скачать книгу бесплатно
Нашёл её сразу, как только добрался до края огородов. Она, вместе с такими же девчонками непринуждённо задрав щуплую задницу к небу весело занималась полевыми работами. Что-то девушки там со сноровкой щипали на грядках, выбрасывая в проходы, сопровождая нудный процесс хихоньками и хахоньками.
Индра особо не прислушивался о чём они там говорили и по поводу чего смеялись. Он был буквально очарован ею. За какие-то две осени девочка преобразилась как по волшебству. Огненно-рыжий цветок распустился и превратился в очаровательную, соблазнительно манящую к себе девушку. Уже непросто симпатичную, а до умопомрачения красивую.
Одна из тружениц видимо на что-то обидевшись, выпрямила спину и дурашливо бросив в рыжую красавицу выщипанной травой назвала её по имени. Именно тогда любуясь её красотой, он неожиданно ещё и узнал, как её зовут. А звали это обворожительное создание божественно-небесным именем, – Утренняя Заря. Да, подумал тогда Индра, её и не могли назвать никак по-другому. Она самая настоящая утренняя заря, величаво прекрасная, божественно чистая, ласкающая своим нежным взором всю землю в предшествии дня. Она и есть, самая настоящая богиня утренней зари.
На обратном пути пребывая в радужных мечтах и в состоянии опьянения от первой в своей жизни влюблённости, потеряв всякую осторожность он неожиданно напоролся на артельный заслон, что обходил лесом загон метя территорию и отпугивая хищников.
Их было трое и с ними две здоровые собаки, которые его и выловили. Не понятно, что подумали мужики про арийского подростка на своей земле, но натравили собак, не задумываясь и помогая псам били по-настоящему, даже не спросив кто такой и что тут делает. Только когда Индра, забитый до полусмерти и истерзанный псами перестал сопротивляться, потеряв сознание, мужики бросили его подыхать, решив видимо таким образом подбросить падаль на прокорм волкам, чтобы те лишний раз не лезли к стаду.
Но сын отца-зверя, закалённый побоями с детства, оказался на редкость живучим. Индра, придя в себя добрался до отряда только к вечеру в виде окровавленного куска мяса вперемежку с огрызками одеяния. Ватага отступила в ночной лес, ничего ни этой ночью, ни следующим днём не предпринимая. Отлежавшись, атаман ничего никому не объясняя велел тащить его в логово. Злопамятный атаман затаил на этот баймак кровную обиду, но набег на его стада в будущем больше ни разу не предпринимал.
В это время во всём обжитом ореоле двух соседствующих культур сложилась напряжённая ситуация с территориальным вопросом. Арийцы испытывали никем не контролируемый демографический бум. Хозяев, истинных арийцев становилось всё больше. Вырастали законнорождённые дети, отпочковывались от родителя и формировали свои семьи со всеми причитающимися атрибутами, с семейными пирамидами, стадами скота, в том числе и женского.
Но для этого требовалась дополнительная пустая земля, а её уже не хватало. Крупные водные артерии и прилегающие к ним земли были заняты жителями Страны Рек. Речники благодаря комфортно обустроенной и продуманной системе деторождения так же плодились с завидной регулярностью, и так же при избытке рода дробились и отпочковывались, занимая любые пустующие земли вдоль рек.
Но сложность их расселения заключалась в том, что древней автохтонной культуре была нужна только река, а занимать пригодную для жизни территорию, но без рек, они не могли согласно вековым устоям и религиозным предрассудкам. И если по началу те и другие жили компактно, отдельно друг от друга, то в это время большое количество новоиспечённых арийцев двинулось на поселение в некогда буферные регионы, и их соседство переставало быть мирным, так как стали неизбежные столкновения различных культур и на бытовом, и на политическом уровне.
У арийцев в результате Великого Потопа на Море-Океане остались представители только пяти народов из семи, а значит пять верховных жрецов. Народы были неравнозначны ни по количеству населения, ни по влиянию городов, тем не менее им удавалось сохранять некое единство, хотя и не без трений.
Речники объединялись более устойчивой вертикалью власти, на вершине которой стоял род, выбранный общим сходом всех родовых атаманов. Выбранный атаман был живым воплощением трёх природных Начал, трёх общностей мироздания. Он обладал волшебными реликвиями и почитался как трёхголовый змей земли, воздуха и воды.
С одной стороны, выборность единого руководителя давало устойчивость общественной системы, её относительную консервативность и вместе с тем моноустремлённость в развитии, базирующуюся на вековых традициях и передаваемых по наследству устоях предков. Но с другой, повышенная плотность населения на определённой территории накапливала напряжённый потенциал в межродовом противостоянии кланов, становившихся все многолюднее, а благодаря недоброму соседству с арийцами, ещё сильнее и агрессивнее.
