Заигрывающие батареи 2

Хотя и тут про себя отметочку Бондарь сделал: новое оружие дали соплякам, а ветераны на стареньком катаются. Которое и броней пожиже, и пушкой слабее. Странные они, немцы, все же…

Старший сержант Сидоров, замкомвзвода

Жидкая цепочка пятнистых, сливающихся с местностью фигурок опять стремительно рванула туда, где была в обороне такая же жидкая цепочка сильно потрепанной роты РККА. Четвертая контратака за сегодня. И на этот раз сюрприз приготовлен хороший – не зря втроем сидели в этой чертовой жиже, промокнув до костей и стараясь только оружие не замочить. И дождались, таясь на нейтральной полосе. По этим неудобьям немцы не атаковали, выбрав сухое место для прорыва. И хорошо, потому как теперь они бежали боком к Сидорову и двум его товарищам из неофициального пулеметного расчета. И пулемета этого в роте как бы тоже не было. И вообще, замку пехотному не по чину такая машинерия. Но комбат разрешил, а уж ротный и двумя руками «за».

Людей все время люто не хватало, и предложение оставить себе пару трофейных машинок было принято. Да такое повсеместно было: положено все трофеи сдавать, но этот приказ исполняли спустя рукава. Еще и потому, что силенок мало, а приказы исполнять надо, словно в роте народу штатно. Хоть тресни, хоть сдохни – но выполни, и тут всякое лыко в строку шло.

Много ручных пулеметов в руках у Сидорова побывало, а этот понравился больше других. После того, как несколько раз жизнь ему спасало именно то, что вместо винтовки в руках был ручник, уважал сержант эти машинки. И этот последний, взятый у валявшегося в неглубоком окопе расчета, оказался самым удачным. Стоял аккуратно на стрелковой полке, а все прошлые его хозяева валялись неряшливой кучей, из которой торчали окостенелые руки и ноги. Пришлось повозиться, пока нашел под трупами и запасные стволы в футлярах, и ЗиП, и нужные инструменты. Полный комплект! Одна беда: патроны жрал совершенно свирепо, зато давал невиданную мощь огня, поражая ум цифрами выпускаемых за минуту пуль – аж больше тысячи получилось при проверке. А еще дырчатым кожухом был на ППШ похож, что тоже приятно.

При том несложный оказался. Были во второй роте ребята, знакомые с ним, за магарыч малый все обстоятельно показали и рассказали – ну да и у них тоже была неучтенка именно такая. И отдельно предупредили, что могут и свои сгоряча влепить, посчитав по звуку стрельбы, что это враг сидит, потому – учесть и это надо.

Теперь вражеская цепь, на редкую удачу пулеметчика, бежала к нему боком, и крайний к пулемету зольдат был метрах в пятидесяти. Такое выпадает немногим – устроить чистый кулисный огонь, крести – козыри с фланга…

– Давай, сержант! – азартно просипел рябой паренек, взятый Сидоровым в подручные за редкую удачливость. Сам замкомвзвода считал, что и удачливость – и неудачливость – понятия физические, существенные и даже передаются, если находишься рядом. Потому удачливых привечал, а от неудачников старался сторониться.

Отвечать было некогда, фигурки выстроились плотной – не промажешь – мишенью, неровной по верху (одни дальше, другие ближе), но сплошняковой. И пока не рассыпались – даванул на тугой спуск. Пулемет взревел, жадно втягивая в себя суставчатую металлическую ленту, зубастую от пуль. Бил, не жалея патронов, пока враг не успел сообразить. Вояки эти пятнистые были опытными, ушлыми и толковыми, поняли мгновенно, что попали в засаду, но в бою и под пулеметной струей это самое «мгновенно» нередко становится для многих вечностью и решает все.

Как косой секанул, срубив цепь на ходу. Сколько искалечил пулями, а сколько успели залечь – было непонятно, но атака провалилась. Придавил лежащих, как кот лапой давит пойманную мышь, не давая головы поднять. Лупил теперь короткими, но частыми очередями, опасаясь перегреть ствол. Чуток не доглядел, когда раскаленный выщелкнули из пулемета – упустили его в жижу, и он зашипел паром. Чертыхнулся рябой боец, схвативший сталь неловко и обжегший себе руку. Обругал балбеса. Тут же об этом забыл, как только холодный запасной ствол на место встал, и продолжил поливать поле перед собой.

