Вопреки, или Ты меня не купишь

Смирилась? Непохоже. Такие, как ивовая лоза, гибкие, крепкие, несломленные и никогда не станут другими. Нельзя за день вербу сделать шиповником. И наоборот.

Я больше не пытался заговорить с ней, мне было тошно. Хотелось все отменить, отказаться от штампа в паспорте и мерзкого плана, но мысль о том, что все потеряю, мучила до озноба. Я должен идти до конца. Или хотя бы попытаться.

Понимаю, что колкие фразы на счет постели и нашего замужества адресовал не ей, а себе. Ведь и мне придется со всем этим мириться. Но наверное хотелось убедиться, что Есения – хорошая и сильная, что сможет потащить ношу, которую я на нее внезапно свалил.

Когда мы приземлились, небо над Парижем нахохлилось, потемнело еще гуще, угрожая разродиться здесь и сейчас массивным ливнем. Мы убежали от грозы, но она нас догнала. Словно судьба, от которой я пытаюсь отмахнуться, а она все равно настигает.

Я ждал жену внизу, у трапа. Она попросила пять минут, чтобы переодеться. Я спокойно вышел, лишь оглянулся на пороге, заметив, как Есения втянула шею и согнула спину. Держалась ровно, когда я был рядом, притворялась сильной, а стоило отвернуться – увяла, как цветок без воды. Стала собой?

Не делаю ли я хуже, пытаясь продавить ее волю? Пусть бы сама выбирала, как ей быть дальше, как себя вести со мной и что ждать от брака. Но время играет против меня, придется поднажать, даже если я не особо хочу.

Достав из кармана мобильный, я набрал ближайший в списке номер.

– Привет.

– Все в порядке, Ренат? – голос деда скрипел сильнее, чем пару часов назад, в машине, будто мой старичок уже отдыхал. Он слишком тревожился последние дни, а в его возрасте это не только чревато, но и опасно.

– Все отлично. Ты уже спал?

– Еще чего. Я в такую рань не ложусь, мне вредно.

Я заулыбался. Хорохорится, хотя врачи строго сказали ему соблюдать режим, ведь сердце шалит.

– Как полет прошел? Сейчас по всей Европе грозы и ливни, вас не задело?

– Поболтало немного, но терпимо, – соврал я.

– Ты никогда не умел брехать, Рен, – фыркнул дед, после чего добавил жестче: – Люди на грани смерти обычно ведут себя несколько… бодрее, что ли. Адреналин и все такое, а тебе хоть бы хны. Ты меня пугаешь.

– Не сильнее, чем я сам себя, поверь. Жив, и прекрасно, – я сменил холодный тон на более теплый: – Ты сам как?

– Валяюсь, катаюсь, читаю всякую ерунду и раздаю нелепые указания моим мучителям. А что старому бездельнику еще делать? Лучше расскажи, как свадьба прошла? – старик с напряжением усмехнулся. Помолчал, ожидая моей реакции, а у меня не было желания отвечать. Я устал от переживаний, и упоминание свадьбы разворошило осиное гнездо в груди – стало жарко и неприятно от мысли, во что ввязался.

Я все еще считаю, что эта затея с женитьбой – голый номер, ничего не получится, но процесс запустился. Не отказываться же от призрачного шанса все сохранить?

– Внук, ты тут? – дед хрустяще откашлялся.

– Да. Куда я денусь?

– Сбежишь. Мне ли тебя не знать.

– Интересная мысль. – Я посмотрел на вычурное сверкающее новизной кольцо на пальце – сжал руку в кулак. – Да только от себя не сбежать. – Я засунул руку в карман, вытащил ее и раскрыл ладонь. Тонкое золотое колечко, исцарапанное и в одном месте примятое, мягко блеснуло в темноте. – Так ведь?

Чтобы не взвыть от боли, поспешно спрятал кольцо обратно.

Оглянулся на самолет – Есении все не было.

Охранник топтался наверху ступенек и показал мне, что все в порядке.

Ладно, пусть жена прихорашивается, сколько пожелает. Сегодня я позволю ей больше, чем она заслуживает.

– Чувствуешь себя, как? – зашелестело в трубке.

– Бодро, хотя… – я отмахнулся и, отвернувшись от самолета, запрокинул голову, чтобы позволить ночному небу Франции пролить на себя мрак. – Не важно, переживу.

– Как она тебе? Есения. Красивая, правда?

– Дед… перестань, это ведь не имеет значения.

– Еще как имеет. И я не просто так тебе предложил именно эту семью. Есения тебя покорит, уверен. Только выключи хоть на время своего внутреннего дровосека, Рен. И прошлое придется оставить прошлому.

– Прекрати. Ты ведь знаешь, что я… – налетевший ветер ударил в грудь, распахнул полы черного пальто и пустил по телу колючий холод.

– Валери… опять она, да? – разочарованно выдохнул дед. – Никак не даст покоя. Сколько можно, Рен? Ее ведь не вернешь, а тебе нужно жить дальше. Придется.

Деду Валери никогда не нравилась, но он мирился.

– Не придется, – буркнул я.

– Ренат, что ты мелешь? У тебя новая жена, новая жизнь. Очнись, наконец, хватит терзаться. Мы для чего все затеяли, чтобы ты сейчас на попятную? А дальше, что? Все похеришь?

– Дед, я позвонил тебе не для того, чтобы выслушивать нотации. Да и никто не собирается бросать начатое, просто я еще не осознал, что все уже случилось, и не отступить назад. Мне нужно пару дней привыкнуть.

