Тугайно-тростниковый скиффл

Поставили палатки, расстелили спальники. Теперь надо было думать об ужине.

– Чем сегодня порадуешь? – спросил я Николая, для которого наступил день дежурства.

– Бульончик из фазанов, – лаконично ответил дежурный.

Достали дичь и стали общипывать. Предстояло выдернуть перья и пух у восьми птиц. Начали с фазанов.

– Только, пожалуйста, не суй всех фазанов в казан, – памятуя опыт приготовления зайцев, обратился я к кашевару.

– Не волнуйся, двух птичек будет вполне достаточно, иначе бульона не будет, – успокоил меня Николай, истосковавшийся по жидкой пище.

Он прихватил две общипанные фазаньи тушки и двинулся к костру. На ходу по-хозяйски распорядился, чтобы утиный пух не смешивали с крупными перьями.

За спинами зацокали фазаны. Настало время их кормежки. Я с Маратом задергался. А Николай развернул перед нами аккуратно сложенную выглаженную наволочку.

– Пух и мелкие перышки складывайте сюда,– скомандовал он.

Как только с птицей было покончено, я, Марат и Дуся выдвинулись на огневой рубеж. Эта линия пролегала в пятидесяти шагах от лагеря. Столько же оставалось до окрайки тугая. В это время фазан обычно выходил из крепей на открытые места. В чащу решили не залазить, а пробежаться рядом.

Вернулись с двумя фазанами. Юрик уже сидел за столом и дожидался своей порции похлебки с половинкой сваренной птицы. Значит, сознание все же овладело телом. Реальное начало воссоединилось с виртуальным, и это радовало.

VII

Наутро следующего дня Марат снова устроил побудку, но никто из членов экспедиции его не поддержал. Он ушел один на дальнее озеро. Я и Николай посчитали необходимым обследовать территорию, пролегающую за хребтом, и видимую часть тугайного леса у реки. Спешить было некуда, и мы продолжали нежиться в спальных мешках, представляя, какая снаружи холодина.

Выползли из палатки с началом фазаньих перекличек, когда солнце выглянуло из-за верхушек деревьев, и в солнечных лучах начал плавиться иней.

Юрий Иванович идти с нами в разведку отказался.

– Я уже находился вчера, – ответил он. – Вот, до ближайшего озерка схожу и всё.

– Ближайшее озеро рядом. Зачем куда-то ходить, – съязвил я.

Юрий Иванович не пожелал вдаться в полемику, и скоро мы разошлись в разные стороны.

Мы с Николаем и Дусей взобрались на хребет. Юрик неторопливо, раскачиваясь из стороны в сторону, шел к озеру, расположенному от лагеря метрах в четырехстах неподалеку от реки.

Не успели мы миновать долину, раскинувшуюся c обратной стороны хребта, как услышали два выстрела. Стрелял Юрик. Мы насторожились. Последовало еще два выстрела, которые нас остановили. Следом еще дуплет. Мы не выдержали и поспешили назад. Канонада не утихала. На гребне мы внимательно оглядели воздушное пространство над озером, но лета уток не увидели. Юрик продолжал палить.

– В кого он стреляет? – удивился Николай.

– Может быть, отстреливается? Мало ли что. Какие-нибудь туземцы напали,– предположил я.

Недолго думая, мы кинулись на выручку.

Озеро, где «отвязывался» Юрий Иванович, было вдвое меньше нашего, но густо поросшее тростником. На противоположной стороне заметили «ворошиловского стрелка». Он копошился в зарослях, остервенело орудуя топором.

Мы не знали, что и думать.

– Неужто крокодила завалил? – снова высказал я предположение на ходу.

Когда подбежали ближе, Юрий Иванович шарил руками в грязи, нервно разбрасывая вокруг порубленные стволы тростника. Наконец, извлек наружу утку. Она была обезглавлена. От сердца отлегла тяжесть.

– Достала, блин, – в сердцах выразился он, выбравшись из зарослей.

Юрик был весь мокрый с головы до пят. Струи бегущего пота растворяли осевшие частички ила и мутными разводами растекались по всему лицу, оставляя темные следы под глазами и на веках. На трехдневной щетине торчали куски грязи.

– Ты что, целый патронташ в одну утку высадил? – выпучив на него недоуменные глаза, спросил Николай.

– А что делать? – с досадой откликнулся Юрий Иванович и поведал нам душераздирающую историю.

