Бедовый. Княжий человек

Портсигар призывно задрожал, будто привлекая внимание. А я только теперь догадался.

– Так это Моровой? У которого хист на смерть чужан завязан?

– Не только чужан, рубежников тоже. От тех промысла даже больше приходит. Значит, слышал о нем?

– Приходилось, – ответил я ей.

– Так вот, он выбрал самый мирный путь для своего промысла. Не то, что его предки. К тому же выглядит Федя, может, и неприятно, но человек неплохой, – она задумалась и все же добавила: – Для рубежника. Да, немного необразованный, простой как два рубля. Но его предшественник тебе бы понравился еще меньше, – Инга лукаво улыбнулась, а у меня внутри все похолодело. Потому что я понял, о ком она говорит. О Врановом. Ведь он до недавнего времени был таким же ратником, в смысле, стражником воеводы, как и Федя Моровой. Интересно, замешан ли в этом всем воевода? Инга когда-то не исключала такой возможности. И все же теперь мы здесь.

Мне очень не нравились эти политические игры. Хотелось, как и раньше, гонять с нечистью по лесу и обманывать лесных чертей, а не вот это все. Хотя, кто знает, может, после присяги воеводе все как-то изменится? Глядишь, в лучшую сторону.

Внутренний голос, который вел счет всем факапам, произнес нечто вроде «Ну да, ну да».

Вскоре вернулся Федя, причем не один. Его сопровождали еще два ратника, чуть сильнее Морового. Первого я даже рассмотреть не смог. Он как-то странно взглянул на меня, будто испугался, и выскочил наружу. Но привлек мое внимание другой ратник. Самый сильный по рубцам из всех двухметровый здоровяк с очень недобрым взглядом. Он не посмотрел на меня, а натуральным образом пригвоздил к полу.

Здоровяк сел сразу на два стула. А как еще? Если меня положить горизонтально да уполовинить, то как раз и получится ширина его плечей. Вот и жопа им под стать. Интересно, качается или от природы такой?

Видал я таких быков, которые просто на борще кабанеют. Нет, если бы не разглядел рубцов, то подумал бы, что такой же бывший бандос, как Петрович. Нос ломаный, вместо прически – ежик коротко стриженных волос. Разве что одежда нормальная, даже, я бы сказал, модная – черно-белые с тремя полосками кроссовки, серые джоггеры и широкая белая футболка. А, еще часы какие-то навороченные.

Моровой, в своих выцветших джинсах и растянутой майке, ярко контрастировал со здоровяком. Я думал, что у ратников какой-то дресс-код есть, кольчуги или что-то такое.

Федя меж тем обратился к Инге:

– Там воевода, типа, ожидает тебя, – он заметил, что я собрался присоединиться к рубежнице, и остановил взмахом руки: – Пока только Ингу.

– Не волнуйся, я скоро, – сказала она.

Угу, понимаю, перекрестный допрос. Сейчас воевода сначала будет расспрашивать Ингу, а потом уже меня. И если найдет несовпадения, то кто-то получит по глупой рубежной морде. Хотя нет, какая-то паранойя. Мы же вместе приехали, захотели бы о чем договориться – договорились бы.

Хорошо сказать, «не волнуйся». Именно теперь я задергался еще сильнее. Да и рубежники в «предбаннике» особого успокоения не добавляли. Повезло, что третий, которого я даже толком рассмотреть не успел, покинул эту теплую компанию. Мне хватало этих двоих. Что интересно, глядели они в разные стороны. Великан рассматривал меня, а Моровой пялился на задницу уходящей Инги.

– Эх, хороша! – сказал Федя, как только дверь закрылась.

– Тебе не светит. Да и старовата для тебя Травница.

– Хер это… типа… возраста не ищет, – ухмыльнулся Моровой.

– А еще говорят, что этот хер порой заводит в такие места, куда бы ты в другое время и с пистолетом не пошел, – контраргументировал здоровяк.

Они разговаривали, при этом один старательно не смотрел на меня, а другой, напротив, не отводил взгляда. Вообще это напоминало что-то вроде проверки в тюрьме. Я сейчас должен был что-то не то сделать, чтобы меня зашкварили. Или сказать.

Я же сидел как мышка. Нет, это был не страх, скорее жесткое любопытство. К примеру, я узнал, что у Инги прозвище Травница. Судя по оранжерее, его дали совсем неслучайно. А еще понял, что ратники воеводы – не какие-то крутые рубежники, а скорее Костян на минималках. В плане отношений с девушками.