Таким образом росло напряжение в среде арийцев, росло напряжение среди речников, росло напряжение в отношениях между обеими системами. До поры до времени конфликты удавалось сглаживать путём прямых контактов между представителями двух верхушек. Традиционно существовали праздничные дни как у арийцев, так и у речников, на которых собиралась знать с обеих сторон и на этих встречах удавалось решать конфликты миром, но с каждым разом это становилось сделать все труднее и труднее.
Если первоначально арийцы во многом зависели от решения вождя Страны Рек, то со временем все поменялось в точности на оборот. Превосходство арийцев и в людской массе, и в технологической составляющей, в том числе и военной, которую речники просто не имели за ненадобностью, поставили коренных жителей в подчинённое положение, прося защиты у «отцов народов» от бесчинства их же подданных. С одного из таких арийских праздников – Трикадрук, с массовым возлиянием Сомы, в жизни всей огромной степи наступил новый поворотный момент, переломавший и судьбы, и жизни очень многих.
Минула верхушка лета. У речников отгуляла, отплясала, от стонала Купальная седмица. Впереди предстояла заключительная пьянка бабняка – Кузькина Мать. Мужиков и пацанов от баймаков как ветром сдуло. Вал, он, конечно, мужицкая Общность главный в Троице, но и Вседержитель от пьяных баб и в столь разгульный праздник норовит куда-нибудь подальше заныкаться.
У арийцев именно в это время проходил их главный праздник, – Трикадрук. Вот туда-то речное мужское население в гости и подавалось в полном составе. Коровьи дети от мала до велика уже ни один день таскают мухоморы к городу. Кучи навалены только перетаскивать успевают. Кто таскает, кто трёт, кто жмёт, кто варит, кто разливает и оттаскивает. Кто-то уже сырых грибочков наелся, кто-то отвара напробовался. Шум, бедлам, всеобщее веселье. В общем полный праздничный кавардак. Одно слово – Трикадрук.
Недалеко от городских построек почти в чистом поле выросло новое пёстрое поселение, состоящее из повозок: крытых и обычных. Шалашей самых разнообразных: от простых веточных до причудливых, матерчатых. Шатры красовались крытые шкурами. Всё вокруг разноцветное и яркое.
Это были три особых дня, когда многое разрешалось. Здесь и меняльные базары, и различные игрища на любой азарт, на любой достаток. Каждый породистый ариец выводил на гулянку всю свою семью, чуть ли не в полном составе выставляя напоказ. Кроме развлечений устраивали торги, мены. Повсюду по рукам сверкало золото. Откуда оно взялось у арийцев, да ещё в таких количествах. Загадка. Много здесь было и соседей речников, что шли на праздник тоже не с пустыми руками.
Меж двух холмов в низине, был самый «главный» аттракцион – мордобойня. Именно там на этом импровизированном стадионе обосновалась знать, как арийская, так и речная. Попасть туда простому смертному было не просто, так как место охранялось городскими войнами сплошной цепью по кругу.
Там гостевая и местная знать обделывали свои дела, просматривая параллельно зрелище. Верховный Жрец со своим приближением устроился вместе с Верховным Змеем речников, так же имевший при себе ближний круг у самой площадки для выступлений и явно вели политические переговоры.
Судя по маханию рук и резвости телодвижений переговоры проходили тяжело и явно друг друга не устраивали. Но посохи власти в левых руках не шевелились, продолжая стоять вертикально как вкопанные несмотря на дёрганье их хозяев. Это говорило, что ничего экстраординарного не происходило. Верховные просто торговались как жадные торгаши на базаре, и никто друг другу не уступал, но и палку не перегибал. Всё пока происходило в рамках «дипломатического протокола».
Рядом с ними за спинами стояли их приближенные. В тех рядах царило спокойствие и даже некое безразличие к спорщикам. Они хоть и выглядели скучающими, но нет-нет да поглядывали друг на друга недобро, как бы ни с того ни с сего припоминая старые обиды на противоположную команду. Хотя со стороны, знающим людям было понятно, что сегодня дело до драки не дойдёт. А жаль.
Тем временем совсем рядом с дипломатическим рандеву, на выровненной площадке, усыпанной просеянным речным песком, проходили захватывающие состязания, на которые спорящая верхушка и их охранение в пол глаза поглядывали, а то и бросали свою дипломатию и принимались болеть как заправские фанаты.
Каждый хозяин жизни, а здесь в низине праздновали только такие, считал своим долгом чести выставить на ежегодные соревнования отборных бойцов, специально для этих боёв, откормленных всякой суеверной дрянью, намазанных и опоенных колдовскими отварами. Бойцы были натасканы по секретным методикам, что хранились каждой семьёй в тайне, ибо победа в турнире была в высшей степени престижна.
