Студёная любовь. В огне

Когда шаги напротив моей двери затихли, а я так и не смогла подняться из-за слабости, пришлось снова замахнуться и забарабанить по железяке, но уже кулаком.

Замок щелкнул, дверь приоткрылась и, зацепившись за мои ноги, слабо ударила по скуле. Затхлый воздух коридора с шипением прокрался в камеру.

С трудом отстранившись, я стиснула до боли зубы, потому что должна все выдержать, чтобы ни произошло.

– Чего расшумелась? – в щель просунулась квадратная голова стража.

Кто-то новый, не помню его. Хотя внешность смутно знакомая. Пространство камеры резко уменьшилось: этот мужчина оказался очень крупным. Обнаженный торс расписан чернилами, широкий пояс удерживал темные брюки с множеством нашивок и заклепок. Кожаные штанины заправлены в высокие сапоги и подчеркивали сильную мускулатуру вояки. Если он таким массивным носком ударит меня в живот, как прошлые ублюдки, то переломает ребра.

Я сжалась, отползла немного, неосознанно прикрываясь локтем, чтобы не трогал лицо – там и так уже слишком много шрамов. Хотя какая разница? Те раны, что перед судом залечил ректор, снова открылись и кровоточили – конвой постарался вести меня в зал очень неаккуратно. Особенно щедро лупили по губам, будто намеренно, чтобы я не могла говорить и защищать себя.

– Прошу… – прошептала, заглядывая в единственный черный глаз незнакомого воина, второй прикрывала грубая кожаная повязка. – Можно мне лист бумаги и карандаш? Я хочу написать письмо, – откашлялась, – родным.

– Не заливай, – страж шагнул глубже в камеру, бесстрашно сократив между нами расстояние.

Я подавила сильную дрожь ужаса, что прокатилась по плечам и ежом застряла в горле. Другие, прежде чем войти, доставали меч или плеть, этот с голыми руками приблизился.

И говорил жестко:

– У тебя никого нет, ты безродная.

Я дернулась спиной к топчану и, зыркнув на приоткрытую дверь, снова пролепетала:

– У меня есть законный опекун – Патроун ис-тэ. Пожалуйста, мне нужно ему сообщить… Это важно.

– А что мне будет за такую услугу? – воин приподнял изорванную шрамами бровь над повязкой.

– Не знаю. У меня ничего нет… – я уронила взгляд и зажмурилась. Представлять, что хочу предложить, было невыносимо, но ничего оставалось. – Кроме, – чуть не захлебнулась словами, – тела.

– Себя предлагаешь? – голос стража напряженно скрипнул.

Я приподняла голову и, глотая безумную боль, что крутилась вокруг горла, медленно кивнула. Русая прядь, что после Междумирья вернула цвет моих настоящих волос, упала на глаза, как напоминание, что где-то там все еще живет моя любовь… Но это все бессмысленно, нам не быть вместе в разных мирах.

Глава 6

Любава

Вояка резко выпрямился, его нательные рисунки засверкали в полутьме, будто под кожей вшиты серебряные пластины, шагнул ближе, наклонился, вжимая меня в борт топчана. Грубые пальцы сдавили подбородок и потянули вверх, заставляя смотреть в водоворот тьмы в его глазу. Мужчина пристально разглядывал меня какое-то время, на его лице не отражалось ни одной эмоции, а после он повел плечом и потянул меня наверх, как куклу. Усадил довольно небрежно на лежак и придержал, чтобы не рухнула от слабости назад.

Я дрожала от ужаса, не представляя, как переживу то, что произойдет, но понимала – другого шанса спасти Синара может не быть.

– Жди, – тихо сказал воин и, отпустив внезапно, пошел к двери, бесстрашно повернувшись ко мне спиной.

К магу, особенно безродной бабе из другого мира, ставать спиной не стоит. Так шептались все. Так блеяли предыдущие стражи и били меня, если смела отворачиваться от них или прикрываться руками.

Я сидела в камере, застыв от ужаса и непонимания. Одноглазый решил взять долг позже? Или пошел жаловаться главному надзирателю, что безродная посмела что-то просить? Я так утомилась от страхов и суматошных мыслей, что уронила голову на грязные ладони и тихо заскулила.

Хотя на долгую истерику сил не хватило: спину свело лютой болью, а грудь прошило новой волной огня. Такое уже случалось: без Синара и единения метка по-настоящему сжигала изнутри. Я прилегла набок и провалилась в мутный сон. Плавала в нем, будто в бесконечности, пытаясь вспомнить правильные слова нужного заклинания и правильные ингредиенты для ритуала разрыва.