– Ты откуда сам будешь? – наконец спросил здоровяк у меня.

– С Ленинградского шоссе, – ответил я не задумываясь.

– А там что?

– Роддом.

– Я смотрю, ты шутник. Тут таких не любят, – здоровяк угрожающе улыбнулся.

– Я уже понял. Тут больше любят женщин. Но исключительно в платоническом плане и больше обсуждать, когда их нет.

Моровой весь подобрался. Да, видимо, зря я так. Если он в этой парочке «добрый полицейский», то дело принимает дурной оборот. Мне почему-то подумалось, что трогать меня не будут. По крайней мере, до аудиенции у воеводы.

С другой стороны, нельзя спускать, когда на тебя откровенно бычат. Думал, что испугает меня своей антропометрией? Нет, внушительно, ничего не говорю, но и не таких обламывали. Я юркий. В тесноте коридора это будет даже на руку.

Я уже почти решил, куда буду бить, когда здоровяк ломанется на меня. Благо, не пригодилось. Рубежник неожиданно рассмеялся и хлопнул себя по колену.

– Смотрю, тебе палец в рот не клади.

– Я думаю, что класть мужчине палец в рот – это вообще так себе идея.

– Хорошо, – заржал здоровяк. – Значит, из-за тебя Вранового вне закона объявили?

– Получается, что так.

– Ну, давай знакомиться. Саня Печатник. Как хочешь можешь звать. Либо Саня, либо Печатник. На все откликаюсь. Это Федя. Моровой.

Что интересно, руку он не подал. Ну да, среди рубежников это было не принято.

– Я Матвей.

– А прозвище какое?

– Прозвище…

– Его либо по хисту дают, либо сам придумываешь, если успеешь, – вновь хохотнул Саня, и его могучие мышцы затряслись. Складывалось ощущение, что у него истерика. Либо Печатник очень смешливый.

– Я Матвей, можете звать Бедовым.

– Ха, Бедовый. Идет!

– Мужики, а вы… вы почему о своих хистах так запросто рассказываете? Ведь, как я понял, Печатник – это из-за связи с печатями. Да и про Морового слухи даже среди нечисти ходят.

Федя за все время не произнес ни слова. Лишь переводил взгляд с меня на Саню и наоборот. Как зритель теннисного турнира. Вот я и определил, кто в этой компании главный.

– Так-то оно так. Только мы ратники у воеводы. И многие нас знают. Да что там, почти все в Выборге. Потому пригляд за нами пристальный, а шила в мешке не утаишь. К тому же мы у воеводы на службе, и бояться нам вроде бы нечего. Кто против Илии, а почитай, и против князя пойдет? – Он сделал многозначительную паузу, а Федя согласно кивнул. Мол, никто. – Мой хист завязан на создании печатей и разрушении чужих. Притом так напрягаться приходится, будто поезд за собой таскаешь. Потому и здоровый такой. До хиста был глиста, как ты.

Сказал он это так запросто, явно не пытаясь обидеть. Поэтому я и не придал «глисте» особенного значения. К тому же чем больше шкаф, тем громче падает.

– Я после пятого рубца загадал, что покрепче быть хочу. Но, как говорят, бойся своих желаний. Желания на хисте – они порой такие, с подковыркой. Вот теперь каждый рубец мышечную массу добавляет. Хоть на соревнованиях выступай. Боюсь даже до кощея дотянуться, а то, глядишь, лопну. Так-то. Что до Морового, у того промысел завязан…

– На смерти людей, – кивнул я. – Знаю. Говорю же, слухов о нем порядочно.

Вообще смущал меня Моровой. Мне не очень нравились люди, которые позволяют говорить о себе в третьем лице. Будто своего голоса нет.

– Ты это, Матвей, не обижайся, но дай на тебя нормально взглянуть, без артефакта. А то как-то стремно. Мы перед тобой нараспашку, а ты гасишься.

Я подумал немного, но в итоге все же кивнул. В отводе глаз от меня теперь не было большого смысла, ведь я без пяти минут воеводов человек. Ну, или княжий, не знаю, как правильно. Да и пятый рубец не за горами. А бес сказал, что артефакт действует как раз до уровня ведуна. Затем станет бесполезен. Может, вэтте его потом продать?

В общем, я снял кулон с закрытым глазом. И мои собеседники переполошились. Моровой удивленно посмотрел на Печатника, а Саня опять хлопнул себя могучей рукой по не менее могучей ноге.

– Четвертый рубец. Ты же хист недавно принял. И когда успел?

– Да было время. Не дома же сидеть.

– А чего делал-то?

– Мужики, без обид, но вы ратники воеводы, а я нет. И про свой хист говорить не хочу.

– В своем, типа, праве, – услышал я знакомую присказку. Интересно то, что сказал это Моровой.

– Согласен, – решительно произнес Саня. – Не хочешь – не говори.

Наш разговор прервал скрипучий звук петель. Хоть бы смазали, что ли, а то непорядок. Инга медленно вышла, притворив дверь за собой. Ей бы с таким лицом в покер играть. Вот вообще не разберешь, что у Травницы на уме. Блин, начал, как рубежники, ее называть.

Инга глубоко вздохнула и посмотрела на меня, не обращая внимания на Печатника и Морового. Я без всяких слов поднялся на ноги, как ученик, всю ночь готовившийся к открытому уроку. Рубежница поправила мою футболку на плечах и улыбнулась.

– Ничего не бойся, говори прямо. И портсигар свой давай. Не дело бесу такие разговоры слушать.

Как ни дрожал артефакт в возмущении, я передал его Инге.

– Да, юлить не вздумай, – подсказал Саня. – Илия этого не любит. К тому же обозлен он после Вранового.

Инга удивленно посмотрела на Печатника. Видимо, не ожидала, что рубежник будет мне подсказывать. Да, Травница, вот такой у тебя замиренник. Без мыла вылезет и новых друзей заведет. Ну ладно, не прям друзей. Знакомых.

– Все нормально будет, – улыбнулся я. – Не съест же меня воевода.

Я открыл дверь и собрался войти. Но меня остановила с последним напутствием Инга:

– Матвей, и самое главное, пожалуйста, не шути.

Я вошел внутрь, затворив за собой дверь. А когда обернулся, то душа ушла в пятки. И стало понятно: последние слова Инги явно лишние. Вот именно шутить мне теперь хотелось меньше всего.

Глава 3

Я видел кощея только раз в жизни. Да и то предыдущий прошел мимо, даже не пытаясь как-то воздействовать на меня. Но и тогда я более чем впечатлился. Это было похоже на встречу с груженым тяжеловозом на двухполоске, когда и ты, и он летите на бешеной скорости. Тебя, конечно, не снесет, если держишься за руль двумя руками, но качнет так, что сердце внутри забьется чаще.

Нынешний кощей и не пытался скрыть свою мощь. Мне даже казалось, что он, напротив, выставил хист вроде щита. И на воеводу теперь нельзя было смотреть иначе, кроме как зажмурившись. Примерно как на солнце. Только под последним воспринимался не теплый кругляш в небе, а сжигающая все на своем пути звезда. И я сделал первое, что пришло в голову:

– Представая гостем сего дома, я, Зорин Матвей, приветствую тебя, благородный брат. Я пришел сюда с чистыми помыслами и не тая зла. И обещаю не умышлять зла против хозяев сего дома, их детей, домочадцев, существ и скота.

Мне показалось, что воевода поморщился при словах «благородный брат». Нет, по поводу благородства к нему вопросов не было. Только какой я ему брат? Ивашка, без году неделя в рубежниках. Однако все же ответил:

– Представая хозяином сего дома, я, Илия Шеремет, сын Никиты Шеремета, приветствую благородного брата. Если ты пришел сюда с чистыми помыслами и не тая зла, то не потерпишь вреда для себя, не будешь уязвлен в промысле и знаниях.

И сразу солнце словно выключили. Осталась только громадная сила, заключенная внутри кощея на троне. А учитывая внушительную оболочку, промысла в нем хранилось немало. Хоть в пятилитровку разливай и на маркетплейсе продавай.

Шеремет был огромным. Может, даже больше Сани. Только последний оказался раскачанным амбалом, а Илия предстал просто здоровенным от природы дядькой. Я встречал таких. В школе со мной учился Ваня Федорычев, который на спор гнул монеты и гвозди «двусотки». И это в восьмом классе. Причем с виду обычный пацан, но сила в руках заключена немереная.

Воевода же вышел еще и габаритами. Трудно было оценить, насколько Илия высок, когда он сидел. Но мне подумалось, что он что-то около двух метров. Здоровенный, словно космодесантник императора человечества – плечи, руки, ноги.