Нет, в прямом смысле слово мордобоя там никакого не было. Было все чин по чину, по векам заведённым правилам. Всё было разложено по полочкам и по категориям. И называлось это рукопашное состязание бойцов голыми руками – боротьё.[31 - Боротьё – рукопашное состязание двух бойцов без применения оружия. Боротьё было спортивным видом состязания и отличалось от кулачных боёв и драк. Существовало 4 основных вида боротья: 1) в схватку (в охапку, накрест) названый в последствии русским. Боец одну руку клал на плечо сопернику, другую подмышку и сцеплял в замок на спине. Конечная цель – опрокинуть соперника, уложив его на лопатки. 2) об одной ручке (в одноруку, на одну руку. Одной рукой брались за одежду и старались бросить противника на землю. 3) борьба на вольную. Подразумевался вольный захват тела или одежды. Надо было не только положить противника на лопатки, но и удерживать, пока тот не признает себя побеждённым. 4) бортьё на поясах. Соперники обхватывали друг друга крест-накрест, держась за пояс противника. Во всех видах, как правило, схватка заканчивалась, когда один из противников оказывался на спине.]
Боротьё качественно отличалось от кулачных боёв[32 - Кулачные бои – праздничные силовые противостояния мужиков без применения какого-либо оружия и по строго установленным правилам. Бои назначались заранее. Атаманы артелей встречались, оговаривали правила и количество людей. Бойцы усиленно готовились. Ели много мяса, часто парились в бане, прибегали и к колдовству: в порез на правой руке вживляли змеиный язык. Непосредственно перед боем производились заговоры. Регламентировалось всё, в том числе одежда. Толстые меховые шапки, меховые рукавицы, тулупы. Запрещалось бить лежачего и того, у кого на лице появлялась кровь, наносить удары сзади. Нарушители правил жёстко наказывались. Жестоко карали тех, кто в рукавицу клал тяжесть, либо хватал в руку палку или камень. На такого нарушителя могли наброситься все, в том числе и свои и забить до полусмерти, а иногда и убивали. Существовало два вида боя: стенка на стенку и сцепка – свалка. В первом варианте выстраивались в ряд друг против друга (иногда в несколько рядов). Задача разорвать ряд противника и опрокинуть его в бегство. Во втором варианте каждый в куче выбирал противника по силам и бились до победы, затем искали противника из другой пары и сцеплялись с ним и так далее, пока от противника не оставалось ни одного представителя. Кулачные бои проводились в несколько этапов по возрастным группам.] речников и тем более от обычных драк,[33 - Драки – силовое противостояние вооружённых групп молодёжи, представлявших территориальные и социовозрастные группировки. Обязательный атрибут всех пьянок и гулянок. Основой драк были палочные бои. Драки были социальным экзаменом и определяли место в иерархии ватаги. Кроме того, драки не только давали возможность демонстрации силы, но и умение находиться в рамках неписанных правил. На беспридел был наложен жесточайший запрет. Драки снимали излишнюю агрессивность и направляли её в «культурное русло». Существовал своеобразный кодекс чести. Драться можно было только во время праздников и гуляний. В обычные дни противоборствующие стороны могли спокойно ходить друг другу в гости. Делом чести было поддержать своих, вступиться за обиженного, оскорблённого. Основа кодекса чести составляли сплочённость и взаимовыручка.] то есть настоящего мордобоя. Существовало несколько разновидностей этого действа, но на Трикадруке культивировались только два. Первый в схватку (в охапку) и второй на поясах.
В первом бойцы, раздевшись до голого торса обхватывали друг друга руками в замок. Одну руку закидывали на плечо противника, другую просовывая подмышку и обнявшись таким образом в ритме танца под ударно пищащую музыку, старались опрокинуть соперника на спину уложив его на лопатки. При боротье на поясах оголяться было не обязательно. Там красота мужицкого тела не имела значения. Соперники хватали друг друга крест-накрест, держась за чужой пояс и так же, как и в первом случае вертясь и подскакивая, старались повалить противника на спину, непременно оказавшись сверху.
Бойцов имели как хозяева праздника, так и гости. Притом гостями состязаний были не только речники, но и борцы из других арийских городов. Контингент представительства зависел от значимости города в арийской иерархии, и призовых. Но как вы понимаете, одно другому соответствовало.
Правила турнирной сетки были просты до безобразия, без какого-либо жребия. Сначала каждый гостевой ариец схватывался с речником. Проиграл – выбыл. Это был первый тур, так сказать отборочный. Затем начинался второй. Победители первого тура схватывались с городскими. Когда чужие заканчивались, начиналось основное боротьё. Местные брались за своих, и до тех пор, пока не оставался один, объявляемый победителем со всеми причитающимися привилегиями как ему лично, так и его хозяину. Борцы Мандалы были лучшими, поэтому как правило разыгрывали приз только между собой.
