скачать книгу бесплатно
– С финансовыми проблемами сталкивается любая семья. Но мы справимся. Тяжелые времена, как правило, длятся недолго. Надо лишь дождаться их окончания.
Однако она не знает, насколько в действительности все плохо. Меня беспокоит не только необузданная папина вспышка гнева нынешним утром, но и тот факт, что тайна его похождений на стороне известна не только мне. О ней знают Макензи. Знает Леннон. Сколько времени пройдет до того момента, пока кто-нибудь не проболтается и мама обо всем не узнает?
Я не могу этого допустить.
– Это что у тебя, крапивница? – спрашивает мама и останавливается, чтобы внимательнее рассмотреть мою руку. – О боже, Зори, да у тебя везде волдыри. Ты что, ела креветки?
– Нет.
Иногда мою болезнь действительно могут вызвать моллюски, но в основном это стресс либо какой-нибудь случайный аллерген. Она непредсказуема. Мое тело – сплошная тайна.
Она хмурится, глядя на меня, от беспокойства ее лицо принимает напряженное выражение.
– Тебе опять придется ежедневно принимать противоаллергические препараты. К тому же нам надо будет купить в магазине Анджелы ту гомеопатическую мазь.
От этой мази у меня болит голова, но я ни о чем таком не упоминаю. Мама говорит, что, если поторопиться, можно зайти и купить ее на обратном пути, но в этот момент мое внимание привлекает нечто на другом конце улицы. На обочине припаркован черный, дьявольский катафалк Леннона. Мы примерно в квартале от его работы, стало быть, он, скорее всего, трудится. Когда я вспоминаю об утренней ссоре с отцом, мне в голову приходит мысль: меня неделю не будет, в то время как Леннон останется. Стоит ему еще раз поцапаться с папой, и он может проболтаться об альбоме с фотографиями.
Нужно будет вырвать у него обещание держать рот на замке.
– Слушай, тебе ни к чему опаздывать на следующий сеанс, – говорю я маме, – мне ничего не стоит зайти к Анджеле самой и купить мазь от крапивницы.
Она замирает в нерешительности, потом сует руку в карман рабочей блузки и протягивает мне немного денег:
– Ладно. Скажи ей, что, если отпустит тебе просто так, с меня бесплатный сеанс банок. Иногда она предпочитает бартер.
– Корпоративная солидарность в целительской среде?
– Типа того. Вернешься домой – прими противоаллергическое средство, потом я приду посмотрю, как ты, договорились?
– Договорились.
– Я не шучу. Не заставляй меня тащить тебя в «Пресвятое сердце».
– Только не к этим чудовищам, – трагичным голосом говорю я. – Традиционная медицина – для тупоголовых.
Она тычет мне пальцем в бок и щекочет. Я хохочу.
– Следите лучше за своей крапивницей, леди.
Я обещаю внять ее совету.
Когда мы расходимся в разные стороны, я возвращаюсь по тротуару обратно, перехожу на другую сторону улицы, миную машину Леннона и шагаю к магазину на углу.
«Остров рептилий» – один из старейших во всей Калифорнии магазинов по продаже гадов. На его кирпичном фасаде расположилась гигантская фреска, живописующая джунгли с ящерицами, черепахами и змеями. О господи! Я прохожу мимо тропических растений и огромных бревен, прибитых воображаемыми волнами к его заглубленному входу, и толкаю перед собой дверь.
Внутри глаза тут же привыкают к рассеянному свету, ноздри заполняет густой, мускатный запах грунта и змей. Вдоль стен расположились сотни резервуаров и террариумов, их ультрафиолетовые осветительные приборы и нагревательные лампы создают теплую атмосферу. Большинство здешних рептилий выставлены на продажу, хотя хозяева магазина также реализуют собственную программу их разведения и активно занимаются просветительской деятельностью.
У входа красуется большая касса, но Леннона за ней нет, поэтому я смотрю по сторонам, пытаясь узреть его в этом огромном торговом зале. Потом под деревянными балками, тянущимися по высокому открытому потолку, пробираюсь по проходам, забитым пластмассовыми террариумами, искусственными растениями, бесконечными товарами для содержания земноводных: термостатами для регулирования температуры в резервуарах, кормом и гамаками для ящериц. Посреди магазина в огромной клетке красуется ствол старого, сухого дерева. На его голых ветвях расположилось множество крохотных деревянных платформ. С потолка клетки свисают тропические растения, по стенам тянутся вверх цветущие лианы.
