Приключения филистимлянина из Ашдода сына Хоттаба

Люди, именуя солнце Рас, разделились, перешли на созвучное ему имя Рос, а у племен хлебопашцев и общества косарей светило стало именоваться Рус. Так и появились у них из-за имен разные взгляды о божестве, поклоняясь тому, которого, в самом деле нет, а также причисляя его брата Перуна услужником непонятному для братьев идолу, что сердило его брата.

– Мой брат Перун, – говорил Сварог, – очень добрый, хотя кажется очень дерзким, но скорее он ворчун, – рассказывал ведущий по дороге среди зарослей деревьев и кустарников, трав и мхов новый товарищ филистимлянина.

– Он стал таким, после того как люди тех земель начали забывать о нем и обращаться к другим идолам. Несуществующим. Эх, – вздохнул, шествуя впереди, Сварог, – придет время – забудут и меня, и…

Он остановился.

– И все то, что касается сверхъестества. Но ведь так вроде бы пока не забывает наши возможности человек!

В его речи ощущалось воодушевление самим собой. Гассану не оставалось ничего, кроме как посочувствовать приятелю. Но, имея возможность получить новые знания, а также хоть как-то поддержать его оптимистическое настроение, обратился к нему с вопросом:

– А кто такие «мы»? – спросил он.

Сварог продолжил движение, за ним последовал и его компаньон.

– Кто? – Сварог сделал вид, что не понял, о чем ведет речь филистимлянин.

– Ну, ты говорил «нас забудут». О ком ты говоришь, кто они, как и ты? – пояснил Гассан.

– А.… Да так, оговорился, но…

Сварог снова продолжил путь.

– Скажу только, Гассан, что нас много, – сказал Сварог.

Гассан не стал допытываться, что скрывает его сопроводитель. Единственное, он желал узнать, что это за место, где они находятся сейчас, и как выбраться отсюда, не применяя магию. Впрочем, он всегда имел возможность вызвать джинна, как только потеряет желание продолжать путь или почувствует подвох со стороны этого божества людей Дарполя.

Освещение парка было несколько иное, чем на земле. Здесь солнца не было. Гассан не приметил, но, быть может, оно было незаметно из-за верхушек деревьев, гадал он. Но с каждым просветом вершин, где должны были просвечиваться лучи солнца, было только небо.

«Потом все разузнаю», – подумал Гассан, желая уже воспользоваться кольцом Соломона, но тут они вышли на поляну. С одной из сторон открытой местности шел мелкий дождь. В этой части поля едва виднелись столбы с преломлением света красного, оранжевого и желтого цветов. Гассан остановился, чтобы подивиться такому явлению. В противоположной стороне ему высматривать было, в общем, нечего, кроме на слегка покрытые колосья высокой травы легкого снега, темного затянувшегося неба и, казалось, бесконечно падающих белых хлопьев, отдававшие холодком, продолжая покрывать эту часть местности. Со стороны, привлекавшей Гассана, наоборот, веяло теплом, небо было чуть темновато-голубым, но в его сторону плавно переходящее осветленной частью, куда они со Сварогом продвигались по дороге, ставшей уже узкой тропой, скрывавшейся в колосьях пшеницы или ржи, Гассан не знал точно. Она вела прямо ко впереди стоявшему одноэтажному строению, совершенно не похожему ни на один из домов, где бывал филистимлянин. Даже в родном его поселении и в других поселениях Филистии, граничивших, и иногда участвовавших набегами на их хижины, весьма отличались от этого дома. Отдельная труба на крыше была еще понятно тем, что служила дымовыводом печи, но более тонкая в диаметре труба из жести, выходящей из стены, прикрытой конусом, заставила задуматься путешественника. Отделка наружных стен строения была чем-то похожа на грубую отделку хижин Израиля, но здесь она была более гладкой и светлой. Но немного грубее, чем облицовка египетских пирамид, выстроенных некогда задолго до царства возле Нила, хранивших и поныне свою принадлежность в разрушенном пару столетий назад центра в Египте Мемфиса в области Та-шемау. Тут на пороге, дома обращенном со стороны ниспадающего снежного покрова, появился человек. Спустившись, он пошел навстречу путникам.

– То мой брат Перун! Погляди, Гассан. Он приветствует нас, он рад тебе и мне. Значит, мы сегодня попробуем медовухи! – радовался Сварог.

– Ме… до… что? – не понял его Гассан.

