Судьбой приказано спастись

Когда Святослав появился на зоне, он выглядел как ходячий скелет – кожа да кости – и поэтому врачи из медчасти определили ему вначале щадящий режим. В один из начальных дней своего пребывания на зоне он лежал на «нарах» в бараке и, глубоко дыша, старался меньше шевелиться, тупо глядя в потолок. Валентин, пользуясь привилегиями авторитета, находился среди заключённых на особом положении и выходил на прогулки по своему желанию. В тот день он тоже предпочёл остаться без прогулки. Лёжа на правом боку и подперев голову ладонью, он с интересом рассматривал странного новичка.

Валентин уже почти засыпал, устав наблюдать за неподвижным совершенно парнем, как вдруг заметил, что тот наконец приподнялся, пошарил в своей тумбочке и, вытащив оттуда бумагу и карандаш, уселся на своей койке, облокотившись на спинку. Задумавшись о чём-то и покусывая кончик карандаша, он начал что-то едва слышно бормотать. Валентин с улыбкой удивления глядя на парня, решил пронаблюдать за ним дальше. На своём веку он ещё никогда не видел такого странного доходягу-зэка, который словно произносящий заклинание злой колдун невнятно бормотал что-то сам себе и при этом с такой силой кусал карандаш, что заметно было, как ходили желваки на его худой челюсти.

Продолжая наблюдать за ним, Валентин увидел, как тот с каким-то злобным остервенением стал резко водить карандашом по бумаге, при этом нервно и почти в голос смеясь. Похоже было, что новичок рисовал что-то особо важное для себя, но, видимо, результат ему не понравился, потому что парень неожиданно скомкал бумагу и, не разбирая куда, выбросил её прочь. Он пытался нарисовать что-то снова и снова, но каждый раз, не доделав работу до конца, неудовлетворённо комкал очередной лист с неоконченным рисунком и выбрасывал его, тут же принимаясь за следующий. В конце концов он настолько разнервничался, что буквально в один миг вскочил на ноги и, выплёскивая недовольство, стал разбрасывать все свои смятые рисунки в разные стороны, предварительно ещё раз со злостью скомкав их. Заметив пристальный осуждающий взгляд Валентина, он начал быстро собирать с пола скомканные им листки. С трудом добравшись до мусорного ведра, он без сожаления выбросил все до единого комки бумаги, потом вернулся к своей койке и, растянувшись, улёгся. Продолжающему с интересом наблюдать за ним Валентину стало так любопытно, чем так страстно увлечён новенький, что он сразу же встал с койки, не спеша подошёл к мусорному ведру и, аккуратно вытаскивая оттуда выброшенные комки бумаги, с улыбкой пожурил Святослава словно маленького мальчика: «Ты что бумагу портишь? Она тоже ведь, как и человек, всё чувствует, и тоже, наверное, обижается, когда её обижают таким образом».

– Может быть, и чувствует, – согласился Святослав.

– Не может, а точно… Вы мне позволите, сударь, поглядеть, что же это тебя так огорчило, – произнёс Валентин, немного иронично взглянув на парня, и начал медленно разворачивать один из бумажных комков. Он положил бумагу на рядом стоящий табурет и, осторожно разгладив помятости рисунка, стал внимательно его рассматривать. На листке было изображено лицо какой-то женщины, пристальнее всмотревшись в которое, Валентин неожиданно быстро стал разворачивать все остальные листки, с интересом и быстро поглядывая то на них, то на Святослава.

– Ты что, такой злой из-за этой красивой женщины? – наконец спросил Валентин.

– Из-за неё у меня жизнь поломалась, и из-за неё я здесь оказался, – честно ответил Святослав и осмелился спросить: – Что улыбаешься?

– На «ты» ко мне в другом месте будешь обращаться, – заметил Валентин: – А улыбаюсь потому, что красивая она и очень приятная на лицо, – объяснил Валентин.

– В молодости она действительно была красивая, а сейчас – не знаю. Хотя, все люди, когда молоды – красивы или кажутся красивыми. Мне всегда нравиться изображать их на бумаге такими, какими они были в молодости, и это, хочу признаться, мне легко даётся, потому и делаю это я всегда с большим удовольствием. Понимаете, когда я смотрю на любого человека в среднем или старшем возрасте, мне как-то легко сразу начинает представляться, каким он был в молодости. Когда же образ становится окончательно для меня чётким и ясным, тогда я сразу же приступаю его рисовать. А вот этот портрет, который у вас в руках, я рисую всегда тогда, когда мне очень тяжело на душе.

