Вопреки, или Ты меня не купишь

Ухаживания Рената не отталкивали, напротив, показывали его с хорошей стороны. Хотя я все равно ждала подвох, ждала, что начнет лезть, раздевать… и это пугало.

Глава 10

Есения

– Есть хочешь? – спросил Ренат, когда пена на ладонях растаяла, жжение слегка успокоилось, а молчание до жути затянулось. Казалось, что тишину в комнате залили эпоксидной смолой, и мы оба увязли в ней по горло.

Наши взгляды закипали, скрестившись, хотелось отвернуться, но я была словно приклеена. По телу скакал настоящий табун озноба, и я себя сдерживала, как могла. Только зубы цокали друг о дружку.

Мотнув головой, я забрала руки и сложила их на коленях ладонями вверх, чтобы не тревожить царапины.

Ренат молча поднялся, я заметила, как сомкнул губы недовольно и отвернулся с бесстрастным выражением на лице. Кровать слегка качнулась, выдавая мягкость матраса, и мне снова захотелось облегченно выдохнуть. Когда Волгин слишком близко, я будто задыхалась, тонула и захлебывалась странными эмоциями, смешанными со страхом, предвкушением и надеждой.

Надежды было, вопреки всему, больше. Хотелось увидеть в муже нормального человека, которого я буду в силах полюбить. Или хотя бы смогу привыкнуть и не дергаться.

Я очень не хочу притворяться. Актриса из меня никакая, даже в колледже никогда не участвовала в сценках, потому что недостоверно играла. Надо мной только смеялись.

Тишина разорвалась мощным щелчком, окна подсветились молнией, я зябко поежилась и чуть не обняла себя руками, в последний момент опустила ладони снова на колени. Не хватает снова дернуть царапины, мне только легче стало.

Я вспомнила, как бегала по саду в новом голубом платье, которое сшила бабушка Есения, тогда еще живая – моя любимая нянечка, и неуклюже перецепилась через хмель. Лоза так сильно дернула нежную кожу, обвив лодыжку, что до сих пор остался витиеватый шрам.

Но больше всего я тогда плакала из-за испорченного платья. Все, что дарила мне бабушка, было каким-то волшебным и теплым. Наверное, придумывать открытки, лепить сувениры, вышивать шкатулки и кошельки, клеить камушки и бусинки на панно и картины – мне от нее передалось. Не благородное дело – говорила мама. Слишком пустое и дешевое – подтверждал отец, но все-таки поддерживал и даже привозил из поездок наборы бисера и лент.

После десяти лет я перестала хвастаться и творила тайком, а поделки, когда накопились, продавала за копейки через интернет.

Некоторые творения, игрушки и детские развивающие мягкие книжки, я относила в приюты. Оставляла в окошке и уходила. Для меня это была настоящая отдушина. Да и отец безмолвно, но все же поддерживал. Однажды даже подвез меня к детскому дому, улыбнулся мягко, когда я вернулась в машину, а потом снова умчал на работу, оставив меня на крыльце универа.

Из-за свадьбы и неопределенности пришлось на этот год взять академ. Но, если честно, мне претило там учиться, не менеджер я, ну никак. Поступила туда, только потому что папа настоял.

Снова грохнуло. Самолет летел ровно, но все равно стало страшно. Затрещало, защелкало, и, показалось, что гроза намного ближе, чем раньше.

Я оцепенела, и мысли разлетелись, как ворох мошкары. Детство, папа, бабушка – все отступило в темень.

Не шевелясь и замерев, как моль, которую чудом не поймали и не раздавили между пальцами, я осторожно посмотрела в другую сторону комнаты, куда ушел муж.

Почему я чувствую дребезжащую под ребрами надежду, что смогу быть счастливой? Надежду вопреки.