Я не услышала, когда дверь открылась вновь, почувствовала только легкий нажим на плечо. Подскочила от неожиданности, но едва ли поднялась на локте и снова упала на топчан. Все тело саднило, мышцы крутило, казалось, что все косточки переломались.

– Эй, безродная, – спокойно проговорил тот же одноглазый вояка, наклонившись ближе и протянув мне мятые желтоватые листы и короткий пожеванный на кончике карандаш. Страж говорил полушепотом, словно боялся, что его застукают на чем-то неприличном. – Только пиши быстро, через час тебя заберут на суд. Я еще, – он бросил взгляд через плечо, – принес воды.

– Чтобы я не казалась такой страшной, когда будешь брать плату за услугу? – усмехнулась я криво.

– Нужна ты мне больно, безродная. Несчастная дуреха, которую от казни спасет только чудо. Но дуреха ты бесстрашная, если принцу отпор на балу дала. Я таких еще не встречал. Даже интересно стало, чем все закончится.

Страж смотрел прямо в глаза, и на миг показалось, что я все еще сплю. Никто за эти десять дней не жалел и не щадил меня. Все только боялись, хотя с пудовыми кандалами, блокирующими магию, я нормально не могла передвигаться, не то, чтобы еще и колдовать.

Что же изменилось? Я не верила в помощь ис-тэ, только не он. И не владыка Криты. Тот, кто предал, вряд ли станет беспокоиться о безродной магичке с неуправляемым резервом. Разве что король пытается заглушить чувство вины подачками и мнимой помощью, хотя вряд ли такие люди умеют сопереживать и жалеть о содеянном.

Но я не гордая. Кто бы не приказал меня умыть, он позволил последние часы жизни почувствовать себя пусть не человеком, то хотя бы подобием.

Не стесняясь стража, я тяжело поднялась и, подволакивая ноги, доплелась до широкой миски на полу. Не удержавшись, упала перед ней на колени. Прежде чем умыться, опустила в прохладную воду пальцы и удивилась, что в этот раз она прозрачная и чистая. Набрав в лодочку побольше, жадно напилась, а потом увлажнила спутанные волосы и осторожно, не касаясь глубоких царапин на щеках, губе и подбородке, вытерла на лице грязь. Отражение в воде качалось, расплывалось, мелкие капли неудержимых слез сбегали по спинке носа и падали в миску, смешиваясь с помутневшей водой.

Я по-настоящему выдохлась. Не осталось сил притворяться сильной.

– Вот, – страж положил на топчан узкий деревянный гребень и отвернулся, словно смутился. – Это поможет распутать волосы. Я вернусь за тобой, как истечет время. Надеюсь, ты успеешь поесть и написать письмо. И переоденься.

Я истерично прыснула. Поесть? Переодеться? Он, видимо, с луны свалился, или дверью ошибся, потому что прошлые стражи разве что не плевали мне в тарелку, а новую одежду я не просила, это было тщетно. Те звери рвали остатки моего платья с особым наслаждением, будто раздеть меня и унизить был приказ свыше.

Я на миг застыла над миской, невольно вспомнив Новогодье.

Синарьен так нежно снимал с меня это платье в нашу последнюю ночь, что одно воспоминание – и я снова задрожала, будто в горячке, стигма запульсировала, словно пыталась вырваться наружу. Светло-салатовый лиф праздничного наряда давно превратился в грязно-серую кольчугу с пятнами крови, казалось, кто-то увлекся и вышил маки не там, где положено. Белая многослойная юбка истончилась, с одной стороны порвалась и напоминала половую тряпку, а не красивое бальное платье.

Но щемящая радость от близости не покидала меня. Мы были вместе. Мы были счастливы. Там. В другом мире. В другом времени.

Я перевела взгляд на стену, чтобы смахнуть непрошенные слезы жалости к себе. На узкой полочке для обедов заключенных стояла горячая пшеничная каша, на ее вершине расплывался кусочек золотистого масла.

Сжавшись от тоски и беспомощности, я уронила голову на ладони и долго не могла успокоиться. Это будто благо перед казнью. Наверное, так и есть. Какой смысл мучить ту, что уже одной ногой в могиле?

Горячие слезы пробирались сквозь пальцы и обжигали израненную кожу.

