Судьбой приказано спастись

– А, может, это просто совпадение? – засомневался Валентин.

– Видишь ли, Николаич, когда Никиты не стало, я, находясь однажды на том же месте, тоже услышал похожие звуки. И сразу я решил проверить, выйдя из пещеры, что это за звуки такие и свист этот непонятный. И вот, когда я выбирался наружу, то был напуган увиденным – там творилось что-то невероятное с природой. И тогда-то я всё и понял сразу: Никита выбирался в лес только в такую непогоду, когда ни одна живая душа не осмелилась бы оказаться в тайге, так как в это время природа неистовствует так, что очень трудно удержаться на ногах, – дал объяснение своим догадкам Святослав.

– Какой он был, оказывается, умный – твой «хозяин»! Слушай, Свят, вот ты говорил, что он с тобой как-то разговаривал. А если это так, то со своей мамой-то он мог, значит, о многом не спеша говорить за всю их долгую такую, по меркам тайги, совместную жизнь до её смерти, постепенно учась таким образом разговаривать. Ведь любая мама всегда хочет, чтобы её сын умел бы больше и лучше, чем она в таком же возрасте. От этого делаем вывод, что Никита становился с годами почти ничем не отличающимся от обыкновенного человека, кроме, наверное, повышенной волосатости на всём теле.

Выслушав это заключение, Святослав внимательно посмотрел на Валентина и с юмором произнёс:

– Слушай, Валя, а ты, оказывается, ещё и сентиментальный в жизни аналитик и, что удивительно, психолог хоть куда – высший класс!

Удивлённо и серьёзно посмотрев на друга, Валентин показал вдруг комичное лицо и, моргнув глазом, захохотал, заикаясь от безудержного смеха. Святослав, не удержавшись, тоже захохотал.

– Слушай, давай немного передохнём и пожуём чего-нибудь, а то от хохота есть захотелось вдруг. А потом пойдём не спеша дальше, – насмеявшись вдоволь от души, наконец, предложил Святослав, присев на траву.

– Давай! А то что-то силёнки стали почему-то покидать меня вдруг, – согласился, тоже присаживаясь на траву, Валентин.

Удобно расположившись, они немного перекусили, а затем с удовольствием даже вздремнули под лучами полуденного солнца и проснулись отдохнувшими и бодрыми.

– Ну что, Валя, нам совсем уже немного-то идти осталось: надо только всего лишь за тремя вон теми дубами повернуть налево и, никуда не сворачивая, пройти прямо где-то около километра. Совсем недалеко, правда ведь, до нашей пещеры? – с оптимизмом спросил Святослав. – Что нам с тобой этот километр, хотя и с большими зигзагами, когда мы с тобой уже столько протопали по жизни.

– Это, конечно, хорошо гулять по тайге не спеша, но нам всё равно надо поторапливаться, а то что-то, я замечаю, погода начинает портиться, – встревожился Валентин.

– Это, Валя, очень даже и хорошо, что погода скоро испортиться. Нам как раз в пещеру именно в такую погоду и надо будет пробираться, чтобы никакие лишние «глаза» это не увидели, – заметил Святослав.

– Так нам что, правда, только один километр осталось пройти? – уточнил Валентин.

– Да, где-то около того. Но, имей только в виду, что для тайги – это очень, и очень много. А когда на улице непогода начинает разгуливаться, а также ночью, этот километр может показаться вечностью, – пояснил Святослав. – В такую же вот именно непогоду я, как сейчас помню, и встретил Никиту в первый раз. В тот злополучный час, когда он, словно призрак, появился передо мной, у меня от страха душа словно в самые пятки провалилась. Тогда я, ох, как сильно испугался. Представляешь, только что снял выжившего в катастрофе ребёнка с дерева, поворачиваюсь, а тут стоит волосатый человек напротив меня, можно сказать, совсем рядом со мной, и горящими, наводящими ужас, глазами, смотрит, уставясь, на меня внимательно и не шевелясь, – поделился со своим другом холодящими душу воспоминаниями Святослав.

– Слушай ты, не пугай меня, а то с возрастом становлюсь пугливый. Давай лучше где-нибудь укроемся – дождик вон начинает уже накрапывать. А то как начнёт по-настоящему лить – до нитки намокнем с тобой, – предложил, предостерегая, Валентин Николаевич.