Индра, как и любой пацан в его возрасте никак не мог пропустить столь грандиозное событие, каким был Трикадрук. Мало того, что его ватага в былые времена самым непосредственным образом принимала участие в его подготовке, ибо сбор мухоморов изначально являлся основной обязанностью ватаги, пропустить праздник где Сома лилась рекой, он, как ярый почитатель её волшебных свойств был не в состоянии.
Приняв что называется на грудь чарочку ещё в отцовском хранилище из старых запасов и приведя себя в приподнятое настроение, атаман в окружении своих громил прохаживался между обозов и шатров, с явным желанием до кого-нибудь докопаться, и лишний раз кому-нибудь набить морду, походу самоутверждаясь. Только сверстники или где-то рядом по возрасту, ещё издали завидев его, прятались. Уж больно хорошо этот беспредельщик был известен местным.
Народ вокруг представлял собой сошедший с ума улей, где все как один шумели и веселились. Индра не шумел, не веселился. Кулаки чесались, но почесать было не об кого. Пройдя обозное стойбище и не встретив подходящий предмет для своих скромных притязаний, он вышел на цепь воинов в красных накидках, охранявших хозяев жизни с главной турнирной площадкой.
По правде сказать, цепью это назвать было уже нельзя. Охранники, как и все причастившись к божественной Соме эту цепь само ликвидировали. Один сидел, тупо смотря прямо перед собой ничего не видя. Двое чуть в стороне валялись на траве, почему-то в обнимку, а с другой стороны от сидящего, троица, пошатываясь и держась за плечи друг друга о чём-то громко дискуссировали заплетающимися языками.
Индра с пацанами, ни обращая никакого внимания на это смехотворное охранение не останавливаясь прошёл внутрь оцепления к дорогим и пёстрым шатрам. Здесь он ещё не был ни разу. Было любопытно чем живут такие, как его папаша и ему подобные. Тем не менее, несмотря на простоту, с которой они сюда попали, близко к арене подходить побоялись, а устроились на ближайшем холме возле кустов, откуда был великолепный обзор как на стадионе.
На песочном ринге тем временем шёл очередной бой. Два здоровенных мужика с оголёнными торсами натужно и жалобно мыча и покряхтывая крутились в замысловатом танце. Индра, оставив пацанов смотреть зрелище, ради которого они в принципе сюда и пробрались, с наигранным спокойствием чтобы не привлекать к себе лишнее внимание, направился вниз к одному из приметных пристанищ отцов города.
Атаман сразу узнал шатёр своего отца по характерным знакам, вышитым на полотне в большом количестве, и был уверен, что в нем есть Сома. Лучшая Сома какая только была на этом празднике.
Тот небольшой пай, что он принял ещё в городе, придавший ему изначально временный кураж постепенно выветрился и ему срочно требовалось пополнить запасы волшебного напитка, дающие ему эйфорию восприятия и такое желанное чувство всесильности.
Индра нагло, никого не скрываясь, пройдя мимо нескольких нарядных шалашей и шатров, где суетились простые люди, обслуживающие празднование высокопоставленных горожан, целенаправленно двигался к цели.
Никто его ни останавливал, ни задерживал и даже ни разу не окрикнул. На идущего вразвалочку по своим делам молодого и ни плохо одетого мужчину вообще никто не обратил внимание. Именно на это и рассчитывал Индра, следуя меж привилегированных шатров с наглым и спокойным равнодушием, состроив пренебрежительное выражение на лице.
Он подошёл к отцовскому шатру и не останавливаясь прошмыгнул внутрь, мимо копошащихся у входа мужиков, будто так и надо. Атаман, конечно, сильно рисковал наткнуться на кого-нибудь из папашиного рода, кто мог бы остановить чужака или по крайней мере привлечь к нему внимание, но его несусветная наглость позволила пройти все препоны как раскалённый нож сквозь масло.
Большая медная бадья, наполовину заполненная вожделенным напитком, стояла прямо у входа. В глубине шатра он боковым зрением заметил сидевших на траве и копошившихся в небольшом деревянном ящике двух мужчин, но Индра, находясь уже в не адекватном состоянии всепоглощающего желания, попросту наплевал на их присутствие. Находящиеся внутри взаимно проигнорировали наглеца.
Нарочито медленно подняв большой черпак, которым Сому разливали по более мелким сосудам, зачерпнул его полным и залпом, не отрываясь и обливаясь через край, большими жадными глотками осушил его весь до дна, и так же спокойно повесив черпак на место вышел из шатра, вполне довольный собой.
Отойдя чуть в сторону остановился и прислушался к ощущениям, и удовлетворённый тем, что процесс пошёл как положено по накатанной, столь же спокойно, не торопясь направился обратно, намереваясь воссоединиться с пацанами, как вдруг увидел его.
