Тугайно-тростниковый скиффл

– Ну, и куда они делись?

– Сказали – утром заедут.

– Разберемся, – заплетающимся языком грозно промолвил Гена, очевидно, вспомнив о своих надзирательных функциях.

Он решительно встал из-за стола и, обращаясь ко мне, тем же командирским тоном скомандовал:

– Поехали!

– Куда ты, на ночь глядя? – забеспокоилась жена. – Они утром сами приедут.

– Нельзя откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, – глубокомысленно заметил егерь.

Он достал из шкафа форменную фуражку с зеленым околышем и жестяными дубовыми листиками на кокарде. Со значением надел её, мельком взглянул на себя в зеркало и удалился. Я, туго соображая, куда и зачем нужно ехать, поплелся за ним.

На небосклоне нарисовалась полная луна, в её свете я смог заметить Гену, который стоял неподалеку у трактора, нервно наматывая на шкив пускача веревку. Я шагнул с крыльца в направлении рулевого, но тут почувствовал, как земля уплывает из-под ног.

Взвизгнул пускач, неистово затрещал на высоких нотах и так же неожиданно замолк, уступая партию басовитому напеву дизеля.

Я с трудом вскарабкался в кабину. Хлопнула дверца справа. Гена уселся за руль. Со скрежетом зарычала коробка передач. Двигатель взревел. Машина дернулась и неуклюже покатила по наезженной дороге в пляшущем свете фар.

Через пару километров Гена резко затормозил и съехал с дороги

– От меня еще никто не уходил, – самодовольно изрек он, стараясь быть услышанным.

Сквозь пелену я сумел разглядеть на песке глубокий отпечаток мощного протектора. След уводил в барханы. Трактор болтало из стороны в сторону, передние колеса подпрыгивали на кочках. Карабкаясь по склонам, Гена давил на ручку газа, машина ревела и резко клонилась на бок. Я весь сжимался, судорожно цеплялся за выступающие детали в кабине, стараясь изо всех сил удержаться на месте. Но тут же трактор разворачивало на другой бок. Лучи света от фар упирались в темноту, затем резко очерчивали дугу и устремлялись вниз. Тогда приходилось хвататься за спинку сидения, чтобы не пробить лбом переднее стекло. В голове неистово бился один и тот же вопрос: «Какого черта я поехал?» Гена слегка подлетал на своем месте, упершись ногами в педали, и сосредоточенно ворочал рулевым колесом.

В очередной раз перевалив через холм, внизу увидели свет от костра. Гена сбросил обороты, и мы медленно подкатили к небольшой рощице. У огня сидели несколько мужиков. Рядом стоял «Газ-66» с брезентовым верхом.

Гена лихо выпрыгнул из кабины и направился к охотникам. Те встали и пошли навстречу, что-то выкрикивая с приветственно поднятыми руками. Я кое-как выбрался наружу и двинулся к ликующей толпе, но приближаться к неизвестным людям не рискнул. Остановился в десяти шагах, уцепившись за первое попавшееся дерево. Меня сильно шатало: то ли от выпитого, то ли от перенесенного «шторма», а может, от того и другого вместе. Я обнял ствол туранги и постарался принять устойчивое вертикальное положение.

Из разговоров я понял, что Гена требовал предъявить документы.

– Ты чё, Гена, не узнаёшь, что ли? – недоумевали граждане в камуфляжных одеждах.

Но егерь был непреклонен. Он что-то сурово втолковывал окружившим его мужикам, а затем обернулся ко мне и внятно произнес:

– А что я ему скажу?

Все разом устремили настороженные взгляды в мою сторону и оцепенели. Я весь напрягся, боясь пошатнуться на нетвердых ногах, и плотнее прижался к дереву. Никто не вымолвил и слова. Взрослые люди, которые наверняка не раз приезжали сюда и знали егеря не хуже меня, полезли в карманы и безропотно протянули Геннадию то, что он у них требовал.

