Судьбой приказано спастись

– Я говорю, что с этим китайцем находится сейчас недалеко от телестудии именно та самая девушка, у которой лицо со шрамом и которую ищет Джулио, – пояснил водитель.

– Ничего больше не говорите, – оборвала она мужчину, резко поменяв отношение к ситуации. – У вас телефон включен?

– Он всегда у меня включен. Странный вопрос вы какой-то мне задаёте.

– Всеволод, не отпускайте их от себя ни на шаг. Вы поняли? – приказным тоном попросила Луиза. – Все остальное объясню потом. – Луиза направилась догонять Джулио, но потом неожиданно вернулась и, проговорив: – Вы такой молодчина у нас, Всеволод, что даже слов нет. Спасибо! – в знак благодарности обняла водителя и бросилась вслед за Джулио.

– Странная вы всё-таки женщина, – ошарашенно заметил ей вслед Всеволод.

– Все женщины странные, особенно, когда придумывают, как преподнести мужчине сюрприз, – с лукавой улыбкой успела проговорить громко Луиза, уже отдаляясь от Всеволода.

Быстро шагая по коридору и переходя иногда даже на бег, продюсер по пути решила встретиться в первую очередь с режиссёром и ведущей, непосредственно которая и будет брать интервью у Джулио. В предвкушении невероятной сенсации от предстоящей встречи, Луиза быстро рассказала им о своих планах по организации особого сюрприза для Джулио и предложила внести некоторые изменения в интервью. С интересом выслушав женщину, телевизионщики сразу же согласились с её предложением, почувствовав, как взлетит после эфира рейтинг их канала. Когда Луиза закончила свой эмоциональный рассказ, касающийся необходимых в ходе интервью изменений, все улыбнулись, довольные её задумками. Поклявшись держать всё втайне от Джулио, профессионалы телевизионного дела быстро разошлись по местам, и каждый незамедлительно приступил к своим непосредственным обязанностям.

Тем временем Джулио, абсолютно ни о чём не догадываясь, находился в гримёрной и внутренне настраивался к появлению в эфире, ожидая немного задерживающуюся Луизу. Сидя в удобном кресле, он закрыл глаза, доверчиво предоставив своё лицо и волосы рукам опытных гримёров. Его быстро подготовили к телевизионной съёмке, прозвучала команда: «Внимание, эфир!» и передача началась.

Прежде, чем начать интервью с итальянским певцом – любимцем публики, журналистка, сидевшая рядом с Джулио, с загадочной улыбкой посмотрела на него, а потом доброжелательно сказала:

– Мы снова рады видеть Вас в Москве!

– Спасибо, – немного смутившись, кратко ответил ей Джулио.

– Наши зрители, которые могли в течение нескольких вечеров слушать ваши выступления, буквально влюбились в вас. И я могу с полной уверенностью сказать, в том числе и от своего лица, что вас ценят не только как певца, но и как человека, – продолжила ведущая.

– Мне приятно это слышать, – скромно поблагодарил Джулио.

– Но что-то, глядя на вас, я замечаю, однако, что глаза у вас какие-то немного грустные, – заметила со своеобразной нотой искренней женской заинтересованности журналистка. – Отчего это может быть? Извините, пожалуйста, за, может быть, кажущийся Вам нетактичным такой вопрос.

– Скорее всего, наверное, оттого, что не выспался после перелёта из Армении, – предположил Джулио.

– Перед тем, как выступать с концертами в этом прекрасном крае, в своём прошлом интервью в России вы коснулись темы, которая продолжает быть для вас очень больной на протяжении вот уже многих лет, – продолжила ведущая телепередачи. – Тогда вы признались, что долгие годы живёте в надежде на одну трепетно ожидаемую вами встречу, – напомнила она.

– Да, я признавался тогда, и сейчас признаюсь, что с этой надеждой я живу и сейчас, – опустив голову, смущённо согласился певец.

– Значит, вы не выспались в пути в большей степени потому, что очень много думали и по-прежнему переживали, что не встретили пока ещё ту, которая вам так в жизни дорога? – прямо задала она свой вопрос.

– Да, вероятно в этом вы действительно правы, – ещё больше смутился Джулио.

– После вашего предыдущего искреннего интервью почти все женщины России стали считать вас теперь одним из благороднейших представителей эстрады и настоящим мужчиной, – продолжала испытывать его скромность журналистка.

– Вы меня так хвалите, что даже не знаю, как себя вести, – с детской наивной улыбкой ответил он.