Светлые пакли волос утянутые назад толстым белым шнуром образовывали нечто похожее на конский хвост за спиной. Глубокий уродливый шрам на лбу через левую бровь и до бешенства знакомая татуировка на обеих щеках в виде двух ветвистых молний. Это был он – его обидчик по жизни. Тот самый речник что с парой разъярённых мужиков с такими же озверелыми собаками избили и порвали его как тряпку, бросив подыхать в лесу.
И тут по мозгам ударил гонг. Здравствуй Сома родная. Вражина был одет не плохо, но ни шикарно. Это говорило, что он не был представителем элиты. Скорее всего охотник являлся одним из охранников свиты речного атамана. Он стоял с раскрытым ртом в пол оборота, смотря в сторону боротья. Притом стоял совершенно один.
Судьба штука странная, и странность её в первую очередь заключается в удивительном подборе мелочей, в совокупности дающих такую умопомрачительную комбинацию событий, что даже при всём желании со старанием, специально повторить её в следующий раз просто не получится.
Приход от Сомы ударил в голову в нужный момент. Ни раньше, ни позже. Ненавистный враг, превратившийся в последнее время уже в самый настоящий ночной кошмар и преследовавший Индру во снах, стоял перед ним один и беззащитный. Большой медный нож воткнутый в висевшую тушу наполовину искромсанного лесного козла абсолютно непонятным образом оказался в руке атамана будто кто вложил сознательно.
Вспышка ярости, затуманившая рассудок. Прилив бычьей силы в мышцах, полное наплевательство на себя и мир вокруг. Звериный прыжок вперёд. Удар с лёта. Широкое лезвие мягко влетает в горло и проскользнув между шейными позвонками прошивает его насквозь. Вот вам ещё одна, казалось бы, мелочь. Но попасть ножом именно так, да ни в жизнь больше не получится хоть утыкайтесь.
Тут же рывок в сторону и остро наточенное лезвие распарывает шею, орошая всё кровавым фейерверком. Тело поверженного речника бесформенным мешком рушится к ногам победителя. Отрезанная голова отбрасывается на спину удерживаясь на ошмётках жил и коже.
Индра смутно вспоминал потом все произошедшее, но почему-то отчётливо запомнил именно этот момент. Ему казалось в высшей степени несуразной эта недорезанная голова. Всё его тогдашнее сознание просто вопило, что эта неправильность не должна была быть, и эту висящую голову надо обязательно дорезать во что бы то ни стало.
Атаман накинулся на труп, и с диким звериным рыком, отчаянно торопясь будто от скорости его действий завесила сама жизнь принялся отделять голову от туловища, ухватив засаленные патлы свободной рукой, стараясь оторвать эту гадость.
Наконец удаление ненужной части тела завершилось полным триумфом, и он с каким-то несвойственным ему омерзением швырнул её по склону как нечто до безобразия противное. Голова покатилась вниз весело подпрыгивая, а Индра стоял залитый кровью с ног до головы и с каким-то неописуемо радостным облегчением любовался тем, как она катится, катится, катится…
Дальше в памяти был провал. Он не помнил, что происходило. Как на него навалились мужики, как били и выворачивали руки, пинали по всему куда попадали, как тащили его полудохлую тушку волоком за волосы. Сома, замешенная внутри с адреналином, вырвала его сознание за пределы реальности и суеты обыденности, перенесла в причудливый мир фантастически нереальных образов и сновидений, откуда он ни в какую не хотел выныривать обратно в ненавистное настоящее.
Наступило всепоглощающее спокойствие, граничащее с предельным безразличием ко всему при полном отсутствии чувствительности. Перед взором медленно плавали расплывчатые контуры нереальных существ радужно переливаясь. Было очень красиво и завораживающе. Звуки приглушённые и мягкие журчали, убаюкивая как вода. Тело стало лёгким и воздушно невесомым. Плавающие радужные образы постепенно приобретали очертания кудрявых облаков, над которыми парило его сознание, отчего-то радовавшиеся как ребёнок.
Затем среди сказочных облаков, имевших почему-то солоноватый привкус начали проступать контуры какой-то мерзкой рожи. Сначала она формировалась из тех же облаков, где он парил, но постепенно небесные бело-розовые кудри, составляющие морду, становились серыми. Контуры темнели, темнели пока не стали почти чёрными.
Вот чётко проступили взбешённые глаза, залитые кровью, что-то кричащая пасть с чёрными пеньками обломанных и сточенных клыков. Наконец, страшная морда проявилась полностью. Вся испещрённая татуировками, переплетающимися с тёмными как ночь живыми волосами, извивающимися глистами в панике в некий единый клубок бесформенной и причудливо шевелящейся паутины.