И в этот момент я вижу Леннона.
Он стоит в клетке с гигантской зеленой игуаной, устроившейся у него на плечах.
– Ее зовут Мария, – говорит Леннон малышке, которая стоит снаружи, прижимаясь носом к защитному стеклу, – она из Коста-Рики.
– А сколько ей лет? – спрашивает девочка.
– Пять, – отвечает Леннон.
– Столько же, сколько тебе, – напоминает ей мама.
На девочку все происходящее производит надлежащее впечатление.
– И она живет здесь?
– В ее распоряжении целая клетка, – утвердительно отвечает Леннон, – она почти четыре фута в длину, поэтому, чтобы гулять, ей требуется много места. Хочешь, я покажу тебе ее хвост?
Он низко наклоняется по ту сторону стекла, чтобы она могла бросить взгляд.
Девочка смотрит, широко распахнув глаза, восторженно, но вместе с тем и с опаской.
– А она не укусит?
– Если ее напугать, то да, – говорит Леннон, он вкрадчиво что-то говорит большой ящерице, снимает с плеч и кладет на платформу наверху, где она сворачивается вокруг какого-то тропического растения в горшке. – Она позволяет брать себя в руки только очень немногим друзьям. Нужно немало времени, чтобы она поверила человеку и стала его к себе подпускать. Но если ты полюбуешься ею, стоя по ту сторону стекла, Мария возражать не будет.
– А я могу купить ее и держать у себя дома?
Леннон делает вид, что обдумывает ее вопрос.
– Ей требуется много места, к тому же мы будем грустить, лишившись возможности каждый день видеться. Если тебе нравятся ящерицы, лучше возьми в качестве домашнего животного зеленого анолиса или же леопардового геккона. О них совсем нетрудно заботиться, особенно если твоя мама не против покупать живых насекомых…
Он бросает быстрый взгляд на мать, которая решительно качает головой.
– Или же можешь просто приходить сюда и навещать Марию.
Девочка задумчиво размышляет, мама в восторге показывает парню вытянутый вверх большой палец руки. Его лицо расслабляется, на нем появляется теплая улыбка. Я уже сто лет не видела, чтобы он так улыбался. Мило и по-мальчишески. В моей груди вдруг разливается тупая боль.
Не смеши людей, говорю я себе и загоняю поглубже внутрь нежелательные эмоции.
Мать благодарит Леннона и ведет дочь в отдел черепах. Когда он остается один, я с опаской подхожу к клетке и говорю:
– Привет.
Парень резко оборачивается, видит меня, от удивления дергает головой и бросает взгляды по сторонам, будто его могут окружать скрытые камеры: еще настороженнее девчушки, опасавшейся, что ее укусит игуана.
– Что случилось?
– Я возвращалась домой после обеда и увидела твою машину, – говорю я с таким видом, будто заглянуть к нему для меня самое обычное дело.
Будто я вот уже какой месяц подряд не стараюсь избегать ходить по этой стороне улицы, чтобы случайно с ним не столкнуться.
Он принимает оборонительную позу и скрещивает на груди руки:
– Надеюсь, ты явилась не для того, чтобы вручить мне ордер на арест за вторжение в частные владения?
Я внутренне содрогаюсь:
– Мой отец…
– Придурок?
– Он переживает…
– Значит, вот как это теперь называется, – фыркает Леннон.
– Послушай, ты бы тоже бесился, если бы твой бизнес покатился в тартарары после того, как клиенты побежали быстрее крыс с тонущего корабля.
Он задумчиво издает тихий звук, который пробивается сквозь стекло, расшвыривает в разные стороны мои мысли и творит в груди странные, нежелательные вещи. Примерно такое же ощущение возникает, когда по дороге катит большой грузовик. Видеть ты его не видишь, но зато чувствуешь, и это вызывает в твоей душе подозрения без всякой зримой причины.
– По правде говоря, это неправильно, – выговаривает мне он, – в оригинале фраза звучала так: «Когда дом вот-вот развалится, его покидают все мыши».
– Да? Я бы на твоем месте лелеяла самую искреннюю надежду на то, что этого никогда не случится, не забывай – мы все торчим в одном и том же здании, – говорю я, его никому не нужное умничанье меня неожиданно бесит. – Если мы развалимся, обломки могут накрыть и ваш магазин. И где тогда окрестные извращенцы будут покупать себе анальные пробки?