– А!.. Сам поймешь. Вещь! Брат! – проводник Гассана выкрикнул, раскинув в стороны руки, по-прежнему держа в одной из них свой посох.

Они приблизились к дому. Встречавший их человек выглядел совсем неестественным, для того чтобы его называли божеством и уж тем более поклонялись ему. Это был средних лет мужчина, хотя из-за прямой неряшливой бороды до пояса трудно было определить его точный возраст. Белая рубаха, расписанный золотыми закорючками пояс, которые Гассану ни о чем не говорили, каковых он решил определить просто узором. Однако что они были просто красивой вышивкой, филистимлянину с трудом представлялось. Брюки, схожие как у Гассана, вздутые, из весьма удобной материи, годились бы при любом погодном условии. На ногах то ли тапки, то ли повседневная такая обувь, выделанная из толстой травы или коры деревьев. Густые брови мужчины придавали ему грозный вид. Впрочем, если у Перуна оставить, представив из волосяного покрова лица лишь шевелюру, образ его был бы весьма приветливым и означал бы «так-так, гостюшки?! Ну! Милости просим друзья!», но тут взгляд, казавшийся исподлобья и затерянный в бровях, выдавал другой ошибочный: «Ну что, еще?!» Впрочем, приветствие человека совершенно изменило негативное восприятие его у Гассана.

– Мой друг и брат Сварог! Ты опять с новым другом? Ну, милости просим! Медовуха давненько уже сварена.

– И ждет тебя! – дополнил хозяин дома.

– О! – воскликнул Сварог.

Братья, поравнявшись, обнялись. Сварог представил Гассана. Перун долго рассматривал филистимлянина.

– Сын самого ибн Хоттаба, значит?! – сказал Перун.

Гассан слегка подивился знаниям незнакомого ему человека о его отце. Но так как он был неким божеством для кучки племенных родов, оставил вопросы о знаниях своих родственников, коротко подтвердив его слова.

– Ну, давайте в дом, – сказал Перун.

В горнице было просторно и светло. Отдельная часть убранств внутреннего строения составляла печь. На столе находился чайный прибор. В плетеных вазах была сдоба на любой вкус. На полках возле одного из окон рядом со столом стояли блюдца с желеобразной густой массой с ярко-золотистой коркой.

– Прошу за стол, – пригласил Перун.

Внезапно из одной из комнат Гассан услышал крик, переходящий в клекот, сменившись плавным мелодичным звучанием.

– Это свет-птица, – пояснил хозяин дома, заметив волнение гостя. – Сейчас она нам ни к чему – в горнице светло. Но как только Рас изменит свое направление, тут мы ее и посадим.

Перун показал на шест, стоявший рядом со стеной, с обмотанным на нем шероховатым кушаком. Древко заканчивалось деревянной рогаткой, напоминая чьи-то рога.

– Задхрынь! – позвал кого-то Перун.

И тут в большой комнате появился странный зверь с шерстью бурого цвета, при движении он косолапил, держа в лапах бочонок.

– Молодец, Задхрынь! – поблагодарил хозяин дома зверя, отлив из чаши с золотистой желеобразной вязкостью в одну из чашек, стоящую на столе, и отдал ее зверю.

– Кушай, дорогой! – сказал Перун.

– Стой! – вдруг остановил он Задхрыня. – Отнеси-ка сыночкам бубличков.

Перун снял одну из связок плетеных баранок с металлического сосуда с высокой трубой, стоявшего на столе, и передал сдобу зверю. Животное прокричало что-то на своем зверином, поблагодарив Перуна, и скрылось в том же проеме, откуда Гассан слышал звуки свет-птицы.

– А что, Задхрынь не отдыхает? Сегодня лето? – спросил Сварог брата.

– Нет, Сварог, сейчас только начало оттепели, – пояснил Перун.

– О! Так еще не все потеряно! А какое сейчас лето у людей с того дня, как мы согласились помогать нашим подобным человеческим существам? – поинтересовался Сварог.

– Сейчас лето четыре тыщи и триста тридцать второе от дарения Велесова угодия на оплодотворения вечныя.

– О! Так я тут и за этим. А, да нет, не за этим. Вот Гассан… Я встретил человека, моего друга, и обратился к тебе, мой брат. Я долго ждал этого времени, сколько лет прошло со времени нашего уговора? – подметил один брат другого брата.

– Не много, – подумав, ответил Перун, – и ста лет не прошло…

– Точнее? – растянувшись в улыбке, добивался от него ответа Сварог.

