хорошо. Я не должен был без предупреждения… – не смог договорить, все слова куда-то разлетелись, как стая встревоженных воробьёв.

– Ты в порядке, мой мальчик? Тебя кто-то обидел?

– Нет. Всё хорошо… Но завтра утром я уеду. Простите ради Бога, Жорж, я ужасно устал и очень хочу спать.

Он посмотрел на меня с сочувствием и без лишних слов отпустил. Поднявшись наверх, я одетым лёг на кровать и, зарывшись лицом в подушку, неожиданно для себя, беззвучно зарыдал.

Часть 3. Глава 10

Когда стареющий серп луны заглянул в окно, кто-то очень тихо приоткрыл мою дверь. Я сделал вид, что сплю. Она зашла тихо, как кошка на мягких лапах, и присела на краешек кровати. Трепетными пальцами Констанс прикоснулась к моим волосам. Прижав лицо к подушке, я не пошевелился, давая ей последний шанс уйти.

– Прости меня, Эдуард! Я так виновата пред тобой! Сколько тебе пришлось выдержать сегодня… Пожалуйста, скажи хоть слово.

Мне не хотелось с ней говорить.

– Я понимаю, это чудовищно, тебе трудно принять то, что происходит… – она тихо заплакала.

Кто выдержит женские слёзы? Покажите мне такого человека! Не выдержал и я, повернулся и, сев на кровати, крепко прижал её к себе.

Конни, закрыв лицо ладонями, притихла. Плечи больше не вздрагивали, на ней была кружевная ночная сорочка из тончайшей ткани, волосы распущены, нежный цветочный аромат гвоздики с нотками вишни… даже не знаю, с чем ещё его можно сравнить. Она медленно повернулась и нашла мои губы. Глаза закрыты, мокрые ресницы подрагивают… Тонкие девичьи руки обвили мой стан.

– Я люблю тебя, только тебя, слышишь?

Ничего не ответил, моё тело больше мне не подчинялось, оно находилось в её руках, принадлежало ей. Снимая с меня рубашку, Констанс продолжала клясться в любви. Стало жарко… Безучастный месяц всё видел, наблюдая за нами. Ощущая её запах, нежную гладкую кожу, мягкие локоны волос, я чувствовал, как меня поглощает древний зов плоти.

В этот раз всё было несколько иначе. Я не спешил, не боялся, не робел, всё получалось само собой. Мужская сила придавала уверенности, я был нежен и ласков. Она таяла в моих руках, как мягкий воск свечи. Податливая, тихая, послушная, моя…

– Знаешь, чего я хочу сейчас больше всего на свете?

Молча пожал в ответ плечами.

– Твоего ребёнка! И обязательно мальчика, чтобы он, как две капли воды, был похож на тебя. Тогда я смогу любить его так же сильно.

– Тебе этого не простят.

– Я, хитра, сумею сыграть. Ты похож чем-то на моего отца. Разве плохо, что мальчик пошёл в деда?

– Ты так говоришь, словно, он уже есть.

– Подари мне его! Пожалуйста, любимый…

И я старался, как мог, как умел, как чувствовал. Это было похоже на сон, один из тех, что накрывает под утро с головой и уносит в заоблачные дали…

Всё кружилось, плыло перед глазами: её прелестные изгибы, холмы и впадинки, по ним хотелось плыть, как в море короблю, преодолевая ветра сомнений и преграды законов, бесконечно, с полной отдачей, и неизбывной сладостью наслаждения…

Пик сияния. Взрыв… Звезда умирает, создавая новую реальность. В каждой клеточке тела – нега. Как прекрасно всё-таки жить! Свет. Тёплый свет наших чувств, такой естественный и живой.

Констанс улыбается, чуть приоткрыты губы, глаза влажные, но это уже совсем другие слёзы. Ей хорошо. Очень. Я чувствую, ощущаю, это наша общая атмосфера, мир, созданный нами.

Ноги сплетены, сердца бьются так быстро, и так легко. Вижу, как пульсирует на её шее кровеносная артерия и дотягиваюсь до неё губами, нежно целую шею, такую мраморно бледную и красивую, как у греческих статуй. Не хочется расставаться, разрывать идиллию возникшую между нами. Но я знаю, что утром уеду, и говорю ей об этом.

– Так будет лучше для всех… Но мы ещё обязательно встретимся! Когда-нибудь… иначе я не смогу жить, слышишь? Ты недосягаемый, как Бог и такой же близкий, это не возможно передать, объяснить словами…

Мне на грудь капают её слёзы. Она как амазонка, прекрасна в своей наготе, желанна и опасна для меня… Нас снова разрывают чувства и уносят порывы страсти, и кажется, что этому не будет конца. Ещё один взгляд, ещё поцелуй, соприкасание тел…

– Ты будешь мне писать?!

– Нет. Письма погубят нас обоих.

– Тогда пиши папе. А я буду спрашивать его, как твои дела. Мне кажется, он понимает…

– Ему известно всё.

– Ты признался?!

– Нет, он сам сказал мне об этом. Жорж хочет, чтобы ты родила ему внука, нашего с тобой ребёнка.

– Папа так сильно привязан к тебе?! – она удивлена, поражена, шокирована.

– Он поможет. Доверься ему во всём. А больше никому, слышишь?!

– Не верю своим ушам. Отец всегда был таким правильным…

– Что мы знаем об этом?..

Её волосы щекочут мне лицо, я улыбаюсь, потому что счастлив.

– Ты ни разу не сказал мне о любви…

– И не скажу.

– Почему?

– Когда-нибудь ты поймёшь.