Ренат стоял ко мне спиной. Широкий, крепкий и сильный, как викинг. Увидев такого крупного человека где-то на улице, я бы бежала сломя голову, чтобы спрятаться за ближайшим углом, а сейчас бежать некуда. Мы в самолете. Вокруг только ночное небо в кучевых облаках. И надвигающаяся гроза.

Ренат, будто почувствовал, что я наблюдаю. Натянулся и опустил голову, отчего мышцы на спине налились буграми, руки согнулись в локтях.

Через долгие восемь секунд, я невольно посчитала, муж выпрямил некоторую сутулость, а потом как-то слишком нервно приспустил рубашку с плеч. Словно позволяя его рассмотреть.

Я чуть не охнула. Под ребрами с правой стороны, под крупными лопатками, у Рената было несколько рваных шрамов длиной в локоть, не меньше. Будто дикая лоза вьющейся розы заползла ему под кожу, ткнулась в клеть груди и, распоров мягкие ткани, выбилась около поясницы кривым и уродливым соцветием. Грубые длинные узлы старых ран горели синевато-бурым, набухали от напряжения мышц.

Никто бы не выжил после такого – мелькнуло в голове.

Никто бы не встал.

Но Ренат живой и невредимый. Дышит, говорит и нагоняет на меня ужас своей загадочностью и мрачностью. Он даже стоял так, что я тряслась и боялась неизвестно чего.

А как он смотрел украдкой через плечо… Сердце замирало от его холодного и пронзительного взгляда. Никогда не встречала таких. Да что там – я вообще подобных не встречала, а опасных с виду мужчин всегда сторонилась. Это было неосознанно, и казалось правильным, а сейчас, сидя в одной комнате с нагоняющим на меня ужас человеком, в объятиях непогоды, в кольчуге железной машины с крыльями, я чувствовала себя в ловушке.

Чтобы не выдать нелепые переживания, которые уже не имели смысла, прикрыла сжатым кулаком рот. Ладони защипало с новой силой, и я не сдержала стон.

Муж вдруг повернулся, а я от испуга отклонилась на кровать. Хотелось забиться поближе к подголовнику и спрятаться под одеяло.

– Я дам тебе немного времени ко мне привыкнуть, – заговорил Волгин с ноткой холодности. Сбросив рубашку с рук, швырнул ее, будто тряпку, в стену. – Но близость между нами случится. Ты понимаешь это, Есения?

Я еще немного отползла, забралась с ногами на спасительный плот в виде кровати, все-таки уткнулась затылком в подголовник. Самолет немного тряхнуло, и между нами с мужем внезапно словно пролетели невидимые кинжалы. Напряжение и накал разбился, осколки полетели в мою сторону, разрезая мышцы и проникая в грудь.

– Сколько времени? – сипло выдохнула я, сжавшись от неприятного холода, что заполз под одежду.

Я мечтала бы оттянуть этот момент максимально далеко и надолго, но вслух побоялась сказать.

– Что? – Ренат ступил ближе, согнулся, как кот, который собирается прыгнуть на мышь. Самолет сильно тряхнуло, отчего муж обеспокоенно обернулся на дверь и перевел взгляд на мигающий сигнал пристегнуть ремни.

В динамике что-то говорил командир воздушного корабля, но я, из-за стучащего в ушах пульса, ничего не разобрала.

Кто-то настойчиво постучал.

– Да! – тут же отреагировал Ренат, зло зыркнув на меня.

В проеме распахнувшейся двери появился молодой стюард. Весь с иголочки, в белоснежной рубашке, что сверкала выглаженным воротником, и черных узких брюках. Парень был идеально ровно подстрижен, с золотой серьгой-гвоздиком в ухе. Он учтиво кивнул Волгину, показал на два кожаных кресла, что приютились в другой стороне нашей огромной комнаты, и спокойно попросил:

– Господин Волгин, – перевел на меня светлый взгляд. – Госпожа, – кивнул и мне, приложив ладонь к груди, – пожалуйста, пристегните ремни. Пролетаем край грозового фронта. Немного потрясет.