Глава 7

Любава

Дверь тихо закрылась, оставляя меня одну. Я шумно выдохнула, растерла слезы по щекам, сжала кулаки. Должна же я хотя бы Синара спасти? Должна! Хватит сопли распускать! Принц не виноват, что его отец – подлец и расчетливый ублюдок.

Скинув тряпье, я намочила юбку в миске и быстро обтерлась краем ткани. Сбегала в отхожее место, морщась от боли – после перемещения на Энтар я будто прошла сквозь стекло – все тело изранено, и мелкие порезы не заживали, а в животе словно колтун из проволоки. Наверное, стражи меня и не насиловали, потому что я едва ноги переставляла, и выглядела, как зараженная чернотой старуха – худая, страшная, костлявая, разве что пятен болезни на мне не было, зато расцвели пышные розы синяков. Даже мои белые волосы, раньше сияющие, будто снег, теперь напитались крови и грязи, стали бурыми и тусклыми.

Хлопковая рубаха до колен приятно легла на плечи, широкий пояс плотно обернул талию. С трудом расчесав длинные волосы, я наспех сплела толстую косу и чуть не уснула сидя, но спохватилась и бросилась к бумаге и карандашу.

Бережно нажимая на грифель, выводила слова. Зачеркивала и снова писала. Что-то не складывалось, какая-то часть заклинания никак не вырисовывалась. Я трудно представляла, как использую его, но нужно хотя бы знать, что именно говорить, а дальше придумаю, как снять кандалы и применить магию последний раз в жизни.

Выводя последние строчки, я вдруг поняла, что улыбаюсь. Это ведь настоящая надежда: она пахнет ландышами и весной, не то что мое отчаяние последние недели – что разило плесенью, соленой кровью и потом.

Перечитала последнюю фразу: слово в слово, как в книге «Истинные узы». Я все заклинание вспомнила. Кажется.

Перечитав еще раз, засомневалась. А вдруг я ошиблась и что-то сотворю страшнее, чем смерть?

Нет, нельзя сомневаться, от этого зависит, будет жить Синарьен или нет. Только вот один ингредиент не давал покоя: изайлис. Не уверена, что такие цветы растут на Энтаре. На Ялмезе мне его показывала Лимия, у них в саду рос – белый-белый, сверкающий, будто звездочка. Как хозяйка говорила – цветок жизни, редкий и очень ценный. Смогу ли найти хотя бы лепесток на этой Энтаре?

Складывая лист с заклинанием разрыва и рецептом зелья к нему в несколько слоев и пряча его между складками пояса, я вдруг осознала, что мне не позволят провести ритуал. Без доказательств никто не поверит, что Синарьен жив, а магию мне не откроют. Значит, придется пойти на унижение ради него. Придется пожить еще ради него. Да, мучительно, но это ведь того стоит.

Что еще тревожило: я не могла вспомнить, любил ли меня принц много лет назад. До обета и до академии. Это стерлось из головы. Сейчас он действительно ценит и обожает: так подсказывало его сердце. Оно колотилось под ребрами каждый раз, стоило Синарьену на меня посмотреть или вспомнить обо мне. Жаль, что это словно в прошлой жизни происходило, и я тогда, в замке Лимии, не осознавала от чего отказываюсь. Я должна была каждую минуту его обнимать и согревать, а я сомневалась. Позволить ему прикасаться, лечить, оберегать, любить всей душой. А я тратила такое дорогое время. Убегала, огрызалась… не доверяла. Дура! Нет, это все король виноват!

Что-то зашелестело за спиной. Я обернулась и обмерла. Круглое окно, не больше тарелки, что прилепилось под потолком, сильно запотело, грязь пробили яркие лучи утреннего лотта. Подступив ближе, подтянулась на носочках, чтобы разглядеть небо – соскучилась по голубому цвету и бесконечным просторам. Цепи на руках звякнули о железную раму.

Стерев пальцами влагу со стекла, я забыла, как дышать. На серой крыше соседнего здания сидела краснокрылая птица и, покачивая огромной хохлатой головой, с интересом заглядывала в мою камеру.

– Олефис… прилетает за грешной душой, чтобы отправить ее в мир мертвых… – вспомнила я старую энтарскую легенду.

И с ужасом поняла, что не успею спасти принца. Видимо, птице все равно кого забирать: коренного жителя или безродную попаданку.

Глава 8

Любава

– Его величество Дэкус ин-тэй О’тэнли! – широко распахнув дверь камеры, провозгласил одноглазый страж.