– Джулио, можно вам задать вопрос, который, вероятно, успокоит до конца ваши сердечные переживания?

– Я полностью к вашим услугам, задавайте! Если это касается моих глубоких сердечных переживаний, я опять отвечу на этот вопрос, как на духу – без всякой утайки.

– Тогда мой вопрос следующий: что могло бы вас полностью успокоить здесь – у нас в России? – спросила она и улыбнулась, поглядывая при этом незаметно на дверь в студию.

– Что бы меня успокоило?.. – повторил Джулио медленно, задав вопрос больше самому себе, чем журналистке.

Он непроизвольно направил свой взгляд вверх на потолок, положив руки на стоящий перед ним столик. Возникла недолгая пауза, которую неожиданно нарушил голос, громко доносившийся из-за двери в студию, отчего Джулио быстро повернул в ту сторону голову. К своему удивлению, он увидел Кузьму, который буквально ворвался в студию, решительно направившись прямо к нему. Джулио медленно поднялся со своего места и тоже двинулся навстречу парню.

– Это вы? Здравствуйте, – не дожидаясь ответа, поздоровался Джулио с парнем. – Я очень рад вас видеть.

– Здравствуй, – коротко ответил Кузьма и добавил: – Но здесь я не один…

После этих слов он быстро повернулся и направился обратно к двери, из-за которой недавно появился. Приоткрыв дверь, он взял за руку Веронику и ввёл её в студию. На какое-то время Джулио застыл на месте, словно в оцепенении, абсолютно потеряв при этом дар речи и не сводя своего взгляда с Вероники. Потом он посмотрел быстро на Кузьму, поблагодарив его кивком головы, а затем вновь устремил свой взгляд на Веронику. Не отрывая взгляда и почти не дыша, он смотрел на неё, не веря своим глазам, что всё это происходит с ним наяву, и никак не решался подойти к ней.

– Говорят, что ты хороший певец, – обратившись к Джулио, нарушил тишину в студии Кузьма. – А я ещё знаю, что ты – хороший человек. Ты долго искал Веронику, а тебя – она. Не обижай её никогда. Она очень хорошая, – попросил парень, глядя на Джулио, который всё ещё не сводил взгляда с Вероники. Потом Кузьма резко повернулся и собрался уходить, но Вероника, успев извиниться перед Джулио, последовала за парнем и, остановив, поцеловала его в щеку и тихо проговорила: «Спасибо тебе! Но, извини, я не могу любить двоих. Не обижайся только, пожалуйста, на меня!»

В ответ Кузьма улыбнулся, посмотрел на Джулио, подошёл к нему и, быстро обняв его на прощание, тут же уверенной походкой направился к выходу. А Вероника и Джулио, проводив его долгим взглядом, повернулись друг к другу и долго стояли, глядя друг на друга и не замечая никого кругом. Смутившись от взгляда Джулио, Вероника, опустила голову и подошла к Джулио, а он, медленно опустившись перед ней на колени, обхватил девушку за талию и уткнулся лицом в сборки её платья. Вероника нежно гладила Джулио по волосам, а из-под её полуопущенных век медленно катились слезы. После небольшой паузы Джулио повернул свою голову в сторону, прижавшись щекой к её стану, и от переполняющей его душевной радости тихо запел песню о первой любви.

Глава 22

В кругу родной семьи

Выйдя из телестудии, Кузьма, как ни странно, не был огорчён потерей Вероники – девушки, в которую он, вероятно, был влюблён с первого взгляда, а наоборот, на душе у него было радостно – он помог двоим найти друг друга после долгой разлуки. Особенно он радовался тому, что смог помочь Веронике. Да, эта девушка, как он часто себе в глубине души признавался, несомненно нравилась ему, но у него к ней были совсем другие чувства, не такие, как у Джулио, который, кстати, своей порядочностью понравился Кузьме при самой же первой их встрече.

Придя, наконец, в себя от нахлынувших на него чувств, парень, вспомнив, что Сан Саныч пошёл встретиться со своим знакомым слесарем, сел в машину и отправился к своим родителям один. Непроизвольно прикрыв глаза по дороге, в мыслях он тут же ушёл в воспоминания о Святославе и о своём друге Кисе. Перед его глазами, как в калейдоскопе, сменялись картинки из их совместной таёжной жизни. Ему стало немного легче от осознания того, что в его жизни есть место и радости – и это та дружба, которую ничто не сможет разорвать, так как суровые жизненные обстоятельства, как правило, делают дружбу крепкой и надёжной. Веронику и Джулио связало накрепко землетрясение, а его, Святослава и Кису – авиакатастрофа и с тяжёлыми испытаниями жизнь в тайге. Осознав это, он подумал с укором в свой адрес: как в этой суете он смог забыть о них – о своих самых близких.