Ренат с видом сонного кота отступил к вешалке с одеждой, слишком спокойно набросил на обнаженные плечи новую темную рубашку и, оставив ее не застегнутой, подошел ко мне. За окном, кажется, наступил конец света, пугающий меня не меньше, чем близость с мужем, а ему словно все равно. Он даже не моргнул, когда небо снова разрезало молнией.

– Выпьешь вина для храбрости? – протянув мне ладонь, Ренат пригласил пройти к креслу.

Я мотнула головой. Боюсь, что сейчас любая жидкость пойдет из меня назад.

– Ничего не хочу, – ответила, осторожно подавшись вперед и спустив ноги на пол.

Если бы не непогода, вряд ли бы осмелилась на такие прикосновения, но я с детства до паники боюсь грозу, поэтому готова броситься в объятия даже монстру. Он все равно покажется добрее, чем разрывающееся ядовитым светом пузо черного неба, запускающее холодные стрелы дождя в землю.

Муж хотел взять меня за ладонь, но вдруг переместил руку выше и поддержал за локоть, пока я вставала. Довел до кресла, пристегнул, обжигая щеку теплым дыханием, непроизвольно касаясь губами волос, а потом вернулся к кровати, чтобы взять плед, и только тогда обратился к стюарду, что все еще мялся у выхода:

– Через сколько мы прилетим?

– Из-за крюка на пару часов дольше получится, но точнее командир корабля позже сообщит. – Только после кивка Волгина парень быстро ушел, оставив нас одних.

Ренат какое-то время смотрел на запертую дверь, затем на мерцающие за окном электрические разряды, а когда свет в комнате приглушился, сел на соседнее кресло и, повернувшись, укрыл меня пледом.

– Пристегнись, пожалуйста, – прошептала я, когда самолет снова сотрясло от воздушной ямы.

– Играть в беспокойную жену не обязательно, – грубо вякнул Ренат и, щелкнув пряжкой, откинулся на спинку кресла.

Глава 11

Ренат

– А в кого играть обязательно? В шлюху? Или вещь, которую купили? – Есения внезапно ощерилась, заискрила взглядом, не хуже, чем беснующиеся молнии в иллюминаторе.

– В ту, которая продалась, – не знаю, зачем так сказал, но слово вылетело – не поймаешь.

Лицо девушки покрылось пятнами, губы плотно сомкнулись, выдавая гнев и ярость в некрасивой кривизне.

Она не Валери, не моя стройная и дикая пантера, покойная любимая, способная скрывать в себе бездну загадок и быть простой и понятной одновременно. Брагина никогда не заменит мою любовь, и в этом не ее вина, но я почему-то хочу уколоть, наказать, сделать больнее.

Ей. И себе.

– Доволен приобретением? – съязвила Есения и посмотрела на свои сжатые руки, что лежали на худеньких и угловатых коленях. Наверное, без одежды она покажется мне слишком тощей. Хотя грудь налитая, полная, ложится в ладонь, еще в гараже почувствовал, но девчонка не та, с которой хотелось бы кувыркаться в постели.

Жена часто заморгала, будто прогоняя слезы.

Самолет хорошо тряхнуло, выбив дух. Я, сильный мужик, задохнулся страхом, а девчонка, совсем сжалась, затряслась, и кулачки, раненые и в царапинах, побелели, губы столкнулись друг с дружкой и перечеркнули побледневшее лицо ровной полоской.

– Посмотрим, – отрезал я и откинулся затылком на спинку кожаного стула.

– На что?! – вспыхнула жена. В ее голосе чувствовался неукротимый и праведный гнев, хотя призвуки дрожи явно указывали на страх перед стихией. – На что посмотрим?! – взвизгнула Есения. – Как я буду притворяться хорошей женой? Ноги расставлять, чтобы ты не выгнал моих родителей на улицу? Приятно осознавать себя властелином чьей-то жизни?

