Купеческий сын и живые мертвецы

Иван даже не знал, заметила ли девушка, что он поднялся с земли: всё её внимание приковали к себе нападавшие. А подать голос он не решился: если бы он отвлёк её хоть на миг, в Зину тут же могли бы вонзить клыки (псы) ходячие покойники. Уж она-то наверняка показалась бы им съедобной – в отличие от самого Иванушки!

И тут порядок необходимых действий возник в Иванушкиной голове с такой ясностью, что он с трудом поверил сам. Это у него-то, кто даже в гимназии не сумел выучиться, родился такой план? Однако медлить было нельзя.

Иванушка устремился к калитке погоста, распахнул её и выскочил за чугунную ограду, состоявшую из прутьев-пик с острыми навершиями. А в следующий миг уже стоял возле ворот – у Зины прямо за спиной.

– Только не оборачивайся и не дёргайся, – произнёс он ей в самый затылок. – Просто продолжай их отгонять – сейчас я тебя вытащу.

И он в три взмаха руки размотал цепь на воротах, а потом резко их распахнул. Двое мертвяков ещё успели потянуться к Зине – один даже ухватил её изломанными пальцами за кисейный рукав платья. Однако Иван Алтынов уже рванул девушку на себя, и она буквально упала ему на руки. Но махалку с тряпицей на конце она при этом так и не бросила!

Купеческий сын опустил Зину спиной прямо в пыль – на грунтовую дорогу, что вела к погосту.

– Ты цела? – быстро спросил он, склоняясь к ней. – Они тебя не покусали?

– Нет. – Зина глядела на него снизу своими огромными чёрными глазищами, которые выражали даже не страх – непередаваемое изумление. – Но я думала – они сожрали тебя!

Однако Иванушка уже не слушал её. Метнулся обратно к воротам – возвращать на место цепь. Он опасался, что не успеет вовремя: сколько-то мертвяков всё-таки вырвется наружу. Но нет: линию, что разделяла мир живых и мир усопших, ни один из них так и не пересёк. Иван обмотал цепью воротные прутья раз десять, а потом поспешил к калитке и запер её на ключ.

Впрочем, кое-кто всё-таки сумел просочиться наружу: Эрик Рыжий вальяжной рысцой подбежал к Иванушке и с мурчанием потёрся о его правую ногу. Кот не выглядел напуганным, напротив: имел вид победительный и залихватский. Иванушка нагнулся, чтобы погладить его, и только тогда – по длинной косой тени от собственной руки – понял: солнце скатилось почти что к самому горизонту.

Глава 7

Внучка ведуньи

1

– Тебе нужно без промедления бежать за помощью! – Иванушка повернулся к Зине.

Та сидела на земле, подтянув колени к груди, и тихо, беззвучно плакала. Иванушка подумал: будь он чуточку поумнее, знал бы, какие слова ей сказать, чтобы её утешить. А так – всё, что он смог: подойти к ней, опуститься рядом на корточки и неловко обхватить её одной рукой за плечи. Эрик Рыжий покрутился возле них, а потом уселся на траву чуть в стороне. Утешать он тоже явно не умел, как и его хозяин.

Зина не отстранилась от Иванушки: повернулась к нему и уткнулась носом в его рубаху – изгвазданную мертвяками, уже не белую, а серую с грязными разводами. И купеческий сын ощутил у себя на груди тепловатую влагу.

– Твой отец остался там, – сквозь слёзы произнесла поповская дочка. – А эти умирашки с самого начала обложили склеп вашего семейства – я видела с колокольни.

– Ничего, – сказал Иванушка, – я за ним туда вернусь.

– Ты что?! – Зина даже перестала плакать, вскинула к нему лицо. – Они же тебя и так чуть было не растерзали!..

– Я им не по вкусу пришёлся. – Иванушка попробовал улыбнуться, но не был уверен, что у него это вышло. – А ты беги в город – приведи сюда людей. И главное – про телеграмму не забудь.

Иван отпустил плечи девушки и поднял с земли свой шестик с тряпицей. Однако теперь он не намерен был повторять прежнюю ошибку. Хоть времени у него не оставалось вовсе, он собирался вначале спровадить Зину отсюда и только после этого возвращаться на погост.

– А ежели ты ошибся? – попробовала спорить с ним поповская дочка. – Ежели умирашки всё же надумают тебя сожрать?..