– Ружья сдадите мне завтра утром, – суровым голосом распорядился Гена и пошел к трактору. Я с трудом отделился от опоры и проследовал за ним.

II

Впервые за всю нашу охотничью жизнь я и Владимир Петрович спали на кроватях в теплом доме, на белых простынях, погрузив безвольные тела в нежные перышки перин. Это был благословенный, райский сон. Не помню, чтобы когда-то испытывал такое сладостное ощущение, и не мог даже представить, что обычная постель может принести столько удовольствия.

Юрик отправился спать в свой автомобиль, сославшись на то, что в машине без надзора остались собаки: моя Дуська и его Лайма, собака сомнительной породы, которую бывший хозяин почему-то называл «гончаком». Юрию Ивановичу покойнее было почивать в обнимку с Лаймой, нежели обременять хозяев излишними хлопотами по его обустройству на ночь, а затем просыпаться в чужой кровати и чувствовать неловкость оттого, что своим присутствием в доме создал для них неудобства.

Утром к домику подкатил грузовик с охотниками, которых Гена терроризировал прошедшей ночью. После короткого обмена мнениями во дворе Гена вернулся в горницу и предложил нам поехать на Балхаш. Мы быстро собрались и погрузились в кузов автомашины.

До места добирались не менее двух часов. Ехали молча, держась за поручни вдоль бортов под глухим брезентовым пологом, так что разглядывать окрестности возможности не было. Остановились только у какой-то протоки. Водитель с Геной принялись обследовать водную преграду. По-видимому, егерь решил проверить старые места, где давно не был.

Мы спрыгнули на землю, закурили и огляделись. Справа от нас простирались огромные водоемы, поросшие тростником. Скорей всего, это были разливы вдоль берега Балхаша. На ближайшем озерке в ста метрах, по центру, плавала стайка белых лебедей. Вид этих грациозных, величественных птиц не мог оставить никого равнодушным. Все зачарованно следили за этими созданиями, плавно скользившими по водной поверхности, будто за диковинкой, неожиданно возникшей среди дикой природы, удивительным образом оживив и украсив унылый пейзаж.

– Поехали, – раздался голос Гены.

Мы нехотя вскарабкались в кузов. Машина взревела и ринулась вброд. Через четверть часа остановились у небольшого бархана. За ним по обеим сторонам виднелись озера, разделенные между собой песчаными грядами. Пространство, прилегающее к озерам, представляло собой невысокую холмистую местность с низкорослой пустынной растительностью. Кое-где белели прогалины солончаков. Вдали наподобие крепостной стены высился песчаный хребет.

Наскоро разбив лагерь, все разбрелись в разные стороны. День выдался теплым и безветренным. Я шел с Дуськой по вытянутой в длину возвышенности, разделяющей озера, с которой открывался вид на оба зеркала водной поверхности: справа и слева. Озера достигали не менее трехсот метров в диаметре. По берегам рос невысокий тростник. Пейзаж достаточно скудный. Лишь табунки лысух по окрайкам придавали живость этим местам.

В этот час при такой погоде утки обычно не летают, а сидят на большой воде. Заставить их сняться может только разгулявшийся ветер, взбудоражив водную гладь, либо потребность в корме. Но время кормежки еще не наступило: было около одиннадцати часов – период относительного охотничьего затишья, когда есть возможность спокойно осмотреть угодья, определить вероятные пути пролета птиц и выбрать место для вечёрки.

Миновав озера, я оказался у другого водоема, преградившего мне путь. Я огляделся и заметил в затоне дальнего берега парочку безмятежно плавающих уток. Чтобы не спугнуть птиц, спустился с холма и двинулся вдоль склона по дну высохшего соленого озерца, мягко ступая на пухляк у кромки опустевшей и растрескавшейся под палящими лучами летнего солнца неглубокой чаши.