– Заметь, ты пошла на это сама. Добровольно. – Я выгнул бровь, рассматривая, как покрывается пятнами нежная кожа на бледных щеках. – Сеня, – почему-то она дрогнула, когда я назвал ее так, – я ведь не принуждал тебя. Всего лишь дал выбор.

Девушка скрипнула зубами, отвернулась, затем снова повернулась, резко, словно вспомнила что-то важное, и буквально вгрызлась глазами в мое лицо.

– У меня выхода не оставалось, – как-то жалко пролепетала и судорожно сглотнула. – Но тебе этого не понять.

– Почему же? Прекрасно понимаю. Я знал, что покупаю бездушную, но очень красивую куклу.

Есения распахнула светлые глаза, будто ей в лицо ударило потоком холодного воздуха, вдруг закашлялась, дернулась в кресле, но, когда небо озарилось новой молнией, упала обратно на сидение и прикрыла вспухшие веки. Светлые волнистые волосы перекрыли ее румяные щеки и в бликах грозы красиво засияли золотом.

– Какая же идиотка… – она что-то еще прошептала, но разобрать слова в грохоте непогоды не получилось. Да и мне все равно, что она чувствует и что думает.

Ради Валери я бы переплыл океан, научился бы заново дышать, ходить, жить… А ради этой надушенной пигалицы и пальцем не пошевелю.

Хватит с меня счастья, поиграл уже. И проиграл.

Я изучал невинное и чистое лицо Есении, пока она молчала и дышала, часто вздымая грудь.

Незнакомка, чужая, нелюбимая.

Как ее целовать, чтобы возбуждаться, чтобы хоть немного хотеть ее? Как обнимать, чтобы люди не заметили, что наш брак – вранье? Как ей доверить самое ценное? Не понимаю и никогда не пойму. Как отдаваться ей, чтобы ребенка зачать? А потом, как быть? Не знаю. И знать не хочу. У меня есть немного времени свыкнуться с мыслью, а пока нужно просто вытерпеть, трахнуть ее банально, без чувств. Думал, что это будет просто, а как представлю… чернота застилает глаза и злоба душит горло. С проститутками и то полегче.

Все это болезненно и неприятно. Так сильно, что я готов ее ненавидеть всем сердцем, обижать, давить, как букашку, только чтобы убежала, скрылась, не заставляла меня делать то, что обязан.

– Ладно я – согласилась ради отца, чтобы семье помочь, – заговорила яростно Есения, все еще не открывая глаз, – а тебе, Ренат, зачем этот цирк? – Она вдруг махнула пышными ресницами и взглядом просверлила невидимую дыру в моей гудящей башке.

Мне бы молчать, но губы разлепились и выпустили:

– Я столько миллионов заплатил, что могу не отвечать на твои вопросы. – Не разорвал наши взгляды, а напротив, подался ближе, чтобы увидеть в светлом бушующем море крошечные точки мрака.

– Как и я, – фыркнула девушка, – могу не говорить с тобой, не пытаться понять, не пытаться привыкнуть. Ноги расставить? Да пожалуйста! – она что-то еще пискнула еле слышное, отвернулась и, укусив кулак, замолчала.

За стеклом хряпнуло вереницей молний, ребра сдавило ремнями, и железную машину повело вниз. Резко и быстро. Словно мы в свободном полете.

Есения сипло закричала и, впившись пальцами в мою руку, зажмурилась.

Глава 12

Есения

Если бы не гроза и страх умереть здесь и сейчас, я бы никогда к нему не прикоснулась. Даже по принуждению, даже если бы Волгин пообещал свернуть шею за непослушание… Но гром и свободный полет – душа ушла в затылок, норовя выскочить из тела, мысли сплющились, звуки скомкались – и я подалась к мужу, схватила его за руку, словно он моя последняя ниточка, способная вытащить на свет.

Затошнило. К горлу поднялась кислота и крик. Я сжалась в кресле так, что затрещали ребра, а губы стиснула до отчаянной боли, чтобы не выплеснуть ужас, что накопился внутри.