Я отлипла от окна и медленно повернулась к входящему правителю. Глядя в знакомые глаза, по-настоящему желала мужчине исчезнуть, провалиться в самую темную бездну, потому что даже в кандалах себя едва контролировала. Были б свободны руки, он узнал бы мою ярость в действии. Магия, запечатанная блоком, покалывала в кончиках пальцев и скапливалась теплым жгутом в эссахе. Но он отец Синарьена, каким бы чудовищем ни был. Да и связь с принцем не позволяла мне выходить за рамки дозволенного. За покушение на короля казнят на месте, а я безумно хотела потянуть время. Что-то все еще держало меня в мире живых. Возможно, это была бескорыстная любовь, которую так легко уничтожил этот мерзкий человек.

– Любава, – сухо произнес ин-тэй и окинул меня изучающим взглядом с головы до ног, – ты изменилась. Повзрослела.

– За пять лет и вы не помолодели, ваше величество, – последнее я буквально выплюнула со скрипом.

Уважать этого человека не стану и поклонов ему не будет. Мне плевать, кто он для страны. Я прекрасно помню, кто он для меня. Пусть и без подробностей, но этого хватает, чтобы ненавидеть.

Одноглазый страж выступил из-за спины правителя и щелкнул по моей щиколотке плетью, предупреждая, чтобы держала язык за зубами и не хамила.

Я даже не дернулась. Вся в ранах и синяках, едва стою, но этой коронованной мрази меня не сломить.

– Поклонись королю, безродная, – гаркнул воин.

Я лишь сдавлено замычала и, сложив руки на груди, упрямо вздернула подбородок.

– Он не мой король, – твердо сказала и сильнее выпрямилась, хотя спину свело от боли. – Никогда им не был и не будет.

– На колени, мерзавка! – рявкнул страж, замахиваясь вновь.

Плеть засвистела, но повисла в руках короля, не долетев до меня, почернела и рассыпалась пеплом, стоило ему пошевелить пальцами.

Ин-тэй расслабил кулак, что все еще мерцал от примененной магии, а страж ошарашенно отступил. С архимагом лучше не шутить.

– Ваше величество… – склонил голову воин.

– Подожди снаружи, Киран, – приказал Дэкус, не отрывая от меня жесткого взгляда. – Никого не впускать.

Одноглазый ретировался, закрыв за собой дверь.

Киран? Совпадение, или это тот самый?

Ин-тэй нарисовал над нами невидимый полукруг, и тонкая пленка беззвучного щита растеклась по потолку. Даже если я буду кричать, срывая голос, меня никто не услышит.

– Не боитесь, что превращу вас в квакающего жителя болот? – проговорила немеющими губами.

– В наших краях нет болот, – ухмыльнулся на одну сторону король, пригладил широким жестом густые поседевшие усы и причесанную длинную бороду. Легкие искры кританской магии рассыпались под его пальцами. Он может меня уничтожить одним взмахом руки, но не делает этого. Я ему нужна. Не король ли приставил ко мне вояку, чтобы мою жизнь берегли?

– Зато гнилые рептилии водятся, – я скосила губы в болезненной улыбке, и отец Синарьена прекрасно понял на кого намекаю.

Он потер крупные ладони между собой, будто замерз, сбивая остатки магии, и вдруг шагнул ко мне.

Я невольно отступила. Опустила глаза. Привычка. Старая и нелепая. Это раньше благоговела перед этим мужчиной, считала его великим, самым сильным воином и магом Криты, справедливым правителем, пока он…

– Патроун говорил, что ты не все вспомнила, – начал ин-тэй.

А я перебила:

– Но достаточно. Это я тоже говорила вашему помощнику.

– Тогда ты знаешь, что нарушила не только закон страны и обет академии, но еще прервала наш с тобой договор, подписанный кровью и закрепленный двумя высшими архимагами.

– Идите в задницу азохуса со своим договором! – вырвалось. Поджала губы. Такие грубости мне несвойственны, но сейчас прозвучало так уместно, что я довольно заулыбалась.

Губы свело от глухой боли, что все еще сидела в груди и не давала нормально дышать.

О каком еще договоре он говорит? Мне нужно вспомнить детали.

Я бы сотню раз применила опасное восстановление памяти «реституо», жертвуя здоровьем, если б мою магию не закрыли. Я не желаю оставаться пустым листом и безвольной куклой в чьих-то руках.