– Чего не знаю, того не знаю.
Он хватается руками за деревянные прутья клетки, наклоняется, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с моим, и прижимается лбом к разделяющему нас стеклу. От его одежды исходит чистый, солнечный, мучительно знакомый запах. Запах Леннона.
– Наверное, отправятся в тот же магазин, где твой папочка покупает штуковины, которые ему самому засовывают в задницу. Кажется, это рядом с конторой под названием «Мы – прелюбодеи».
Во мне вскипает ярость:
– Да ты… – начинаю я, но вдруг понимаю, что говорю слишком громко, наклоняюсь к стеклу и понижаю голос: – Не говори никому об альбоме с фотографиями.
– Мне почему-то кажется, что каждый, у кого есть функционирующий измеритель количества дерьма, и так знает, что он подонок.
– Моя мама не знает! – шепотом кричу я в его глупую физиономию.
Он вонзает в меня острый взгляд и издает негромкий звук:
– Ты не стала отдавать ей посылку.
– Потому что это разрушит их брак, – летит в его сторону мой шепот, – я не могу так поступить с мамой, это ее убьет.
Леннон ничего не говорит. Лишь внимательно вглядывается в мои глаза.
– Не говори ничего моей маме, – умоляю я, – и пока я не придумаю, что с этим делать, попроси своих мам тоже держать язык за зубами.
– То, что они говорят твоей маме, не в моей власти. Если ты помнишь, они когда-то дружили. Как и мы с тобой, пока вы не решили, что продвижение по общественной лестнице важнее.
– Что?
Нет. Все действительно пошло прахом, но совсем не так, как он говорит. Это не я послала Леннона. Это он меня послал.
– По правде говоря, я вообще удивляюсь, что ты рискуешь говорить со мной на публике, – говорит он, – с каждой проведенной рядом со мной секундой у тебя остается все меньше жизней. Ты бы за этим делом следила, а то не ровен час, как их счет обнулится.
– Я даже не понимаю, о чем ты говоришь.
– Это потому, что ты вечно болтаешься с этой гнусной Рейган Рейд.
– И кто это мне говорит? Мальчишка, который вечно торчит дома один в компании горстки змей?
– Уж кто-кто, а ты, наш великий шпион, знаешь это наверняка.
Я прижимаюсь лбом к стеклу:
– Говорю тебе, это была ошибка.
Его темные глаза всего в нескольких сантиметрах от моих.
– В самом деле?
– Колоссальная ошибка.
– Ну если ты так говоришь…
– Невероятная.
– Я польщен.
– Мне… Погоди-ка, о чем это мы сейчас говорим?
Он улыбается – медленной, дерзкой улыбкой.
Я шарахаюсь от стекла. В ушах такой рев, будто к голове кто-то поднес реактивный двигатель. Дергая за кончики коротко подстриженных волос, я пытаюсь прикрыть предательский румянец, страстно желая, чтобы он сошел до того, как перекинется на шею.
– Да пошел ты, – звучит мой ответ, – я хотела извиниться за поведение отца, но теперь была бы даже рада, если бы он откусил тебе голову. Надеюсь, теперь ты заболеешь бешенством.
– Я что тебе, летучая мышь или Оззи Осборн? И поскольку кусал не я, а твой отец, то заболеть бешенством, по идее, должен не я, а он.
– Как же я тебя ненавижу.
– Знаешь, – говорит он, выдавая только саркастическую ухмылку, – я действительно тебе сочувствовал. Нет, правда, целых две секунды. Но теперь считаю себя идиотом, потому как вижу, что ничего не изменилось. Ты осталась все той же девушкой, холодной как лед. Точно такой же, как он. Ты и сама это знаешь, правда? Тебе важнее не сущность, а внешняя сторона предметов и явлений. И врать, вероятно, у тебя в крови.
Во мне бурлят беспорядочные эмоции. Замешательство. Боль. И что-то еще, чего я в точности определить не могу. Ярость. Да, должно быть, она, ведь к глазам без всяких предупреждений подкатывают невыплаканные слезы.
Не смей перед ним плакать, говорю я себе.
– Зори, – говорит он тихим, хрипловатым голосом, – я…