– Сеня, посмотри на меня! – кто-то настойчиво звал. Перед глазами болтались кислородные маски, в ушах шумело и кряхтело.

Я замотала головой, слепила губы, чувствуя, как они быстро немеют. Лицо стянуло жаром, холод сковал плечи, ноги и руки окаменели, и от очередного толчка сильно дернуло позвоночник. До хруста. Я ахнула и расцепила онемевшие от напряжения пальцы, но кто-то снова взял мои ладони в свои, сжав их крепко, но бережно.

– Есения!

Я перевела на Рената туманный взгляд, разглядела его жесткие черты лица, блеск в глазах, прочитала в неразборчивых словах на крупных губах нужную в тот миг поддержку.

Ни слова не разобрала, но в этом не было необходимости.

Время словно скопилось в одной точке. Шум грозы ушел вглубь, замер, как застывшая от столкновения с водой горячая лава. Я больше не видела яркие вспышки и не чувствовала, как железная крылатая машина несет нас все ближе и ближе к финалу.

Никакой пролетающей перед глазами жизни. Только…

Я видела только его губы. Полные, красиво очерченные, приоткрытые. Муж подался ко мне, преодолевая натяжение ремней, сунул в лицо маску, но я отбила ее ладонью и откашлялась в сторону. Тело стало тяжелым, а воздух в груди набух до ощущения, что ребра сейчас раздадутся, и я разорвусь на куски.

– Неплохая была попытка воспользоваться бонусом… правда? – перекрывая грохот и треск низким голосом, горько усмехнулся Ренат.

Он неожиданно коснулся моих губ подушечками пальцев, будто запечатывая ответ.

Словно ожог, но отвернуться я не смогла, потому что напротив потянулась за ощущениями. Острыми и яркими, сильнее грозы снаружи.

– Зато все закончится быстрее, – прошептал Ренат, – чем должно было. И ты не успеешь влюбиться.

– Хорошо, что я успею тебя возненавидеть, чтобы там… – я показала в дрожащий потолок, но смотреть в окно не осмелилась, – мы никогда не встретились.

Муж неопределенно кивнул, отстранился, потер лицо широкой ладонью, а потом добавил:

– Меня там уже ждут, не обольщайся.

– И не собиралась, – глупая обида сорвалась с губ.

Я отвернулась, чтобы не смотреть больше на жесткого мужчину, с которым приходится разделять последние минуты.

Ренат прямо говорил, что не собирается меня любить. Так зачем я тогда ему вообще нужна?

Самолет тряхнуло снова, но уже слабее, нас выровняло, чтобы снова обрушить вниз. Ненадолго. И потом снова вернуть равновесие. Остатки трепещущего света бросились в глаза, заставив зажмуриться. Давление с груди ушло, и мы плавно качнулись, чтобы снова набрать высоту.

В полном молчании пролетели, как мне показалось, несколько часов. За окном все реже и реже мелькали молнии, и на смену темным грозовым тучам выступили мягкие кудрявые барашки, среди которых пряталась полная луна.

За время полета я успела не только продрогнуть до кости, плед не спасал, но и разодрать руки до глубоких ран. В крови все еще бурлили негодование и ужас, успокоиться не получалось. Я могла лишь сжимать кулаки, не обращая внимания на боль, и кусать губы, пряча лицо от беззаботно спящего в соседнем кресле мужа.

Взгляд неосознанно тянулся к нему, хотелось его рассмотреть, изучить, но я лишь пугалась сильнее, осознавая, какой он большой и… жутко красивый.

– Не судьба… – недовольно проворчал Ренат, пошевелившись в кресле. Будто почувствовал мою слежку.

Я испуганно отвернулась, сжалась в комочек и натянула на себя плед.

– Придется еще помучиться, Се-ня… – Он будто в насмешку сокращал мое имя в детскую форму.