Иванушка вздрогнул – ему и самому такая мысль приходила в голову. Однако он очень рассчитывал теперь на Рыжего. И не стал ничего отвечать Зине. Если бы вступил с нею в спор, мог бы поддаться на её уговоры: отказаться от возвращения к мертвякам. На Эрика-то он рассчитывал, а вот на себя самого – не особенно. Раззявленные зубастые пасти так и стояли у него перед глазами.

– Поспеши! – бросил Иванушка Зине. – Лучше всего – найди исправника или подойди к первому же городовому. Скажи: Митрофану Кузьмичу Алтынову срочно нужна помощь. Пусть пошлют сюда всех, кого только смогут!

И он помог девушке подняться с земли. А потом провожал её взглядом до тех пор, пока она не перешла с грунтовой дороги, что вела к кладбищенским воротам, на деревянную мостовую Губернской улицы.

Только после этого он поспешил к замкнутой на ключ калитке, отпер её и снова ступил во владения мертвяков. Эрик Рыжий бежал на шаг позади него – хоть Иванушка ни голосом, ни жестом звать его не стал. Древние египтяне, как видно, не ошибались в своей оценке кошек.

2

Купец Алтынов припал ухом к двери, которую он подпёр гробовым ложем. А у него за спиной двое мнимых любовников тем временем расцепились на полу и оба теперь пробовали встать. Иван крикнул вдали что-то ещё раз, и ему словно бы ответил тонкий девичий голосок.

Митрофан Кузьмич хотел уже отодвинуть домовину от двери – выбраться наружу. Туда, где был его сын. И где кричала сейчас – Зина? Он теперь почти не сомневался, что это была она. Кого, кроме поповской дочки, могло ещё занести некстати на погост, где мертвецы решили ожить? Даже мысленно Митрофан Кузьмич не смел использовать слово воскреснуть – это было бы форменное кощунство. Те, кого он видел сегодня, отнюдь не воскресли – они просто восстали. И живыми от этого не сделались.

Но снаружи мало что доносились крики, за дверью стучали и скреблись притёршиеся к ней мертвецы. Так что Митрофан Кузьмич идею выбраться отринул. Точнее, отринул бы, если бы успел. Однако тут решил вмешаться в дело его отец.

Хотя сперва Митрофан Алтынов даже не уразумел, что это был он. Слишком уж сильно отвлекло его прислушивание к звукам снаружи. И ещё его слишком устрашила мысль о том, что случится, если его сын решит пойти сюда – выручать его, своего отца.

Но Митрофан Кузьмич не успел и это обдумать. Купцу первой гильдии вдруг вообще стало трудновато обдумывать что-либо. Он, всегда втайне гордившийся своей логикой и здравым смыслом – которые после смерти отца помогли ему не только сохранить семейные капиталы, но и приумножить их, – внезапно сбился с мысли. Его отец шёл к нему, вытянув вперёд одну руку, которая показалась Митрофану Кузьмичу несусветно длинной. И широко улыбался. По крайней мере, в первый момент Митрофан Алтынов подумал именно так.

А когда уразумел, до какой степени он ошибся, уже не успел ничего предпринять.

3

Зина Тихомирова помнила, что велел ей сделать Ванечка – память у неё совсем не отшибло. Вот только как её друг детства себе представлял: она прибежит к исправнику, Денису Ивановичу Огурцову, и выпалит ему: «На Духовском погосте бесчинствуют ходячие покойники»? Если Денис Иванович, известный как человек крутого нрава, будет в благостном расположении духа, то просто выставит её из полицейского участка и велит, чтобы она не мешала работать своими неумными шуточками. Ну а коли его расположение окажется дурным, он, чего доброго, отправит её, Зину, на всю ночь в карцер, чтобы она, перегревшаяся на солнце дура, охладила там голову.

Так что побежала поповская дочка сразу к центру Живогорска – на почтамт. Там с подозрением оглядели девушку – в перепачканном платье, без шляпки. Однако деньги у неё при себе имелись. И телеграмму у неё без промедления приняли. А из почтовой конторы Зина поспешила вернуться восвояси: в дом своего отца, священника Тихомирова, тоже располагавшийся на Губернской улице.

Дом встретил Зину полной тишиной, как она и рассчитывала. Родители её оба пребывали в отъезде, а кухарка Глафира, которая не только готовила Тихомировым, но и помогала прибирать дом, все свои дела всегда заканчивала ещё до полудня. После чего уходила к себе – её дом был в двух кварталах отсюда.