Доехав до посольства и войдя в комнату, Кузьма поздоровался со своими родителями, сидящими перед телевизором, и молча опустился в одно из стоящих рядом кресел. Заметив такое печальное состояние сына, Юй Лоу осторожно подошла к нему, подсела рядом, нежно его обняла и ласково заговорила на ломанном русском языке.

– Сынок, ты не отчаивайся. Это, думается мне, у тебя первая любовь, а она, как обычно, приходит, когда захочет, и уходит тоже, когда захочет, но при этом никогда не забывается, – постаралась объяснить ему мама. – Через это чувство проходят почти все, – произнесла она, слегка взъерошив рукой волосы на его затылке. – Мы, сынок, видели всё по телевизору. И поверь нам, ты правильно поступил, Ку Цзыма, и по-настоящему достойно.

– Да, Кузьма, мама права. Хотя она и плохо говорит по-русски, думаю, ты её хорошо понял, и мы очень надеемся, что ты постараешься не слишком сильно переживать о случившемся, – поддержал её Ку Шанюан.

Постаравшись улыбкой подбодрить своих родителей, Кузьма неспешно оглядел комнату и, заметив на столике какой-то свёрнутый в трубочку лист бумаги, подошёл к нему и, взяв в руки, поспешно развернул. Мама неслышно подошла к своему сыну и обняла его.

– Как будто всё случившееся тогда на небе я теперь вижу наяву, – тихо проговорила она, глядя на лист. – После небольшой паузы, она осторожно пояснила сыну: – Приходил Кирилл и передал этот рисунок нам от Святослава.

–Твой папа с Валентином Николаевичем просили передать тебе через Кирилла, что они поехали в тайгу, чтобы привезти твоё свидетельство о рождении, уцелевшее тоже чудом в той авиакатастрофе, – добавил Ку Шанюан.

Видя по-прежнему тревожное состояние сына, Юй Лоу постаралась успокоить его:

– Он скоро обязательно вернётся.

После небольшой паузы Ку Шанюан извинительно добавил:

– Мне, сынок, очень совестно перед Святославом за то, что не застал нас. Извини нас, что так вышло, но в нашей беседе с ним раньше я обещал ему никогда не разлучать вас. Понимаешь, мы с мамой долго думали, как нам быть в этой ситуации – он ведь тоже считается твоим папой. Видишь ли, ты и Святослав, жившие постоянно там в тайге вместе, жить без тайги и друг без друга уже не сможете. Твоя мама, пока ждала тебя, сильно болела, и новая разлука с тобой будет для неё невыносимой. А моя государственная служба не позволит сейчас быть рядом с вами и поэтому, сынок, я решил поступить так. На днях я посоветовался со своим руководством и оно, ввиду необычности нашей семейной ситуации, поддержало меня полностью в моём предложении. После узкого совещания по моему вопросу мы отправили правительству России письмо-просьбу о разрешении твоей маме – гражданке Китая – находиться неопределённое время по семейным обстоятельствам и рекомендации лечащего врача в выбранном ею месте на территории России. Дело в том, что российский закон устанавливает для всех иностранцев строгие сроки пребывания в стране, превышать которые нельзя, но наш случай – редкое исключение.

Посол в разговоре был немного взволнован, поэтому сделал небольшую паузу, чтобы глотнуть воды, а потом продолжил:

– В письме мы объяснили, что твоей маме необходимо всё время находиться рядом с тобой для её полного выздоровления, а ты не можешь в данный момент по моральным соображениям оставить своего приемного отца одного. На днях я должен получить ответ на это письмо, который, я очень надеюсь, будет положительным и вы с мамой вскоре сможете поехать вместе в тайгу к Святославу, а я буду вас часто навещать. А когда завершится моя служба, то тогда сможем все вместе и на свою родину отправиться. Впрочем, об этом мы со Святославом конкретнее поговорим, так как хотим и его к нам в гости пригласить. Он ведь нам теперь очень дорог, и взять тебя с собой без его согласия мы не имеем права.

После этих слов мужа Юй Лоу подошла к нему и, обняв его, сказала: «Спасибо!»