Так называла меня только бабушка. Вот честно, за это хотелось по-настоящему ударить его. Чурбан жестокий! Не купит он меня своими миллионами, не подчинит властью, силой. И красотой так точно. Я встречала красивых парней, которые были настоящими мудаками. Со мной такое обольщение не сработает. Не заставит Волгин, выпячивая свои физические достоинства, взглянуть на него, как на мужчину.

Я найду способ уйти от этого брака, слово даю!

Не стану жить с тем, кто ко мне относится, как к коврику, о который удобно вытереть ноги.

Я внезапно и остро пожалела, что согласилась на брак по расчету ради отца. Лучше быть бедной и нищей, чем просыпаться каждый день в постели чужака, принадлежащего другой, пусть и покойной, женщине, терпеть его выходки и прикосновения, смиряться с приказами и понимать, что ты для него – невидимка, пустышка, продажная сука. И ради чего? Не признается же.

Я его полюблю? Какой самонадеянный придурок! Да никогда! Лучше уборщицей туалетов пойду работать, но он никогда не услышит мое «люблю». В этом мы даже похожи.

– Ты еще пожалеешь, – шевельнула губами.

– Что? – Ренат вдруг отстегнулся и, несмотря на остатки бури за окном, придвинулся ко мне. Прислушался, положил на плечо руку, требуя повернуться, а я притворилась спящей. Не хочу и не буду с ним говорить.

– Есения? Ты как? – спросил почти ласково, будто по-настоящему тревожится, но я не стану обманываться.

Папа приучил меня никому не доверять. Говорил, что это закон бизнеса – выживает тот, кто лучше врет.

Видимо, у отца это получалось плохо, вот дело и прогорело.

Над головой скрипнул динамик, а потом в комнату влился мягкий голос капитана:

– Благополучно пролетели грозовой фронт, чета Волгиных. Надеюсь, вы не сильно испугались. Пришлось немного обогнуть, задержимся с посадкой в Париже еще на тридцать минут.

Стало тихо.

Я невольно выдохнула, и Ренат, заглянув в лицо, заметил, что не сплю.

– Что ты сказала?

Муж оказался слишком близко. До мурашек и желания отстраниться. Пришлось вжаться в спинку и увести голову в сторону. Но Брагин настаивал и дышал в лицо назойливым теплом:

– Хочу услышать еще раз. О чем же я пожалею?

И меня внезапно осенило. Я – хозяйка своей жизни, души и тела. Никто не смеет указывать, что делать и как себя вести.

Купил меня? Наслаждайся тем, что есть, муженек.

Я сделаю так, что ты, Ренат Волгин, с ума от меня будешь сходить. Забудешь о той, кто ждет тебя на небесах. Забудешь, что обещал себе никогда не любить! И когда ты дышать без меня не сможешь, я разотру тебя в порошок.

В пыль.

В прах.

Между пальцами. Жестоко и беспощадно.

Этому меня научила моя бессовестная мама. Никого не щадить, когда речь идет о твоей жизни и касается принципов. И здесь я с ней соглашусь, значит, растекаться лужицей перед богачом не буду. В конце концов, теперь имею право диктовать свои условия, вертеть мужем, как настоящая гидра, и жить так, как Я ХОЧУ.

У меня есть сила воли противостоять, а еще красивое тело, которое я умело использую для краха врага. Шантажировать меня жизнью и комфортном родителей никто не посмеет. Клянусь, Волгин, ты все до копейки отдашь ради моей взаимности, богатенький ублюдок.

Хотел птицу в клетке получить, но купил молодую и расчетливую стерву…

Ерунда, конечно, какая из меня стерва, но можно хоть немного себя пообманывать?

Ренат молча разглядывал меня, скользил блестящим взглядом по разгоряченным щекам, замер на губах. Я нарочно приоткрыла их и выдохнула в его лицо легкий стон, словно его близость меня волнует. Не отстранилась, напротив, придвинулась, чтобы он вкусил сполна моих женских чар.