– Ладно, давай, пусть будет по-твоему. Укроемся вон под тем лежащим плоским дубом. Хотя, если честно, я к такой погоде давно привык. Но имей в виду, соглашусь на отдых только по той причине, что ты – ветеран и, к тому же, можно сказать, без пяти минут герой Франции. Таких друзей особо беречь надо.

– Да ты, я смотрю, Святослав, ещё, оказывается, и великий подхалим! – шутливо произнёс Валентин.

– Эх, Валя… Валя… Друг ты мой. Я ведь только с тобой – такой смелый весельчак, и только с одним тобой могу без умолку о чём угодно говорить, не боясь быть не понятым в своей наивности.

– Свят, добрая ты душа, я вот слушаю тебя и думаю – что бы я без тебя на зоне делал, да и сейчас – в старости. Я благодарен судьбе, что встретил тебя – хорошего парня с таким красивым именем, – искренне признался старик.

В ответ на такое доброе признание друга, Святослав слегка улыбнулся.

– Валя, а ты знаешь, ведь у меня в юности было и второе имя, которое я взял в память об одном прекрасном человеке, – сказал неожиданно к удивлению Валентина Святослав.

Чтобы Валентин не успел на него обидеться за то, что не до конца был с ним когда-то откровенен, Святослав извиняющимся тоном тут же продолжил:

– Не обижайся, что не говорил тебе об этом раньше. Просто не было удобного случая, чтобы поговорить об этом. А сейчас как раз именно тот случай. Я хочу тебе кое-что о себе рассказать и, конечно, о нём. Понимаешь, Валя, по молодости, ещё до того как у меня появились склонности к рисованию, я чем только не увлекался, но, как это часто бывает у многих людей, своего дела всё так и не находил. Везде, таким образом, можно сказать, помотался и вот однажды, не молодой уже, в поисках своего любимого дела оказался случайно в Ленинграде. По приезду, как в таких случаях часто бывает, меня «обчистили». Оставшись после этого в большом городе без средств к существованию и без еды, полуголодный, долго бродил я по городу, думая, как быть дальше. В конце концов, устав как собака от своей такой питерской жизни в поисках места под солнцем, я случайно оказался у здания ТЮЗа. Постояв, пританцовывая от сильного под тридцать градусов мороза, я осмелился войти со служебного входа вовнутрь и попроситься на вахте, ни много ни мало, посмотреть спектакль. И, знаешь, как ни странно, я был понят в своём желании. Сидевшая на вахте добрая и интеллигентная женщина – видно было, что это коренная, уже в возрасте, жительница Ленинграда – посмотрела на меня излучающими доброту глазами и сочувственно произнесла: «Мальчик ты мой, ну, конечно, пущу». А потом, заметив как я дрожу, произнесла по-матерински, словно родному ей человеку: «Заодно ты там как следует и согреешься. А сейчас, пока спектакль ещё не начался, составь мне компанию, попей со мной чаю». Выпив целых четыре стакана чая с печеньем и от этого сразу вдруг согревшись, я поблагодарил эту заботливую женщину. А потом, благодаря ей, я оказался в зале. От неё я узнал, что спектакль называется «Гамлет». Таким вот образом я впервые в своей жизни оказался в настоящем театре. В антракте я сразу побрёл в туалет, где кроме меня, к моему удивлению, находился только один человек. Стоя рядом с ним и думая о том, что мне негде будет переночевать, я от безысходности своей ситуации осмелился обратиться к нему с прямой просьбой: «Вы извините меня, но не могли бы вы позволить мне хоть одну ночь переночевать у вас дома?» И знаешь, Николаич, как ни странно, этот вопрос нисколько не удивил его. Он без промедления и, даже не взглянув на меня, ответил после небольшой паузы: «Меня зовут Саша Майстренко, историк по образованию. А как вас зовут?» Я быстро ответил: «Святослав. Пока никто в жизни». «Вот и познакомились, хотя и в таком «цивильном» месте. А что вам негде ночевать это не беда, можно и у нас. Хотя в квартире нас много проживает, но, думаю, что диван и горячий ужин для вас найдём. А потом посмотрим как вам дальше помочь. Ну а потом вы уже сами будете думать, кем стать по жизни… Наш город разных людей принимает».