Обрадовавшийся Кузьма подошёл тут же к родителям и, обняв их, осторожно сказал о своём желании:

– Папа и мама, у меня есть ещё один хороший друг. Он помогал мне искать отца. Его зовут дядя Саша. И я очень хочу, чтобы он к нам пришёл, и чтобы вы его увидели. Он хороший человек.

– Твой хороший друг, Ку Цзыма, и для нас хороший теперь человек, – сказал в ответ Ку Шанюан. – Обязательно приглашай его. Мы очень рады будем видеть того человека, который в трудный период твоей жизни не остался безучастным к судьбе нашего сына – к твоей судьбе, Ку Цзыма.

– А у него ещё племянник есть – он тоже очень хороший человек. Он со своим другом, который делает концерты, однажды, когда меня хотели убить, мне очень помогли. Если бы их тогда не было бы вовремя рядом, меня бы тоже сейчас не было рядом с вами. Я его тоже очень хочу позвать, – попросил Кузьма.

– Я рад, что у тебя есть хорошие друзья, к тому же ещё и твои спасители. Мы с мамой будем рады им у нас в гостях, – ответил посол.

Как и было условлено заранее, вечером к посольству подошли Сан Саныч и Всеволод, и Кузьма познакомил родителей со своими друзьями. За чаепитием их совместная беседа была дружественной и непринуждённой. Сан Саныч с особым своим юмором подробно рассказывал, как он познакомился с Кузьмой, и в ходе его рассказа все радостно от души смеялись. До позднего вечера разговаривали они и о многом другом. Потом гости, попрощавшись, ушли, а Кузьма стал не спеша собираться в дорогу. Лёг спать он уже поздно – за полночь, но всё равно долго не мог уснуть: нахлынули воспоминания о Святославе и об их таёжной жизни. Где-то в глубине души Кузьма осознавал, что тайга стала для него теперь самым дорогим местом, и что вряд ли он когда-либо сможет навсегда её покинуть. Опережая события, он с радостью представлял, как на днях снова окажется в лесу и, вдыхая вновь терпкий таёжный воздух, прокричит, широко раскинув в приветствии руки: «Ура! Я снова у себя дома!», а огромные таёжные деревья ответят ему, приятно прошелестев.

Глава 23

Снова в тайгу

В то время, как Кузьма готовился отправиться в скором времени в тайгу, Святослав и Валентин уже прибыли, наконец, туда. Вертолёт, доставивший их на место, специально приземлился по просьбе Святослава на поляне, расположенной вдалеке от водопада – в целях «конспирации», как любил говорить Святослав. Попрощавшись с пилотом, мужчины, закинув за спину рюкзаки и взяв в руки сумки с вещами, двинулись по петляющей тропинке в направлении реки.

– Ты не обессудь, что я решил сначала побывать в гостеприимном жилище Никиты. Видишь ли, там припрятаны все сохранившиеся во время авиакатастрофы документы Кузьмы. Ну и конечно, что важно очень, ты там, как следует подлечиться, словно в санатории, сможешь, и отдохнуть с дороги. А то, вижу, у тебя нога болит – еле тащишь за собой, да и вид такой измученный, как будто ты только что вагоны с углём разгружал, – пошутил Святослав, оценивающе осмотрев своего друга.

– Эта усталость, что ты точно подметил, у меня, наверное, от непутёвой моей жизни, – искренне отшутился Валентин.

– Почему непутёвой? Я в этом не согласен с тобой. Потому что, думаю, что совсем не каждому представители других стран вручают такую особую награду, как герою их страны, – с уважением заметил Святослав.

– Знаешь, Свят, что я тебе скажу. На старости лет эта награда, конечно, приятна, но она на закате жизни, словно игрушка для ребёнка, – заметил Валентин Николаевич.

– Слушай, а тебе что, во Францию эту самому лично за наградой лететь надо будет? – поинтересовался Святослав.

– Да нет. Недели через две мне её вручат у нас в России в Москве, в здании ихнего, кажется, посольства. Поэтому вот Кирилл и отправился туда разузнать подробно обо всём. А когда же узнает, то приедет и подробно расскажет, где и как меня будут награждать, и с какими, как говориться, почестями. – Валентин, помолчав, потом немного печально и в задумчивости произнёс: – Как же всё-таки странно многое в жизни устроено, Свят. Я имею в виду вообще, в смысле времени, которое так иногда хочется хоть чуточку вернуть, – пояснил Валентин. – Но… всё уходит безвозвратно…

– Отбрасывая твой такой настрой на жизнь во времени, всё же я рад, что у меня есть такой героический друг – личность, заслуживающая огромного уважения, – уловив нотки грусти в голосе Валентина и стараясь подбодрить его, сказал Святослав.