– Я заметил, наблюдая за тобой, что ты её, можно сказать, со слезами на глазах рисовал. Очень необычно как-то всё это. Раз ты такой мастак рисовать людей в молодости, то тогда скажи: а меня ты тоже сможешь без труда нарисовать таким, каким я был в молодости? – решил выяснить у новенького Валентин, продолжая не только с интересом, но с непрерывно нарастающим напряжением рассматривать рисунок, заставляя себя вспомнить, где и когда он мог видеть это лицо.

– Да я кого угодно могу нарисовать в молодые годы, – спокойно ответил парень.

– Раз так, то тебе, сударь мой, здесь цены не будет, – воскликнул Валентин в большей степени самому себе, так как его напряжённая мозговая деятельность по «сканированию» рисунка и совмещению его со всеми известными ему женскими образами всё ещё не завершилась. Но вскоре произошло, видимо, полное совпадение исходного и виртуального образов, так как на лице мужчины засияла радостная улыбка.

– Бумаги вот только нет, – с сожалением посетовал Святослав, отрешённо глядя в потолок.

– Этого добра мы тебе здесь целый воз вмиг найдём, – уверенно пообещал Валентин и тут же спросил: – Слушай, а скажи мне, ты где сам-то родился – в деревне или в городе?

– Я в городе, а мать же моя – деревенская.

– И откуда она родом? – насторожился Валентин.

Святослав, переведя взгляд на встревоженного собеседника, медленно начал произносить адрес своей матери, назвав подробно область и район, но Валентин, услышав только начало названия села, неожиданно перебил его:

– Дальше можешь не говорить, – и без всякой паузы отчеканил, по-отцовски заглядывая парню в глаза: – Значит так… Художник, – сказал Валентин, немного подумав, прежде чем назвать его этим соответствующим ему словом и определив ненароком его дальнейшую кличку в тюремной среде. – Пока я здесь на зоне в авторитете, с сегодняшнего дня ты будешь теперь под моей особой защитой. Почему я так делаю – это тебе знать совсем не обязательно, и поэтому вопросов лишних мне не задавай, – сказал в завершение Валентин, а про себя подумал: «Это как же судьба так может распорядиться – со мной в одном бараке сидит сын женщины, в которую я был с детства влюблён, и с которой в одной деревне не один год босоногой ватагой бегали».

Задумавшись каждый о своём, мужчины ещё некоторое время сидели в молча, окутанные безмолвным полумраком пещеры, пока Святослав не нарушил тишину. Он не спеша встал, прошёлся немного и тихо произнёс:

– Валя, я тебе всё о хозяевах этой пещеры рассказываю не для того, чтобы похвастаться, какой я, мол, замечательный, что старательно ухаживал за их могилами. Видишь ли, когда Фёдора не стало, и мы с Кузьмой поселились в пещере, я однажды очень сильно заболел. Меня стала бить крупная дрожь. Хорошо ещё, что Кузьма к этому времени крепко заснул, а то бы мог напугаться, видя такое моё состояние. Со мной такого раньше никогда не бывало, поэтому, когда стало меня колотить, я вначале не знал, что делать. А потом, не зная зачем, но я сразу почему-то пополз к могиле Никиты с его матерью и долго стал смотреть на неё. Тело моё по-прежнему колотило. Я не знаю, как это объяснить, но неожиданно, неведомым каким-то образом, в своём сознании я вдруг оказался как будто совсем рядом с этим людьми, отчего я увидел воочию, как будто живых, эту женщину и её маленького сына, сидящего у неё на коленях. Я очень ясно видел, как она с нежной любовью обнимала его. Видя их в своём таком видении, мне стало на душе так спокойно, что даже не передать словами тогдашнее моё состояние. Но вскоре моё блаженство вдруг неожиданно прервалось, так как, словно из какой-то глубины земли, мне послышался плач Кузьмы. Это помогло мне сразу очнуться от своего какого-то непонятного потустороннего состояния. Когда же я окончательно пришёл в себя, то почувствовал, что моя дрожь совсем прекратилась, и жар как рукой сняло. Может, это моя больная фантазия тогда так разгулялась, но такого состояния у меня больше никогда не бывало за все годы жизни в тайге.