– Вот и кстати, что никто мне мешать не станет… – прошептала поповская дочка.

И тут же, приставив лестницу к люку, что вёл на чердак, полезла наверх.

Там, в запертом на ключ сундуке, хранилось имущество, которым владела её покойная бабушка (Зина всегда произносила: баушка). Она была мать её матери. Но последние годы своей жизни прожила у них в доме: кроме Аглаи, Зининой матушки, детей у неё не было. И позаботиться о ней больше оказалось некому. Так что пришлось отцу Александру пустить скрепя сердце тёщу к себе в дом. Хоть и знал он, какими делишками та промышляла.

Из-за этого и ездила теперь маменька Зины регулярно по святым местам: надеялась отмолить душу своей матери. А вот сама Зина никогда баушку особенно не порицала. Ну, и что с того, что та могла наколдовать дождь, всегда знала, где в лесу растёт больше всего грибов, или могла сделать пальцами такой знак, чтобы отогнать бродячих собак? Ведь вреда от этого людям не было никакого! Правда, из обмолвок родителей поповская дочка знала, что в прежние времена бабка её своим ремеслом производила вещи очень даже нехорошие. И если, к примеру, она делала так, чтобы у зловредной соседки скисало разом всё молоко, то это было ещё не самое худшее.

А потому, если бы протоиерей Александр Тихомиров узнал, что Зина собирается сейчас воспользоваться колдовским набором своей бабушки, он бы, пожалуй, мог сгоряча и проклясть дочь. Однако Зинин папенька был сейчас отсюда далеко. И к его возвращению девушка надеялась снова всё запрятать в сундук – так, чтобы и следов не осталось.

Ключ от сундука – запасной, о котором Зинины родители ничего не знали – бабка вручила ей давным-давно, ещё когда была в здравии и помирать не собиралась. И поповская дочка припрятала этот подарочек на само́м чердаке, куда её родители ходить откровенно побаивались. Так что за два года, что миновали с бабушкиной смерти, ключа этого так и не нашли.

Зина иногда задавалась вопросом: отчего это её маменька и папенька не уничтожили оставшийся от бабки сундук – не предали его огню, к примеру? И один раз она даже завела разговор на эту тему с кухаркой – самих-то родителей она спрашивать не решалась. И Глафира ей тогда ответила:

– Давно бы они его сожгли! Да бабка твоя заклятие какое-то на сундук наложила – так что стронуть его с места нет никакой возможности. Ну, не жечь же его вместе с домом?

А Зина подумала про себя: её папенька и дома не пожалел бы! Да только строения на Губернской улице стояли очень уж плотно друг к другу. Начнись пожар – и половина Живогорска могла бы выгореть. Потому-то и оставалось баушкино имущество в целости и сохранности.

Впрочем, кое за что отец Александр должен был бы тёщу Агриппину Ивановну поблагодарить: ему не пришлось отпевать её и хоронить. Перед самой своей кончиной она отправилась в какой-то подмосковный приход – погостить у давней подруги, которая состояла там просвирней. И та благочестивая старушка вскоре отписала Зининым папеньке и маменьке: так мол и так, скончалась родственница ваша – раба Божья Агриппина. И, согласно её последней воле, была похоронена в месте своей кончины, то есть там же, под Москвою.

Зина достала припрятанный за чердачной балкой ключ, отперла сундук своей бабки и подумала: тогда, при известии об Агриппининой смерти, папенька и даже маменька вздохнули с облегчением. А вот сама Зина после этого всю ночь напролёт проплакала в своей комнатке: жалко ей было бабушку, какие бы сплетни про неё ни распускали.

«Только никакие это были не сплетни», – произнёс голос в Зининой голове, вроде как папенькин. Но девушке было не до того, чтобы к нему прислушиваться. Да и, говоря по правде, она и сама знала, что не сплетни. Иначе с какой бы стати было ей залезать в сундук своей бабки?

Как только Зина повернула ключ в замке, крышка тут же откинулась сама собой – была на пружинах. Девушка всего дважды этот сундук открывала после того, как не стало её бабушки. И оба раза просто смотрела на то, что лежало внутри. Да ещё вдыхала источаемые содержимым сундука ароматы: запахи корицы, сушёных грибов, перечной мяты, жжёного сахара и ещё бог знает чего – Зина не могла бы сказать в точности. Запахи эти напоминали ей бабушку с такой силой, что казалось – старая Агриппина вот-вот с кряхтением взойдёт на чердак и спросит с усмешечкой: «Ну, что, внученька, рассказать ли тебе быличку?»