И вот, вечером того же дня я оказался в гостях в ленинградской семье Майстренко. До сих пор я с огромной благодарностью вспоминаю эту семью. У Саши был старший брат – Сергей Майстренко. К нему утром пришёл его друг и коллега по работе Гультов Сергей. Оба они были археологами. Познакомившись со мной, Сергей после короткого разговора с другим Сергеем, неожиданно обратился ко мне: «Вы можете некоторое время для начала у меня пожить». Я, Валя, вначале от такого предложения даже немного растерялся. Но потом, поблагодарив его, согласился. И уже, спустя час, я оказался в его двухкомнатной квартире, где вдруг почувствовал себя абсолютно счастливым человеком. Валентин, понимаешь, эта такая неожиданная встреча с Сергеем во многом поменяла меня. Во-первых, до этого я книг почти по-настоящему не читал и никаких картин тоже по-настоящему не видел. Также до этого ничего вообще не слышал про классическую музыку и про всё такое, связанное с искусством.

В одной из комнат его квартиры он жил со своей женой, а вторую предоставил мне. Представляешь, совсем незнакомому человеку он отдал, как родному человеку, свою часть жилья. И это была не просто комната – это была, можно сказать, минибиблиотека с картинами на стенах. Когда они уезжали с женой в экспедицию, а у археологов частые поездки – это обычная работа, я оставался один в пустой квартире полной книг по самой разной тематике и с упоением читал днями напролёт в полном этаком гордом одиночестве и в абсолютно полной тишине, так как квартира находилась немного ниже уровня земли. Кроме книг в квартире, конечно же, было много разных археологических находок с подробными описаниями дат и места их находки.

А когда же Сергей со своей женой обратно приезжал с экспедиции, то вечерами часто у него собирались его коллеги по работе, где они почти до самого утра разговаривали и часто по-дружески, доказывая каждый свою правоту, спорили. А я же в это время сидел в их кругу и, представляешь, Валя, чувствовал себя чуть ли не «профессором археологии», – Святослав засмеялся, а потом продолжил свой рассказ: – И знаешь, что меня всегда больше всего удивляло. Это то, что они даже взглядом не показывали никакого неуважения к моему, так сказать, присутствию с умным видом среди них.

В дни, когда Сергей оставался дома вне работы, то он часто очень осторожно и ненавязчиво начинал заниматься моим образованием. За то время, что мне посчастливилось пожить у него, я многое обрёл в смысле познания искусства во всех его проявлениях, за что я очень ему благодарен. Он всегда без всякого нетерпения и без всякой грубости старался всё обстоятельно и спокойно объяснять. А когда же мы вдвоём с ним выходили гулять в город, он любил часто повторять: «Я хочу тебе показать наш город совсем с другой стороны. Ты его сейчас увидишь не только с той стороны, с какой видят его в основном все, так как хочу показать тебе невидимую для многих, закулисную его сторону». Он часами мог рассказывать о каждом старинном здании, много и с интересом описывая его историю. А при поездках на трамвае, он, показывая взглядом на какое-нибудь необычное здание, тихим и внятным голосом любил так же с интересом объяснять мне в каком году оно построено и кем из архитекторов. Также добавлял, кто из выдающихся деятелей там жил в прошлом с рассказами о многих интересных случаях, относящихся к тому периоду. У него был также для меня ещё один интересный способ проводить экскурсии по истории, который мне особенно очень нравился. Как все знают, часто люди старую мебель после смерти своих пожилых родителей выбрасывают на свалку, не задумываясь совершенно о том, какую ценность представляют собой все эти вещи. И вот, когда мы вдвоём подбирали у мусорных баков выброшенную «историческую» мебель, он говорил, например, так: «Посмотри, что здесь написано. Этот стол, здесь записано, сделан в начале восемнадцатого века – 1730 год». Затем, подбирая уже другую историческую ценность, он, оценив её, говорил: «А это конец восемнадцатого века». Таким образом, мы с ним находили не одну ценную реликвию. И эту понравившуюся нам и почти совсем в хорошем состоянии мебель мы брали с собой, неся её вдвоём чуть ли не с три или пять километров по городу в квартиру, которая со временем становилась похожей на исторический музей.