Ротный воспользовался, поднял такую же жидкую цепь своих – только бы не вылезли вчерашние немецкие артштурмы, явно они этих пятнистых поддерживали ранее. Но не вылезли, потому и рота, и чуток позже – весь батальон (хотя, если по штату судить, то состава на половину нормального батальона не хватило бы) продвинулся на пару километров, позволив сматывать весьма хлипкую оборону в стороны от образовавшейся прорехи. Первые успешные прорывы этой операции уже кончились, войска вымотались, откусив здоровенный кусок территории и наломав врагу техники и публики. Силы были на исходе, и врага еще теснили только потому, что не успели немцы свеженины подбросить. А те ошметья, что сейчас противостояли – слишком огребли в самом начале. И далее продолжали огребать, отступая. Главное было – гнать, не давая зацепиться и окопаться, как это умели делать немцы. Зарывались в землю они, как кроты. Привыкли, еще с той – Великой войны. У наших такой привычки не было, и вставало это дорого.

Сидоров был твердо уверен, что и копание спасло ему жизнь самое малое трижды. Но у него был толковый комвзвода на срочке. В том взводе, где он был, собрали в основном сельских славян. В соседнем были более городские и не совсем славяне. В том, где служил Сидоров, комвзвода учил копать и ползать. В соседнем комвзвода читал политинформации. И даже писал доносы за классовое угнетение копанием и ползанием, как потом выяснилось. И тут война. На третий день боёв соседнего взвода не стало. А Сидоров сделал для себя правильные выводы.

Потому, как только заняли новый рубеж, перестал быть пулеметчиком, а принялся за свои обязанности замкомвзвода.

Эта довольно странная должность нравилась своей многогранностью. Как-то на досуге посчитал, что 134 обязанности у замка. Все должен знать лучше командира взвода и старшины роты, во все вникать и всем заниматься. И воспитанием, и порядком, и дисциплиной, и всем остальным, делающим взвод не просто кучей парней и мужиков, а боевой пехотной единицей.

Пока окапывались, пока устраивались на новом месте – секунды свободной не было. Назначил караулы, раздал наряды, все и вся проверил (благо взвод сильно неполный), похвалил кого надо и отругал – тоже по принадлежности, вздохнул с облегчением. Доложился по команде – по количеству штыков, наличию боеприпасов, отметив особо, что к его агрегату патронов осталось совсем чуть, а к двум оставшимся штатным Дегтярям – полБК.

Отпросился у взводного: пока пятнистых гнали – видел в одном местечке что – то уж очень похожее на чужой ротный обоз. Понятно, что там уже батальонное начальство лапу наложило на трофеи, но может и нам что обломиться. На грузовики всяко рот разевать не резон, а вот что попроще – глядишь, и сгодится. Взводный, который, как ни странно, давно уже командовал, ухитряясь оставаться целым и здоровым, согласился безо всяких. Разрешил в тыл сходить, да еще санинструктор пошел и пару бойцов – санитаров прихватили. Погибло в этом бою двое, да раненых четверо осталось, пока вперед перли. Вот их и надо было до батальонного «гнезда сбора» доставить. Прикинули, как идти, чтоб пользы было побольше. Покурили – и двинули.

При пулемете своем оставил белобрысого серьезного вологодца, который был надежен, как гранитный надолб. И особо напомнил, что ежели какое начальство появится, пулеметик чтоб на виду не торчал. Надежный был парень-северянин, но простоватый и ко всяким ушлым хитростям не годный. Потому и остался на позиции, что врать не умел физически, а когда дело касается трофеев – тут честность прямодушная не годится. Потому еще, что это во время боя публика не спешит набегом помогать, а когда после боя трофеи делить – тут желающих всегда масса, и начальники разные толпой нагрянуть могут тоже.

Отправились вдвоем с рябым удачником. Тот ехидно хихикал себе под нос – оказалось, что позабавила его зависть дегтяревского расчета. Обидно им, видишь, что они сидели в неглубоком окопчике, фронт держали, а на фланг отправился за медалью, конечно, сам замкомвзвод. Всего-то делов – одной очередью цепь скосить, любой бы мог! Любому могло так повезти!

Сидоров не любил, когда ему завидуют – считал, что так и сглазить могут, потому веселья своего второго номера не разделил, буркнул хмуро:

– Кому повезет, тому и петух яйцо снесет. Я полдня место выбирал, где мы будем в жиже прятаться! И пулемет не светил специально, хотя пару раз и казалось, что – пора, иначе то сшибут и погонят, а этим дурням – все просто. Чужими руками жар загребать – всегда проще некуда.