Следует иметь в виду, что его речь была насыщена отдельными красочными словами, фразами и оборотами, которые органично вплетались в ход повествования, подчеркивая эмоциональный накал страстей, и одновременно позволяли сохранять необходимый темпоритм в процессе изложения событий.

– Подхожу к озеру… Вижу,… утки сидят. Я… стал … подкрадываться. Только зашел… в камыши… Они… начали взлетать…Выстрелил… Смотрю… одна упала… Выбежал к воде,… Подранок…плавает по центру. Я шарахнул по нему раз, другой… Он… нырнул. Главное, дробь осыпает его полностью, а он… невредим… Как будто в бронежилете… Метров через пять выныривает, как вчерашний, я палю, а он… снова ныряет. Вот так бегал как савраска вокруг озера и не мог прикончить… Вконец загонял… Подумал уже плюнуть на него… Гляжу, к берегу подплыл и пытается… в камыши забиться. Что делать?.. Патронов уже нет… Хорошо, что рядом с ним находился, а то бы ушел… Схватил топор и врукопашную… Кое-как одолел.

Юрик перевел дух. И мы тронулись к месту стоянки.

– А вот они, – под впечатлением рассказа неожиданно встрепенулся я, – не понимают! – я указал пальцем вдаль. – Думают, что мы здесь прохлаждаемся. Пузо на солнце греем…

Мои спутники шагали молча в ожидании продолжения моей пламенной речи, пока не понимая, кого я имею ввиду.

– Представь, Юрий Иванович, – выдержав паузу, обратился я к страдальцу, – возвращаешься ты домой после этой, прямо сказать, тяжелой охоты, выжатый, как цитрусовый плод. Обмывшись, съедаешь что-нибудь и валишься на диван бездыханный. К тебе подходит заботливая жена и елейным голоском, полным любви и сострадания, говорит: « Чё разлегся? В ванне кран течет. В кухне лампочка перегорела. А он, видите ли, лежит, как будто его ничего в доме не касается». Именно когда мы уезжаем на охоту, в доме все начинает рушиться. Ты ей говоришь: «Послушай, я так устал…» А она тебе в ответ: «Отчего ты устал? Ты же отдыхать ездил»…

– Да-а, – в один голос затянули в знак согласия мои попутчики.

VIII

За разговорами незаметно подошли к лагерю. Юрий Иванович остался готовить ужин, а мы двинулись дальше по ранее разработанному маршруту. Вернулись туда, где был прерван наш поход, а через двести метров неожиданно вышли на дорогу. В нас, которые считали, будто находимся в необитаемых местах, это открытие не вызвало радости. Это был не просто след случайно проехавшей машины, а накатанная дорога с четко выраженной колеей, причем в низинах достаточно глубокой, с объездами. А это значило, что по ней ездили круглый год.

Мы пошли дальше, чтобы прояснить обстановку. По пути стали попадаться другие признаки присутствия человека. На песчаном хребте заметили высокий кол с нанизанным черепом коровы. Скорей всего, подобные вешки служили ориентирами для пастухов. Через пару километров вдалеке у подножья бархана увидели стадо крупнорогатого скота. На вершине холма на лошади сидел человек. Наверняка, где-то рядом находилась ферма.

Протопали еще с километр, и дорога вывела к руслу реки. Берега её в этом месте были не столь крутыми, и вода со стороны лесной полосы разливалась, образуя мелководный затон. Тугай расступался, что давало возможность перебраться через водную преграду бродом и беспрепятственно миновать дремучие заросли.

Идти далее по накатанному пути не имело смысла. Встреча с местными жителями в наши планы не входила. В этом не было нужды и очевидной пользы. Поэтому пересекли углубление, ступая по свежему следу колесного трактора, и устремились в лес.

Некоторое время шли просекой. По обе стороны за мелколесьем проглядывалось русло реки. Предположить, в каком направлении мог бы двигался водный поток, было невозможно. Но даже если бы в речке наблюдалось какое-то движение воды, стоило перейти её два-три раза, и терялись всякие ориентиры. Река выделывала неимоверные зигзаги. Если шли напрямик, приходилось переходить её через каждые тридцать, пятьдесят метров.

До определенной поры нас это обстоятельство мало заботило, лишь вызывало некоторое удивление. Но если бы озадачились вдруг вернуться в лагерь, то в какую сторону идти – никто бы тогда не ответил. Однако мы были заняты промыслом и подобных вопросов себе не задавали.

Дуся, на удивление, резво двигалась впереди. Фазаны вылетали часто, но не всех доводилось увидеть в густых зарослях, чаще только слышать шум взлетающих птиц. На удачный выстрел, как правило, можно было рассчитывать на прогалинах или на окраине лесополосы, когда фазан вылетал на открытые площадки.

В наших рюкзаках лежало четыре петуха, когда мы в очередной раз выбрались из тугая и увидели неподалеку озеро. Разнообразия ради решили его обследовать.

Прилегающее к озеру поле было утыкано тонкими двухметровыми стволами чия, собранными в небольшие группки с густой дерновиной у основания. Николай поведал, что в царские времена, как ему рассказывал отец, колоски этого растения шли на продажу во Францию, где из них плели шляпки, пользующиеся у модниц огромной популярностью. В моем понимании, эти былинки годились разве что на метлы, которыми в городах дворники мели дворы. Возможно, такие представления внушили нам советские производители, чья фантазия дальше веников не распространялась. Из-за скудости мышления представителей легкой промышленности наши труженицы лишились возможности красоваться в изящных, экологически чистых головных уборах, изготовленных из местного сырья природного происхождения.

Но тут в наш светский разговор вмешался заяц, которого Дуся выгнала неподалеку, и тому вздумалось перебежать нам дорогу. На мой взгляд, зверек сделал опрометчивый поступок.

После моего меткого выстрела с озера снялась стайка уток. Мы не дошли до озера пятьдесят шагов. Сожаления данный факт не вызвал. Подойти к ним незамеченными нам бы все равно не удалось из-за густых зарослей вокруг.

Мы пробрались к воде, расселись по обе стороны озера и стали ждать прилета уток. Прошло не менее часа, но пернатые упорно обтекали наш водоем стороной. Тоскливым взглядом провожали мы утиные стаи вдалеке, не теряя, однако, надежды на наступление долгожданного момента, когда и к нам приблизится желанная птица. Резко зайдет на посадку и с шумом усядется на воду.

Ну, а пока мы придавались мечтам, все это время в трехстах метрах от нас беспечно разгуливали фазаны, оглашая окрестности своим звонким криком. Нужно признаться, что их наглые выкрики вносили некоторую нервозность в процесс ожидания водоплавающей дичи.

Наконец, я не выдержал и пошел усмирять возмутителей спокойствия.

Но, когда я достиг тугая и проследовал вдоль зарослей несколько шагов, меня вдруг занервничал. Деревья отбрасывали длинные тени. Лучи заходящего солнца плутали в густом переплетении веток и лиан. День доживал свой последний час. Пора было возвращаться в лагерь. Я настороженно огляделся, но определить, в какую сторону двигаться, доподлинно не знал. Своим беспокойством поспешил поделиться с товарищем.

Зашел с Дуськой на гребень холма, у подножья которого находилось озеро, и только шагнул вниз, в нескольких метрах от того места, где сидел Николай, заметил небольшую лужу. Её площадь равнялась хрущевской кухне, и лежала она на открытой местности, только с одного края у водной черты отдельной группкой рос тростник. На этой луже, как я успел сосчитать, сидели восемь крупных уток. Создавалось впечатление, что им тесно в этом крохотном водоеме. Они не двигались, оставаясь в одном положении, словно чучела.

Я рухнул на песок, схватил за шиворот Дусю. Дрожащими руками надел на неё ошейник, пристегнул поводок и пополз к добыче по-пластунски. Предстояло проползти метров сто. Удача сама шла в руки. Оставалось только развязать тесемки рюкзака и сложить туда дичь. Лихо орудуя локтями и коленками, я постепенно приближался к луже. В голове чередой проносились сладостные сердцу картинки: как после моих выстрелов с грохотом упадут, по крайней мере, четыре крякаша. Дуська помчится подбирать их, а я неспешно буду укладывать дичь в рюкзак. Представлял, как выбежит Николай поинтересоваться, в кого я стрелял, и как округлятся его глаза при виде добытых мною трофеев…

До тростника, скрывающего уток, под прикрытием которого я крался к ним, оставались считанные метры. На мгновение я прервал движение и прислушался. Ни одна травинка, ни один колосок не шевелился. Вокруг стояла мертвая тишина. Только отчаянно бухало сердце. Я не знал, что думать. Разумеется, утки слышали, как я подкрадывался к ним: пыхтел, сопел, прокладывая на песке борозду. И с каждой секундой эти звуки нарастали. Но почему же тогда они не взлетели? Этот назойливый вопрос застрял занозой в моей голове. «А может быть, за уток ты принял обычные кочки, торчащие из воды?» – вдруг заронил сомнение внутренний голос. Я укоротил поводок, чтобы Дуся не выбежала вперед, привязал его к ремню на поясе и двинулся дальше. Уже подполз к воде. До птиц было рукой подать. На секунду затих. Затем резко поднялся… Тишина. Самих уток я по-прежнему не видел из-за тростника. Шагнул в воду, Вскинул ружьё, плотно прижимая указательным пальцем спусковой крючок. Еще секунда, и утки с шумом должны подняться… Никакого движения сквозь стволы тростника не наблюдалось. «Неужели улетели? – продолжил я внутренний монолог. – Но когда? Я не отрывал глаз от водоема. Да и бесшумно они же не могли взлететь?». Сделав еще один шаг, я очутился бы в метре от птиц. Несколько секунд, не опуская ружья, стоял не шелохнувшись, собираясь с духом, а затем резко рванул вперед, сразу оказавшись в центре лужи. Из-под ног разом в мареве брызг с невероятным шумом утки сорвались с места.

Я выстрелил. Птицы выстроились в цепочку и круто забрали вправо, огибая хребет. На фоне темного склона их можно было едва различить, хотя все еще оставались в пределах выстрела. Пальнул второй раз. Птицы забрали вверх и одна за другой высветились на багровом небосклоне. Все восемь красавец грациозно уплывали вдаль.

Меня обуяла неведомая доселе досада. Я наполнил до отказа легкие благоухающим воздухом. Простер руки к небесам. И излил горечь неудачи в самых красочных и изысканных выражениях. Поток неутихающей обиды под мощным напором выплескивался наружу и будоражил окружающее пространство не менее трех минут безостановочно, что, надо думать, заставило всякую живность замереть в испуге или недоумении в радиусе двух-трех километров.

Накричавшись с чувством, я ощутил облегчение и даже какую-то легкость в теле.

Из тростников выполз Николай.

– Слышал, слышал, – сквозь смех произнес он.

– А ты знаешь, почему я промахнулся? – спокойно спросил я.

– Ну, и почему?

– А все потому, что раньше времени открыл рюкзак и собрался уже складывать дичь.

Так родился наш третий охотничий закон.

Если не хочешь спугнуть удачу – не открывай раньше времени мешок.

– Я полагаю, тебя в райцентре можно было услышать, – продолжил разговор Николай, – а не только в лагере.

– Кстати, о лагере. Ты знаешь, в какую сторону идти?

– Нет проблем. Откуда пришли, туда и пойдем.

– Ну да, километров двадцать пробежимся и будем в лагере.

– Можно пойти напрямик, – с той же уверенностью сказал Николай и указал на восток.

– Ну ладно, веди, Сусанин.

Сумерки сгущались. Двигаться в сторону наплывающей темноты представлялось не иначе, как перемещаться в кромешную неизвестность. Но Николай шагал уверенной поступью, и его напористость свидетельствовала о непоколебимости решения идти избранным путем.

Какое-то время решительность товарища вносила в мое душевное состояние спокойствие. Однако, прошагав в полной темноте пару километров, уверенность в правоте Николая стала постепенно таять. Еще через час я высказал сомнение в его способности ориентироваться на местности.

– Мы уже где-то рядом, – не сдавался Николай Константинович. – Нужно найти самое высокое место и осмотреться. Костер далеко видно.

– Как ты в этой темени собираешься искать вершины?

Николай ничего не ответил, и пока я пытался высмотреть точку, позволяющую возвыситься над окружающим пространством, он тихо растворился.

– Ты где? – окликнул я его.

– Я сейчас подойду, – раздался сдавленный голос Николая из преисподней.

Через пару минут он стоял рядом и отряхивал с одежды песок.

– Мы наверху, – сообщил «Сусанин».

Оказывается, мы стояли на какой-то возвышенности, а в метре от нас начинался крутой спуск, по которому он молча скатился вниз, и откуда сообщил о своем стремлении воссоединиться со мной.