– Ну, про личность ты, конечно, загнул. А вот, что я друг тебе – этому я рад, – с улыбкой поблагодарил Валентин и добавил: – И, знаешь, я ведь за такую долгую жизнь тоже, кроме тебя, друга не приобрёл. Хотя товарищей и хороших знакомых у меня, ох, как много.

– То, что ты почти полжизни провёл за пределами цивилизации, может, это и не так уж страшно, я думаю. Это я говорю по той причине, что ты, Валя, и там, на зоне, как всегда оставался человеком. Ведь ты очень многим там, если так выразиться, помогал выживать и поддерживал многих, чем мог. Поэтому, я думаю, что очень многие, кто оттуда выходил, тебя всегда вспоминали по-доброму. И, знаешь, Валя, ведь человек, если разобраться, часто и живёт для памяти. Ведь человеческая жизнь, а также жизнь всего живого на этом свете, так коротка. Добрая память, мне кажется, и есть самая высшая для человека награда.

– Спасибо тебе за такие, Свят, слова, – искренне признался Валентин. – И вправду ведь, что в целом, я думаю, жизненный итог у меня получился действительно вроде неплохой, хотя и чуточку трудноватый немного, но… Я где-то слышал, что страдания оттачивают ум, поэтому…

Сказав это, Валентин замолчал. Святослав, почувствовав такое состояние своего друга, тоже решил помолчать, думая уже о своей жизни, связанной с Валентином после знакомства с ним. Дальше они шли не спеша в полной тишине, нарушаемой только щебетанием птиц и шелестом густой листвы, по-видимому, понимающими состояние двух счастливых по-своему существ и поддерживающие их настроение своими звуками…

– Скоро придём, – прервав, наконец, тишину, сказал Святослав. – А когда же, Валя, войдём в покои Никиты, ты поймешь, что жизнь, оказывается, прекрасна не только на этом свете, но и под землёй. А когда же побудешь пару дней там, под землёй и выйдешь оттуда воскресшим, то и вовсе поверишь в потусторонний мир… А потом, когда окончательно поставишь свои силы на место и приведёшь себя в порядок, тогда и на могилу Фёдора сходим: она находится совсем рядом с охотничьим домиком твоего брата. Не обижайся, что сразу туда тебя не веду. Мне действительно очень хочется, чтобы ты немного подлечился. А там, куда мы сейчас с тобой идём, ты действительно почувствуешь себя, как у Христа за пазухой. Знаешь, Валя, я не истовый верующий, но я точно знаю, что Господь приходит к человеку всегда тогда, когда он уже почти ни на что не надеется. Хотя, конечно, о Христе вообще, если честно признаться, первоначально я стал немного понимать, когда однажды занялся реставрированием икон, и делал это с того раза всегда с необъяснимой радостью. От взгляда на лик Творца, мне всегда почему-то становилось на душе тепло, и от этого сами по себе начинали идти слёзы, как будто очищая изнутри душу. И в эти такие свои состояния я и начинал делать свои выводы о вере в Бога. Ты не сочти меня за фанатично верующего , но в голову тогда приходили мысли о том, что такое состояние радости приходит от соприкосновения с какой-то неземной теплотой в солнечном санатории, отчего всегда появляется состояние объять вдруг необъятное, рыдая от какого-то необъяснимого счастья. Это словно как прикосновение к познанию, открывающее именно тебе по секрету источник какой-то огромной любви неземной. Любви не к человеку, животному или предмету, а, скорее, какое-то проникновение в таинственную суть, отчего хочется быть лучше и чище, чтобы при этом раствориться в состоянии этой сокровенной любви…

Говоря это, Святослав даже, показалось Валентину, почти не дышал, уйдя в какое-то своё особое душевное состояние.

– И ещё, Валя, я об одной мысли хочу с тобой поделиться: я всегда восхищался всем творением Творца везде и вокруг. И знаешь, я всегда удивлялся и по-прежнему удивляюсь тому, как любое движение – начиная с вращения планеты и заканчивая ходом муравья – идеально точно выверено? И верую тому, что нашими душами тоже кто-то сверху руководит или, может, что-то руководит… Как можно выразиться, какое-то есть, наверное, вечное абсолютное некое совершенство, за завесу которого нам заглянуть даётся только в виде небольшого прикосновения – ощущения, что кто-то есть над тобой, отчего приходит радость на душе, что ты под чьей-то опекой.