Но сегодня запахи ничем Зине помочь не могли. А вот бабушкины былички – иное дело. Она не забыла, как Агриппина говорила ей:

– Главное – помни: ежели сильно хочешь что-то получить, сначала создай это вот здесь. – Она легонько стучала Зину кривоватым пальцем по лбу. – А когда это создастся у тебя в голове, тогда получится и въяве. Но, конечно, надобно ещё себе помогать. Взять хотя бы вот этих куколок – сейчас я тебе поведаю, какие про них былички сказывают…

И теперь Зина запустила руку глубоко в сундук – под мешочки с сушёными травами, под переложенные тряпицами глиняные горшочки, под какие-то круглые подушечки, сделанные из меха зайцев, волков и даже крыс. А потом вытащила почти что с самого дна сундука средних размеров короб, сделанный из раздвижных дощечек. Его девушка поставила на пыльный пол и тут же сдвинула в сторону крышку: внутри лежали те самые баушкины куклы.

– Это Ванечка, – прошептала Зина, беря в руки одну из них – искусно сшитого из материи разных цветов доброго молодца с круглым лицом, на котором прорисовали тончайшей кисточкой и глаза, и брови, и губы, и даже нос. – А это – его пика. – Она приладила к его руке остро заточенный карандаш, специально захваченный ею из папенькиного кабинета. – И разить врагов он будет в голову.

4

Удивительное дело: пока Иванушка и его кот бежали по Духовскому погосту, им не встретилось ни одного ходячего мертвеца. Те либо остались в большинстве своём подле калитки, либо стягивали силы куда-то ещё. И купеческий сын очень скоро понял, куда именно.

Иванушка увидел, что семейную погребальницу Алтыновых мертвяки обложили со всех сторон. И ему будто ржавую иглу вонзили в сердце. Все эти твари – с разинутыми ртами, с чёрными пеньками оскаленных гнилых зубов – заметили его появление. Они стали разворачиваться к нему – всем корпусом, а не просто вертя головой. И многие, сделав такой разворот, потопали прямиком к Ивану Алтынову, который замер шагах в двадцати от склепа.

– Надо бить им в голову, – едва слышно прошептал купеческий сын; он и сам не знал, откуда у него взялась эта мысль, однако же был непреложно уверен в её правильности.

Он изловчился и нанёс удар концом своей махалки в висок тому мертвяку, который пытался приблизиться к нему с левого боку. И да: удар и впрямь оказался смертоносным. Если, конечно, пристало употреблять это слово к тому, кто и так уже умер. Ходячий покойник, облачённый в какие-то вонючие отрепья, тут же рухнул наземь и застыл недвижно. Вот только Иванушка оплошал: ударил его тем концом шестика, на котором болталась тряпица. Крепкая палка вошла глубоко в голову мертвяка с платком вместе. И, когда покойник упал, он утянул за собой и махалку, которая вывернулась у Иванушки из рук, больно ударив его по костяшкам пальцев.

Иван, впрочем, тут же метнулся к поверженному врагу и попробовал своё оружие высвободить. Он даже прижал сапогом голову мертвяка к земле, когда тянул шестик на себя. Но махалка застряла, словно зажатая в тисках.

Купеческий сын выпустил её, завертел головой, выискивая хоть что-то, смахивающее на оружие. И он едва поверил собственным глазам: в шаге от него лежал на земле длинный чугунный прут с острым наконечником: самая натуральная пика! Иванушка понял, что это: часть кладбищенской ограды. Даже припомнил, как протоиерей Тихомиров жаловался его отцу, церковному старосте, что в канун Петрова дня какие-то бесчинники выломали из ограды несколько прутьев, пробрались на погост и всю ночь там выли и стонали, до одури напугав жителей близлежащих домов. Митрофан Кузьмич дал тогда денег на восстановление ограды, но самих безобразников отыскать так и не удалось.

И теперь купеческий сын подхватил с земли чугунную пику – настолько увесистую, что держать её пришлось обеими руками. Предзакатное солнце било ему в спину, и на долю секунды он увидел впереди себя собственную вытянутую тень, похожую очертаниями на силуэт охотника, с одной рогатиной вышедшего на медведя. Только вот – возле ног Ивана Алтынова вместо охотничьего пса ощерился, выгнув спину дугой, Эрик Рыжий.