Ренат порывисто отклонился, приподнял бровь, недоверчиво сощурился.

Не по вкусу перемены?

– Ладони сильно горят, – я опустила взгляд, закусила губу, ойкнула, попала зубами прямо в ранку, и посмотрела на мужа сквозь ресницы.

Улыбка коснулась уголка его крупных губ и тут же погасла.

– Поможешь с этим? Муж? – протянув руки, я шевельнула опухшими пальцами и поморщилась от неприятной жгучей боли.

Волгин дрогнул, поднялся и взял из сумки бинты. Сжал их в руке, будто пытаясь выдавить воду.

Если я ему так противна, зачем требовать секс со мной? Настаивать на поцелуях? Странный тип. Неужели Волгин мечтает о первенце? Купил меня для продолжения рода? Наверное, и медицинскую карту поэтому проверил, чтобы была здоровая и детородная. Будто я ему скотина…

Не получит мерзавец этого. Или он думает, что я ему детей доверю?

Глянула на свои руки и захотелось плакать. Царапины от хмеля вспучились, покраснели, растрескались. Не скоро смогу вышивать и рукодельничать.

Я успела во время грозы сильно разодрать ожоги, и не обманула мужа, когда пожаловалась о жжении, но никогда бы не попросила помощи у такого, как он.

Только теперь у меня появилась цель, и я своего добьюсь. Такой неотесанный мужлан не будет терпеть непослушание, прогонит быстро, если пойдет не по его задумке, что мне очень выгодно.

Чего ты еще не любишь, Ренат, признавайся?

Он сел в кресло и повернул меня к себе. Молча обработал раны пеной от ожогов. Растер немного, едва прикасаясь, а потом осторожно приложил бинт. Он обматывал ладони и нет-нет смотрел перед собой, лавируя между моими ключицами, спускаясь к груди и возвращаясь на шею. Жаль я не надела халат, чтобы в нужный момент горловина приоткрылась, искушая голодного мужчину.

А что он голоден, я поняла по беглому взгляду вниз – к моему животу, а потом капитуляцию вверх, к тугим напряженным от прохлады соскам, что четко просматривались сквозь тонкую вязку пуловера.

Муж нахмурился и, завязав покрепче бинт, вернул мое кресло в прежнее положение.

Он странно молчал, а у меня было время подумать и рассмотреть его точеный профиль с тяжелым подбородком.

Я должна изучить его бывшую. Это была жена, скорее всего, потому что на пальце левой руки у мужчины был отчетливый след загара от кольца, которое он носил в знак памяти. Вряд ли развод. Обычно после развода кольца не сохраняют, а выбрасывают. Или продают. Но точно не носят.

Теперь другое кольцо появилось на правой руке, как знак нашей с ним связи, а прежнее он гарантированно спрятал, чтобы избежать лишних вопросов.

Чем она его так задела, что он дал себе слово не увлекаться никем больше? Что она в нем сломала, что такой видный мужчина решил, что имеет право разрушать чужую судьбу, покупать себе жену для утех и говорить гадости тому, кого совсем не знает?

Глава 13

Ренат

После грозы Есения все время молчала и отворачивалась, а перед посадкой задремала. Сиплое и мерное дыхание жены странно-непривычно меня волновало, щекотало под ложечкой, заставляло откидываться затылком на спинку и сжимать кулаки.

Она так смотрела, когда я перематывал ей руки. Будто насквозь. Как стрела, что вошла в грудную клетку. Навылет.

Что-то поменялось во время нашего падения, неуловимо, но поменялось. Девушка смотрела на меня иначе. Не загнано, как пару часов назад у алтаря и в машине по пути в аэропорт, а загадочно и коварно, будто что-то задумала. Сбежать? А смысл? Не подставит она отца, не так воспитана, да и Брагин говорил, что его дочь очень ответственная и понимает, что ее ждет.