В мозгах вновь раздался гонг тревоги. Какая-то сволочь выплеснула ведро холодной воды на воспалённую голову сломав внутреннюю картинку, но не вернув его в реальность. Индра отчётливо понимал, что находится в каком-то другом сне, хотя запомнил этот момент так же отчётливо будто это было наяву. Утерев сухую наощупь воду с лица, он увидел перед собой чужой мир – мир страха и ужаса.
Перед ним в воздухе висела жуткая нежить, заставившая обмочить атамана штаны. Необъяснимый панический страх охватил Индру, считавшего, что уже ничего в этой жизни не боится, в мгновение подкашивая упрямые ноги и роняя несгибаемого пацана на колени. Ко всему этому неожиданно почувствовал нестерпимую боль во всём теле, заставившую его пронзительно вскрикнуть.
Монстр приблизился и что-то грозно проорал нереально низким не человеческим рыком, тыкая в окровавленную грудь Индры огромной золотой дубиной, ослепившей своим блеском и резанувшей по глазам нестерпимой болью. Атаман зажмурился, но вместе с тем от этого в разуме будто что-то щёлкнуло, переключая его на знакомое восприятие своего не весёлого детства.
Вспыхнула тупая и ни с чем не считающаяся ярость. Страх сдуло как пёрышко сквозняком будто его и не было секунду назад. Бычья сила до этого где-то прятавшаяся вырвалась на свободу и мгновенно разлилась по телу. В один миг Индра рванулся с колен вперёд, совершенно не ощущая никакой боли, выскальзывая из чьих-то слабо удерживающих его рук и перехватывая дубину нежити у основания.
Продолжая движение вперёд и разворачиваясь всем корпусом, он легко оттолкнул чудовище плечом при этом завладев сверкающим оружием и тут же со всего маха врезал золотой палицей страшилищу по его уродливой башке. Индре показалось, что нежить от удара как кол в землю вошла, но толи вошла туда не полностью, толи просто осталась сидеть, завалившись на какую-то преграду.
Атаман ударил ещё. Морда нежити брызгая чёрной кровью потеряла свои очертания и так же как в прошлый раз в сознание вонзилась мысль о неправильности и несуразности этой головы на раскормленном туловище, и он с остервенением принялся молотить по ней что было дури, стараясь во что бы то ни стало отбить к маньякам эту лишнюю часть тела от мешка с говном надетого в шкуры.
Что-то хватало его за руки, за ноги, вцепилось клещами в горло, не давая ни только выплёскивать разбушевавшиеся эмоции криком, но вообще дышать. Что-то невероятно сильное мешало ему выполнить его великое предназначение в очищении этого мира от неправильности. Он дёрнулся изо всех сил вырываясь из вцепившихся в него липких пут, потеряв при этом дубину и рубаху, но с неимоверным трудом всё же выскользнул, подскочил к уродливой недобитой как он считал нежити и беззвучно оря осипшим горлом, что было мочи принялся отрывать ненавистную голову голыми руками. Затем резко наступил мрак.
Вынырнул он из этого кошмара связанный по рукам и ногам с мешком на голове трясясь на телеге, мерный скрип колёс которой не позволял усомниться в транспорте передвижения. Первое что пришло в раскалывающуюся голову, это не дающее покоя непонимание: оторвал он ту сволочную башку или нет. Стало даже обидно за то, что не помнил этого момента. Даже какая-то злость на себя проскользнула.
Ехали долго, но он не видел куда. Наконец послышался человеческий гомон со всех сторон, что по мере приближения к нему усиливался. Резанул по ушам пронзительный женский вопль отчаяния, переходящий в безудержное рыдание, а следом на бедные уши Индры обрушился шквал бабьего хорового рёва с причитаниями. Телега остановилась.
Индру долго никто не трогал. Все были чем-то заняты в стороне от повозки, где он лежал. Когда с головной болью свыкся, понял, что болело абсолютно всё. Чуть позже бабьи вопли стали дружно удаляться в сторону. Тут наконец занялись пленником. Его грубо схватили за ноги и сбросили с телеги.
Индра соскользнул с повозки и ударившись о землю взвыл от нестерпимой боли во всём теле. После чего схватив его за ноги потащили по буграм или камням как ему казалось, не останавливаясь брякая волокушу головой о неровности. Атаман терпел, сколько мог, но довольно быстро от болевого шока потерял сознание, превратившись в мёртвое и уже ни к чему не чувствительное тело.
Индра был вынужден прийти в себя после кадки холодной воды, вылитой на голову в мешке. Его уже никуда не тащили. Он просто лежал на земле. Сильные руки резко подняли, припечатывая спиной к чему-то твёрдому. «Дерево», – подумал тогда атаман.
Это в какой-то степени подтверждали дополнительные верёвки, обвившие всё его тело с ног по самое горло, приматывая к вертикальной опоре что была за спиной.