Дедушка вдруг закашлялся, гортанно, страшно. Я выждал время, пока он снова сможет меня слушать, только потом продолжил:

– Напомни, пожалуйста, Славке, чтобы собрал документы к нашему возвращению. Я уже не буду ему звонить сегодня, а завтра он будет занят. И проследи, чтобы конюшни подготовили к зимовке. Там много работы.

– Да Слава твой и сам ничего не забудет, меня хоть в это не впутывай. Своих забот хватает. Вот приедешь и сам все сделаешь, вместе с Есенией. Никуда твои кони и поля не разбегутся. Ты просил жену тебе выбрать – я сделал это, теперь бери и наслаждайся. Отдыхай, попробуй жить заново. Рен, влюбись, в конце концов! Один раз живем на белом свете.

– Ты всегда говорил, что любить по-настоящему можно лишь раз в жизни. Не думаю, что я далеко от этой мысли укатился.

– Не путай, – дед засмеялся. – Мы с бабулей пятьдесят лет вместе душа в душу, а вы с Валери сколько лет прожили? Парочку? Пф… ерунда! Пройдет, другое чувство выместит.

– Я уже это слышал: любовь крепнет с годами, за пару лет можно разве что привыкнуть друг к другу…

– Так и есть. Ты привык к мысли, что она всегда будет рядом, но жизнь быстротечна, переменчива, у нее на каждого свои планы. И мы не представляем, что шаг сегодня – обязательно влияет на нашу жизнь в будущем. Сейчас я вижу, что ты заживо себя закапываешь, вместо того, чтобы жить одним днем. Борешься за то, что не имеет значения, но бросаешь на самотек самое важное.

Я горько рассмеялся, сдавив пальцами переносицу. В голове гудело, справа пульсировал болезненный ток, захотелось присесть и отдышаться, но я взял себя в руки и, выпрямившись, сказал деду:

– Я и так живу одним днем. И ради будущего, – хотел добавить «только не моего», но промолчал.

– Вот и славно, – отозвался дед с благодушием. – Знаю, что сложно, но ты справишься. Я после смерти бабули тоже думал, что никогда не посмотрю на другую, но все раны заживают, даже самые глубокие. Если они, конечно, не приводят к смерти.

– Тебе не хотелось тогда… – я запнулся, а дед все понял.

– Умереть? Еще как. Я думал в гроб с ней лягу, усну и очнусь в обнимку со своей старушкой на небесах, а оно вон как… еще десять лет без нее прожил. Тебя поднял на ноги. Разве это не стоило того, чтобы жить дальше?

Я задумался. Если бы не дед, неизвестно, что было бы со мной. Да и смерть бабушки ударила по мне тоже – она маму заменила, которой у меня никогда не было. Если бы не ответственность за больного деда, который таял на глазах, я бы тоже тогда сломался, но это дало пинка под зад. Я научился терпеть боль и идти вперед.

Вот только гибель Валери буквально умертвила во мне все живое…

– Я вряд ли проживу такую долгую и качественную жизнь, как ты, – зря это сказал. Я сжал губы и поменял положение тела – спина затекла, а под ребрами заныли старые раны. – Свадьба с Брагиной – просто выгодный проект. Ты прекрасно это знаешь. На любовь и счастье я давно не рассчитываю.

– Что-то ты не договариваешь, Рен, – голос деда понизился.

– Мы все что-то скрываем.

– Согласен, – он снова откашлялся, не так долго, как в первый раз, но я успел несколько раз глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть. Дед продолжал: – Значит, дай девочке то, что нужно любой женщине, а она подарит тебе то, что принесет тебе облегчение.

– Дед! Хватит! Сам знаю, что делать.

Он сухо рассмеялся в трубку.

– Не натвори дел, Ренат. Не вздумай Есению силой брать, а то по голосу чувствую, что ты напряжен и что-то задумал. Мы с тобой договаривались, что все будет по-правде. Слышишь меня?

Я жевал губы и молчал, давясь своей никчемностью и беспомощностью. Знал бы он, что времени у меня почти нет, не топтался бы по самому больному.

– Слышу, – протянул я и, услышав наверху голоса, повернулся.

Есения замерла около охранника, будто боялась идти вниз. Она окинула медленным взглядом ночное небо, задержала взгляд на городских щедрых огнях, приглушенных сейчас непогодой и, заметно дернув плечом, стала осторожно спускаться.

Девушка переоделась в белое пальто до колен. Высокие сапожки из темно-коричневой кожи подчеркивали ее стройные ноги. Порывистый ветер подхватил светлые кудри, что выглядывали из-под голубого берета.

Пока она спускалась, я, кажется, не дышал. Выглядела жена потрясающе. Будто с картинки сошла. Нежная, рослая, не приторно разодетая, а скромная – глаз не отвести. А зная, что под изысканной одеждой прячется идеальное тело, я судорожно сглотнул.

– Рен?

– Дед, мне пора. Завтра перезвоню. – Я быстро отключил связь и подошел ближе к трапу. Есения как раз почти спустилась. Она смотрела под ноги, а когда ступила на последнюю ступеньку, подняла голову и столкнулась с моим взглядом.

– Извини, что заставила ждать, – прошептала и, соприкоснувшись с моей протянутой ладонью перебинтованной рукой, слабо улыбнулась.

Я старался не сжимать, но девушка все равно поморщилась от боли.

– Не могла второй чулок найти в чемодане.

Находясь выше меня, Есения немного выставила ногу и приоткрыла пальто, показывая, какой именно чулок искала. Платье-футляр сочного бордового цвета обнимало и подчеркивало узкую талию и приподнимало налитую грудь. Жена отодвинула край юбки свободной рукой и немного потянула его вверх. Показался кружевной край черных чулок, а меня качнуло назад.