Спустя пару минут я подошел к излучине хребта, огибавшего заводь, и с замиранием сердца поднялся на гребень… Уток видно не было, их прикрывал высокий тростник, подступающий в этом месте вплотную к вершине холма. Какое-то время я стоял в раздумье – куда податься. Спуститься к воде было бы опрометчиво: стоило только ступить в заросли – птицы тут же поднялись бы, а увидеть их в густом тростнике, выше человеческого роста, мне бы не удалось, тем более что не знал, где именно они сидели. Но тут раздался резкий треск ломающихся стеблей – это Дуся, не дожидаясь моего решения, ринулась к воде. Утки взлетели в десяти метрах от меня. От неожиданности я выстрелил не целясь и смазал, вторая попытка оказалась удачной. Дуська принесла дичь, и я смог вздохнуть с облегчением. Уложив крякву в рюкзак, можно было с чувством перекурить.

Через полчаса блужданий вышел к низине, у которой песчаная гряда обрывалась. Слева виднелось огромное озеро. Подступы к нему были заболоченными. Повсюду торчали кочки. На поверхности мелководья лежали длинные листья осоки, а из воды выглядывали стебли водорослей. По обочинам, образуя небольшие группки, рос еще зеленый рогоз с бархатистыми, темно-коричневыми початками. Вокруг крохотных плесов теснился тростник, скрывая от постороннего глаза укромные уголки – присады, где могла затаиться всякого рода водоплавающая живность.

Я присмотрел удобный подход к берегу, и мы с Дусей отправились к заповедной местности, нисколько не сомневаясь, что там водится дичь.

Как только подошли, с ближайшего плеса взлетела кряква. На этот раз я не оплошал, и утка упала неподалеку на видное место. После выстрела с дальних плесов поднялись еще несколько уток. Дуська с разбегу залетела в воду, но тут же её лапы увязли в трясине, да так, что она не могла ступить и шагу. Бедная собака завизжала от страха и безысходности, ища у меня помощи. Я едва выцарапал животное из болота, погрузившись сам по колено в вязкую субстанцию из ила и серозёма. Дуська беспомощно уселась на суше, непонимающим взглядом осматривая кочкарник, где притаилось зловещее и невидимое существо, цепко схватившее её за лапы. А я тем временем соображал, как выудить отстреленную утку. Пришлось срезать самый длинный и толстый ствол тростника, какой смог найти поблизости, и на его конец привязать веревку с грузом. С помощью этого приспособления мне удалось подтолкнуть к себе тушку птицы и взять добычу. Когда операция на водах успешно завершилась, я подошел к Дусе, погладил её, попытался успокоить, опасаясь, что этот печальный опыт отшибет у нее в дальнейшем всякое желание лезть в воду.

Мы обошли стороной болото и устремились в сторону Балхаша. Но, пройдя с полкилометра, уперлись в протоку, соединяющую два озера, между которыми было не более пятидесяти метров. Протока эта оказалась довольно глубокой и шириной метров в пятнадцать. Я посчитал это место удачным, и вознамерился вернуться сюда вечером. Именно здесь, по моим расчетам, пролетная утка, поднявшись с Балхаша, будет следовать с одного озера на другое в поисках кормежки.

К обеду пришел в лагерь и поделился своими наблюдениями с товарищами.

После несколько затянувшейся сиесты мы втроем отправились на облюбованные мною угодья. По пути заглянули на болотце, где я добыл вторую утку. При нашем подходе с ближайших плесов взлетели чирки. По всей видимости, это были местные утки, которые здесь гнездились и далеко не улетали. Вот и эта потревоженная стайка птиц перелетела на середину озера, продолжая наблюдать за нами с безопасного расстояния.

Владимир Петрович тут же выразил желание остаться у этого места и более детально обследовать его, тем более что он один из всех нас был обут в болотные сапоги.