Мешок сорвали, да так грубо что бедолаге показалось ему голову оторвут вместе с этой тряпкой. Всё это мучители проделали в полном молчании. Сквозь прикрытое веко ударил яркий солнечный свет. Не успел Индра разомкнуть единственно способный открыться глаз, как почувствовал на лице свежесть разлетающихся брызг от смачного плевка одного из притащивших и вязавших мужиков. Он всё же успел разглядеть прежде чем зажмуриться, что это были речники.
Сделав своё дело «волочители», «вязатели» и «плеватели» скрылись из поля зрения пленника, и он с великим трудом разлепив свой единственный не до конца ещё заплывший глаз разглядел перед собой речной пейзаж. Как он догадался его привязали не к дереву, а к столбу, вкопанному на площади какого-то баймака у самого берега реки, широкую гладь которой он в данный момент и лицезрел перед собой. От такого большого объёма воды перед глазами и мягкий шелест набегающей на берег речной волны, простое желание пить превратилось в мучительную и нестерпимую пытку жаждой. Голова разламывалась.
Только сейчас Индра постепенно начал осознавать повреждения своего тела. Болели разбитые вдрызг губы. Порыскав опухшим языком во рту не досчитался как минимум двух зубов. Самим языком почему-то тоже двигать было больно. Болел нос, притом левая ноздря была плотно чем-то забита и что-то там внутри ныло. Правый глаз заплыл и вообще отказывался открываться. Болела челюсть, шея, жутко ныло правое плечо, болели пальцы рук и что-то произошло с ногами. При попытке их напрячь резкая боль отозвалась в районе колен, только почему-то с внутренней стороны.
– Да. Изрядно попинали, – невесело улыбаясь подумал про себя атаман с тяжёлым вздохом.
Он стоял спиной к поселению и что там творилось не видел. Перед взором была лишь гладь реки и полозка далёкого противоположного берега. До самого вечера к нему никто не подошёл, а вот как только солнце опустилось к горизонту, началось…
Сначала по одному, затем небольшими кучками стали подходить суровые обозлённые мужики и зарёванные бабы, и каждый норовил либо плюнуть в лицо, либо чем-нибудь плеснуть. Судя по запаху это как правило была моча и не всегда человеческая.
Какой-то бугай не придумал ничего лучшего как достать свой уд и непосредственно помочиться на привязанного к столбу пленника. Дурной пример оказался заразителен и вот уже целая свора с перекошенными от злорадства мордами, но при этом со сверкающими ненавистью глазами поливала Индру стараясь замочить его как можно выше.
С наступлением темноты навещать пленника перестали, оставив его в покое. Где-то за спиной развели костёр, и с его стороны послышались тихие мужские голоса. Во рту сдохла и засохла жаба. Сознание регулярно куда-то проваливалось ни то в сон, ни то в беспамятство.
Вдруг где-то невдалеке всплеснула крупная рыбина. Ничего особенного, но это почему-то всколыхнуло сознание пленника. Он приоткрыл единственный зрячий глаз косясь в сторону звука. Сердце отчаянно заколотилось, приводя весь организм в рабочее состояние, запитав его энергией из какого-то непонятного ему резервного источника.
Увиденное им в один миг вернуло умирающий уже разум к жизни. Там, чуть в стороне за редкой порослью камыша плавала огромная коряга, а из-за неё торчала до ужаса знакомая морда Ровного, одного из его ближников отчаянно жестикулирующего рукой. Полное имя этого пацана было Равный Богам, но сначала друзья укоротили его до Равного, а затем вообще до Ровного.
Индра встрепенулся, и пловец перестал махать, поняв, что его заметили. Торчавшая из воды голова напряжённо смотрела куда-то в сторону костра и тут же скрылась за корягой. За спиной послышались тяжёлые шаги, и пленник опустил голову прикидываясь опять дохлым.
Какой-то мужик, видимо один из охранников подошёл к нему вплотную. Постоял, ничего не предпринимая. Затем было слышно, как он отдалился к реке, шумно зачерпнул воду ни то большой чашей, ни то целой бадьёй судя по звуку, и сильная струя живительной прохлады ударила Индру в воспалённое лицо и зудящее тело.
Он встрепенулся и поднял голову стараясь опухшим языком захватить в рот хоть несколько капель живительной влаги. Мужик подошёл в упор и с какой-то озверелостью в голосе процедил сквозь зубы прямо в разбитое лицо:
– Только попробуй сдохнуть.
После чего так же медленно ушёл обратно к костру.
Голова из-за коряги вновь вынырнула. Рядом с первой показалась вторая и Индра узнал Щедрого, вернее Щедрого Мужа, но «мужа» по давней привычке всегда опускали. «Значит все здесь. Не бросили», – подумал удовлетворённо атаман.