Иванушка взмахнул тяжеленным прутом – не как пикой, а как палицей, справа налево. Нанести колющий удар не выходило: прут был чересчур длинным, а следующий мертвяк подступил почти вплотную. Иван рассчитывал размозжить жуткому существу череп. Но чугунная палка оказалась погнутой, удар пришёлся ниже цели, и купеческий сын буквально снёс голову с плеч своему противнику, шея у которого переломилась, будто сухая ветка. Череп кадавра отлетел далеко в сторону, в кусты бузины. А обезглавленное тело мгновение ещё постояло, качаясь вправо-влево, но потом всё-таки повалилось брюхом в землю, под сень столетней липы.

Душа Иванушки наполнилась ужасом и ликованием – вперемешку. Поступка более чудовищного, чем обезглавливать усопших, он в своей жизни не совершал. Но и поступка более отважного не совершал тоже. Он ещё раз описал в воздухе дугу чугунной пикой, отгоняя новых врагов. И – невероятное дело! – устрашил мертвяков настолько, что они стали медленно от Иванушки отступать. То есть это сперва ему почудилось, будто он устрашил их. Но потом он припомнил: с такой же безразличной медлительностью отходили в сторону и те, первые мертвяки, окружившие его возле кладбищенской ограды. Стало быть, и теперь покойников то ли отгонял Эрик, не отстававший от хозяина ни на шаг, то ли они решили поискать для себя более лёгкую добычу. Когда б Иванушка не видел растерзанной лошади, то мог бы и вовсе подумать: эти (псы) мертвяки способны больше напугать, чем навредить.

Странно, но и к двери алтыновского склепа ходячие покойники возвращаться не пожелали. Своей вихляющей походкой они побрели куда-то мимо его серокаменных стен. И сын купца Алтынова ощутил при виде этого не только облегчение, но и крохотную толику разочарования. Какая-то его часть хотела снова схлестнуться с зубастыми тварями. И более страха не испытывала – ни перед ними, ни тем паче перед всякими брехливыми шавками, которых он боялся столько лет!

Даже выбитый при падении с лестницы зуб – из-за которого Иванушку наградили обидным прозвищем Щербатый – больше уже не казался ему постыдной чертой. Он подумал: это была важная памятная отметина. С самого начала. Только он не уразумел сразу, что эта выбоина должна была напоминать ему, какие поступки он в самом деле способен совершать.

Иванушка ощущал, что в нём происходит удивительная перемена – прямо сейчас. Он понятия не имел, сколько времени она продлится и куда его заведёт. Но впервые в жизни купеческий сын вспоминал о том происшествии из своего детства – когда он отбил у бездомных собак Эрика – не с ужасом и содроганием. Он думал о нём как о самом волнующем опыте за все годы своей жизни. И превзойти его мог только опыт нынешнего дня, который клонился к закату, но ещё отнюдь не завершился.

– Я должен спасти батюшку, – прошептал Иван. – Идём, Эрик!

Кривоватый чугунный прут удобно лёг ему на плечо, и, придерживая его правой рукой, купеческий сын быстро пошёл к входу в склеп. Мертвяки там более не топтались. И неимоверно красиво переливался в лучах заходящего солнца круглый венецианский витраж – прямо над покривившейся дверью.

Глава 8

Кусачая кукла

1

Под ногами Иванушки захрустел гравий, которым была присыпана ведшая к склепу дорожка. И совсем не так захрустел, как давеча под ногами восставших покойников – текуче и неопределённо. Нет, теперь то были звуки человеческих шагов – твёрдых и вполне осмысленных. Купеческий сын подумал: уже одно это должно подбодрить его отца.

– Батюшка, я иду! – крикнул Иван Алтынов.

И он толкнул дверь каменного строения. Толкнул основательно – со всей молодецкой силушки. Однако такого результата он всё-таки не ожидал.

Дверь не открылась – упала за порог, слетев с петель. И первым, что Иванушка увидел, заглянув внутрь, было гробовое ложе – оно лежало, упёршись верхней частью в дверную боковину. Купеческий сын ощутил, как возле его ног что-то повернулось и заворочалось. Так что, похолодев, он вскинул чугунную пику раньше, чем посмотрел вниз. Но, по счастью, нанести остриём удар не успел: увидел, что это был Эрик. Котофей выгнул дугой спину и вздыбил шерсть, однако не издал ни звука. Словно бы боялся спугнуть добычу.

Купеческий сын шагнул через порог, держа двумя руками, наперевес, тяжеленный прут из кладбищенской ограды. Да так и застыл на месте, отказываясь верить собственным глазам. И это после всего, чего он навидался сегодня!

Такого разгрома в священном для его семьи месте Иванушка даже и вообразить себе не мог. Казалось, какой-то злобный великан прошёлся здесь, круша всё кувалдой: куски гранита валялись там и сям, а под саркофаг Иванушкиного деда будто подложили свою бомбу народовольцы. Однако сильнее всего купеческого сына поразили две вещи.

Во-первых, в фамильном склепе Алтыновых находились теперь как минимум трое посторонних покойников. Как минимум – поскольку точно посчитать Иванушка сумел только тех, кто был целым. Не являл собою разрозненных частей тел. Первыми двумя оказались мужик и баба, сцепившиеся на полу – у обоих в черепах зияли проломы, и оба лежали недвижно. А третьим был мальчик лет восьми – и у него из виска торчала рукоять карманного ножа, который Иванушка мгновенно опознал: то была вещь его отца. Мальчонка тоже не делал никаких поползновений подняться – идея разить в голову явно подтверждала свою правильность.

Но было ещё и во-вторых: Митрофана Кузьмича Алтынова внутри не обнаружилось. Ни живого, ни, слава Богу, мёртвого. Как не было нигде видно и тела, которое могло бы принадлежать Иванушкиному деду, Кузьме Петровичу. И последнее открытие отчего-то показалось Иванушке не менее зловещим, чем исчезновение его отца.

– Он ушёл отсюда и забрал с собой деда? – прошептал купеческий сын, пробуя собраться с мыслями. – Но почему дверь была закрыта, хоть и едва держалась? И почему я не заметил, как батюшка уходил?

«Ну, – тут же оборвал себя Иванушка мысленно, – я мог ничего не заметить, потому что крушил головы мертвякам. Но вот как батюшка мог не заметить меня, когда выходил отсюда?»

Между тем Эрик протиснулся между ногой своего хозяина и дверным косяком, рысцой обежал помещение, не обращая ни малейшего внимания на покойников с изувеченными головами, а потом принялся обнюхивать большой кусок гранита с острым краем, валявшийся у стены.

– И что, спрашивается, я должен теперь делать? Возвращаться домой? Искать батюшку здесь? – прошептал Иван Алтынов, а потом прибавил, вряд ли сам отдавая отчёт в том, что он говорит: – Пифагоровы штаны на все стороны равны…

2

Зину пугало до дрожи в коленках то, чем она сейчас занималась. И она даже не могла сказать, чего она боялась больше. Того, что все эти бабкины приёмчики не возымеют никакого действия? Или того, что действие они возымеют, но при посредничестве таких сил, какие навсегда погубят её, Зины Тихомировой, душу?

Однако, пока она возилась с бабкиными куклами, произошло нечто, напугавшее поповскую дочку в сто раз сильнее.

Она приспособила одну из кукол своей бабки не только под изображение Ванечки. Для верности Зина придала нескольким куколкам вид умирашек: выпачкала грязью и паутиной их одежду, поотрывала некоторым руки или ноги, словно лапки – пойманным мухам. И приговаривала при этом:

– Вы все теперь на Духовском погосте. И всех вас сокрушит раб Божий Иван!

Вот только, когда девушка откручивала тряпичную руку одной кукле – облачённой в очень красивое шёлковое платье лазоревого цвета, – приключилась неприятность. Зина сама не заметила, в какой момент кукла в лазоревом платье пошевелилась. Спохватилась поповская дочка лишь тогда, когда кукла вдруг раззявила рот, только что просто нарисованный красной краской на её лице. А в следующий миг невесть откуда взявшиеся кукольные зубы сомкнулись на правом запястье Зины.

Девушка вскрикнула и отдёрнула руку. А в мелких, словно пшено, кукольных зубах остался большой кусок Зининой кожи с какими-то красноватыми волоконцами на ней. Поразительное дело, но Зина даже не ощутила при этом боли. Она словно во сне увидела, как хлынувшая из раны кровь заливает рукав её белого кисейного платья. А заодно и пачкает лазоревый шёлк на самой кукле.

Зина схватилась за повреждённое правое запястье целой левой рукой. И пунцовые потёки тут же заструились между её пальцами. Но боли по-прежнему не было. Зато правую руку поповской дочки словно бы прохватывало сильным морозом. И непонятное обморожение очень быстро ползло от кисти к локтю.