Мы с Юриком и Дусей двинулись к протоке. У её начала, где она соединялась с озером со стороны Балхаша, заметили местечко на песчаном взгорке, откуда просматривалась вся водная гладь. Там можно было обойтись без скрадков. Тростник, подходивший к основанию холма, и без того скрывал бы нас. Достаточно было устроиться на вершине, и можно было отстреливаться сидя. Так мы и сделали: уселись на теплый песочек, разложили рядом рюкзаки, поверх них высыпали горкой патроны и закурили в предвкушении лёта уток.

Подул небольшой ветерок, оживив дремавший тростник. Вскоре на горизонте появилась парочка уток. Они летели на нас, но в последний момент сместились в сторону и пролетели над противоположным берегом протоки. Мы не стали стрелять, а лишь проводили их взглядом в надежде, что следующие птицы проследуют обязательно над нами. Только бросили курить, как увидели стремительно приближающихся уток. Они летели низко и разом взмыли над нашими головами, узрев нацеленные на них ружья. Мы успели произвести по одному выстрелу, но стая успешно миновала опасный участок и, плавно качнув крыльями, скрылась за тростником следующего озера.

Утки следовали небольшими стайками через короткий промежуток времени, пролетая то над нами, то в небольшом отдалении. Мы дружно вступали в бой, но приноровиться к стрельбе никак не могли. Наконец, эта беспорядочная пальба нас развеселила. Мы отстреливались налево и направо, словно отгоняли от себя назойливых птиц, не стремясь прихлопнуть их, а если бы одна из них ненароком упала, восприняли бы этот факт как досадную оплошность.

– Врагу нас так просто не взять, – восторженно произнес Юрий Иванович.

– Да, мы надежно удерживаем свои рубежи, – весело откликнулся я.

Появился Владимир Петрович.

– Вы что тут канонаду устроили?

– Присоединяйся, – услужливо предложил Юрик, радуясь подмоге.

Только Владимир Петрович присел рядом, как из-за верхушек тростника показалась большая стая уток, следуя плотной группой прямо на нас. Я успел выстрелить четыре раза из своей «Сайги», по два – Юрик с Володей, однако вся эта живая масса водоплавающей дичи, затмившая небосклон, проследовала над нами, не шелохнувшись.

– Они тут заколдованные или в бронежилетах летают, – спокойно пояснил я, обращаясь к обалдевшему Владимиру Петровичу.

Таким образом, огневая мощь, привнесенная в редут в целях его усиления, не дала ожидаемого результата. Сомкнутое полевое укрепление еще какое-то время удерживало натиск противника, но, в конце концов, сдало свои рубежи, и бойцы несолоно хлебавши отступили на заранее подготовленные позиции.

Утреннюю зорьку мы проспали. Проснулись, когда раздались выстрелы с ближайшего бархана. Наскоро собравшись, ринулись к театру охотничьих действий. Взбираясь на хребет, я увидел летящую навстречу утку. Присел, прицелился, но птичка, не долетев до меня метров двадцать, неожиданно упала. Следом за ней в той же последовательности рухнула вторая. Кто-то стрелял в стороне от меня. Я лишь подивился меткости стрелка.

– Оказывается, есть еще мастера! – с восхищением высказался я, обращаясь к присевшим неподалеку на изготовке своим партнерам.

Часам к одиннадцати вся ватага охотников собралась в лагере. Погрузили вещи и тронулись восвояси. По пути подъехали к Балхашу. Наши попутчики вывалили наружу, чтобы собрать сети, расставленные ими на ночь, а мы тем временем решили прогуляться по бережку.

Открывшаяся взору картина поражала воображение. С одной стороны до горизонта простиралась лазурное море, а с другой, на сколько хватало глаз, поверхность ровным слоем устилал золотистый песок. И ничто больше не вмешивалось и не нарушало единство двух цветов, лишь небольшими белыми мазками были помечены гребни волн у берега, нежно поглаживающие песчаную отмель. Все это безбрежное пространство песка; огромная, живая, волнующаяся масса воды, озвученная ровным плеском волн, вселяли чувство поклонения потрясающей красоте, которую могла явить только матушка Природа.

Для себя я твердо решил непременно вернуться сюда, возможно, в начале лета, чтобы еще раз насладиться великолепием этого ландшафта, вкусить прелести уединенного отдыха, когда ты знаешь, что никто и ничто не потревожит твою, пусть короткую, но иногда так необходимую жизнь отшельника. Представил, какими чарующими выглядят здесь закаты с багровой рябью на воде и не менее впечатляющую лунную дорожку, мерцающую на водной глади иссиня-белым светом…

Но жизнь распорядилась так, что мне не суждено было еще раз увидеть эти места, однако я благодарен судьбе за то, что она подарила мне эту мечту.

III

Возвратились к домику егеря в обед. От угощения отказались, посчитав свое присутствие в семье чрезмерно навязчивым. Собрали рюкзаки и тронулись к своему месту на соленом озере, где в прошлый приезд славно поохотились.

Пройдя половину пути, на обочине дороги заметили грузовой автомобиль с кунгом, на котором в белом круге значился красный крест. У машины стояла палатка. Рядом за столиком, заставленным колбами и пробирками, сидели две женщины в белых халатах. Проследовать санитарный объект безучастно мы не могли. Вид этого походного санпункта в охотничьих угодьях ничего доброго не сулил.

– А чем вы тут занимаетесь? – настороженно спросил я, приблизившись к медицинским работникам.

– Собираем кал хищных птиц, – ответила со знанием дела молоденькая санитарка.

– А для чего?

– В этих местах отмечена вспышка туляремии, – пояснила другая женщина, очевидно, санврач этой группы.

– А что это такое? – встрял в разговор Владимир Петрович.

– Это острая инфекционная природно-очаговая болезнь животных и человека, характеризующаяся лихорадкой, поражением легких, лимфатических узлов, кишечника, – терпеливо объяснила врач.

– Нам только этого не хватало для полного счастья, – опасливо высказался Юрий Иванович.

Ошарашенные новостью, мы даже не стали выяснять, каких животных поражает эта болезнь, кто является переносчиками заразы и причем тут хищники. Ясно было одно: инфекция где-то рядом, и необходимо принимать меры предосторожности. Мы молча развернули «оглобли» и в задумчивости удалились.

– Юрий Иванович, ты не расстраивайся, – попытался я успокоить друга, когда мы отошли от очага инфекции на приличное расстояние. – У нас на этот случай имеется вакцина.

– Какая еще вакцина? – недоверчиво пробормотал Юрик, погруженный в раздумья о реальной угрозе своему здоровью.

– Надежная. От всех болезней помогает. Любую бактерию разит наповал. Так что нам не страшна никакая туляремия. В данной ситуации её смело можно назвать и противотуляремийной вакциной. Я думаю, литр препарата сможет наверняка уберечь нас от этого грозного заболевания.

– Ты намекаешь на водку?

– Мелко плаваете, любезный. Я на всякий непредвиденный случай с собой спирт прихватил. От этого лекарства любая зараза мигом свернется в дугу.

Это сообщение несколько обуздало воображение моих собратьев по оружию.

Добравшись до заветного озера, мы поставили палатки, разместили в них свои пожитки и принялись готовить обед. Использовать в пищу дичь не рискнули. Я поджарил в казане лук на свином сале, добавил содержимое двух банок говяжьей тушенки, потушил, потом долил воды, а когда она закипела, всыпал два килограмма вермишели – с расчетом на пять голов, включая двух собак. Весь этот набор продуктов для придания пикантности сдобрил разными приправами и зеленью. Только разложили аппетитное варево по чашкам, из кустов появился Гена.

– А ты как тут оказался? – спросил я его.

– Капканы на ондатру решил проверить, – ответил егерь.

– Присаживайся, гостем будешь.

– Да я только что из-за стола. Выпить не откажусь.

Владимир Петрович налил в кружки водки, и все дружно чокнулись.

– А вы что, тушёнку едите? – недоуменно проронил Гена, глядя в наши чашки. – Не могли, что ли, кандейку подстрелить, да нормальную лапшичку сварганить?

– Мы, Гена, должны сначала адаптироваться к местным непростым условиям. Предварительно принять вакцину, а затем уже пробовать дичь.

– Я что-то вас, ребята, не пойму.

– Меньше будешь знать – крепче спать будешь, – изрек Владимир Петрович, наливая на посошок лечебной жидкости нам и Гене, который вдруг засобирался покинуть непонятную ему компанию.

IV

Ближе к вечеру мы выдвинулись к соленому озеру. Я с Володей занял позицию на берегу, где с прошлого года сохранился наш скрадок. Юрик с Лаймой расположились с другого края, напротив, в ложбинке. С собой Юрий Иванович прихватил спальник и, надо полагать, решил дожидаться уток лежа. Из-за песчаного бруствера виднелась лишь его потрепанная трикотажная шапочка, с которой он не расставался со школьной поры.

Владимир Петрович принялся поправлять растрепанное ветрами за год укрытие, а я занялся расстановкой чучел. В качестве груза использовал поленья саксаула. Тащить с собой на охоту свинцовые грузила для того только, чтобы с их помощью удерживать чучела уток на плаву, было тяжело и неразумно.

Как только покончили с приготовлениями к охоте, разместились в скрадке на стульчиках и закурили, внимательно оглядывая тускнеющий небосклон.

Для упорядоченной стрельбы договорились, что утка, летящая первой, будет моей, а следующая за ней – добыча Вовика.

Через полчаса появилась парочка уток. Увидев пенопластовых собратьев, они резко пошли на посадку. Я выстрелил, следом вступил Владимир Петрович. Поочередно обе птицы шлепнулись в воду. Дуська бросилась доставать дичь, а мы от удовольствия потирали руки. Я радовался удаче вдвойне. Прежде всего, тому, что Дуся забыла о своей вчерашней беде и смело ринулась к уткам. Азарт оказался сильнее горького опыта. Аналогичным образом мы добыли еще четырех уток и были горды выбранной тактикой.

Со стороны Юрика выстрелов не было. Я окликнул его, но ответа не последовало. Пришлось обойти озеро. А когда приблизился к укрытию, обнаружил нашего друга распластанным на спальном мешке. Из его уст исходили звуки изощренного храпа. Какое-то время я любовался безмятежной позой охотника, прислушивался к издаваемым им витиеватым напевам, а затем вынужден был потревожить его сон.

– Я, конечно, дико извиняюсь, но вы что – сюда спать приехали?

– И это тоже, – сонным голосом промычал Юрик, не открывая глаз.

Его Лаймы рядом не было.

– А где твой гончак?

– Наверное, в полазе, – тоном знатока охоты с гончими промолвил Юрий Иванович, не меняя позы. – Она долго на одном месте находиться не может – все же гончая. Ей нужен простор, она должна постоянно находиться в поисках зверя.

– Ладно, гончатник, вставай, пойдем искать твою собаку, а то ненароком заплутает в полазе.

Начало темнеть.

– Мы в лагерь. – крикнул я Володе.

– Я еще постою, – отозвался Владимир Петрович.

В лагере я первым делом заглянул в палатку. Лайма сладко дрыхла на моем спальнике.

– Тут? – спросил Юрик.

– А где ж ей быть. Спит, родимая.

До прихода Владимира Петровича подогрели вермишель. Раздали еду собакам, после чего приступили к сервировке стола. Первым делом я достал литровую бутылку со спиртом, на этикетке которой красовался в треуголке Петр I и стояла надпись: «Петровская водка».

Долго ждать себя Владимир Петрович не заставил. Как только закончили приготовления к ужину, он появился у стола. Я разлил спирт в кружки на донышке и скромно предложил тост за наше с Володей мастерство.

Юрий Иванович посчитал, что я налил ему водку, глядя на этикетку, поэтому возмутился, будто его обделили, и потребовал наполнить кружку до половины.

– Ты хорошо подумал? – спросил я его.

– Что тут думать, наливай.

Владимир Петрович промолчал, очевидно, заподозрив подлог, и осторожно сунул нос в кружку.

Мы чокнулись. Юрик глотнул спирт, поперхнулся, вскочил из-за стола с круглыми глазами и стал жадно глотать воздух. Я сунул ему в руку чайник с кипяченой водой. Юрий Иванович прилип ртом к соску, а когда бушующее внутри пламя было залито, отстранил от себя чайник и, тяжело дыша, завопил.

– Предупреждать же надо!

– Я же просил тебя подумать, – ответил я сквозь смех.

– Юрий Иванович, нельзя же быть таким бездумным, – вступил в разговор рассудительный Владимир Петрович. – Особенно когда находишься в экстремальных условиях. Повсюду лютует туляремия. Целый день мы твердим о необходимости принятия вакцины, а ты как будто с луны упал…

– Я же не могу пить чистый спирт.

– А где ты слышал, что вакцину разбавляют водой? Она же тогда потеряет свои лечебные и профилактические свойства.

– Так что, Юрий Иванович, если хочешь выжить – пей вакцину не разбавленную, – высказался я, – и благодари меня за то, что предусмотрительно захватил с собой такую панацею.

V

Легли спать рано, изрядно захмелевшими. Я устроился по центру палатки. С левого бока примостился Владимир Петрович. Справа от меня грузно разместился Юрий Иванович. В результате я оказался плотно зажатым с двух сторон и с трудом мог пошевелиться. Причем, я не привык отходить ко сну в это время, и сразу заснуть не мог. Но мои сожители, как только уложили буйные головы на возвышение в виде рюкзаков, тут же залились храпом, поочередно выводя рулады, словно демонстрировали друг перед другом свое мастерство. Поначалу я цокал, чмокал, призывал перевернуться на бок, потом стал пинать каждого, но единоборство продолжалось, на какое-то мгновение затухая и вновь отчаянно разгораясь. Отдать кому-либо из участников состязания пальму первенства было для меня затруднительно.

Отчаявшись, я схватил ружье, высунул стволы в окошечко и выстрелил… Наступило секундное затишье, после чего оба противника разом повернулись на другой бок и продолжили соревнование.

Я не помню, в котором часу заснул. Знаю только, что раза два или три выползал из палатки, курил, грелся у костра, а когда ложился, всякий раз безуспешно бился за свое право на сон. Очевидно, крепко заснул перед рассветом, потому что выстрелов на утренней зорьке не слышал. Вышел из палатки, когда солнце уже изрядно припекало. В лагере никого не было. Зашел на холм, с которого просматривалось соленое озеро, но и там ребят не увидел. «Наверное, двинули на фазаний промысел» – подумал я. Самому идти в тугай не хотелось. Время близилось к обеду, а есть было нечего. Пока суд да дело, решил приготовить плов. Когда уже забрасывал в казан мясо, в полутора метрах от меня по тропке неспешно пропрыгал маленький зайчонок, ничуть не сконфузившись моей близости. «Ну, и наглая дичь пошла» – пробормотал я, продолжая орудовать ложкой. Но все же не вытерпел, сходил к палатке, достал ружье и на всякий случай положил его рядом у костра. Закурил, прокручивая в голове эпизод с зайцем и представляя, как вот так же могла пробежать рядом и другая, более существенная живность. И тут за кустом послышалось шумное дыхание какого-то животного. Я схватил ружье, снял с предохранителя, только нацелился, как на тропу вышел Юрикин гончак. Вид у собаки был изможденный. Она тяжело дышала. Вывалившийся из мокрой пасти язык болтался на ходу. Бедное животное едва передвигало лапами, но безжалостный инстинкт толкал его вперед.