Как-то в один из вечеров я заметил, что он находился в особом настроении и был чисто побрит, хотя обычно он всегда носил бороду. Он стоял перед зеркалом и долго смотрел на своё отражение, иногда поглядывая через дверь в другую комнату, где лежала его приболевшая жена, а потом заговорил с как-то по-детски, словно ребёнок: «Как я давно не видел себя таким. Какой я, оказывается, совсем ещё ребёнок без бороды». А потом тихо добавил: «Если б ты знал, как хочется сейчас побыть хоть немного с мамой». Мы с Сергеем проговорили почти весь вечер и ночь до самого утра о его жизни, и о моей, конечно, за бутылкой вина «Кабарне», а если быть точнее, за глинтвейном. Он любил этот тёпло-горячий напиток и часто себе готовил. Этот разговор отчётливо и надолго сохранился в моей памяти. После того вечера Сергей стал для меня каким-то по-настоящему близким другом, чуть ли не братом. Но наша с ним дружба скоро, к сожалению, прервалась после того, как он переехал неожиданно быстро в другое жильё. Видишь ли, я однажды прихожу, а его уже нет. Я его квартиру тоже тут же покинул. Конечно, я бы мог спросить у Майстренко его новый адрес, но как-то неудобно было. Ведь я и так у него достаточно пожил. Как говорят, пора и честь знать и совесть иметь. И вот, наши с ним пути, к сожалению, на очень долгое время разошлись. А в память о нём я стал себя именовать во время знакомства Сергеем. После отсидки и жизни в тайге мне очень хотелось его увидеть, и я решил, что обязательно должен найти его, но вскоре, к своему разочарованию, я узнал, что он совсем недавно умер. Как мне было жаль, Николаич, если бы ты знал, что нет теперь в живых прекрасного этого человека – моего настоящего друга. Ведь благодаря только его стараниям я стал понимать окружающую жизнь по-другому и стал художником. Я вдруг тогда почувствовал, что потерял в жизни что-то невосполнимое. Мне было горестно на душе, что я потерял своего первого учителя по культуре и искусству. И звали его Гультов Сергей Борисович… Вот так вот, Валя, бывает в жизни: ждёшь долго встречи, а потом находишь – но, оказывается, поздно уже…

Валентин Николаевич долго и сочувственно смотрел с грустью на Святослава, а потом тихо, как бы сам себе, произнёс: «Всё доброе, как часто в жизни бывает, Свят, раньше всех уходит. Наверное, так всегда было, есть и будет в природе человеческой. Фрукты ведь, что поспевают раньше, тоже красуются недолго, своей красотой заколдовывая нас, и зачастую быстро падают, или же мы их раньше остальных съедаем».

Мужчины, помолчав, посидели ещё немного, потом встали и побрели дальше. Остаток пути им пришлось пробираться через густо растущий кустарник. Кусты росли так плотно, что пробираться сквозь них оказалось не так-то просто. Когда же они наконец выбрались из зарослей и ускорились, то ноги сами по себе вдруг как-то легко понесли их. Вероятно, помогал сильный ветер в спину. Валентин Николаевич тоже прибавил скорость, решив таким образом не отставать от своего более молодого друга. Несмотря на дождь и небольшую усталость, он всё-таки был счастлив в глубине души, повторяя сам себе. «Господи, как долго я ждал этой минуты! Теперь я снова – человек», – тихо шептал старик. – «Как я счастлив сейчас. Спасибо тебе, Господи!»

Глава 24

«Рай» под землёй

А между тем непогода всё усиливалась, и последние метры пути давались Валентину Николаевичу всё труднее и труднее, но он всё равно старался не падать духом и сохранять бодрость.

Наконец перед их взорами стал появляться водопад, который вскоре открылся им во всей своей красе и мощи. Святослав быстро подбежал к водопаду, спустился резво вниз и помахал рукой Валентину рукой, мол, давай, Валя, скорее тоже спускайся. Но его пожилой друг не спешил, а следовал за Святославом не торопясь, осторожно переставляя свои неуклюжие ноги поочерёдно с одного выступа на другой и крепко удерживаясь руками за шероховатые камни и веточки, чуть тяжело и немного с хрипами дыша при этом.

– Ну что, Валя, вперёд, в атаку! – скомандовал Святослав.

– В какую, к чёрту, там атаку? – с юмором крикнул Валентин. – И без того я еле живой.

– Ничего, потерпи. Там, за водопадом тебя дожидается настоящий рай! Шагай за мной шаг в шаг, – поддержав за руку своего друга, который спустился наконец вниз, сказал Святослав громко. – Не забывай только под водой, не мешкая, быстро проскакивать. А уже там как-нибудь с тобой наверх вскарабкаемся, – прокричал весело Святослав, давая последние указания в завершении их маршрута перед входом во «врата» пещеры.