Мне такое моё состояние трудно себе было объяснить, но после того самого дня, Валя, я почувствовал, что как будто породнился очень крепко с прежними обитателями пещеры. И сразу же после этого случая я при первой же возможности устроился под лучами света, которые иногда проникали сквозь свод пещеры, и с какой-то особой радостью принялся с воодушевлением рисовать портрет женщины с мальчиком в пору её молодости. А когда я выходил на улицу, то находил время продолжать работать над их портретом уже при свете солнца. Кстати, здесь хочется сказать, что в пещере я рисовал всегда, сидя на том же месте, где работал над своими скульптурами Никита – на табуретке около полуметра высотой, из многослойно сплетённых между собой веток, похожей на камень своим скучноватым видом. Видимо, он её сделал сам, соединив пластины из веток между собой одна над другой, как стопку в форме куба. Со временем это стало для меня жизненной потребностью. И представляешь, Николаич, когда я рисовал, то сожалел с горечью, что я не на месте Никиты, потому что мне так хотелось в это время оказаться маленьким и чувствовать, как меня обнимают ласковые материнские руки. И ещё я хочу сказать, что пока мы с Кузьмой жили в пещере, я рисовал постоянно одно и то же, как и Никита лепил когда-то всегда одну и ту же скульптуру здесь в пещере. Пойдём, я покажу тебе, где они похоронены, – прошептал Святослав и направился в сторону могилы. – Заодно покажу тебе их портрет, который я завершил только этой весной. Он установлен прямо над их могилой у креста.

Валентин не спеша последовал за ним. Подойдя к могиле, Святослав фонариком осветил портреты Никиты и его матери и обратился к своему другу:

– Валя, ты единственный и, наверное, последний в моей жизни, кому я показываю своё творение всех лет моей жизни в пещере. Эту свою работу я считаю важной и хорошей, как и отреставрированную когда-то мной икону Христа.

– Господи, мой Боже, так они же как будто воскресшие! – воскликнул Валентин, откинувшись от испуга чуть назад. Затем он дрожащей рукой всё же осмелился слегка дотронуться до портрета. – Свят, неужели ты так можешь воскрешать людей в рисунке? Причём совсем незнакомых тебе людей…

– Они, Валя, во мне, словно живые и хорошо знакомые мне люди, поэтому, может быть, такими, как ты говоришь, воскресшими и получились, – ответил Святослав и, аккуратно подправив стоящий у креста портрет, разровнял на могиле землю. – Пусть отдыхают. А сейчас, с их разрешения, я хочу привести тебя в порядок, а заодно и с их жилищем обстоятельнее познакомлю.

Находясь в таком умиротворённом эмоциональном состоянии, Святослав сразу направился к источнику, попросив Валентина следовать за ним. У пещерного источника Святослав проделал с Валентином те же самые водно-глиняные процедуры, которые когда-то испытал на себе сам, когда Никита выхаживал их с Кузьмой после нападения волков. Потчуя гостя в завершении «лечения» маковым отваром и с удовольствием сам вкушая этот напиток, Святослав заметил невзначай:

– А ты знаешь, Валя, хочу тебе сказать, что мало кто у нас в стране, как мы сейчас, если быть хвастливо откровенным, с упоением пьёт из золотой чаши.

– Ляпота, да и только, – коротко, но ёмко оценил своё состояние Валентин и, отхлебнув ещё глоток, добавил, полностью соглашаясь со Святославом: – И как это, вправду, здорово пить из золотой чаши и чувствовать себя настоящим королём. Не то что на этой проклятой зоне, когда из алюминиевой посудины обыкновенно хлебаешь и обжигаешь засохшие губы кипятком с так называемым чифирным чаем. И это не говоря уже о своей военной жизни, где приходилось, бывало, воду хлебать прямо из лужиц, образовавшихся в следах танковых гусениц. Берешь, бывало, эту «водицу» и обпиваешься вдоволь, словно лягушка, а потом, как ни в чём не бывало, снова, как говорится, в бой. И самое интересное, что, бывая в разных ситуациях и напиваясь в своей жизни, чем только придётся, никакая зараза никогда не приставала.

Находясь в состоянии приятной усталости и блаженства после уникальных лечебных процедур, Валентин, посмотрев на Святослава, всё же заставил себя прервать затянувшуюся паузу и нарочито строго спросил: – А где весь твой остальной хлам, о котором ты не так давно хвастался?