Когда в голове тишь да гладь и вместо памяти только неприятный свист влетающих бессвязно кусочков прошлого – ты словно по веревочке идешь за каждым, кто протянет руку помощи. Да только эта помощь оказывается потом дорогой во мрак.

Я напряглась всем телом, мысленно потянулась за самой сильной эмоцией, возникшей при появлении короля. Пытаясь отстроить прошлое по крупицам, сфокусировалась на постаревшем лице ин-тэй и стиснула виски пальцами. В голове зазвенело, а из носа побежала юшка крови. Качнувшись, привалилась плечом к стене, но несколько картинок получилось разобрать во вспышках прилетающих воспоминаний.

– Ты хочешь его спасти? – голос Дэкуса, что стоял за спиной, лился медовой рекой.

Я сидела на коленях у высокой кровати и, не выпуская холодную руку любимого из своих пальцев, тихо роняла слезы на белоснежную постель.

– Хочу. Очень хочу.

– Тогда это последний шанс, – правитель грузно прошел по комнате и, присев на край кровати с другой стороны, посмотрел на сына.

Я заметила, что у Дэкуса прилично отросла борода за эти тяжелые месяцы, а темно-каштановые волосы сильно посеребрила седина.

Ин-тэй говорил тихо и ослаблено, но каждое его слово проникало под кожу, будто удары в колокол.

– Любава… Жизнь. Моего сына. В твоих. Руках.

Сердце трепыхнулось в груди, заколотилось ошалело.

Я подняла голову, волосы белой рекой упали на глаза и закрыли от меня старшего наследника Криты, что вторую неделю не приходил в себя. Его забирала бушующая на Энтаре болезнь – чернота: не первый месяц магия принца слабела, жизнь вытекала из сильного тела, будто вода сквозь сито, а кожа принца остывала и покрывалась синюшными пятнами. Говорили, что авита поможет, горячие лучи лотта пробудят в нем жизнь, как возрождают спящие под снегом ландыши, но Синарьену с каждым днем становилось только хуже. Да и я слышала, что выживших после этого недуга слишком мало, один-два на сотню.

Переведя решительный взгляд на короля, образ которого слегка размылся слезами, я прошептала:

– Я готова на все.

Глава 9

Любава

Глубоко вдохнув, я распахнула глаза и оказалась снова в знакомой темнице, пропахшей плесенью и нечистотами. Дрожащими руками растерла кровь под носом. Несколько капель измазали чистую хлопковую рубашку, распустившись на ней алыми звездами.

– Где мой сын? – король встал напротив и легким движением локтя придавил меня к стене. Ему было все равно, что у меня в крови кипяток от нахлынувших воспоминаний. – Говори, тварь, куда ты дела Синарьена?! – крупные пальцы сжались вокруг шеи, вытянули меня вверх.

– Это вы украли у нас пять лет, – я засучила в воздухе ногами, не нарочно брызнула в мерзкое лицо кровью. Король поморщился, но не отступил, сильнее стиснул меня. Я захрипела: – Вы… изверг. Вы меня использовали… Если Синарьен узнает…

– Он никогда не узнает, потому что ты дала обет молчания, – прошипел король сквозь зубы и сильно тряхнул меня об стену. От удара по затылку под веками засверкало, кровь полилась в горло. – Стоит открыть рот, шлюха иномирная, ты захлебнешься в собственной блевотине. Где он?! Отвечай!

Я слабо вцепилась пальцами в его мощные руки и едва могла дышать, не то, что говорить. С трудом получилось просвистеть:

– За что вы так со мной?

– Безродная не станет женой моего сына и никогда не будет править моей! страной, – ин-тэй наклонился, в карих глазах я вдруг поймала сходство с безумным Синарьеном, отравленным ядом осок. – Никогда, чужачка. Ясно? Ты годишься только для роли прислуги или шлюхи. Знай свое место!

– Мы с Синаром люби… ли друг друга! – попыталась вскрикнуть, но пережатое горло не пропускало звуки, лишь хрип и скрежет.

– Ты любила, – ехидно оскалился правитель, – не забывайся. Синарьен ин-тэ… – король коротко и страшно засмеялся, – просто развлекался. Рассказать, что он делал, пока ты не помнила его все это время и училась пять лет? Сколько девиц прошло через его постель, знаешь? Показать? В замке есть менталисты, способные подкинуть тебе некоторые воспоминания принца.

Я замотала головой, задыхаясь от горечи.