Говорить им приходилось громко, буквально даже временами и кричать, так как шум падающей воды почти полностью заглушал их голоса. И вот, наконец, настроившись и сделав глубокий вдох, они быстро шагнули под падающую сплошной стеной воду. Преодолев водную преграду, Святослав помог Валентину взобраться наверх, и оба оказались в пещере. По её туннелю они начали медленно пробираться вглубь пещеры, которая пугала своей загадочной тишиной и наполняла лёгкие такой чрезмерной сыростью, что хотелось набрать в них всё больше и больше, по мере продвижения, воздуха. Пройдя последнюю часть пути, через какое-то время они оказались в одном из её гротов.

– Ну что, Николаич, вот мы и прибыли, – торжественно произнёс Святослав.

– Так здесь же сплошной и полный мрак, – заметил Валентин.

– Это тебе на первый взгляд так кажется.

– И куда мне теперь в этой кромешной тьме себя деть? – спросил Валентин Николаевич слегка разочарованно.

– Куда хочешь, но далеко всё равно никуда не податься тебе. Так что никуда от меня не денешься и не скроешься – кругом одни только стены. А если же без шуток, то, давай, включи фонарик, сядь и всё не спеша кругом осматривай. В общем, короче говоря, передохни немного, – предложил Святослав. – А я же в это время потихоньку словами буду гостеприимно знакомить тебя со всеми здешними прелестями и, клянусь, что уже с завтрашнего дня тебе не будет хотеться отсюда уйти. И ещё мне тебе хочется добавить к этому одну важную вещь: здесь будет спаться в два-три раза лучше, чем там, наверху; а после двух суток и совсем почувствуешь себя, словно заново родившимся.

– А если я вовсе и не проснусь. Что тогда? – решил пошутить Валентин.

– Разбужу силой. Главное, надо себе здесь уяснить – что здесь ты вне зоны цивилизации. Ты здесь под полной опекой матери-природы, которая тебя в своих «покоях» никому и никогда в обиду не даст.

– Я, Свят, всё мог себе представить, но такого… – удивлённо протянул его друг.

– Ничего, ты очень даже скоро полюбишь это место. Только вот я тебя, Валя, хочу предупредить – что тут неподалеку, метрах в пяти, покоятся Никита с его мамой, и поэтому не пугайся, если что…

– Здесь что, рядом их могилы?

– Да, это место их покоя, – подтвердил Святослав.

– Это даже очень и хорошо, что мы не одни. Не страшно будет жить нам с тобой здесь временно, – с юмором подытожил Валентин Николаевич своё отношение к пещерным обстоятельствам.

– Я так и знал, что ты так скажешь. Знаешь, Валя, как ни странно, но когда я нахожусь здесь, то всегда приходит ощущение, как будто меня нет, словно я с ними под землей. И в то же время, мне кажется, что слышу и чувствую их здесь, словно живых, а они так же ощущают, что меня чувствуют словно живого. А с другой же стороны, живя здесь, я чувствую, что не я, а они, как будто наяву, со мной живут. Может это так незаметно земная жизнь уже начинает угасать во мне. А может, Валентин, жизнь моя и вовсе совсем уже в стадии угасания? – сказал Святослав, и не в силах больше сдерживать эмоции, начал издавать короткие всхлипывания, которые постепенно перешли в откровенный плач.

Понимая его состояние, Валентин по-отцовски обнял его и тихо промолвил:

– Поплачь, Свят, поплачь… Меня стыдиться не надо. Если человек от сердца плачет, значит, он не потерял себя. Все мы – дети… Я тебя, ох, как хорошо понимаю.

И неожиданно вместе со Святославом Валентин Николаевич тоже заплакал, не в состоянии больше сдерживать своих чувств. Но это был не обычный в нашем понимании плач. Он походил, скорее, на стон души – звуки, издаваемые вперемешку с выдыхаемым воздухом, как бы выплескивали все тяготы жизни из нутра человека, проведшего почти полжизни в условиях, жизнь в которых можно назвать одним словом – «существование». Суровость этих условий заставляла постоянно подавлять все свои желания и научила раз и навсегда сдерживать любые эмоции. И лишь сейчас, сидя рядом с единственным своим близким другом, Валентин мог позволить себе излить душу в слезах. Он давно разучился плакать так, как плачут все люди. Вместо обычного плача получалось лишь только одно – заунывно и жалобно стонала израненная душа, издавая звуки подобные звучанию струн горько и печально звенящей гитары. А слёзы шли сами по себе – суровость жизни ещё не успела их заглушить насовсем. Тихо всхлипывая сквозь слёзы, он снова заговорил:

– Свят, дорогой мой человек. Я хочу сейчас перед тобой снять с души один мучающий меня грех и попросить у тебя прощения. Не держи на меня зла за то, что я тогда направил тебя к брату в тайгу, послав тебя, можно сказать, в ад. Понимаешь, после того как мы тогда на зоне с тобой разошлись, я с той поры больше никогда спокойно не спал. И с того самого времени я без тебя, честно тебе признаюсь, как будто осиротел, вмиг став одиноким. И начинал очень чувствовать себя виноватым перед твоей мамой, с кем в детстве был очень дружен. Винил себя за то, что я отпустил тебя тогда от себя. Я очень хорошо себе представлял, как тебе в тайге жилось не сладко. А теперь, узнав от тебя, как ты жил с маленьким ребёнком без крыши над головой, без еды, и вообще ужаснулся. Такого даже врагу не пожелаешь. Одно меня успокаивает: спасибо, что судьба послала вам вовремя спасителя – волосатого человека и спасла тем самым вас от верной гибели.

Выслушав исповедь своего друга, Святослав после небольшой паузы улыбнулся и, нервно засмеявшись, проговорил:

– Валя, Валентин, дружище ты мой дорогой, ты вообще выбрось это из головы и не думай совсем об этом. Я, наоборот, тебя вспоминал всегда только с добром. И всегда твоё присутствие в моих мыслях, где бы я ни находился, очень помогало мне в трудные минуты таёжной жизни. А за то, что здесь, в тайге, я нашёл Кузьму, без которого моя жизнь уже не имеет смысла, и нашего друга – медвежонка, кто привносит в нашу с Кузьмой жизнь радость, я особо тебе благодарен. К тому же и ещё в одном я тебе благодарен. Понимаешь, в этом аду, как ты выразился, есть и обратная сторона жизни. Здесь, Валя, я обрёл необъяснимые душевные ощущения, которые хочу только тебе по-свойски объяснить, так как только ты меня понимаешь по-настоящему. Так вот, как известно, природа сама по себе часто бывает суровой. Когда она сжимает тебя в своих суровых объятьях, ты вмиг превращаешься, порой, будто в ледышку, и только биение твоего сердца продолжает согревать тебя в это время, давая шанс остаться живым. А когда, наконец, наступает теплая пора, то она тебя отпускает и говорит с лёгкостью: «Ты теперь часть меня. Живи и не беспокойся. Ты выдержал мои крепкие объятия, и я тебя теперь всегда буду оберегать. Ты этого заслуживаешь». И, представляешь, Валька, я всегда чувствовал это чье-то влияние на меня, и этакая необъяснимая защита постоянно мне помогала. Без неё я бы давно сгинул в могилу. Может, это мой ангел-хранитель? Если это так, то я преклоняю перед ним голову в благодарность за то, что он сохранял меня, внимая моим душевным мольбам в периоды безысходности здесь. Я тогда уже начинал понимать: любая суровость – это, в какой-то степени, вход в родство с природой. Я думаю, и ты в своей нелёгкой жизни тоже оказывался когда-то в чьих-то таких объятьях. Я теперь знаю, что природа в человеческой судьбе всегда бывает с теми, кто особенно нуждается в ней. Я благодарен судьбе, что я в тебе нашёл близкого себе человека, который нехотя или, наоборот, по доброму желанию помог мне познать это. Так что ни о каком своем грехе здесь ты не должен говорить.

– Ты этими своими словами сейчас, Свят, снял такой большой груз с моих плеч. Спасибо тебе за это, – облегчённо выдохнув, поблагодарил Валентин.

– Если бы ты не предложил мне эту жизнь в тайге, то я бы не оказался на месте авиакатастрофы в нужное время, и ребёнок погиб бы один от холода, голода и страха к следующему дню, вися на высоком дереве. И не было бы у меня, Валя, тогда Кузьмы. Ведь спасатели, наверное, только через пару дней нашли бы его на месте крушения самолёта и уже, к сожалению, не живого.

– Да, ты прав здесь, – подтвердил Валентин и мысленно ушёл в воспоминания о самой первой встрече со Святославом, после которой он уже не представлял своей жизни без него…