– Всё остальное наше с Кузьмой богатство, Николаич, закопано здесь в одном месте, – пояснил мужчина, указывая рукой в сторону сокровища.

– Раз ты так хочешь, то пусть оно там и лежит. Знаешь, Свят, я прожил всю свою жизнь – долгую и счастливую – в основном в бедности и никогда не жаловался на это, поэтому и помирать хочу тоже в бедности, – задумавшись, высказался Валентин. – И поэтому, что касается золотых этих безделушек, то, может, и появится когда-то, ради любопытства, желание глянуть на них, а сейчас не хочу.

– Я, Валя, говорю тебе о богатстве всего лишь для того, чтобы ты всё-таки был в курсе о нём; мало ли что со мной может произойти… – начал было Святослав, но Валентин по-дружески резко его перебил:

– Слушай, Свят… Ты, это, кончай со своей панихидой…

– Подожди, не перебивай, – продолжил его более молодой друг. – Я это всё рассказываю только тебе одному и только для того, чтобы ты знал какими средствами помочь Кузьме, когда он захочет учиться. Так вот, я и думаю, что Никита с его мамой не будут против, если часть их драгоценностей потратиться на обучение Кузьмы.

– Я не хочу об этом слышать, – с раздражением сказал Валентин. – Да и не забывай: кто из нас двоих старше, и кто из нас двоих раньше покинет этот свет. Так что…

– Ладно, больше не буду, но, всё равно надеюсь, ты понял мою просьбу.

– До того понял, что даже вдруг у меня глаза резко начали закрываться… Ко сну потянуло что-то, – сонно пробормотал Николаич.

– Ну, если так, то давай закутайся в эту меховую шубу Никиты и залезай в этот шикарный «гроб», – шутливо сказал Святослав, указывая на ящик. – Где ещё с таким шиком удастся поспать?

Уложив гостя в ящик, Святослав отошёл к источнику и стал привычными процедурами приводить и себя в порядок. А потом, вымыв посуду, забрался в другой ящик отдохнуть. Едва успев закрыть глаза, он унёсся мыслями в воспоминания о Кузьме и заволновался: вдруг он не вернётся к нему? Но, подумав так, он сразу же отогнал эти мысли прочь, так как очень хорошо знал своего сына и был твёрдо уверен, что сын никогда не оставит его одного. Успокоив себя такими добрыми мыслями, Святослав вскоре заснул. Проспав довольно долго, он проснулся всё же раньше Валентина и, стараясь не разбудить его, начал тихо разбирать рюкзак. Достав из него и разложив по местам почти всё содержимое, он нащупал на дне шерстяные носки, связанные его матерью. Взяв их в руки и бережно проведя пальцами по тёплой и мягкой шерсти, он довольно улыбнулся от мысли, что совсем скоро наступят холода, и они ему, ох, как пригодятся.

Проведя несколько дней в пещере, Валентин и Святослав, насколько это было возможно, привели себя в порядок и решили, наконец, направиться к охотничьему домику.

После всех своих жизненных перипетий, среди которых были и война, и зона, и встреча с дочерью, которая выросла без него и за которую он сильно переживал, находясь в «местах не столь отдалённых», здоровье Валентина к старости сильно пошатнулось. И хотя со стороны этого никто не замечал, Святослав всё же смог разглядеть за всей внешней бравадой физическую и моральную усталость в этом сильном и полном оптимизма человеке. Когда они брели к пещере, Святослав почувствовал это особенно явственно по нетвёрдой иногда походке своего товарища, и поэтому настоятельно предложил, чтобы они несколько дней отдохнули под землей, пообещав, что, хоть и не полностью, Валентин всё же поправит здесь своё здоровье.

И действительно, выходя пещеры, Валентин с удивлением отметил про себя, что за столь короткий срок, проведённый в «подземном санатории», нога его заметно восстановилась и улучшилось общее состояние. Святослава же в это время одолевали мысли «глобального масштаба», которые не давали ему покоя со дня его появления в пещере. Он не мог понять, откуда берутся целебные свойства в пещерной воде, глине и даже в её воздухе. А самое удивительное – он не мог объяснить, почему чувствует себя в пещере каким-то беспомощным младенцем, испытывая такую невероятную лёгкость на душе, что она до слёз наполняется необъяснимой радостью.

