Водка

А потом была столица. Два города в одном: Европа и арабский мир четко разделены обыкновенной каменной аркой. С одной стороны, европейские улицы и дома, а с другой – узкие восточные проходы, называемые улочками. Дома почти без окон, и, конечно же, восточные базары. О них невозможно рассказывать: там нужно быть, в них нужно окунуться.

А музей Бордо! Музей римской скульптуры и мозаики. Не знаешь, куда раньше смотреть: на архитектуру здания, полы, потолки, окна, двери. Все изумительно красиво и интересно. Мозаичные полы и стены поражают тонкостью, точностью, вкусом, а главное, трудолюбием людей, сотворивших это. Правильно говорят: прошлое реально, а настоящее и будущее иллюзорно.

Анастас весь день молчал. Только фотографировал, пил воду (жарко) и говорил: давай еще раз здесь пройдем.

Я уже говорила, что постоянное присутствие смерти приучило его смотреть на жизнь отстраненно. Он удивлялся, когда люди радовались по мелочам, огорчались из-за мелочей, обижались на мелочи. А тот, кто радовался, огорчался и обижался, совсем не считал все это мелочью. Конечно, по большому счету, Тасик был прав. Но только жизнь наша единственная состоит из них, из мелочей. Мне казалось, что опять будет скептический взгляд. Но нет – молчание. Оно многого стоило.

На следующий день гуляли по городу, купались в море. Встретили несколько человек, говоривших на русском языке, и были счастливы. Как за границей нас объединяет язык. Все русскоговорящие – родные и близкие.

А потом опять экскурсии, правда, на два дня в пустыню Сахара. Все знают, что можно бесконечно смотреть на огонь и воду. Мне кажется, в этот список нужно добавить пустыню. Я боюсь огня, боюсь воды, мне страшно в пустыне. Но если б вы знали, как она завораживает! В какой-то момент начинаешь на горизонте видеть море, и она уже не кажется такой бесконечной.

– Тасик, ты видишь, там, на горизонте – море.

– Это мираж.

Я впервые в жизни видела мираж. Говорят, что в пустыне многие видят миражи караванов.

Мы подъехали к маленькому арабскому городку Эль Джем. Ничего особенного. В десяти минутах езды от него перед нами предстал Колизей. Римский Колизей. Такого в пустыне я никак не ожидала. Огромный, с сохранившейся ареной, подвальными помещениями для рабов, гладиаторов и животных. Справа – место для знати, слева – для простолюдинов. У меня, наверно, очень буйная фантазия. Но когда представила себе реки крови, стало физически страшно. Я узнала о том, что многие гладиаторы не были рабами. Это их работа. Такая работа: на радость и в удовольствие другим убивать людей и животных. Еще я узнала, что беззащитных рабов (женщин и детей) выводили на арену и на них выпускали голодных львов. Похоже, человек не очень отличается жестокостью от животных. Правда, звери жрут друг друга от голода, а люди – в удовольствие и от тщеславия. Я думала, что пару тысяч лет назад жестокость и кровожадность были повседневным явлением. Оказывается – нет. Женщин с детьми под страхом смерти заставляли идти на эти представления, чтобы выработать в малышах удовольствие от вида чужих страданий. Величие и жестокость – до сих пор такие чувства вызывает Колизей.

Нам показали дома берберов-троглодитов. Мы проезжали бесконечные до горизонта оливковые плантации. Влезли на верблюдов, и тихо, не спеша, пошли по пустыне. За час езды я устала то ли от напряжения, то ли спина болела от горбов. С большим трудом слезла вниз.

На следующее утро встречали рассвет над пустыней. А потом несколько часов с огромной скоростью на джипах гнали по пескам. Впечатление незабываемое. Мы гуляли по шотам. Так в Тунисе называют оазисы. В пустыне непонятно откуда вырывается вода, которая дает ей жизнь.

Сколько впечатлений! Остался один день. Завтра мы улетаем, но я уже поняла, что восемь дней по 24 часа для наших отношений многовато. В последний день Анастас исчез. Его не было часа три. Впереди меня ждал вечер обмена впечатлениями только заплетающимся языком.

21

Бесконечно наплывающие воспоминания подстегивают мысль: откуда я знаю “того” мужчину. У меня даже образ его крутится в голове. Мне кажется, я знакома с ним, что когда-то о чем-то разговаривали. Как же его зовут? О чем мы говорили? Когда Анастас представил нас друг другу? Не помню. Знаю только, что если бы не эти две смерти, моя память никогда бы не вернулась к нему. Мне вспомнилось, что у них была очень доверительная манера общения. Ничего больше не помню. Может, пройдет время и из подвалов памяти всплывет еще что-нибудь.

Мы много раз возвращались к его впечатлениям и ощущениям во время полета. Но почему-то они всегда сводились к вопросу о Боге. То есть, его отсутствия. Тасик часто задавал простой вопрос:

– Откуда человек узнал, что есть Бог?

– Не знаю.

– А кто знает? Где он? На какой высоте в небе его искать? Ведь выше меня поднимались только космонавты.

– Ты с ними знаком?

– Обижаешь: я два месяца проходил отбор.

– Ну, и?…

– Не прошел.

– Почему?

– Не знаю.

Он знал, но не хотел говорить. Так же, как и о том, что причина язвы желудка, из-за которой комиссовали – пьянство. Не говорил потому, что больше никогда не поднялся в небо. А виноват был сам.

– Космонавты в узком кругу рассказывали, что видели?

– Немножко.

– Что немножко? Чего я из тебя вытягиваю?

– Бога не видели. Не видели даже признаков его присутствия.

– А как это можно увидеть?

– Не знаю.

– Наверно, для начала нужно знать, что ищешь. Хотя бы визуально.

– Но ведь сказано, что Бог создал человека по своему образу и подобию. Значит, и надо искать что-то подобное.

– По каким признакам?

– По позвоночнику. Говорят, что было предначертано Иисусу жить 33 года.

– Почему?

– Потому, что 33 позвонка.

– Какая связь?

– Не знаю.

– Я слышала, что он не зря выбрал 12 апостолов.

– Почему?

– Поговаривают, что у нас в мозгу только 12 основных извилин.

– А может, это подтасовка?

– Может.

Анастас отвлекся, и сказал вдруг совсем о другом, но для него очень важном.

– Понимаешь, в полете, как на фронте. Посмотри, в обычной жизни у многих людей сущность и поведение очень различаются. А там, в небе, все становится единым.

И опять замолчал. Он знал, что вопрос с религией можно решить достаточно просто. Поменять местами утверждение: человек слаб на человек силен. Он очень много может, очень много.

– Я думаю, если Бог биологически живое существо, то ему нужен, необходим рядом такой же, как он. Ему нужна его половина, любовь одного. Потому, что любви ко всем и любви всех к нему недостаточно.

– Но второй по порядку на небесах, вроде бы, Сатана?

– А может, первый?

– Знаешь, ко мне пришла одна очень интересная мысль. Кто лучше по-человечески знал Иисуса? Яков или Павел? Конечно, Яков. Павла интересовала казнь и жизнь после смерти. Может, поэтому вариант христианской религии от Павла так распространился. Невозможно опоэтизировать того, кто близок, кого хорошо знаешь. Поэтому все, что знал и хотел сказать Яков, по большому счету, оказалось никому не интересным.

22

День добрый, Мишель!

Сама не знаю, что со мной происходит. То, вроде, все уже попустило (Ты поняла это слово?), а потом опять вдруг появляется такое чувство, как будто память рвется на две части. С одной стороны – переполняет обида, опустошение, чувство унижения от постоянной лжи, с другой – не могу забыть эмоции, которые перехлестывали через край. Вот так и сменяют друг друга: то гасятся, то взрываются опять. Странно, а я считала, что все уже прошло. Видишь, этих лет оказалось недостаточно для того, чтобы забыть, как сердце и душа рвались между восторгами и обидами, между теплом и ложью.

Даже самое любящее сердце не может терпеть бесконечно. Тебе когда-нибудь приходилось видеть фильм “Сорок первый”? Может, Ты читала повесть Бориса Лавренева с тем же названием? К сожалению, страсть, в лучшем случае, заканчивается разрывом, а в худшем – психическим надрывом или смертью одного из двух. “Сорок первый” – как раз об этом. К счастью, у нас был первый вариант. Но второй вариант, как безысходность, всегда возможен. Зря люди об этом не задумываются.

Не могу понять, почему даже незначительные воспоминания в последнее время волнуют меня. Недавно всплыли в памяти его вечные вопросы утром: что снилось? Как будто для нас сны были самым главным. При этом часто перебивал, рассказывая свой сон. То ему снилось, что он в чужом городе и не понимает, как найти дорогу домой. То старый полуразрушенный дом, который вроде и есть его дом. Поезда, увозившие непонятно куда и зачем. Каждый раз во сне он искал выход и не находил его. Такие сны, мне кажется, бывают у людей метущихся.

А может, все проще? Демобилизовавшись из армии (закончил служить), и уйдя из семьи, он в совсем не юном возрасте (50лет), словно повис в воздухе. Вроде бы все было и в то же время ничего не было. Хорошая военная пенсия, квартира и здоровье – этого оказалось мало. Не было любимой работы и нужной женщины. А тут еще заболела мама.

Мишель, я пишу и думаю, может, Тебе не интересны мои многолетние сомнения? Я то отторгаю все, что связано с Анастасом, то стараюсь понять и объяснить самой себе. Понимаешь, ну не хочется в собственных глазах выглядеть неумной и всепрощающей.

Представь себе, работа, которая, по большому счету, не нужна, умирающая мама и внук. А в минуты отдыха водка, которая одним залпом (глотком) решает все вопросы. И все проблемы. Ему так казалось. Умный мужчина так и не понял, что с водкой проблем у него появлялось еще больше.

Мишель! Мне кажется, Ты меня понимаешь. Хотя бы потому, что сама любишь в человеческих отношениях и судьбах докапываться до истины. Бог ее знает, где она, эта истина?

Лизет.

23

Моя дорогая, Мишель!

Идет жизнь. Обыкновенная. Во многом однообразная, которую украшаю книгами. Читаю много и разное.

Боюсь забыть. Вчера слышала классный (очень хороший) анекдот.

Русский и еврей рассуждают о том, как лучше воспитывать мальчиков. Еврей говорит, что перед подрастающим мужчиной нужно ставить очень высокие цели. Русский не понимает: какие? Например, стать Богом – предлагает еврей. Попробуйте, – настаивает еврей, – вы же знаете, что наш таки один выбился.

Как Тебе? Кстати о Боге. Интересный он мужик: с одной стороны, добрый, любящий всех и вся, с другой – выбирает самое сильное чувство, страх, для взаимоотношения с людьми.

У меня сейчас рядом с диваном у изголовья, собралось много книг на эту тему. Всякие: и “за”, и “против”. Большая часть из них малоубедительна. Смотри, боится же человек перед ликом божьим нагрешить. А как можно жить и не грешить? И главное: что за это? Вечные муки в огненном аду? А за какие грехи можно избежать наказаний. Интересно, где находится и кем создано место вечных мук? Ведь в Библии сказано: Бог есть любовь. Я так понимаю, что муки только для живых. Грешат, знают, что умрут и будут мучиться, а все равно грешат. Интересно, а что знают мертвые? И еще, за очень большой грех наказание – смерть. Но ведь умирают все: и грешники, и праведники.

Мишель, честно говоря, я не очень понимаю уровень и глубину религиозности в европейских странах.

У нас другая ситуация: в начале двадцатого века, в стране очень верующих людей силой, кровью, истязаниями насаждали атеизм и другую веру, название которой светлое будущее – коммунизм.

Сейчас, последние 30 лет, надежда на светлое будущее растаяла, и народ, который не может жить без веры, надежды и любви, возвращается в первоначальное состояние, то есть к Богу. И опять Библия приобретает статус Первой книги. Думаю: Коран против.

Вообще, по человечески, чем ближе мы узнаем друг друга, тем чаще разочаровываемся. Не всегда. Но уж очень часто. К товарищу Богу приблизиться не можем и разочароваться тоже. Вот наука хорошо помогает на ниве разочарования в религии.

Мне так нравятся острословия А. Энштейна: “Бог не играет в кости”, – то есть, мироздание не базируется на случайностях. А это: “ Был ли у Бога выбор, когда он создавал вселенную?”. Видимо, был только один путь создания.

Что-то я измучила Тебя умничанием. Но, знаешь, так иногда хочется. Особенно после прочтения умной книги.

Помнишь, я рассказывала Тебе, как любила вечерами говорить с Анастасом обо всем. Его тоже интересовала эта тема. Ведь далеко, далеко за облаками никого нет. Когда-то задумывалась: почему Бог не дал общий язык людям, животным и птицам? Как много узнали бы мы о том, что под водой и что в небе. Вообще, почему Он не дал нам возможности летать над Землей и дышать под водой? Как много могли бы рассказать нам братья наши меньшие. Зачем Бог оградил нас друг от друга стеной непонимания? Насколько же они чувствительнее нас. Откуда знают, когда будет дождь, когда наступает холод, когда взойдет солнце, когда приходит смерть. У них и у нас есть общая задача: добыть пищу. Они движутся стадами на огромные расстояния в поисках нужного, но не употребляют непригодное. В отличие от нас. Они идут и идут молодые и старые в поисках пищи. Они воюют и убивают друг друга. А иначе нельзя? А может, можно? Как узнать? Они никого не просят. Может, знают, что просить некого. Они, по-своему, умны. Но недостаточно “умны” для того, чтобы придумать самим себе заступника, благодетеля и карателя. Они рассчитывают только на себя. Они не понимают, даже умирая от жажды, что можно поднять глаза и руки к небу, бросить в огонь собственное дитя в качестве жертвы, в надежде на дождь, на урожай, на жизнь. Ах, если бы мы понимали, что знают, чувствуют и умеют они. Учились бы и относились бы к ним в очень многих случаях иначе. К сожалению, молчание и непонимание дает на многое право: не спрашивать, не утруждать себя обязанностями.

А Тасик говорил: соборы, минареты, ступы, пирамиды, пагоды – какие разные у людей ценности, предпочтения и представления о прекрасном и важном. Они молятся разным богам, только просят одно и тоже: урожай, дождь, солнце, здоровье и счастье. Все так просто: общность молитв, обращенных к разным богам, а вообще-то к небу, объединяет нас больше, чем навязанные идеи разъединения.

Жду Твоего письма. А потом пойму, насколько было интересно это.

Лизет.

23

Когда-то давно сидела с подружкой в кафе: долго не виделись, разговоры “ лились рекой”. И, конечно же, о детях.

– Сколько ей рассказывала, объясняла, приводила примеры, – грустно сказала она о дочери.

– Выводов не сделала? – спросила я.

– Какие выводы? Кто их вспоминал? Любовь! Ты знаешь, что такое любовь?

– Помню.

– А мне кажется, слушая ее, что я все забыла.

– У женщин такого не бывает.

– Понимаешь, у молодых все как-то не так.

– Как не так?

– Никакой сдержанности, стыдливости, скромности.

– В чем это выражается?

– Все наружу, все сразу, сейчас, сию минуту.

– Не поняла.

– Мы стеснялись, мы долго сближались, пытаясь сначала найти общий язык, общие интересы.

– А они?

– Не понимаю.

– Что – после “здравствуйте” зразу объятия?

– Нет, поцелуи.

– Не называя друг друга по имени?

– Вот этого не знаю.

      Не могу сказать, что этот разговор был мне очень интересен. Но у нее так болела душа, в глазах было столько страдания, что я просто не могла не поддержать ее. Она намного младше меня. Мой сын лет на пятнадцать старше ее дочери. У него уже другие отношения. Он приближается к браку. И вообще, мальчик есть мальчик: маме так много не рассказывает. Хотя, при такой материнской реакции не уверена, что дочка открывает душу.

– Понимаешь, все эмоции нараспашку, – продолжала она.

– Не объясняла ей, что женская недоступность часто бывает куда привлекательней доступности?

– Да все ей говорила. В ответ – ты ничего не понимаешь.

– В самом деле, а что ты понимаешь?

Она осунулась еще больше. Моя шутка была некстати.

– Они рано развиваются физически.

– Но это нормально: мы их хорошо кормим, живут в хороших условиях.

– Лиза, что такое хорошие условия? Мягкая постель, теплый дом, много информации?

– Смотря какой.

– Вот-вот. Я ей столько читала, столько рассказывала.

– Не вызвала интереса?

– Да вроде вызвала. Но на каком-то этапе интерес дал крен.

– Какой?

– В сторону чувственности, наверно.

– Но ведь она растет.

– Растет. Растет и развивается не только тело, еще и голова.

– Она перестала развиваться?

– Нет. Только не в ту сторону.

– А ты знаешь, где “та” сторона?

– Знаю.

– Где?

– Заполнение души и мозга, которые говорят, куда идти в жизни дальше.

– Вот так прямо и говорят?

– Ты понимаешь, я столько старалась объяснять ей, что такое жизненные ценности, говорила, что нужно ставит перед собой цели и идти к ним.

– Но можно не дойти.

– Я понимаю. Но выбирая цель, выбираем дорогу.

Я вспомнила: “ Позаботьтесь о ценностях – цели позаботятся о себе сами”. По-моему, это сказал Махатма Ганди. Хорошо сказал. Нечего добавить. А что делать с повзрослевшим телом?

– Видимо, мозги за телом у нее не успевают.

– Они ни кого не успевают.

– Может, в нашем доме слишком рано появился компьютер?

– Но вообще-то, это не плохо. А когда интернет?

– Сразу же.

– Возможно, слишком много информации для неокрепшего мозга?

– Конечно. У всех ее друзей тоже интернет. Обмениваются, хвастаются и еще примеряют к себе.

– Я думаю, что после первого сильного разочарования она опять вернется душой к тебе и будет лучше слышать.

– Это уже произошло.

– Я права?

– Да.

– Как же ты свою малышку успокоила?

– Какая она малышка? Уже столько знает, уже поняла, как умеет душа болеть.

– Но ведь для нас они все равно маленькие. Я подруге напомнила одно старое выражение: не гонись за трамваем и за мужчиной, обернись и ты увидишь, что сзади идет следующий.

25

У меня не выходит из головы лицо на фотографии. Я видела этого человека у Тасика. Точно видела. И вдруг как озарение:

– Чтобы убеждать дураков нужно много времени, – подумав, добавил, – мне жаль тратить на них свое время.

Конечно, это был он! Почему мне так запомнилась эта фраза?

Однажды, не предупреждая, после работы приехала к Анастасу. У меня были ключи от его квартиры. Я застала почти идиллию. В комнате за столом сидел мой Тасик и он. Сидели в креслах и мирно беседовали. Удивительно, но, несмотря на пьянство, в доме всегда чисто убрано, все по местам. Видимо, в часы трезвости все приводилось в порядок. Но самое главное, на столе не было бутылки. Пили кофе. Много. Ужинали, но не пили. Неужели, этот дом посещали и такие знакомые? Я видела “того” мужчину всего один раз. Отрекомендовался: старый знакомый по Дальнему Востоку.

Похоже, я прервала беседу. Тут же мне наливали чай (я не люблю кофе), делали бутерброды. Все с удовольствием и красиво подано.

– Я не вовремя?

– Перестань.

– Я прервала вашу беседу?

– Да, в общем-то, мы обо всем и ни о чем.

И тут же, как будто меня нет, продолжили.

– У тоталитаризма есть простая формула: отрицание ежедневной реальности, как ежедневная необходимость.

– Как здорово, – подумала я, – даже, если он от кого-то это услышал.

– К власти приходят только тщеславные. Помнишь у Гегеля: к власти не приходят те, кто к ней не стремится.

– А каков результат их тщеславия: редко демократия, чаще тоталитаризм.

– Говорят, что демократия – это выпускание пара на определенных этапах истории.

– Но такой пар совсем не плох. А вот то, что с тщеславием не корреспондируется масса человеческих качеств – это настораживает.

– Каких? И как настораживает?

– Например: человеколюбие, жалость, доброта, совесть, честь. Еще продолжить?

– Да и этого хватит. Так что же настораживает?

– Отсутствие чувства ответственности.

– Ты считаешь, это повсеместно?

– Да. Просто в одних странах соблюдают приличия, а в других – плюют.

– На что?

– На кого. На всех и на все.

– Посмотри, в двадцатом веке в нашу страну пришли огромные богатства.

– Когда?

– В 1917-м и в1945-м. И где все?

– Говорят, что стройки первых пятилеток за царское добро.

– А еще говорят, что в нашей стране 30 лет использовался дармовой труд пленников ГУЛАГа.

– А где все то, что вывезли из Германии?

– В музеях.

– В наших музеях физически не могло бы поместиться все, что привезли из Германии. Ее опустошили. Не американцы, не французы, не англичане, а мы. Где, у кого искать?

– А зачем? Вернуть немцам? Отдать нашему государству? В какие хранилища? Боюсь, что там разворуют повторно.

– Но братья по коалиции так разрушили немецкие города, что страшно было смотреть даже в 50-е годы.

– Разрушили и разворовали – это разные понятия.

– Ни в Германии, ни в СССР не было тогда ни верховенства права, ни демократии.

– У них не было, а у нас до сих пор нет.

– Сегодня богатые уголовники, скупают картины, фарфор, мебель, фотографии, книги, становятся владельцами чужой памяти, чужой гордости, чужих восхищений и забот. Но не приобретают при этом ни вкуса, ни чести и достоинства, ни чувства уважения к себе и другим. И еще, имея все это, не могут приобрести для души такую малость, как совесть.

26

Поезд Будапешт-Вена отправился от южного вокзала в шесть утра. Благо гостиница находилась рядом, в трех минутах ходьбы. Поэтому все успели вовремя. В вагоне старалась вместе с другими доспать. Но моя подруга, поглядывая время от времени в окна, обращалась ко мне. В общем, в конце концов, стало не до сна. Мы переговаривались шепотом, но в вагоне было так тихо, что нам приходилось еще больше снижать звук. Так продолжалось не более часа. Поезд от Будапешта до Вены идет всего 2часа 20 минут. Мы поехали на один день: посмотреть, пожалуй, самый аристократичный и красивый город мира.

В какой-то момент я услышала, что сзади нас говорят по-русски. За границей – это такое счастье, особенно, если имеешь очень плохой английский.

Женщина сказала как-то поучительно. Скорее всего, ответила на вопрос.

– Тяжелей всего деньги зарабатываются физическим трудом, легче умственным, а самые большие иллюзиями.

И замолчала. Потом послышалась какая-то возня. Мимо нас прошел, хромая, мужчина лет 30, почти мальчик. Скорее всего, в туалет – больше некуда. Женщина сзади тихо расспрашивала другую о его здоровье и работе. Вторая ответила, что все в порядке, а потом спросила:

– Ты знаешь, что папа умер?

– Да. Мне кто-то говорил, что вы его тело еле-еле нашли.

– А что еще тебе говорили?

– Что его подобрали на улице.

– Нет.

– А где?

– Ты помнишь Анастаса Пантелеевича?

– Это тот, из-за которого была катастрофа?

– Да.

– Нет. Я просто о нем слышала.

– Значит, ты слышала, что он нам всю жизнь помогал.

– Чем?

– Всем: больницей, квартирой, машиной.

– Из благодарности, что не подали в суд, подарил машину? – съязвила женщина.

Мой слух напрягся до предела. Я услышала знакомое имя. Еще поняла, что именно сейчас смогу понять, что произошло около дверей Тасика. Говорят, что город – это большая деревня: все равно кто-то кого-то через кого-то знает. Похоже, что Европа тоже большая деревня. Представить невозможно, в такой дали, за границей, я слышу знакомое имя.

– Ты не права. Автокатастрофа может случиться когда угодно и с кем угодно.

– Но ты же говорила, что он был пьян?

– Давай не будем об этом.

Они опять замолчали. Но одной из них явно хотелось узнать, как же нашли тело старика, и что с ним случилось.

– А кто его нашел?

– Не знаю. Кто-то позвонил в милицию и сказал, что мертвый человек сидит у двери.

– Сидит?

– Он умер сидя.

– И не упал?

– Я там не была. Мне так рассказали.

– А как мужчина нашел его у двери?

– Думаю, что он один из жильцов дома. Скорее всего, утром шел на работу и увидел.

– И позвонил в милицию?

– Да. По мобильному. Я его понимаю.

– Он не представился в милиции?

– Нет. Понятно. Его же потом и обвинят.

– Нервы попортят.

Вернулся мужчина, видимо, сын одной из женщин, тот, которому помог Анастас.

– О чем беседуем? – спросил он игриво.

– Да вот рассказываю, как нашли дедушку.

– В самом деле, как его нашли?

– В кармане было пенсионное удостоверение.