– В чужих руках и хрен длиннее, – согласился рябой. Но про себя еще похихикивал.

У чужих телег с лошадками уже возился ротный старшина – поспел раньше, понятное дело. А грузовики и вовсе начальство забрало.

Поживиться ничем толком не удалось, хоть договорился, что патроны к пулемету оставят. И то – хлеб. Еще помогли – двоих раненых дотащили до дороги, где ждала трофейная телега. С ней и отправили в тыл. Оставшихся двоих санинструктор с носильщиками утянули – те поодаль лежали.

Не удержался, пошел глянуть на свои результаты. Насчитал 19 срубленных сбоку фрицев, да четверых, которых достал уже залегшими – у них ранения были в головы и плечи. Ожидаемо и тут опоздали – тыловые поспели прежде, валялись убитые гансы расхристанными и обобранными, сапоги остались только те, что уже драные были. И автоматы помылили, и пистолеты с ремнями. Ну, как обычно, не удивительно. По старой привычке собрал старший сержант зольдатбухи, да пока лазал – рябой на заплатки пару кителей забрал. Рвалась одежда в наступлении стремительно, и заплатки ставить – материала всегда не хватало, а тут сукно хоть и паршивое (дерюжкой, реденькое и без ворсу – не то, что в первый год войны было у немцев – плотное и с ворсом), но вполне годное для портняжьего дела. Опять же, из чистой жадности прибрали пяток карабинов валявшихся: не по-крестьянски это было – порожним идти.

Вышли на проселок, встали, поджидая телегу, что должна была вернуться, сдав раненых – ну и дождались, конечно. Вывернули из-за поворота пара форсистых легковушек и бронетранспортер американский с автоматчиками. Начальство! Притом – из дивизии, если не выше! Вот уж совсем ни к чему, но не в кусты же шнырять!

Тормознули рядом, подняв пыль. Из броника сыпанули отработанно автоматчики (одного узнал – земляк из комендантской роты), привычно заняли оборону круговую на всякий случай. Повылезала из легковушек куча офицеров – при параде, словно и не на фронте. Узнал одного – замполита дивизионного. Вот не было печали – черти накачали! Въедливый и занудный подполковник тут же грозно вытаращился:

– Оба – ко мне!

Хороший такой голос, командный.

– Товарищ подполковник старший сержант Сидоров по вашему прика…

– Эт-то что за шмотки? Барахольничаете?

И не успел ответить – из-за плотного полкана легко вывинтился чернявый майор в щегольской, хотя и полевой, но явно пошитой по индзаказу форме и чертом сидящей на кудрявой голове фуражке.

– Франция? А китель немецкий! Вы откуда их взяли?

По тому, как сразу осекся подполковник, уже явно готовивший показательный разнос, стало понятно, что спросивший – важная птица и на чины плевать хотел.

– Сняли с убитых нами гитлеровцев, товарищ майор! – максимально браво, отчетисто и чисто ответил Сидоров, вполне изображая стойку «смирно» и поедая глазами чернявого.

– А в руках у вас что? – повернулся к рябому.

– Зольдатбухи немецкие. Их военные книжки, – так же отрапортовал старший сержант. Ему очевидно было, что разнос, как минимум, отложен надолго, а потому майору надо потрафить.

– И зачем вы их собираете?

– По приказу нашего батальонного командира, товарищ майор. Все немецкие документы после сбора отправляются в штаб, для изучения.

– Логично. Но почему – французская эмблема? Вы из-за нее кителя взяли? – с искренним интересом разглядывая нарукавный трехцветный щиток, спросил франт в полевой форме.

– Так точно, товарищ майор. Раньше такое не попадалось, решили показать, хотя материал стал у немцев гораздо хуже, без ворсу, и сукно жиже, – решил расширить ответ замкомвзвода и заодно прощупать собеседника.

Пока ему было не совсем понятно, с чего такой интерес, да и слукавил слегка – трупы с такими щитками на рукаве попадались ему на глаза уже не первый день, всю последнюю неделю – точно, напротив стояли эти самые, с ними и пластались.

– Алексей Алексеевич, что скажете? – повернулся майор к неприметному капитану из особотдела, скромно державшемуся сзади.