– Никакого костра не вижу, – поделился я своими наблюдениями.

– Нам туда, – уверенно указал Николай на то место, откуда только что появился.

Но тут я вспомнил, что накануне нашего отбытия из лагеря мы договорились: на случай, если потеряемся, произвести подряд два выстрела.

Я взвел курки и отдуплетился. Николай тоже дважды выстрелил. Стали ждать. Закурили и принялись озираться по сторонам. Прошло минут десять, и вот вдалеке я узрел мигающую точку света. Сигнал исходил со стороны, противоположной той, куда призывал отправиться Николай.

– Славу Богу, мы спасены, – с радостью произнес я.

Мы поспешили на ориентир. Спустились с хребта и очутились в каком-то лесу. Это был не тугай, а заросли ивы. В иных местах стволы и ветви деревьев настолько переплетались, что сквозь них невозможно было пробраться и приходилось искать обходные пути.

Наконец нам удалось выйти из этого частокола на открытое пространство и прибавить ход. Но через полчаса я снова засомневался

– Мне кажется, мы сбились с пути.

Николай подал сигнал бедствия. Теперь наш спаситель мигал немного правее того направления, по которому мы рвались к нему.

Еще через пару произведенных дуплетов мы всё-таки наткнулись на Юрика, подающего фонариком спасительные сигналы.

Измотанные, голодные, мы с Николаем потянулись к столу. Юрий Иванович заботливо поставил перед нами миски с лапшой из фазанов. Мы набросились на еду и лишь к концу трапезы с чаркой водки собрались было поведать о своих злоключениях, но тут Юрик предложил к употреблению второе блюдо – каждому по жареной утке.

– Ну, Юрий Иванович, ты нас балуешь, – с восторгом заявил я.

– Такого яства ни в одном ресторане не предложат, – разделил мой восторг Николай.

На третье, не давая нам отдышаться, Юрик преподнес кисель из сухофруктов.

Нашему изумлению не было предела. Такое не забывается. В этот момент количество, качество и разнообразие еды отодвинули на второй план наши блуждания в темноте, которые виделись нам уже в другом свете: как незначительный эпизод, как обыденное явление на охоте в незнакомой местности.

Николай даже высказал намерение затемно проследовать на то злополучное озеро, откуда началось наше длительное возвращение в лагерь, уверенный, что утром там будет уйма уток, ни на йоту не задумываясь, в какой стороне оно расположено.

Упрекать его в самонадеянности, а тем более отговаривать от рискованной затеи, я не стал. Для себя я наметил территорию для охоты поближе к лагерю. Марат решил не менять облюбованного места на первом озере, где ему удалось добыть шесть уток. Юрий Иванович был верен своей раз и навсегда выработанной тактике – не удаляться от лагеря за пределы прямой видимости.

IX

Размещались мы в двух палатках. Любители утиной охоты спали отдельно от нас с Юриком. Поэтому их подъем и сборы мы слышали сквозь сон.

С уходом Николая и Марата нас могли потревожить лишь фазаньи вопли. Эти сигналы должны были побудить к началу охоты. А пока мы мирно посапывали в теплых спальниках до той поры, когда, наконец, забрезжит рассвет и прольется на нас через полотно палатки.

Меня разбудил отчаянный лай собаки. В палатке было темно, значит, солнце еще не взошло. Дуська лаяла где-то в стороне. Я забеспокоился, и некоторое время лежал не двигаясь, пытаясь сообразить, на кого она могла окрыситься. Ничего подозрительного не услышал. Через минуту Дуся затихла, и я снова погрузился в сон…

У костра возникла непонятная возня, заставившая меня снова открыть глаза. Звякнула крышка чайника. «Очевидно, собака подбирает объедки», – первое, что пришло мне в голову, но приструнить её было лень.

Послышался топот. Шорохи усилились. Эти звуки уже не походили на передвижение собаки в поисках еды. Дернулся край палатки. Кто-то зацепился за боковую растяжку.

«А что, если это кабан пожаловал к нам?» – мелькнуло догадка. – Дуся могла испугаться и убежать…»

Я растолкал Юрика.

– Слышишь? – шепотом спросил я сонного друга.

Скрытое от нас животное действовало уверенно и целенаправленно. Орудовало у стола по-хозяйски.

– Это что-то крупное, – тихо сообщил я Юрию Ивановичу. – Или волк, или кабан.

Юрик судорожно принялся шарить под спальником, отыскивая ружьё. Я вылез наполовину из мешка и тоже потянулся к оружию.

– Тихо, не спугни, – пресек я активные действия сожителя по палатке.

Я встал на колени и осторожно раздвинул стволами полог. Пахнуло дымком. Небо с восточной стороны уже посерело, и я смог рассмотреть страшное животное, разбудившее нас до срока. У костра на корточках сидел Николай Константинович и пытался развести огонь.

– Я не понял, ты же на озере должен быть? – спросил я Николая.

– Вот я и пришел на озеро.

Я вылез из палатки и приблизился к охотнику.

– Поясни.

Выполз Юрий Иванович и тоже подсел к столу в ожидании пояснений нашего друга.

– А что тут пояснять? – начал свой рассказ Николай Константинович, – Где-то около часа отшагал и пришел, наконец, к озеру. Еще темно было. Подкрался к берегу. Принялся высматривать уток. Ничего не видно. Залег. Думаю, подожду, когда посветлеет. А когда стало светать, пригляделся: что-то знакомые кустики… Вроде бы здесь уже был не раз. И тут на противоположном берегу увидел палатки. Только тогда сообразил, что сделал круг и вернулся назад.

– Как это? – не понял Юрик.

– Юрий Иванович, что тут понимать. У человека правая сторона тела развита сильнее левой, если он правша. А значит, правая нога делает шаг шире, чем левая. Вот я постепенно и забирал влево, пока не очертил круг и не оказался в той точке, с которой начал свое движение.

Это открытие нас с Юриком серьезно удивило и озадачило. Мы никогда с таким явлением не сталкивались и слышали о подобном круговороте впервые. Некоторое время мы сидели молча, переваривая полученную от Николая Константиновича информацию.

Занялся рассвет. Мы сидели за столом, пили чай, высказывая различные предположения о том, куда может завести правая нога путника, ежели её не контролировать.

В тугае зацокали фазаны, а мы все продолжали бурно обсуждать новую и необычную для нас тему.

Из-за верхушек деревьев показался багровый сегмент солнца. Высветилось голубое без каких-либо помарок небо. И только на севере по всей ширине горизонта кучкой толпились облака, образуя четко выраженную гряду. Под косыми солнечными лучами их верхушки казались ослепительно белыми, в то время как у основания они имели серый оттенок.

– Откуда здесь горы? – неожиданно заинтересовался Юрий Иванович.

Я и Николай завертели головами, заинтригованные географическим открытием новоиспеченного Семенова-Тянь-Шанского.

– Какие горы? – не выдержал Николай. – Там Балхаш.

Но данное утверждение никак не поколебало мнение Юрика. Он продолжал зачарованно глядеть вдаль.

– Это отроги Тянь-Шаня, – невозмутимо пояснил я. – Кураксинский хребет.

– Ну, ты же видишь снежные вершины? – не унимался Юрик, обращаясь к Николаю.

– В этом месте, – продолжал я подыгрывать Юрию Ивановичу, – находится самая высокая вершина Тянь-Шаня: пик Коммунизма. Видишь, в центре? Его высота: девять тысяч семьсот двадцать два метра. Это, практически, недосягаемая вершина. Еще никому не удалось покорить её.

– А почему раньше мы их не видели? – продолжал излагать вслух свои размышления Юрий Иванович.

– Потому что их редко кому удается увидеть. Нам просто повезло, что мы оказались в нужном месте и в нужный час, – высказался я.

Тут залаяла Дуська. На хребте нарисовалась фигура всадника. Оглядевшись, наездник направил лошадь в нашу сторону. Через несколько минут мы могли наблюдать молодого человека с темным обветренным лицом.

– Здрасте, – поздоровался с нами незнакомец. – Вы тут теленка не видели?

– Привет, – ответил я. – Теленка твоего не видели.

– Да он не мой, а совхозный.

– Все равно не видели.

Паренек жадно осмотрел стол и изрек

– Чё, отдыхаете?

– Присоединяйся, – предложил Николай. – Тебя как зовут?

– Симбай.

– Чем занимаешься? – продолжил опрос Николай Константинович.

– Пасу коров.

Симбай спешился и, косясь на собаку, медленно приблизился к столу.

– Садись, гостем будешь, – проявил я признаки гостеприимства. – Выпьешь?

– Да, – просто ответил пришелец.