В ответ на такие мысли Валентин Николаевич только и смог, что по-отцовски, в знак согласия с ним, обнять Святослава:

– Я бы в жизни всё отдал, если бы хоть кто-нибудь смог мне объяснить, как всё было выдумано впервые, и с чего началось всё живое и неживое во Вселенной; кто и как на самом деле и с чего всё это придумал и сотворил с самого начала. Такие мысли особенно часто меня навещали там, под землёй, в пещере, где меня начинало в это время окутывать какое-то блаженство, и как в раю тут же начинали приходить мысли о вечности и сущности жизни земной.

– Да, я вижу, Свят, что там, по твоим словам, в твоём подземном жилище получается самый настоящий санаторий, – заметил с лёгкой улыбкой Валентин.

– Тот, кто меня там с Кузьмой приютил – мне будет всегда очень теперь дорог. И я за это очень аккуратно слежу и ухаживаю за его могилой и могилой его мамы, – продолжил свой рассказ Святослав. – Конечно, может, всё, о чём я тебе говорю, как-то выглядит со стороны сентиментально. Но, поверь, такой любви между матерью и ребёнком, как у них, я постоянно завидую белой завистью. Конечно, я не видел воочию их жизнь вместе в их семейном сосуществовании, но большого воображения для понимания их добрых взаимоотношений и не надо, чтобы всё это представить: достаточно посмотреть на скульптуры его матери и на то, сколько он их сделал – одна живее другой. Если бы ты видел, как в последние минуты перед смертью он, умоляя, просил быть похороненным рядом с ней. И я рад, что тогда понял, о чём он меня просил и тому, что выполнил его просьбу, похоронив его рядом с самым близким и дорогим ему человеком. И я всегда буду помнить о том, что без Никиты нас с Кузьмой давно уже не было бы в живых.

– Я, Свят, конечно, слышал о том, что где-то на свете есть существо – нечто среднее между обезьяной и человеком, во что я, честно говоря, не верил до сегодняшнего дня. Когда ты говоришь, что ты его не только видел, но и, можно сказать, даже породнился с ним, то это, конечно, окончательно меняет моё отношение к таким слухам, услышанным от людей мной когда-то! – искренне признался Валентин.

– Знаешь, если рассказать об этом кому-нибудь, то сразу сочтут сумасшедшим, – продолжил, улыбнувшись, Святослав.

– А зачем вообще кому-либо говорить о вашем с Кузьмой волосатом друге и о его с мамой жизни под землёй, а также о том, каким способом он оставался, что для меня загадка, всегда невидимым в тайге для людей, – размышлял Валентин.

– Кстати, мы потом когда-нибудь втроём сядем и обстоятельно поговорим, как и нам сделать так, чтобы никогда и никто посторонний вообще в будущем сюда не проник. Ведь теперь нам предстоит много раз туда, в пещеру, входить и оттуда выходить. Ради их покоя нам тоже надо быть всегда осторожными. Раз Никита всегда умудрялся быть незаметным, то и нам, я думаю, это будет нетрудно сделать. А для этого мы будем поступать, как её хозяин.

– А он что, тебе об этом своём секрете сам говорил? – удивлённо спросил Валентин.

– Нет, не говорил так, как мы с тобой. Но того, что он произносил, было для меня достаточно, чтобы догадаться обо всём. Видишь ли, я приметил кое-что в его поведении, когда он приводил нас в своей пещере в порядок после того, как спас от волков. Видишь ли, в скале со стороны реки есть одно небольшое незаметное отверстие, похожее на дыру в трубе, о чём я узнал уже после смерти Никиты, живя здесь в тайге. Так вот, когда я пришёл в себя, я заметил его тень: он сидел там, у этого самого отверстия, и что-то лепил, а с улицы в это самое время как раз через это отверстие слышались громкий устрашающий шум и какой-то непонятный свист. И тогда я увидел вдруг, как Никита встал, вытер себе медленно лицо огромными лапищами и пробормотал: «Ой-ой-ой!», после чего вышел быстро из пещеры и исчез. И так он делал не один раз именно тогда, когда снаружи доносились такие же звуки, и только тогда, когда было мрачно и темно снаружи.