– Точнее, шестьдесят два лета, – ответил Перун.

– Вот! Живут еще росы от упоминания Велесова! И будут!..

Было заметно, что Перун не был особо взаимно рад брату о соблюдении памяти людей о нем, следуя своему обратному собственному внутреннему убеждению. Он разлил, черпая из принесенного животным ведра, декоративно обработанным ковшом жидкость по бокалам, выглядевшим совершенно не такими, как посуда Египта, Финикии, Израиля или мест, являвшихся его родными, где чаши из глины являлись единственным видом приспособления для распития. Раньше застал Гассан те времена, когда они черпали воду из котлов или самодельно выделанной посуды из деревьев, здесь же сосуды были легки и изготовлены просто из твердой коры. Сварог, не мешкая, осушил тару. Получая удовольствие от напитка, казалось, он застынет в блаженнстве надолго. Но тут, очнувшись, принялся самостоятельно под одобрительным взором своего брата наполнять берестяную чашу.

– Гассан-филистимлянин не гладынь, он не бывал в заснеженных землях подолгу, и структура его физики немного не такая, – загадочно для Гассана сказал Перуну брат и выпил медовуху.

Гассан же, распробовав напиток, отметил, что в нем есть вкус, похожий на лучшие вина Филистии и из мест Ашшура. Отметив в напитке вкус вина, то разлитую медовуху он выпивал лишь в солидарность гостеприимству. Осушив свой сделанный из коры стакан, не придя в едином выводе о его вкусе, и, вновь употребляя его раз за разом, когда после третьего стакана он, все же приняв приятную сладость, как дарящую легкое опьянение, поднимавшее настроение, желая на удивление его новым друзьям испить медовухи еще и еще.

– Но он человек! Как у нас был уговор. – Сварог был серьезен, но также не хотел давить на брата, в уголке его рта появилась едва заметная хитрая ухмылка.

– Ни Полетница, ни конь-человек, ни рептилия с задом жвачного животного, ни человек… с головой птицы, ни собака, никого из другого и более редкого существа. Первый из пожелавших войти в твою горницу! Отвали мне теперь полный бочонок медовухи! А?! Хе-хе… брат…

– Да, оно так. Тогда выпьем за филистимлянина! – предложил Перун.

– Употребим… – добавил Сварог.

Все трое осушили бокалы из бересты. Для Гассана это была четвертая порция, которая явно заставляла поинтересоваться, что за свет-птица находится в другой комнате. Но, не дожидаясь ответа, собственно, Гассана самого повело в другую комнату.

– Фуить. Свет-птица, покажись… – крикнул басом Перун.

Его голос был настолько громким, что Гассан задумался, правильно ли он поступает, хозяйничая в чужом доме, даже гостеприимном по отношению к нему. Но поразмышлять ему не удалось. Как он тут же прикрылся руками, съежившись. Над ним ярким светом пролетел, казалось, огонь, так что на миг Гассан подумал, будто объят пламенем. Но, не ощутив запаха гари своей одежды, он, оглядываясь с опаской, опустив руки, поднял взор, еще больше зажмурившись от яркого пылающего света. Птица, влетевшая в горницу, устроившись на шесте, что-то гаркнула, сложив свои крылья, и ее свет стал заметно слабеть. Она вновь что-то гаркнула. Гассан, сориентировавшись на месте, сказал на своем языке «ну и дела», употребив к нему короткую фразу ругани, состоящую из родного диалекта, высказав мысли вслух. Братья, в свою очередь, наблюдая за действиями Гассана, улыбнувшись друг другу, предложили еще употребить гостю напиток причудливых стаканов, чтобы ему успокоиться.

День, казалось, здесь никогда не закончится. В трех из окон свет дня озарял горницу. Но когда Гассану захотелось выйти наружу по нужде, вместо уборной, расположенной в самом доме, он направился к выходу. Его привлекал снег, такой пушистый, как суфле из сладостей Вавилона, но холодный и очень безвкусный. Оказавшись снаружи, Гассан заметил, что начался поздний вечер или даже ночь. Вокруг по обе стороны открытой местности было темно, и лишь заснеженные пустые просторы и звезды, ярко светящиеся с одной из сторон поля, навеяв о чем-то печальном, заставили юношу вернуться в дом, где было тепло. Тут же встретив во входе Перуна приняв его предложение лечь на печь отдохнуть, сделав так, Гассан отметил про себя, что напиток не только опьянял, но и клонил в сон.