– Это усиленный батальон из части под названием Добровольческая штурмовая бригада СС «Франция», или по-другому Седьмая гренадерская бригада ваффен СС, придан восемнадцатой панцергренадерской дивизии СС «Хорст Вессель», – огорошил майора точными сведениями тихий капитан.

– Как у вас все точно, однако! – с явным уважением сказал кудрявый.

– Служба такая, – не рисуясь, пожал плечами осведомленный офицер.

– И они действительно – французы?

– Из тех пленных, что мы допрашивали – практически все. Один, правда, попался из белоэмигрантов, бывший русский. Но они уже практически кончились, домолачиваем остатки. «Хорст Вессель» тоже растрепали сильно, так что и французам досталось, и венграм этим онемеченным.

– Это каким венграм? Здесь же нет венгров? – удивился подполковник-замполит.

– Из «Хорста». У них, как и во всех инонациональных СС – офицерский состав из чистопородных рейхсдойче, граждан Германии, а рядовой и сержантский – из всякой сволочи. Эти – набраны в Венгрии из тех венгров, которые имеют хоть немного немецкой или еще какой арийской крови, – так же негромко и вразумительно пояснил Алексей Алексеевич.

– Фольксдойчи? – блеснул странным словом майор.

– Они самые. Пока у немцев – так они немцы, а как к нам попадают, так сразу эти полукровки называются и чехами, и поляками, и венграми, и еще черт знает кем.

– Вон оно что! А эти, из «Галиции» (был я там под Бродами, видел, как их разгромили вдрызг) – они тоже из фольксдойчей, получается?

– Эти на особом счету. Туда офицеров служить немцы в наказание посылали. В «Галиции» даже физические наказания разрешены, и стреляют немцы эту сволочь постоянно, иначе дисциплину поддержать невозможно. Обычные галичане, тупые и злобные, – брезгливо пожал плечами капитан-особист.

– Интересно! Сержант, я у вас этот китель заберу, в редакции показать надо, а то и не поверят.

– Как скажете! Только вы поосторожнее, товарищ майор с этим кителем! – протянул серое тряпье Сидоров.

– Это как? – влез подполковник, почуяв возможность подключиться к разговору.

– Редкий немец сейчас не вшивый – спокойно, чтобы и тени иронии в словах не привиделось, сказал замкомвзвода.

– Э, дорогой товарищ, я на фронте с первого года, на вшивых немцев насмотрелся уже, так что ничего, справимся. А как, говорите, вы их убили? – уточнил майор, бегло осматривая китель. И да – швы под мышками, где обычно селились платяные вши, глянул привычно и отработанно. Не вояка, вроде, но калач тертый, опытный.

– Обстреляли их атакующую цепь кулисным огнем, товарищ майор, после чего рота контратакой развила успех.

– Ага! Кулисный огонь, ну разумеется! Кто командовал расчетом? – доставая из потертой планшетки блокнотик и карандаш, спросил чернявый.

– Я, старший сержант Сидоров, со мной были бойцы…

– Этого достаточно – расчет сержанта Сидорова. Сколько положили?

– 19 сразу и еще 4 из тех, кто залечь успел.

– Маловато! – укоризненно заявил чиркающий по бумаге карандашом майор.

– Виноват, товарищ майор! – единственное, что смог сказать замкомвзвода.

– Да все в порядке, для газеты – маловато. Ладно, поехали дальше?

– Там небезопасно, товарищ майор, – с большим почтением обратился к младшему по званию обычно заносчивый и грубый замполит.

– На войне везде небезопасно, дорогой полковник. Поехали! – и первым полез в машину. Остальные последовали его примеру, попрыгали в бронированный кузов автоматчики, и машины унеслись дальше, оставив обоих пехотинцев в поднятой пыли.

– Черт гладкий, – буркнул вслед рябой, оставшийся без пачки зольдбухов и кителя и как-то огорченно глядевший на свои босые руки.

– Корреспондент! Из самой Москвы, наверное! – сделал вывод замкомвзвода.

– А, ну да, похоже. Мало ему двадцати трех фрицев! Попробовал бы сам хоть одного пришибить! Понапишут черт те что, как деревянной ложкой боец шесть танков разгромил, а форсу, словно они это сами сделали, щелкоперы брехливые. Читать совестно, что понапишут, зато сапожки с форсом и одежка барская – неодобрительно разворчался боец.

– Ты полегче бубни, а то подведет тебя длинный язык под монастырь, – осек его наставительно Сидоров. Идти по дороге и ждать телегу ему расхотелось категорически.