– Ты и сама прекрасно все понимаешь, – ин-тэй резко расцепил пальцы. Я сползла по стенке на грязный пол и, стискивая горящее горло ладонью, закашлялась. Король продолжал давить словами: – А теперь я жду правду. Где? Мой. Сын!

– В заднице азохуса ваш отпрыск! – истерично выплеснула я и прислонилась к стене. – И вы туда отправляйтесь…

– Вы ведь с ин-тэ не обручены больше, Любава. – Король встал надо мной горой, мантия из белого тигра, будто снег, легла около ног. – Ты понимаешь, что с тобой будет?

– Прекрасно понимаю. И мне плевать, – последнее я сказала холодно и, откинувшись затылком на стену, закрыла глаза. – Но Синарьена вы никогда не найдете. Это я вам обещаю.

Дэкус тихо зарычал, а я с удовольствием посмотрела на красную рожу, что повисла надо мной. Королю будто лопатой по носу прилетело: его перекосило, ноздри раздулись, желваки зашевелились.

– Вот же сука! – ин-тэй замахнулся, но кулак так и повис в воздухе. – Скажи спасибо, что я женщин не бью.

– Вы только пускаете их в расход? Безмерно благодарю за сломанную жизнь! Идите прочь, ваше величество… – я отмахнулась от него, как от комара. – Воняет от вас, будто от старой жабы.

– За такие слова я трижды мог тебя казнить, – король заскрипел зубами.

– Ну-ну… могли бы – казнили уже, а так – это все – пустая болтовня. Вам очень интересно, что за магия во мне скрыта, которую вы, советники, архимаги и мастера, подчинить не можете. – Я приподняла руки и затрясла тяжелыми кандалами. – Снимите их, и я лично покажу вам, как выглядит жопа граза.

Гадости срывались с губ непроизвольно, но не казались мне чем-то гнусным или предосудительным. Они словно восстанавливали справедливость, даже легче стало.

– Не переживай, твою магию мы найдем, как применить. – Губы короля изогнулись в кривой ухмылке, а в глазах вспыхнуло дикое пламя.

И почему я его не боюсь? Странно. Память словно возвращает мне кусочки той, незнакомой Любавы, которая оказалась сильнее и смелее меня.

– Смотрите, как бы вам боком мой дар не обернулся. А то не я, а вы блевать будете.

Я всмотрелась в лицо застывшего с открытым ртом правителя. Он будто подбирал слова, шевелил губами, отчего густая седая борода подергивалась, а по серебру волос бегали искры кританской синей магии.

Как я могла доверять ему раньше? Я помню это чувство – теплое такое, беспросветно наивное. Да только мной бессовестно воспользовались и выбросили, как ненужный хлам.

Чтобы вспомнить все, нужно время, а его у меня нет. Да и что это даст? Мое слово против слова правителя, которому верит вся страна. Частички памяти, что получилось выудить из сознания, выдавали лишь некоторые эмоции, а вот детально я помнила очень мало.

Только любовь к Синарьену горела в груди ярче ялмезского солнца и энтарского лотта – она, будто луч в темном коридоре, вела меня вперед и заставляла бороться.

Да только посеянное зерно сомнения уже пробило грунт, пустило глубокие корни, сдавило в кулаке израненное сердце. Любил ли меня принц пять лет назад? Любил ли после бала? И эти… любовницы… что грели его постель. Как это все простить и пережить?

Я взвизгнула от пронзившей грудь стрелы – стигма отозвалась на мысли об измене жестоким огнем. Дернула цепи блокирующих артефактов, желая их разорвать, но они лишь тонко звякнули. Шрам под пластиной будто вспыхнул, болезненное жжение побежало по кисти вверх и окрасило кожу правой руки черными завитками и узорами. Да только я знала, что никто, кроме меня, этого не видит.

Метка под хлопковой рубахой ярко запульсировала, выпустила лозы, побежала по ключице на плечо, закружилась на спине и больно вонзилась в одно из сердец, призывая истинного. Но он не откликнулся: Синарьен слишком далеко.

Магия тут же иссякла под кожей мелкой россыпью колючек.

Я ослаблено опустилась на топчан, сердца загрохотали в унисон, лишая меня равновесия. Лучше не двигаться больше, иначе упаду под ноги подлому старику.

Птица с красным оперением истошно закричала за окном.

Король повернул голову в ту сторону, будто тоже услышал ее крик, прищурился и, качнувшись, отошел к двери.