Она взглянула на часы с ангелочками.

– Скоро прислуга встанет… Так не хочется уходить! – Констанс тяжело вздохнула и крепче прежнего прижалась ко мне. – Мы совсем не спали этой ночью.

– Ничего, высплюсь в дороге.

– Вспоминай меня!

– Никогда не забуду. Буду молиться за тебя до конца моих дней.

Кто-то в доме проснулся, стали слышны шорохи.

– Пора бежать!

– Прощальный поцелуй!..

Наши уста в последний раз соединились.

– Я не выйду тебя провожать.

– Да. Так будет лучше. Отдыхай.

– Не могу надышаться тобой, – она осыпала меня краткими поцелуями и, вскочив, быстро ушла, на ходу надевая рубашку. Дверь за нею захлопнулась.

Я ещё долго лежал в предрассветной мгле, прислушиваясь ко звукам пробуждающегося дома. Вещи собрать было нетрудно: то, что дала мне Мари я оставил, а почти вся моя одежда была на мне.

«Прощай, милая комната, где я был так несчастен и счастлив одновременно!..»

Часть 3. Глава 11

Дилижанс поскрипывает на ходу, под размеренный цокот копыт так хорошо думается. Раненое сердце болит. Рвутся нити, связавшие нас… Ещё помню аромат и нежность её красивого тела. Не хочу забывать. Храню в себе и лелею. А ведь нужно покаяться в содеянном. Признаться духовнику. Когда-то я осудил за этот же грех Лорана. Все помнят и знают об этом. Верно говорят, «не суди, да не судим будешь!»

«Во всём я грешен перед Тобой, Господи, и не достоин быть Тебе даже слугою. Прими меня, как блудного сына, растратившего Твои щедрые дары. Нет у меня другого пристанища и надежда моя только в Тебе. И да будет воля Твоя, Отец! Покарай меня, а Констанс прости. За всё прости её, Господи, и помоги во всём. Будь защитой и опорой! Я понесу свой крест вслед за Тобою, а Ты позаботься о ней, и о том, кто будет зреть в её чреве, если тебе угодно подарить ему жизнь…» – молитва моя продолжается, даже когда начинаю дремать.

Дорога длинная, утомительная, душно и хочется пить. Вспоминается прощание с Жоржем…

Мне кажется, он вовсе не спал в эту ночь. Когда я спустился с саквояжем вниз, он всё так же сидел в своём кресле и покуривал трубку. Глаза утомлённые, блестят.

– Уезжаешь?

– Да. Простите за всё, ради Бога.

– Это ты прости, Эдуард, – он поднялся и крепко обнял меня за плечи, – так хотелось бы назвать тебя сыном! Нашим сыном с Мерлен… Его глаза стали влажными, и я заметил, какие глубокие морщины появились у него возле глаз и на лбу. Сильные руки, спасшие мне когда-то жизнь, задрожали. Он всё ещё любит и страдает без неё…

Я спешил уйти, чтобы не встречаться с Мари, было бы непросто скрыть чувства, обуревавшие меня.

– Помогите Констанс! Если то, о чём Вы просили, исполнится, все надежды на Вас, Жорж.

– Не беспокойся. Я буду вечно благодарен и сделаю всё, что в моих силах. Напишу тебе, но письма не храни…

– Да, конечно.

– И пусть Бог бережёт тебя, мой мальчик! – мы ещё раз обнялись, и я, не оглядываясь, ушёл.

Как странно и непостижимо то, что случилось. Разве я мог бы себе представить нечто подобное, когда ехал гостить к Милерам?! Если бы кто-то рассказал мне подобную историю, я бы ни за что не поверил. Как причудлива порою жизнь, какие преподносит нам сюрпризы!

Закрываю глаза и вижу лицо Констанс. Она, наверное, сейчас крепко спит, а может быть и нет…

Девичья подушка вся в слезах, на лице красные пятна. Я вижу всё так ясно, словно мой дух переместился в её покои и находится рядом с нею…

– Что же в этом удивительного?

– А, это ты, Эделина. Снова твои штучки!.. Мне снится сон.

– Это тело твоё спит, а дух бодрствует, и для него нет преград и расстояний. Ты основательно всё подзабыл, мой дорогой! Пора тебя вновь обучать всему, – её громкий смех разлетелся по комнате, но лежащая на кровати Констанс не обращала на нас ни малейшего внимания, вытирая мокрым платком опухшие глаза.

«О, Эдуард! Зачем ты вообще приехал! Если бы я не знала тебя!.. Как больно, Господи, как страшно! Спаси и сохрани его в пути… Неужели я его больше никогда не увижу? Не почувствую прикосновения этих нежных рук, вкус его сладостных поцелуев, не увижу грустного блеска бездонных глаз…» – она произнесла это вслух и вновь погрузилась в себя.

– Хватит слушать этот влюблённый бред! – Эделина выдернула меня оттуда. – Не пройдёт и пару лет, как она будет вспоминать о тебе с улыбкой. Знахарка провела рукой по воздуху, словно вытирая стекло ладонью, и видение сменилось, стало очень светло, прохладно и тихо. Кажется, это келья какого-то средневекового монастыря… Смутные воспоминания встревожили моё сердце.

В этот момент дилижанс подскочил на каком-то препятствии, и я от резкого толчка очнулся. Всё никак не могу понять, сны это или явь, а возможно, я просто схожу с ума и не догадываюсь об этом? Даже если так, мне отчего-то дороги и приятны эти галлюцинации, они помогают переносить боль, отвлекают меня от реальных сегодняшних проблем.