Каждый со своими мыслями о пользе жизни в пещере мужчины медленно пробирались по тайге к охотничьему домику. По пути Валентин поделился и вслух впечатлениями о пользе своего пребывания в пещере. Он был очень удивлён тем, что впервые в жизни беспробудно спал. Ему показалось, что с момента погружения им в здоровый сон после водных процедур, принесших его телу необыкновенную свежесть, до момента пробуждения прошла целая вечность. Когда же Святослав сказал ему, что он проспал беспробудно более двух суток подряд, Валентин даже захохотал. С трудом поверив в это, он признался, что уже давно привык к тому, что «на поверхности» даже во сне мысли никогда не покидали его и не давали отдохнуть по-настоящему; здесь же он спал в абсолютном покое и проснулся с ощущением, что наконец-то впервые выспался за всё время его извилистого жизненного пути. Как будто по волшебству ушли куда-то усталость и боль в ноге, тревожившие его почти полвека, а в глазах вновь появился радостный блеск.

После такого рассказа Валентин искренне поблагодарил Святослава за возможность побывать в подземном «санатории», а Святослав лишь обнял друга в ответ и проговорил: «С воскрешением!» На какое-то время они перешли даже на лёгкий бег, но, к сожалению, подустав, вернулись к прежнему темпу. Когда они приближались уже к охотничьему домику, то услышали, к своему удивлению, шум вертолётных винтов неподалёку. Встревоженные этим обстоятельством, мужчины ускорили шаг. Однако тревога их оказалась напрасной, так как…

Впрочем, не стоит опережать события.

Глава 25

Невеста на дереве

На таёжную поляну плавно приземлился вертолёт. Из него появились, спустившись по лестнице, четверо пассажиров, которые направились к охотничьему домику Святослава. Среди них были Юй Лоу и Ку Шанюан, которые прилетели, чтобы своими глазами увидеть, где вырос их сын; адвокат Кирилл, ставший связующим звеном между «большой землей» и тайгой, без которого просто невозможно было бы проделать многие бумажные дела; и, конечно же, Кузьма – маленький хозяин огромной тайги, бодро шагающий впереди всей этой группы.

По пути Ку Шанюан внимательно осматривался кругом, часто восторженно переглядываясь с Юй Лоу – их обоих переполняли эмоции от созерцания сохранившейся в первозданном виде природы тайги. Адвокат же, наоборот, из-за занятости постоянной мыслительной работой только иногда успевал замечать красоту, например, играющих на листьях солнечных зайчиков. Кузьма же, словно ребёнок, радовался встрече с родными ему местами: широко раскинув руки, как будто обнимая природу, он глубоко дышал, вдыхая чистый с привычным ароматом хвои воздух тайги.

Неожиданно среди таёжной завораживающей тишины, словно ниоткуда послышался медвежий рев, гулким эхом разнёсшийся по округе. Кузьма тут же откликнулся на этот до глубины души родной и понятный ему зов, и вскоре, словно по некоему волшебству, вдалеке показался огромный медведь, который на большой скорости нёсся в сторону пришельцев. Не на шутку испугавшись, таёжные гости сгрудились в кучку и вопросительно посмотрели на Кузьму, который, к их удивлению, лишь улыбнулся им в ответ и, радостно прокричав: «Не бойтесь! Это Киса мой», быстро побежал навстречу медведю.

Наблюдавшие за этой сценой замерли в ожидании, что через секунду эти двое – человек и зверь – вот-вот столкнутся и, если это произойдёт, то без печальных последствий для парня не обойтись. Но, словно в замедленном кино, Кузьма и медведь плавно остановились друг перед другом и, обнявшись и рыча, упали вдвоём на землю и стали весело кувыркаться. То поднимаясь, то вновь падая, они не выпускали один другого из своих объятий, продолжая беспрерывно рычать. Накувыркавшись вдоволь, они одновременно встали и стали вылизывать друг другу глаза, как бы смывая выступившие слёзы радости от встречи после долгой разлуки и утешая таким способом друг друга. После такого своеобразного ритуала, Кузьма ласково потрепал мохнатого друга по загривку и, идя рядом, они направились к гостям.

Лицо Кузьмы светилось от радости, чего нельзя сказать о его родителях и адвокате, которые стояли с испуганно-удивленными лицами на месте, словно заворожённые. Заметив это юноша решил успокоить их, и произнес: «Не бойтесь его. Он хочет с вами познакомиться. Сейчас он будет обнюхивать каждого из вас по-отдельности, а вам надо будет по-доброму улыбаться ему. Он запомнит вас каждого по своему запаху. Я не знаю, как он делает, но по запаху и улыбке он точно определяет – хороший перед ним человек или нет. Если он «запомнит» вас как хороших, то никогда не нападёт; если почувствует вашу улыбку злой, то надо будет его всегда опасаться и больше никогда не подходить к нему. Медведи чувствуют, где хорошо, а где плохо пахнет от кого. Так что лучше улыбайтесь и думайте о нём только хорошо».

И действительно, обнюхав каждого из присутствующих по-отдельности, медведь вернулся к Кузьме, который пригласил всех продолжить путь к домику. Предусмотрительно на безопасном расстоянии передвигаясь вслед за «хозяевами», которые шли и тихим рычанием как бы переговаривались между собой, гости молча улыбались, не переставая удивляться идиллии взаимоотношений между медведем и человеком. Пройдя уже довольно внушительный участок пути, медведь вдруг резко остановился, прислушиваясь. Все тоже, словно по команде, замерли и услышали какой-то еле уловимый шум явно не природного происхождения, сопровождающийся звонким хрустом. Медведь тут же развернулся и побрёл в сторону этого звука.. Кузьма сделал предупреждающий знак рукой, предлагающий путникам остановиться и подождать, а сам быстро кинулся вслед за своим другом.

Пробежав следом за Кисой метров около ста, Кузьма буквально наткнулся на огромное дерево и увидел, как медведь, пытавшийся вскарабкаться по стволу дерева наверх, вдруг прекратил свои попытки и, оглянувшись на Кузьму, тихо и умоляюще зарычал. Парень, подойдя к дереву, заметил на его нижней ветке девушку, испуганно смотревшую на медведя, отчего Кузьма вначале даже немного растерялся – как эта девушка попала на дерево и как вообще очутилась в тайге одна? Но уже через секунду он улыбнулся и его приятная, обезоруживающая улыбка подействовала на девушку: она перестала испуганно прижиматься к стволу дерева и просящим взглядом посмотрела на Кузьму.

– Не бойся его. Это мой друг. Мы тебя не обидим, – проговорил тихо Кузьма и ловко взобрался на дерево.

Уже через пару секунд расположившись рядом с девушкой, он смог хорошо разглядеть её. На вид ей было лет семнадцать. Она была очень худенькой и выглядела утомлённой. Посидев немного рядом с ней, Кузьма снова улыбнулся и совсем тихо, чтоб не напугать её, прошептал:

– Давай вместе с тобой сейчас слезем с дерева и пойдём к моему папе в дом, где мы с ним давно и долго живём.

Услышав слово «папа», девушка заставила себя улыбнуться ему в ответ, медленно приходя в себя.

Затем Кузьма привычно ловко и быстро слез с дерева и продолжил.

– Не бойся, слезай. Я тебя поддержу и не дам упасть. Чего ты смотришь на меня так… Я правду тебе говорю, что тебя не обижу, – попытался ещё раз ободрить девушку Кузьма и поднял свои руки вверх, жестами приглашая её спуститься.

Пристально глядя ей в глаза, но потом, сообразив, что не очень хорошо так долго разглядывать человека, тем самым, может быть, смущая его, Кузьма потупил свой взгляд и сразу же услышал, как она зашевелилась.

А потом, видимо, от слабости, ещё не успев даже начать спускаться, она не удержалась на дереве и стала падать. Во время падения девушка, конечно, инстинктивно попробовала зацепиться руками за ветки, но они проскальзывали сквозь её пальцы. Быстро среагировав, Кузьма успел вовремя подхватить её на руки и прижать к себе. Девушка даже не пыталась вырваться из его рук, а, наоборот, крепко обвив своими тонкими руками Кузьму за шею, благодарно смотрела на него и тихо всхлипывала. Кузьма обхватил её крепче и аккуратно понёс в сторону оставленных им гостей. Вслед за ним, тихо рыча, вразвалку побрёл и Киса.

Представ со своей невесть откуда взявшейся «ношей» перед родителями и Кириллом, в глазах которых от удивления очередным непредсказуемым событием застыл немой вопрос, парень лишь широко улыбнулся, но промолчал и, не останавливаясь ни на минуту, понёс девушку дальше в сторону домика. Гости, видя состояние девушки и понимая, что сейчас не время для расспросов и объяснений, молча продолжили путь. Кирилл, подхватив рюкзак Кузьмы, завершал цепочку таёжных путников.