– А твой-то кителек чего полкан уцепил? – удивился везунчик.

– Куда конь с копытом, туда и рак с клешней… Черт его знает, а мы без заплат остались. Ладно, пошли домой, эти еще возвращаться будут или еще кого нелегкая принесет, – решил Сидоров.

– А как считаешь, напечатает этот красавчик про нас статейку? Этак пышно: «Героический пулеметный расчет доблестного старшины Сидорова мастерски и умело могучим кулисным огнем с фланга стремительно истребил вражескую французскую роту эсэсовских гнусных французов. Бей врага, как расчет великого Сидорова!» – продолжил трепать языком везунчик.

– С чего это я старшина? – удивился замкомвзвод.

– А для красоты. Эти ж газетчики удержу не знают, все на свой манер перевертывают. Про нашего комбата, было дело, понаписали такого, что только фамилия и была точно указана.

Старший сержант поморщился. Положа руку на сердце, ему нравилась эта самая пышность в газетах. И привычная тяжелая и грязная работа войны приобретала под пером очередного писателя блеск и красоту. А уж если это будет о нем – он с легкостью простит кудрявому репортеру и старшину, и роту. Нет, так-то поворчит, конечно, для порядку, но в душе маслицем помазано будет, приятно так станет. Да и не слишком-то и преувеличено окажется – вполне возможно, что положенные там на поле как раз и были ротой.

Поистрепались фрицы, лоск потеряли. И не раз слышал – вместо внятных полков и дивизий у фрицев все чаще были какие-то невнятные «группы» – сколоченные на скору руку из всяких огрызков и обломков разгромленных вдрызг этих самых, сделанных по правилам и штатам, дивизий и полков. Не до жиру, не до орднунга, когда лупят в хвост и в гриву.

– Нет, не напишет. Не дадут. Франция же сейчас вроде как с Гитлером борется, потому политически будет неверно такое писать. Хотя – вон они, наглядно, хрен им в печень, борются, аж который день им морды бьем… – резонно и степенно отметил сущую правду Сидоров.

– Это да, политика. Когда политрук рассказывал про наших французских летчиков, так их куда меньше, чем этой сволочи, с которой мы сейчас машемся. И их еще до хренища, а у нас пушку отобрали, – перескочил на свежую обиду везунчик.

– Так она и не наша была, полк придал. Временно, – сказал сущую правду Сидоров, но при том не вполне убежденно: когда при взводе была эта пушечка – жилось и впрямь куда веселее.

Перед началом наступления полк передавал нередко артиллерию в качестве усиления по батальонам, вот и свезло, что одна из полковушек, попавшая в батальон, аккурат оказалась на том участке, что держал взвод Сидорова.

Прибыли артиллеристы под утро – злые, как собаки, грязные, как черти, потому как тащили свою «милашку» на руках по грязи два километра по просматриваемой и простреливаемой местности. Да еще и густо перекопанной, отчего помимо всякого нужного тащили пушкари и доски в придачу, иначе не перекатить было тяжеленную свою орудию через всякие траншеи, которых накопали тут изрядно. И при каждой ракете немецкой, заливавшей местность мертвенным белым светом, приходилось замирать, а то и просто лежать в грязище. Неприятно, но куда лучше, чем внезапный минометный обстрел с накрытиями.

Взводный при том строго указал своему заместителю, чтоб помог гостям всемерно, как своим родным. Сидоров с опытным воякой и не думал спорить – худого толковый летеха не присоветовал бы. Потому и людей, чтоб помочь рыть, выделил, и землянку для расчета подобрал добротную, чтоб было где обсушиться и поспать. А когда молодые бойцы начали бухтеть, что слишком много работы с этой пушчонкой – затыкал их простым вопросом: когда легче бежать на фрицевский пулемет – когда тот молотит невозбранно и прицельно или когда в него снарядик прилетел аккуратный?

А рыть и впрямь пришлось много, хоть сама полковушка не производила серьезного впечатления – маленькая, низенькая, по внешнему виду чисто сорокапятка со скошенным назад фигурным щитком, только вместо жальца противотанкового стволика – кургузенький огрызок-коротышка, правда калибра неплохого. Но и для такой мацепуськи пришлось выкопать незаметно для фрицев и замаскировать две позиции – основную и запасную, да одно укрытие, да еще неугомонные артиллеристы ложную позицию оборудовать взялись: когда их навестил командир взвода, он и присоветовал. Оттуда, ночью спешно закатив полковушку, бахнули несколькими снарядами, как по правилам положено – якобы пристреливаясь.

Утром на этом месте уже стоял макет орудия – за ночь из ломаных бревен и рваной масксети соорудили такое, что и с полсотни шагов вполне себе выглядело грозной пушкой – хоть и старательно, но не очень грамотно замаскированной.

Ребята со скрещенными пушечками на петлицах оказались компанейские, хотя некоторое время пушкари и держались немного высокомерно, но совместная работа отлично сближает, и Сидоров даже подружился с угрюмым на первый взгляд сержантом – командиром прикомандированного расчета. Хороший человек оказался, умный, рассудительный – с таким даже и помолчать приятно, не то что поговорить. Это вообще праздник!

Вместе и наблюдение вели, стараясь обнаружить все пулеметы и пушки, что были у немцев напротив. Тут и другие бойцы старались, не только ж лопатами землю кидать! И получилось напротив взвода сидоровского – три дзота с пулеметами, да четыре открытые пулеметные площадки, два жилых блиндажа, погребок с боеприпасами и пара противотанковых пушек немецких.

Артиллеристы еще и отработали наводку на цели – сделали маленькие таблички, поставив их так, чтоб наводчику легче было работать, и когда начнется пальба – сразу направление ухватить. От немцев их было не видно, а вот пушкарям в глаза бросалось.

Перед наступлением пехота даже и полюбовалась, как ловко исполнялись на тренировке команды: цель № 4 – огонь, смена цели, цель № 6 – огонь!

А потом утром артподготовка пошла, загремело все, затряслось, небо с землей перемешалось, у немцев только всполохи запрыгали по окопам. И под шумок пушка стала долбать по всем засеченным целям. Отревел залп гвардейских минометов, малиновая звездочка вверх взметнулась, сквозь дым и пыль, что волокло ветром с немецких позиций, и взвод побежал в атаку.

Все же два пулемета ожили, и залегла пехота. Но недолго лежали – рявкнула сзади трижды пушка, и левый пулемет заткнулся на середине очереди, потом еще четыре ощущаемых бабаха – и правый пулемет помер. Дальше уже было проще: оказавшись без пулеметов и орудий, немцы скисли быстро. Тогда опасался Сидоров, что, как обычно, немцы минометами накроют – любили и умели они так делать. Но знакомые хлопки разрывов были не на поле, где пехота бежала, а сзади.

После боя догнавшие пехотинцев артиллеристы не без гордости рассказали, что фальшивый макет гансы накрыли четко и точно, разнеся приманку вдрызг. И всем приятно стало, что не зря по ночам корячились.

– Здесь пойдем или как? – деловито спросил боец, сбил с мысли.

– А вот тут срежем. Вроде как на тропку похоже. И покороче будет, – сказал Сидоров и шагнул на полузаросшую травой, но явную тропку. Странно, тут лес был совсем целехонький, даже без отметин пуль и осколков на стволах деревьев. Мирный лес, и дом почему-то вспомнился. Замкомвзвода грустно вздохнул.

Странно: земля вспучилась, словно пузырь, и швырнула его вверх, так что он с удивлением увидел деревья вокруг со странного ракурса. Словно кто-то громадный снизу огромной ладонью поддал. И вокруг что-то летело вверх вместе с ним. И сам он летел, что было так странно. Не ангел же и не соловей… И пахнуло в ноздри насильно кровью и горьким дымом…

Сознание он потерял, когда тяжко, всем телом, плашмя, ударился оземь. Пришел в себя от боли – резкой, рвущей. Все болело, и даже не понять, что больше. Увидел озабоченную и забрызганную кровью физиономию бойца.

Почему-то вверх тормашками на фоне крон деревьев и серого неба.

– Что это… что это было? – пересохшим внезапно ртом спросил – вроде громко, а пыхтящий боец не услышал с первого раза. Похоже, тянул он куда-то Сидорова за плечи. Повторил вопрос дважды и трижды. В ответ везунчик зашевелил губами. Но кроме того же неприятного писка в ушах – ничего. Правда, дошло все же – волочит его товарищ по земле на шинели, словно на волокуше. А когда попытался встать – прострелило снизу вверх такой болью, что не выдержал и застонал в голос. Опять боец губами шевелит, бровки домиком забавно сложив.