Голова Ровного ушла под воду и через некоторое время вынырнула у самого берега. Извиваясь как змея, пацан по-пластунски, медленно, стараясь не шуметь пополз к пленнику. Сначала вдоль кромки воды, а затем от реки по тени, оставляемой столбом.
Костёр толи был не так далеко, толи довольно большой, по крайней мере берег и кромку воды освещал достаточно хорошо. Ровный подполз к ногам Индры и плавно встал, спрятавшись за последнего боком. Он развязал небольшой кожаный мешочек и приставил его горлышко к губам Индры. Атаман припал к питью, и единственно открывающийся глаз распахнулся. Хотя даже заплывший тоже от неожиданности немножко приоткрылся. Это была Сома. Самая настоящая высококачественная Сома.
Пока Индра с жадностью пил то без чего жить не мог, Ровный скороговоркой шептал:
– Мы тут одного пацана за пытали. Тебя как взойдёт месяц выпустят в чисто поле и проведя какой-то ритуал, дав время убежать, но не далеко, устроят охоту по закону.[34 - Охота по закону. За убийство члена рода, убийца родственникам выдавался для ритуальной охоты, своеобразного вида казни, но при этом, по их мнению, очень гуманным. Было несколько вариантов, в зависимости от тяжести вины. Виновника выпускали в степь с восходом луны и до её захода охотились на него как на зверя. Если ему удавалось остаться в живых, но его прощали, считая, что в этом случае за убийцу заступилась одна из общностей Троицы. В особых случаях виновника так же отпускали в степь, но охота на него велась вечно, эдакий вариант вендетты.] Притом в этой охоте будут участвовать все мужчины рода. Такого раньше говорит никогда не было. Ты в степь не беги, всё равно поймают, далеко не убежишь, а в таком состоянии, – он остановился и внимательно посмотрел в лицо Индры.
Тот закончил пить пойло и тяжело задышал, стараясь делать это как можно тише, но хрипы и свисты всё равно предательски вырывались из воспалённой глотки. Ровный продолжил:
– Беги сразу к реке, – и он указал направление, – мы тебя там будем ждать.
С этими словами пацан нырнул вниз и так же по-пластунски уполз в воду. Вскоре он уже появился у коряги, а за тем это импровизированное укрытие медленно уплыло за камыши против течения.
Индра почувствовал прилив бесконечных сил. Захотелось жить. Захотелось порвать всех притом всех без разбора. Он не знал, что произошло, за что его связали и так унизительно издевались, но то что они все виновны и что он их всех поубивает, опоенный атаман не сомневался.
В его ожившим сознании одна за другой возникали идеи спасения и убивания мучителей. Притом идеи спасения проходили как бы в скользь, нечто само собой разумеющиеся, а вот идеи убивания рисовались с чёткой детализацией, паталогической извращённостью и с садистским максимализмом.
Так он окрылённо мечтал пока этот процесс не прервали к этому времени уже люто ненавистные враги. К нему подошла кучка мужиков. Он по-прежнему держал голову опущенной, хотя притворяться дохлым сейчас ему было нелегко. В очередной раз плеснули в лицо речной водой. Индра встрепенулся.
Его отвязали от столба, срезали верёвки, что путали ноги. Руки перевязали по новой, стянув локти за спиной. Дикая боль резанула в правом плече заставив его даже вскрикнуть. Было больно даже несмотря на действия Сомы. Кто-то грубо толкнул в спину и Индра, не удержавшись на затёкших ногах упал лицом в редкие кустики травы среди речного песка.
Его снова подняли, снова толкнули и он снова упал. Подняли в очередной раз, но толкать больше не стали, а схватив с двух сторон за вывороченные руки потащили к костру. Там на мешке набитым явно чем-то мягким пристроил свою задницу очень странный старик. Несмотря на то что сидящий был одет в платье речной бабы, Индра даже не сомневался, что перед ним мужик, притом старый.
Длинные белые волосы спадали до задницы, и такая же длинная и белая борода свисала ещё ниже. Старик поднял мутный взор белёсых глаз на пленного и трижды смачно плюнул себе на левое плечо[35 - Плюнуть трижды на левое плечо, замечу не через, а на плечо, древний охранительный ритуал.]. На его высохшей морде, кажется, не было свободного места, где бы не велась замысловатая татуировка. «Колдун», – с раздражением подумал Индра, – вот только этого мне не хватало».
– Как. Тебя. Зовут, – медленно, выделяя каждое слово, каким-то скрипучим голосом спросил колдун.
Индра сжал челюсти. Назвать своё имя колдуну означало отдать всего себя целиком в его власть став безвольной куклой. Арийцы верили и не без основания в возможности местных ведунов. Зная имя жертвы, они могли сделать с ним абсолютно всё что захотят.