Внутри дома через окна стало заметно темнеть, как будто день только сейчас заканчивался, несмотря, что снаружи за стенами Перунова дома была глубокая ночь.

В печи потрескивали дрова от разжигания свет-птицы. Птица, забравшись в топку, чудом разведя внутри огонь, вышла из нее, взлетев, уселась на свой шест. Тело Гассана овеяло приятным расслаблением. Это ощущение было намного приятней, чем в Гиввефоне. Печь дяди всегда топилась во времена, когда солнце практически редко показывается в небе на сезон в месяцах шват и адар, в ночное время оно затягивалось серыми тучами над всем Израилем. Тогда требовалось топить печь каждый день, как для обогрева жилища, так и для приготовления пищи, что было редкостью в доме Равена, чтобы ощущался домашний уют. В таком порядке случилось жить лишь при появлении в хижине принцессы Нефертатонптах.

Гассан, вкушая блаженство на согретом устройстве Перуна для обогрева дома, выложенном каменной кладкой и в опьяненном состоянии от хмельного напитка, в последний момент перед сном вспомнил об оставшихся в Египте друзьях, решив, что обязательно… их посетит.

В самом деле, находясь ныне в неизвестном месте, до этого оказавшись на дне рождения своего отца, на его землях, Гассан не ведал о том, что ныне в его город Ашшур прибыло известие из Египта со многими вопросами к нему, и с одним «как дела, дорогой друг?»

означавшее, что нужна помощь.

Проснувшись, Гассан не знал, утро сейчас или день, но было светло. Он вспомнил вчерашний затухавший свет солнца, когда снаружи за дверью уже стояла глубокая ночь. От печи веяло теплом и сном. Хотелось задержаться на тепельке, как назвал Перун устройство обогрева дома, но филистимлянин все же заставил себя оставить уютное место. Но что всерьез толкало Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба отбросить желание понежиться, продолжить сон, так это желание вновь увидеть Вишух А, и, спрыгнув с печи, тотчас он решил провести ритуал по вызову магического духа.

– Прошу великопочтенно отпотчевать гостя к столу, – произнес Перун, поднеся ко рту блюдце с напитком, заваренным из душицы.

Божество Дарполя сидело за столом с чистой скатертью и шарообразным медным изделием для кипячения воды с высокой трубой, наполненным древесным углем. Совсем другой способ подогрева воды в Ашшуре. По утрам Гассану в его опочивальню приносили утренний напиток из тонких заваренных листьев уже готовым в сохранявшем теплоту чайнике и горячую подслащенную воду, и он смешивал эти растворы в отельном бокале с ручкой. Чем подслащивали воду, Гассан не интересовался, но знал, что такая водичка была доступна лишь ярчайшей знати Междуречья. Менее же зажиточные люди употребляли напиток с халвой или другими продуктами, такими как мед или томленый сок кокоса. Во времена проживания в Израиле Гассан иногда смешивал разогретую воду в котелке с молоком коз для вкуса. В Филистии, родине Гассана, воду грели, разбавляя ее заваренным из цветков с освежающим и бодрящим эффектом.

Пригубив предложенный Перуном заваренный напиток, перед этим смешав его с водой из самоварного прибора с трубой, Гассан, вспоминая вкус других утренних напитков, отметил про себя, что ему больше по нраву пригубленный в Египте «красный чай». Приготовленный из трав ярко-красного цвета, вымоченный специальным раствором для придания ему сладковатого привкуса, сочетаясь с его кисловатым вкусом, выпивал он который часто по утрам после празднования дня рождения Несера, но уже после того времени, когда они с Нефертатонптах заняли трон Верхнего Египта, объявив древний город государства Мисраим в новоэллинском названии.

Гассан, поедая одно за другим душистые мучные изделия за столом Перуна, узнавал в их содержимом приятный вкус плодов, неизвестных ему. В разговоре поделившись этим с идолом Дарполя, узнал названия ягод: клубника, смородина и ежевика.