Лицо немолодое, но и стариком его назвать язык не поворачивался. Я ожидал увидеть какого-то русского богатыря, застрявшего в середине второго тысячелетия, а передо мной предстал гладко выбритый мужчина с прямыми светлыми волосами, по длине чуть больше, чем позволялось носить пацанам в моем районе.

Облачен воевода был в свободную рубаху с рукавами, закрывающими запястья. Не посконно русская, а с модным стоячим воротником. Правда, рубаха сидела как-то странно, будто под ней находился броник. Шеремет шевельнулся, и я понял: кольчуга. Ничего себе. Это же он не меня боится?

На ногах штаны тоже свободного покроя, впрочем, сидевшие идеально. А нетерпеливо притопывал Шеремет высокими кожаными сапогами. Не говоря ни слова.

Я тоже не торопился начать разговор. Во-первых, не знал, что именно нужно говорить, а попасть впросак не хотелось. Костян вон один раз ляпнул лишнего, теперь с Ольгой мучается. Во-вторых, где-то читал, что старшие всегда говорят первыми, а юнцы должны ждать, когда им разрешат сказать слово. Конечно, пережиток прошлого, ну так и половина рубежников в этом прошлом серьезно застряла. Поэтому надо следовать правилам. Мне с этим дяденькой надо если не подружиться, то хотя бы не поссориться.

В-третьих, я почувствовал, что это вроде игры в гляделки. Кто первый отвернется (в нашем случае – заговорит), тот и проиграл.

Потому я пока начал разглядывать зал приемов воеводы. Судя по всему, был он каким-то секретным. Я мог поклясться, что сюда нас раньше не водили. Стены из крупного камня, без добавления красного кирпича, как наверху. По бокам от воеводы – рыцарские доспехи, только довольно огромные, метра три в высоту. И над каждым висит старая, будто бы покрытая пылью, печать. Внутренний голос подсказал, что лучше мне на эти печати даже не смотреть.

Сам воевода сидел на огромном массивном стуле со спинкой. Не трон, конечно, но что-то вроде того. За его плечами на стене висело гигантское полотно алого цвета с золоченым замком о трех башнях. Герб, что ли? Может быть.

Еще благодаря крохотным оконцам и круглой люстре со свечами я смог разглядеть маленькую дверь возле полотна. Видимо, черный ход.

– Почему сразу не пришел, как только узнал, что рубежником стал и какие у нас правила? – наконец произнес воевода.

– Так на баннерах в городе не написано, что если мир переворачивается с ног на голову, то надо первым делом присягать князю. А далее адрес и телефон, где это можно сделать.

Блин, Инга же говорила, что надо быть смиренным и послушным. А я опять в бутылку лезу. Поэтому продолжил спокойно:

– Не успел понять, что к чему, как меня сразу рубежник один убить попытался. Вот я и затаился до поры до времени.

– За что же он тебя убить хотел? – сурово спросил воевода.

Вообще создавалось ощущение, что он все делал сурово: ел, говорил, спал с женщиной. А она ему, поди, отвечала еще в процессе: «Илия Никитич, вы на меня гневаетесь или задумались о делах воеводских?» Не мужик – кремень. Такие обычно от сердечного приступа в полтинник умирают. Этому повезло, хист сберег.

Однако я рассказал все без утайки – про спиритуса, Наталью, Ингу. А потом уже про дальнейшие наши твисты с Врановым, темной магией, нежитью и прочим.

– После убийства фамильяра ко мне надо было приходить, – прокомментировал мой рассказ воевода.

– Знал бы, как надо делать, так и поступил бы. А когда со мной Инга поговорила, то уже поздно было. От спиритуса и не осталось ничего. Какие доказательства? Слово одного рубежника против слова другого.

Воевода продолжал по своей традиции сурово смотреть на меня, но в то же время чуть заметно кивал, будто бы даже соглашался с моими доводами. Разве что при упоминании об Инге скривился как от зубной боли. Ого, они с моей замиренницей на ножах, что ли? Блин, а я хотел быть мягким и пушистым, со всеми дружить. Тут же получается, что изначально уже занял одну из сторон. И не ту, которая сидела могучей задницей на троне перед гербом Новгородского княжества.

– Теперь вот доказательства есть, – закончил я. – Потому и пришел.

– Доказательства, – кивнул Илия. – Травница до самого князя дошла. Смотри, дескать, твой воевода что устроил, его ратники темной магией балуются. Теперь мне чухонца изловить нужно. И чем быстрее, тем лучше.

Я так и не понял, намеренно или нет Илия не произнес имени Вранового. С другой стороны, это как раз в русской традиции. Деньги есть – «Иван Иваныч», денег нет – «хромой чухонец». С глаз долой – из сердца вон.

– Прошлую хозяйку твоего хиста я знал, – продолжил воевода. – Очень мне помогала по разным вопросам. Так ее и звали – Спешница. Всем хорошо было. Я подле себя ее держал, тайну промысла хранил, она же подсказывала, когда нужно. После пятого рубца способность важную взяла. Могла сходу сказать, стоит человеку помогать или во вред ему пойдет. Бог знает, какой силой бы обладать начала, стань кощеем.

Воевода замолчал, глядя куда-то сквозь меня. А я не решался его прервать. К тому же сам задумался над словами Илии. Потому что размышлял о пятом рубце, помнил, что говорил бес. «Хист даст то, что тебе нужно больше всего».

А чего хотел я? Да, в сущности, какие-то пустяки – просто перестать быть невезучим. Может, даже наоборот, обратить минус в плюс. Немного удачи ведь никому не помешало бы? С другой стороны, невезение и сделало меня тем, кем я стал теперь.

Молчание в зале затянулось. И первым, как ни странно, его прервал Шеремет.

– Значит, присягнуть пришел? – наконец произнес воевода.

Я еле сдержался, чтобы не ответить что-нибудь дерзкое, желательно в шутливой форме. Но моя, как мне показалось, нейтральная ремарка все же не удовлетворила воеводу:

– Сначала посмотреть. Я ведь вольный человек. И могу кому угодно присягнуть. Хоть Суомскому княжеству, хоть Тверскому. Так сказать, я открыт для предложений.

Другой бы назвал это самоубийством. Перед тобой целый кощей, а ты кто? Грязь из-под ногтей. Какой-то ивашка, которому еле спастись удалось. Да еще какой ценой… Как сказали бы в каком-нибудь хорошем фильме – ценой всего.

– Только в рубежный мир окунулся, а уже как заговорил, – недовольно произнес воевода. – Твоя предшественница поскромнее была.

– Может, потому и закончила не очень хорошо. Вы, Илия Никитич, не подумайте плохого. Я не такой уж дерзкий и резкий. Просто правда хочется знать, на что и зачем я подписываюсь. Условия, так сказать, вассальной клятвы.

– Условия простые, как и везде, – все же стал рассказывать воевода. – Живи спокойно, по совести, законы не нарушай. Если нужда будет, меч бери да со щитом вставай. А взамен тебе защита от князя и его людей. Да тяготу посильную каждый год плати.

– Тяготу? – не понял я.

– Как же это по-современному… – смутился воевода. – Налог. Да там и не деньги, так, мелочь. С ивашки пять монет серебром, с ведуна – тридцать, с кощея – сто. В первую седмицу, как князю присягнешь. А потом ровно через год. Да разве то деньги? Но если и их нет, можешь службой отдать. Ратники у нас на жизнь не жалуются.

Я кивнул, славя всех богов, что не взял пятый рубец перед встречей с Илией. Потому что тридцать монет – это все, что у меня было. А пять – ничего. Внушительно, конечно, для меня, но не критично.

– Наверное, у вас и уголовный кодекс рубежников какой-то есть? – спросил я.

– Закон простой. Чужого не тронь, если не готов виру платить. Или вне закона объявят. Чужую нечисть не тронь. Опять же, иначе придется виру платить. Или вне закона объявят. Честного рубежника обидишь – тут даже порой и вира не поможет.

– Сразу вне закона объявят, – кивнул я. – Хорошо, когда правила просты и понятны. А что до нечисти, которая никому не принадлежит?

– Тут все на твое усмотрение. Ты ведь рубежник, потому считается, что выше всякой нечисти. Однако смотри, какой тонкий момент имеется. Если тебя на пустом месте какая нечисть обидит, то ты вправе ко мне прийти пожаловаться. Однако ж ежели сам в улей первым влезешь, то только на себя рассчитывай.

В принципе, я считал подобное положение дел вполне справедливым. Если бы рубежники вставали друг за друга за каждый беспредел над нечистью, последнюю бы давно перебили. А так, когда понимаешь, что в случае чего может ответка прилететь, десять раз подумаешь.

– Опять же, нечисть бывает разная, – продолжал просвещать меня воевода. – Есть та, с которой и разговора никакого нет. Ежели встретил – бей без лишней мысли. Те же верлиоки. Есть безучастная, с которой и мосты навести можно, а в другое время и подраться. Таких большинство – черти, русалки, бесы, болотники, водяные, огневики. Да дня не хватит, чтобы перечесть. А есть и вовсе дружелюбные…

– Как вэтте?

– Да. Правда, те чухонцы. Из наших – чудь, например. Они же все диковины куют, артефакты делают. Если их обидишь, то вся община нечисти встанет против тебя. А может, кто из рубежников врагом назовется.

– А можно где-то со всем списком нечисти ознакомиться? Враждебной и не очень?

– Можно. В Подворье книга есть, «Толковая…». Там все написано. Но то только для княжих людей.

Угу, намек понял. Не дурак.

– Год прослужишь без нареканий – можешь себе приспешника из чужан взять, – продолжал воевода. – Помощника по-другому. Однако, опять же, человек должен быть правильный, не баламошка. Ежели сплохует, то тебе ответ за него держать. Двадцать пять лет отслужит – право на хист будет иметь.

– Только через год? – протянул я, понимая, что план с Костяном провалился.

– То немного. У черниговцев – три года, у тверских – и вовсе пять лет. Новгородцы, мы то бишь, после войны сильно пострадали, через это и послабления такие пошли. Хотя, если проявишь себя исключительным образом, то воевода или даже сам князь дозволение на приспешника раньше срока могут выдать.

– Это каким же образом проявлю?

– Да разным, – пожал плечами воевода. – К примеру, порой бывает, что ратников не хватает и собираются все рубежники на защиту земель. Да не хмурься, то не война, как в былые времена. А к примеру, зверь какой забредет, который здесь ходить не должен. Или нечисть опасная. Каждый рубежник по зову воеводы явиться обязан. Конечно, совсем слабых ивашек одно-, двухрубцовых не берут. Кто посильнее – является.

При этом он так пристально поглядел на меня, что я стушевался. Ну да, забыл надеть амулет, и теперь кощей рассматривал четыре рубца. И взгляд его был любопытный. Понимаю, прошло всего ничего, а почти до ведуна добрался, явно не просиживая все время на заднице, а помогая честному (и не очень) люду, как сказал бы сам воевода.

– А с чужанами что? Как мы с ними вообще дружим? – спросил я.

– Никак не дружим. Они сами по себе – мы сами. Если рубежник какой чужанина без причины убьет или покалечит, то меры будут приняты. Какие – уже на разумение воеводы или князя. – Он помолчал, явно вспоминая, что еще сказать. – Если путешествовать соберешься, то, когда в новое место прибудешь, надо местному воеводе представиться. Это не закон, скорее правило хорошего тона. Но то только про наши земли. Ежели в чужих, то уже обязательство. Вижу, парень ты пусть и необстрелянный, но с понятием. Со стержнем даже, – сказал он задумчиво. Глаза его почти горели, будто рентгеном насквозь просвечивал. – А я в этом немного разбираюсь.

Я не стал спрашивать, где на мне написано, что Матвей Зорин – хороший парень. Хотя бы потому, что был согласен с воеводой. Может быть, я не пример для подражания, но человек действительно с моральными принципами. И в каких-то районах нашего города меня даже можно было бы назвать хорошим.

– Вроде все сказал. А, разве что про темную магию…

– Это я и так понял – нельзя категорически.

– Только с особого разрешения Великого Князя. Но то редкость. Ну, вроде и все. Что надумал? Присягнешь? – будто бы чуть насмехаясь, спросил воевода. – Или походишь по другим землям, всех посмотришь?

– Присягну. Презентация и оратор признаны удовлетворительными.

Вот блин, не знаю, как это получается. Вроде бы не собирался шутить, а чуть расслабился, как оно само полезло. Но, видимо, голова воеводы была занята чем-то другим. Потому что услышал он только первое слово.

– Подойди, Матвей, ко мне. И опустись на колено.

Я послушался. Правда, ощущал себя немного глупо. Прям как в каком-то рыцарском романе. Да еще и внешний интерьер вполне соответствовал.

Илия тем временем поднялся, и я понял, что не ошибался относительно его роста. Воевода оказался просто громадным. Он чуть наклонился и положил мне руку на голову.

– Я буду говорить вполголоса, а ты повторяй, но только уже громко.

Если бес и пытался подслушать с той стороны двери, что здесь происходит, то теперь бы у него получилось. Потому что по залу прогремела, пусть и с небольшими паузами, клятва нового рубежника: