Психоанализ по-русски

– Мои ничего такого не знают, – поспешила откреститься Алевтина.

– В детях присутствуют все пороки, присущие людям – злость, жадность, зависть, жестокость, мстительность. Но по наивности и недостатку опыта они этого не умеют скрывать. Воспитание лишь учит прикрывать всё это богатство благовидными мотивами, вежливостью и прочей требухой. Сильный стресс эту требуху сбрасывает. Не раз случалось, что очень воспитанные люди в экстремальных ситуациях вели себя как последнее чмо.

«Наверное, это была плохая идея, – раскаялась Аля. – Уж лучше свекрови позвоню. Та хотя бы умеет с детьми обращаться, а не только с заумными теориями».

– Столь же наивно думать, что если взрослые оскорбляются фальшивыми словами, то дети будут в восторге и не заметят фальши. Вот ведь парадокс: для вождения автомобиля нужно сдавать экзамен, а для воспитания детей почему-то нет! Или, к примеру, миф об артистичности детей – одно из самых глупых заблуждений педагогики. Дети просто хотят внимания. На артиста все смотрят, его слушают и хвалят, даже если он поет глупый текст козлиным голосом. И дети, которых никто не слушает и на которых практически не смотрят, дают себе слово стать артистами. Те, что не любят кривляться, самовыражаются иначе – через рисунок, живопись, пластилин. Ты рисуешь или поешь? – обратилась она к пацану. Тот лишь плотнее сжал губы, намереваясь молчать, так как про «ушлепка» и самокат принял на свой счет.

– Мария Александровна, мы, наверное, пойдем…

– Чего хотели-то?

– Да, – замялась Аля, – Ванечка хотел котиков ваших посмотреть. Всего доброго!

Мария Александровна пожала плечами и закрыла за непрошенными гостями дверь. Соседские дети ее совсем не умиляли, да и вообще способность умиляться как-то рассосалась в процессе жизни. Не знаменитая, но вполне успешная художница, она была как раз из тех немногих, кто, как и Лев Толстой, помнит себя с трех лет, причем помнит в деталях и без розовых очков. А много мудрости, как известно, много печали. Взрослые, считая, что детей можно не стеснятся – они завтра всё забудут, даже легкий пинок, – невольно попадают в капкан к таким детям-исключениям и потом с ужасом обнаруживают, что их неблаговидные, а порой и вовсе вызывающие оторопь поступки запротоколированы навечно. Именно так не повезло ее семейству.

Сейчас Мария Александровна занимается батиком, живет с кучей кошек и среди друзей особенно славится мрачным юмором. Где-то она услышала, что семья – это связующая нить, на одном конце которой – цивилизация, а на другом – петля, удушающая индивидуальность, и теперь цитировала их всякий раз, как кто-то начинал проповедовать семейные ценности. У нее даже есть такая хохма – при известии о свадьбе или рождении детей в дружественном семействе она поздравляет и одновременно напевает известную мелодию Шопена. Чувствительные подружки, которых обижали подобные шуточки, говорили, что это она из зависти, мол, у самой-то мужика нет. Таким она отвечала:

– Когда я фантазирую на тему мужика, мои мысли неизбежно соскальзывают на бытовые проблемы; я придумываю, что в доме он должен починить, а вовсе не то, что вы подумали.

***

Родилась Мария в глубинке, в доме с садом-огородом, курами и подсолнухами. В двух проходных комнатах постоянно жили Маша с мамой и бабушка с дедушкой – это и считалось семьей. Но были еще и приходящие – приблудный, но неимоверно красивый кот Ссыкун и столь же красивый, сколь и блудливый папа. Мама с папой когда-то были женаты, но это было так давно, и так недолго, что если бы не появление Машки, этот брак мог бы считаться мифом. Отношение к приблудным было гуманным: живя вне семьи, они оба были достойны сочувствия и миски супа.

Прежде, до школы, Машкин День рожденья не праздновался, но от одноклассниц она узнала, как это происходит в других семьях, и в этот раз она твердо решила, что все будет иначе – ей уже девять лет, и это необходимо отметить! С утра, едва продрав глаза, она надела свой самый парадный синий костюмчик с белыми кантами, но тут же услышала от бабушки:

– А ну сымай! Это в люди выходить! Не фиг дома хорошую одёжу трепать.

Ни гостей, ни торта не было. Достали из погреба компот с вишнями. Подарили шапку и зимние сапоги. Можно подумать, что если бы не День рожденья, ходила бы без шапки и без сапог! Лишь в конце дня, видимо, заметив ее разочарование, бабка и дед подарили ей по железному рублику «в копилку». Копилка была без дырочки – просто большая матрешка, из которой было изъято потомство и положена всякая мелочь, выдаваемая на мороженное. С учетом двух именинных рублей получалось уже больше двадцатки. Тратить деньги на той окраине было негде, а «в город» Маша выбиралась нечасто, потому и накопилась такая серьезная сумма.

Выход в свет случался крайне редко: зимой на ёлку да в августе за товарами к школе. В прошлом году Машке удаляли гланды и пообещали после операции сводить в кафе-мороженое. Однако маме надо было на работу, папа куда-то торопился, и в результате мороженое купили в ларьке, с небрежностью бросив: «Дома схомячишь!» Горе было беспредельно. Дома! Да это же несравнимые вещи! Вазочка, ложечка, белые столики, ажурные стулья, музыка играет, пальма в центре зала… Важна эстетика события. Да и сам продукт другой.

Затем последовала неудача с бассейном. В школу приходил тренер, собирал команду, сказал принести купальники и шапочки, а он зайдет и сам доставит детей до места. И Машка, предвкушая счастье, всё принесла – только день перепутала. Дядька-тренер, оказывается, приходил накануне. Добраться сама до бассейна Машка по малолетству не могла, вынесла мозг домашним, что хочет научиться плавать, но ни у кого не нашлось возможности возить ее на занятия через весь город. «У тебя был шанс. Ты его сама профукала».

На нынешний день рожденья Машка возлагала большие надежды. Что это будет – кафе с пальмами? Бассейн? Детский мир? – но они рухнули.

Недели через три появился папа, сказал, что ездил на шабашку. В руках его ничего не было – очевидно, о Дне рождения дочери он и не вспоминал. Машка разочарованно вздохнула и продолжила шить ватно-марлевую повязку для III мировой войны – в школе на политинформации им подробно объяснили, как это делается. Собственно, разве можно огорчаться из-за какого-то Дня рожденья, когда миру грозит катастрофа?

– Машка, что ты дома сидишь, бздёхи нюхаешь? Пошла бы погуляла! Вон, погода какая хорошая!

Машка промолчала.

– Вот и сводил бы дочку погулять, – буркнул дед, жуя бутерброд с «эстонской» колбасой. – Мать на учебе, второе высшее образование решила получить, а к нам чешские братья свой луна-парк привезли. Соседские дети все уже побывали, только о нем и говорят. Только наша как сирота – даже перед подружками похвастаться нечем!

Папа похлопал себя по карманам:

– На луна-парк я не нашабашил, отец.

– Шурик, сукин ты сын! Ты же весь сезон в пионерлагере работал, потом какие-то коровники строил в колхозе!.. – изумился дед.

– Строил. Долги раздал – и как будто не строил.

– У меня есть деньги, – сказала Машка. – Ты меня только сопроводи.

По дороге папа стал расспрашивать, что нового в школе, что учинила Кочерёжка (так он называл классную руководительницу), но только Машка начала рассказывать, что американцы высадились на острове Гренада, что Рейган обозвал Советский Союз империей зла, ее грубо прервали. На автобусной остановке встретился папин приятель. Сначала тот восхитился тем, как здорово выросла Машенька, и поинтересовался:

– Почему она не здоровается? Сколько ей уже?

– Девять. И она стесняется.

Она не стеснялась. Она была уверена, что здороваются только знакомые люди, а бесконечных приятелей приблудного отца она не знала и знать не хотела. К тому же никому не нравится, когда его перебивают, особенно в таких важных вопросах, как нагнетание международной напряженности. Потом приятель рассказал новости, а под конец напомнил о долге в полтора рубля. Папа опять похлопал себя по карманам и многозначительно посмотрел на дочку:

– Выручай! Я тебе с получки всё возмещу!

В луна-парк дочку «сопроводил», на каруселях покатал, правда, недолго, «а то голова закружится». Потом была «пещера страха», потом кегельбан, где можно было выиграть не убогую продукцию советской легкой промышленности, а настоящие чешские игрушки, конфеты в яркой, непривычной упаковке, жевательную резинку и даже легендарную куклу Барби из-за океана. Конечно, и удовольствие это было самое дорогое в парке развлечений – 60 копеек бросок. Машка бросила шары два раза, и папа сказал, что ну их нафик, жуликов и шарлатанов: выиграть здесь невозможно, только деньги все спустишь. А нам еще в «Детский мир» зайти надо, подарок ко Дню рожденья (прошедшему) купить.

– И вообще, пойдем лучше, купим тебе мороженое, а мне кружечку пивка, тут вон и кафешка есть!

Кафешкой папа называл пивную с высокими столами, за которыми стоя вкушают жигулевский нектар. Так что свой мятый брикетик Машка лизала под столом. И вроде бы всё было, как она мечтала – луна-парк, карусели, мороженое – а счастья почему-то не было.

После пива папа вспомнил, что непременно должен зайти к тете Лиде, забрать какие-то черенки. У папиных многочисленных сестер были совсем другие имена, а следовательно, что это за тетя Лида, еще надо разобраться. Не та ли, что работала поварихой в пионерском лагере, где Машка проторчала все лето, объедаемая монструозными комарами, а папа кем-то там подрабатывал отнюдь не по специальности, шабашил, как он говорил. Впечатления об отдыхе у Машки остались самые отвратительные: никаких новых дружб не завелось, девочки из ее палаты играли в дочки-матери, воспроизводя в лицах свои домашние скандалы, а под конец даже в гинеколога. Машка не могла себя заставить присоединиться к подобным развлечениям, а потому оставалась в гордом одиночестве.

К дому этой сомнительной «тети Лиды» добрели, когда уже стало смеркаться. Точно, та самая повариха!

– Почему она не здоровается? – спросила тетя Лида и, не дожидаясь ответа, наклонилась к Маше и омерзительным тоном, каким говорят с малышами, сказала: – Мы с папой поговорим, а ты зайди в сад, посмотри розочки, – и они на полчаса скрылись в доме. Маша прошла в сад. Был конец октября. Природа сбросила листву и, несмотря на то, что бабье лето затянулось и держался устойчивый плюс, все-таки ждала снега. Розочки были срезаны, укрыты лапником и засыпаны листвой, как, впрочем, и все другие красоты тети Лидиного сада.

В «Детский мир» прибежали за пятнадцать минут до закрытия. Воображение рисовало Машке фейерверк подарков – например, изящную кукольную мебель. Кормить кукол, переодевать и укладывать спать ей давно было неинтересно, она мечтала создать для них домашний уют. Еще мечталось о платье с кружевной отделкой, как у соседской Наташки, или о босоножках без задников, в которых так удобно рассекать летом. Обычно шлепанцы изготавливались путем обрезания мысов и задников у обуви, которая стала маловата. Даже с учетом выплаты папиного долга и дорогого кегельбана денег оставалось еще достаточно. Однако злой рок уже занес над Машкой свою карающую руку.

– Давай, краски тебе купим, – сказал папа и нацелился на набор сухих красок за 14 копеек. Маша всерьез занималась в изостудии и прекрасно знала, чем отличается акварель от всякой туфты, а потому искренне возмутилась:

– Не надо мне на деньги из моей копилки всякое говно покупать!

– Тише! Люди смотрят! Что ты раскапризничалась, как маленькая?! Должен же я тебе что-то подарить! Не буду больше тебя никуда водить…

«Да уж лучше не надо, в самом деле, – думала Машка, – чем так позориться».

Однако сухие краски были куплены. Несколько лет спустя, после выпускного, Маша избавлялась от всякого школьного хлама, и нетронутые сухие краски громыхали в мусорном контейнере, словно рассыпанные бусы.

Октябрь выдался теплым. Несмотря на ясное звездное небо, морозов еще не было, и в воздухе пахло прелой листвой, грибами и еще чем-то, что бывает только в такую пору. Но Машка по дороге домой не замечала ни прекрасной звездной ночи, ни волшебных запахов, хотя обычно была чувствительна к красоте природы, как и полагается юному художнику. Она думала об очередной неудаче – как и с походом в бассейн, как с поездкой в пионерский лагерь. Корень зла шел с ней рядом и говорил о том, какой удачный у них выдался день. Сам себя нахваливал.

Машка молчала.

Конечно, он был очень молод, рано женился и практически сразу понял, что семья его тяготит. Шабашки были самым пристойным выходом из создавшегося положения. Однако, когда его сверстники ехали строить БАМ, он «шабашил» исключительно в тёпленьких сытых местечках, где есть тёпленькие сытые женщины – поварихи, доярки, птичницы, – не склонные умничать. Такие, для которых он – Ален Делон.

Хорошо, что кот оказался дома – Машка кинулась к нему (взаимная радость была искренней), благополучно избежав неловкости прощания, иначе она не знала бы, что сказать. Спасибо за прекрасный день? Давай еще как-нибудь повторим? Фу!

Маманька (это слово Машка позаимствовала у Нахалёнка – персонажа из фильма о гражданской войне; в том же фильме отца звали батянька, но перенять и это слово Машкина натура как-то глухо сопротивлялась) была уже дома. Злая. Надо сказать, что мать точно так же тяготилась родительскими обязанностями, домашними заботами, родительскими собраниями и прочими радостями, что сопряжены с воспитанием ребенка, но элементарная порядочность не позволяла ей свинтить «на шабашку».

Папа, решив, что лучший вид защиты – это нападение, начал первым:

– Почему у нее ни «здравствуйте», ни «до свиданья», ни «спасибо»?! Перед людьми стыдно!

– Безотцовщина, что с нее взять!

Папа сразу сдулся, но не подковырнуть не мог:

– В академики метишь? Отец говорит, учишься?

– Это не моя инициатива. Меня направили в Университет марксизма и ленинизма. Мне по должности положено.

При упоминании о должности лицо предполагаемого главы семьи исказила судорога – не то боли, не то досады, он махнул рукой и ушел к своим – его родители жили через улицу.

После его ухода дедушка ехидно спросил:

– Ну что, Машенька, сводила папку в луна-парк?

Машка молча показала сухие краски.

– Ладно, не грусти, я тебе завтра рогатку сделаю, – утешил дед.

– Ну что за ересь ты несешь?! – возмутилась бабушка. – Зачем девочке рогатка?

– А ты не вмешивайся в наши дела, иди вон, со своим целуйся! – он выразительно кивнул на Ссыкуна.

Мать, видя всё это безобразие, сквозь зубы сказала: «Бестолковка». Она вообще была в некотором роде самураем: любые проявления эмоциональности считала неприличной истерикой, с ней лучше было помалкивать. Хотя, если честно, у Машки было свое мнение на этот счет. «Если я не такая флегма, как это, наверное, было бы удобно для учителей и воспитателей, то разве это уже истерика? Истерички кричат без причины, а если ты молотком по пальцу попал, то при чем же тут истерика? Это вполне закономерная и правильная реакция. Хромать, например, можно по разным причинам. У одного мозоль, а у другого ноги не хватает. А для нее это всё одно – хромой».

Поэтому все свои переживания Машка приберегла на завтра и рассказала их бабушке, когда мать на работу ушла, а дед отправился мастерить рогатку. Бабушка могла выразить свое сочувствие только одним способом – шептала молитвы и качала головой. После, годы спустя, Маша и сама с удивлением вспоминала, что за весь тот день даже не улыбнулась ни разу – повода не нашлось.

***

Большинство мужчин считают женщину неким устройством, сулящим удовольствие и комфорт в повседневной жизни. Если всё делать правильно – ухаживать, подавать пальто и дарить подарки на 8 марта, – устройство будет твоим, и тогда можно расслабиться и быть самим собой. И с того момента, как мужчина позволяет себе быть самим собой, он превращается в двуногое животное с пониженным, как сейчас модно говорить, чувством социальной ответственности.

К 25 годам, состоявшись в профессии и обзаведясь московским жильем, Маше пора было определяться с замужеством – об этом говорили даже те, кого никто не спрашивал. Кавалер у нее был, они встречались уже больше двух лет, но вопрос о свадьбе ни разу не ставился. Собственно, Машка и сама бы сделала предложение, если б кадр был подходящий, но Юрик – увы и ах! – подходящим не был. Конфетно-букетный период миновал довольно-таки быстро, и зародившаяся было легкая влюбленность рассеялась, как утренний туман. Они уже проводили вечера перед телевизором и не стесняясь зевали. Юрик был домашний, то есть максимально не похожий на блудного папу, что по идее должно было укрепить Машку в правильности выбора. Опять же, по мнению тех, кого не спрашивали, он высоко котировался, так как не пил, не курил и имел приличную работу, и когда Машка, терзаясь сомнениями, говорила, что ей нужно нечто большее, подруги старались ее высмеять: мол, сама-то королевна, ей принца на белом коне подавай.

Машке не нужен был ни принц, ни тем более его конь, но некоторый нравственный минимум, по ее мнению, для мужчины обязателен. У нее были другие парни, но недоброкачественная их природа заставляла разборчивую невесту ставить крест на отношениях. Юрик же, при всей своей положительности, за время их знакомства успел проявить такие качества, которые не характеризовали его как надежного человека. Например, он исчезал из поля зрения всякий раз, как Машке нужна была простая мужская помощь: дотащить что-то тяжелое, проконтролировать электрика или сантехника, мухлюющего, чтобы обеспечить себя работой на будущее, вставить стекло и тому подобное.

Каждый, кто любим, думает, что на то есть причина, что он в самом деле особенный. Но особенный – тот, кто любит, а не тот, кто любим. Примерно такой же иллюзии поддался и Машкин жених. Он подумал: вот, я повел себя как скот, однако она не только простила меня, но еще и угощает меня обедами и, наверное, мечтает выйти за меня замуж. Значит, я действительно хорош, если разбудил в ней такое глубокое чувство. К счастью или к несчастью, он не знал, что творится в ее голове.

Юрик был удобен. Его не стыдно было предъявить друзьям. Он культурно изъяснялся, вместо «трындец» говорил «коллапс», умел пользоваться столовыми приборами и не буянил, если вдруг случалось выпить. Помимо прочего он владел непрестижным транспортным средством и мог оказывать услуги по извозу, чем, конечно, брезговал, предпочитая иногда сидеть с голой жопой. Однако подругу возил, куда ей было надо, и поскольку дачницей она не была, это случалось не слишком часто.

Когда Маша сказала, что ей надо на оптовый рынок за продуктами, отказать Юрик не мог – он же у нее ел и пил, было бы уж совсем подло исчезнуть и в этот раз. По закону Мерфи, их тут же оштрафовали за парковку в неположенном месте. Владелец транспортного средства оказался пустой, как клошар, и Машка молча уплатила штраф. Выгода от оптовки свелась к нулю. По пути домой Юрик сидел обиженный, вцепившись в руль, как в горло кровного врага, всем своим видом показывая, что его человеческое достоинство унизили по ее вине, и дал понять, что больше никаких оптовок не будет.

Случаи, подобные этому, заставляли Машку вспоминать детство и тот недолгий период, когда родители еще жили вместе на съемной квартире, где было так тесно, что Машкину зарешеченную кроватку двигали всякий раз, когда надо было открыть дверь. Матери не раз хотелось огреть благоверного с размаху чем-нибудь тяжелым, чтобы хрустнуло, но нельзя было при ребенке, и от злости, досады и бессилия она цедила сквозь зубы непонятное слово «олух» и складывала губы в куриную жопку. Теперь, во взрослой жизни, и Машу подозрительно часто посещало это чувство. Она позволяла себе пофантазировать на эту тему, представить всё это в красках. В ее любимом детективе была такая сцена: главный герой фигакнул своего соперника сковородкой, не насмерть, а так, для науки, и притер каплю крови на блестящем кухонном полу носочком. Очень изящно.

Машку никак не отпускали строки из Откровения: «Свой хлеб будем есть и в свои одежды одеваться, только бы называться нам твоим именем». Это имелись в виду апокалиптические времена, когда бабам захочется замуж любой ценой. Мысль эта напрягала – не больно-то хотелось! К тому же Машке не нравилась фамилия кавалера. Как всякий чуткий к слову индивид, она верила, что человек с «говорящей» фамилией ей соответствует – ну не может это быть на пустом месте.

Конечно, печальный опыт – это самый ценный опыт, и, устав от раздумий и разнообразных советов, Машка решила посоветоваться насчет Юрика с матерью: брать или не брать? Мать ответила всё то же, что и другие:

– Не пьет, не курит, по бабам не шляется, видимо, потому что жадный. Идеальный муж.

– Он немножко говнюк.

– Ты прекрасно знаешь, что других не бывает. Но замуж-то все равно надо выходить.

– Совсем не обязательно, если есть другие интересы… – начала свое хорошо сформулированное возражение Машка.

– Женщина, воспитывающая детей, главная в своем доме. Она хотя и зависит от мужа, но держит в своих руках рычаги влияния на него. Работающая женщина, какой бы высокий пост она ни занимала, все-таки имеет над собой начальника, а то и нескольких, и вынуждена так или иначе им угождать, закрывать глаза на их самодурство, каждодневно терпеть унижение (в той или иной форме) и копить в себе обиды. Научно доказано, что у деловых женщин растет уровень мужского гормона, отвечающего за агрессивность. У некоторых даже усы начинают расти. Только дуры мечтают всю жизнь посвятить работе.

– Но у меня ведь не такая работа, у меня нет необходимости угождать начальнику или соперничать с мужчинами за место под солнцем. Я расписываю шелковые платки!

Мать поморщилась. На самом деле она не относилась серьезно к творчеству дочери и надеялась, что рано или поздно та либо выйдет замуж, либо найдет «нормальную» работу.

– Возможны ведь и свободные отношения, – не унималась Машка.

– Свободные отношения – это эвфемизм для блядства, а определение «самодостаточный человек» – для неуживчивой сволочи. И поверь, я знаю, о чем говорю.

– Вооот! Неуживчивой! А вдруг мы с ним в быту не уживемся? Например, он всю мою коллекцию этнической музыки называет «Малайские балалайки» – и оркестр русских народных инструментов, и фламенко, и клезмер. Как слышит, сразу просит включить «что-нибудь человеческое». Когда любовь, то можно закрыть глаза на всякие мелочи, а так… – привела Машка последний аргумент.

– А вы проведите эксперимент. Какой-нибудь совместный отдых недели на две. Там всё станет ясно.

Совет пришелся по душе, и Машка начала намекать кавалеру, что хотела бы отметить свое 26-летие (жаль, что дата не круглая) на море. Но Юрик оказался крепким орешком! В означенный день Мария получила три красные гвоздики, похожего на зомби плюшевого медведя и два билета на органный концерт в костёле.

Поняв, что другого случая надеть вечернее платье у нее в ближайшие годы не предвидится, Машка нарядилась на этот кипучий концерт. Оказалось, что в костеле холодно, как на улице, и все сидели в пальто. Слушая Букстехуде, именинница вспоминала вчерашний «романтический» вечер с видеокассетой и пиццей и невольно возвращалась к своим всегдашним мыслям – о несовпадении киношной реальности замыслу автора. Вот, к примеру, Джулия Робертс в «Красотке» получала удовольствие от оперы, несмотря на очень глубокое декольте на ее красном вечернем платье, не мерзла… Красивая ложь!

И это относилось не только к современным мелодрамам, в которых правды не было вовсе (что и понятно), но и к экранизациям классических произведений, которые уже прошли проверку временем и, по идее, должны были быть воплощены идеально. Ан нет! Например, Джейн Эйр в книге очень молодая, и потому ее рассудительность и стойкость вызывает восхищение. Когда ее играет дама сильно за тридцать, весь этот эффект пропадает: ну, мудрая тётка устояла перед соблазном, и что с того? Так же и д`Артаньян: он молодой провинциальный дрищ с запахом чеснока и южным акцентом, и он совершает головокружительные подвиги ради Констанции, потому что без подвигов у него нет шансов. Когда же его играет сытый кот Жан Маре или наш хрипатый-усатый, художественный замысел рушится, поступки становятся немотивированными, потому что таким казановам нет смысла совершать подвиги: если Констанция ломается, они пойдут и на соседней улице себе другую Констанцию найдут, посговорчивее. От классики мысль ее снова пикировала в «здесь и сейчас».

Любовь – уловка природы, делающая чуть более переносимой жизнь во враждебной среде. Все друг друга едят, все друг друга используют, но один человек – он как бы часть тебя, ему можно доверять, как самому себе. Да, это было именно то, чего Машка искала! Правда, предыдущий Машкин опыт однозначно показывал, что возможность полного доверия между людьми – это очередная детская иллюзия. Но чтобы мишка?!!