– Да, да, вот эта как будто кислит, напоминая утренний чай… – Гассан, увлекшись завтраком, забыл, зачем поднялся так рано. Или не рано…

– Есть такой чай из красных лепестков и есть такой один фрукт… – У Гассана внезапно возникла другая идея отплатить за гостеприимство хозяину дома, расположенного в странном месте, где непонятно, где ночь, а где утро. – Который можно добавить в заварку… Давай мы его сейчас и добавим? А все это, ну, твои пироги, я заберу с собой в Ашшур. А потом мне снова надо встретиться с отцом, Перун. Он замыслил какую-то охоту. Вот потеха! Я только сейчас вспомнил! Уж как больно хорошо я проспался на твоей теплой лежанке, что все мысли отлежал, – делился гостеприимством Перуна Гассан. – А у нас в доме дяди уют стал проявляться после появления в нем Нефертатонптах… Равена…

Внезапно образ добродетели Перуна стал меняться. Гассан отметил, как едва заметные морщины на лбу даже не изменились, но Гассан почувствовал от них некоторую напряженность или даже нарастание гнева. Черты лица домовладельца также принимали вид суровости или скорей окаменелости. До этого момента личность Перуна, располагавшая к себе, стала вдруг прохладной, но более как отчужденной.

– А где Сварог?.. – решил сменить тему для лучших взаимоотношений.

– Я так думал, что добром все это не кончится. Однако остается узнать, кто ты сам. Такой гость?! Или же все-таки…

Перун начал приподниматься, его и так могучее тело, казалось, стало еще большим, Гассан почувствовал себя букашкой, как когда-то замечанной не раз на разостланной ткани лежанки в Гиввефоне, набитой годовалой соломой.

– Задхрынь!! – позвал Перун медведя, не спуская взгляд с Гассана.

Выпрямившись, хозяин дома положил руки на пояс, расправив плечи. Филистимлянину оставалось гадать, куда бежать в случае атаки на него идола староверов.

Главное, чтобы он не узнал о его волшебном кольце. Гассан был готов применить его при любой возможности. Но сейчас, решил он, перед верзилой лучше руками не махать.

– Сгоняй за Сварогом! Он в хлеву! – приказал Перун зверю.

Задхрынь прорычал в знак исполнения указания и отправился в комнату, откуда еще вчера явилась к ним свет-птица.

– Поспрошаем, кого нам тут состряпатель привел. Человека! Или маскарад нам тут решил устроить?!

Гассан попробовал привстать, не отводя немигающего взгляда от божества россов, но, не осмелившись этого сделать, продолжал ждать момент, чтобы произнести заклинание.

«…может, просто позвать джинна? Но как нашептать кольцу? “Джинн, приходи”, что ли?..» – гадал филистимлянин, но вдруг решил расслабиться и залить кипятком из самоварного изделия заварку, приготовленную не так давно, во вторую чашку. Как ни странно, при этих действиях Гассан не ощутил ни страха, ни ненависти от домовладельца, наоборот, ему также хотелось предложить наблюдавшему за ним здоровяку продолжить с ним трапезу, как вдруг наконец в горнице появился Сварог.

– Что? Что случилось? – Его взгляд был удивленным.

– Ты глянь, кого ты к нам привел! Но если бы я вчера спросил его, а не тебя о том, как он оказался в наших местах?! – сказал Перун.

Его голос казался более громким, чем вчера.

– Он же сказал: прибыл из дальних краев, оттуда, где есть великолепный город, целая цивилизация с бескрайними полями виноградников, величайшими… – продолжил Сварог, но остановился.

– Ты знаешь, брат… зачем он здесь? Ты знаешь, кто его отец?! – спросил Перун.

– Хоттаб, владыка и повелитель всех джиннов. и сам Джирджис ему служит. – Не понимало гнева своего друга божество руссов.

– Они с папашей хотят устроить тут охоту. На наших поселках и всех его животностей! – пояснил Перун другу.

– Что?! – Тут Сварог перевел взгляд.

Его доверчивый взгляд, остановившись на нем, было видно, едва справлялся с недоверием к словам Перуна. Как вдруг его посох засветился. Тут Гассан не выдержал, вскочив из-за стола, не допив из чаши с ручкой напиток, вскинул над головой правую руку, при этом как можно так, что придать убеждение тому, что действия его намеренны, растопырил пальцы руки.

– Джинн! —убедившись, что ему никто не мешает, Гассан сделал круг. – Появись!

В суете он позабыл правильность выполнения ритуала, но, отметив, что ничего не происходит, тут же убедившись в том, что его знакомые, властители душ Дарполя, дают повторить ритуал, Гассан вспоминал действия, вызывающие слугу кольца. Переделать все правильно. Сделав круг правой рукой, он наконец произнес волшебные слова:

– Леху мешарет абот ликрателай!

Однако по-прежнему ничего связанного с магическим появлением духа не происходило. Гассаном овладела настоящая паника. Он схватился за левое запястье, кольцо-подделка было на месте. Гассан отказывался принимать неудачу. Им овладело оцепенение с осознанием того, что в глубине души он надеялся, да и не мог допустить, что идолы, с которыми он так недавно задушевно выпивал настоянный душистый мед, предадут его и сделают с ним немыслимое. Но тут, однако, наконечник посоха Сварога, символизирующий вечность и богатство, стал останавливаться, теряя при этом свое свечение, как вдруг тут же всю комнату заполнил дым без присутствия какого-то ароматического основания, и в нем, к радости Гассана, начал угадываться силуэт слуги кольца Соломона.

– Джинн! – выкрикнул филистимлянин, как будто это был его лучший друг. – Забери меня отсюда к прямо к Вишух А, а я тебе целого быка подарю и пряностей! Только отнеси!

Гассан Абдуррахман не знал, что на всем поле, покрытом белым холодным покровом снаружи хижины Перуна, как и внутри дома, мощь амулетов царя израильского не имела силы. Джинн безучастно взирал на владельца кольца.

– Джинни?! – Не понимал его молчание Гассан. – Слуга кольца, вытащи меня отсюда!

Сцена недоходчивости филистимлянина продолжалась бы долго, пока Сварог не пожалел незадачливого сына Хоттаба, сына Назарея, жизнеописание которого уходит далеко к безначалию Магриба. Отец отца Гассана занимался менем верховенствовом при жизни, но более мирным.

– Успокойся, Гассан. Твой дух не властен только в доме Перуна, здесь идет согласие между эфирными крайностями. Здесь хаос приобретает баланс между плотью и духом, – сказал Сварог.

– Охватывающа духом плоть, разделенная область начинается здесь, – Сварог пытался объяснить значение его с братом мира, – где приостанавливается и последний путь человека. Здесь грань, где взвешиваются его ошибки и дела. Как и дела его благожеланий.

Сварог был как никогда серьезен в словах и внушителен.

– Мы позволим тебе с братом… – Сварог переглянулся с Перуном, – перенестись туда, куда ты желаешь, но ты должен усвоить одну нашу просьбу.

Гассан был весь во внимании. Недаром повелители дум казались совершенно безобидными и лучшими собеседниками, но сейчас в них ощущалась великая мощь без единого намека на иронию или забаву.

– Всему кто пытается показать истину, скрывает свои собственные желания, тому не верь. И неуточняй дела преждевременно, – загадочно произнес Сварог.

После того как он так сказал, перед Гассаном все исчезло, и только умиротвореный взгляд Сварога словно сейчас начал исчезать, выветриваясь из его памяти.

Гассан очутился в том помещении, куда они спустились со слугой Хоттаба, – в разномировом подземелье, которое сам отец филистимлянина давно не посещал и не решался. Здесь, Гассану казалось, ничего не изменилось, даже можно было предположить, что людей в этом месте за тысячу лет или даже больше не было. Так безмолвно выглядели стены и безымянно все, что там было. Статуи являли собой словно застывших когда-то на века людей. Но выбор перед Гассаном встал вновь он включал единственный и точный, проход, который находился слева. Это другие открытые ворота, ведшие в темный мир, выдавали большее пространство, отталкивая от себя, взамен проступающему страху перед неизвестностью ожидавшему оттуда подвоха, что являла собой зияющая тьма. Гассан аккуратно, словно крадучись, продвинулся посередине помещения, так что оказался напротив каждого края из врат, чтоб ненароком не попасть под чьи-то лапы, или ноги, или крылья. Остановившись, поджидая для безопасности какое-то мгновение кого-нибудь из двух этих туннелей, посчитал, что если повернуть направо, то он опять попадет во владения Сварога. Впрочем, подумал Гассан, это было бы его правильным выбором, насчет которого его предостерег Сварог, употребление хмельного медового напитка может привести в конце к непредвиденным последствиям, но в этом уже не было бы опаски на неожиданные обстоятельства если рядом друзьям, нежели увеселения с не приятелями. Заодно будет возможность без проблем познавать остальные тайны владений идолов Дарполя и Перуна. Но, приблизившись аккуратно, словно подкрадываясь, к по-прежнему открытому проему, филистимлянин вдруг услышал свое имя: