Тугайно-тростниковый скиффл

Наконец, отчаянный пловец подрулил ко мне, я протянул руку, ухватил гуся за шею и попробовал вытянуть его, но птица оказалась настолько тяжелой, что одной рукой я не мог приподнять её. Пока выволакивал добычу на берег, Тимка уже поплыл за следующей.

Второго гуся он обнаружил тоже сразу. Резким движением ухватил его за середину длинной шеи и, игнорируя Колькины призывы плыть коротким путем к нему, двинулся в противоположном направлении – к хозяину. Дичь Тима никогда никому, кроме меня, не отдавал! Все, что падало после выстрела, тут же подбиралось им, иной раз чуть ли не из рук законного владельца, и приносилось мне. И я всячески подбадривал и поощрял пса за такое ревностное отношение к добыче и трогательную заботу об общем семейном котле.

– Дай собаке передохнуть, – кричал на том берегу Николай, также неотрывно наблюдавший за Тимкой. Но Тима в азарте никого и ничего вокруг не замечал и не слышал. Он сосредоточенно греб к месту, где еще оставалась дичь, и пока она плавала на воде, никакие силы не могли удержать его от необходимости исполнения собачьего долга. Так уж была сложена его психика и удивительным образом сформировано сознание или подсознание. Что-либо изменить в этом его устройстве было невозможно.

Достигнув искомого пространства, Тима осмотрелся. На уровне водной глади из-за растительности, торчащей над водой, разглядеть трофей было сложно. Тимке приходилось несколько раз подгребать на месте, чтобы возвыситься над поверхностью, и, в конце концов, он узрел тушку. Подплыл к ней и решительно ухватил за плавающую шею. Было видно, с каким трудом он пытался сдвинуть птицу с места. Он, казалось, поначалу пробуксовывал, пытаясь придать ей поступательное движение, пока, наконец, она не заскользила по воде. Но и после этого ему приходилось прилагать значительные усилия, чтобы подладиться под плавный ход ноши.

Мы все напряженно следили за Тимкиными телодвижениями. Сопереживали за конечный результат. Я уже было начал сетовать: на кой ляд мы грохнули этих мирных животных…

Не доплыв до меня метра два, в самом глубоком месте, Тимка выпустил из пасти гуся, и, не оглядываясь, устремился за последней добычей. Я принялся истошно звать его к себе, но безрезультатно…

Мы вновь устремили взгляды на двигающуюся по водной глади собаку. Время будто замедлило свой ход. Тимкин путь, казалось, измерялся не сотней метров, а несколькими километрами…

Но вот отчаянный охотник доплыл до места и настойчиво пытался отыскать последнюю жертву. Он несколько раз приподнимался над водой вытягивал шею, вертел головой, но не мог увидеть гуся. Николай пытался объяснить псу, где находится птица, но тот его не слышал, продолжая кружить на воде. И, уже отчаявшись, Тимка взглянул в мою сторону, прося о помощи. Резкими движениями руки я указал ему направление, и он решительно двинулся в нужную сторону…

Злополучная эпопея подходила к концу. Когда Тимка, наконец, припер дичь, с меня свалилась гора переживаний. Никогда прежде я не испытывал такого напряжения и усталости, будто не Тимка, а я, надрываясь, таскал этих тяжеленных птиц через все озеро, путаясь в дремучей паутине водорослей.

К слову сказать, в тот вечер мы в предвкушении сытного ужина общипали одного гуся и принялись его варить. С периодичностью в два часа я с трудом отрезал тоненький кусочек мяса от птицы и попробовал на вкус. Но всякий раз меня не покидало чувство, что жую кусок подошвы. К двум часам ночи, отчаявшись заполучить вкусную и здоровую пищу, мы с Юриком полуголодные легли спать. Николай, заснувший через час после начала готовки, утром затребовал на завтрак деликатес, и поначалу, не обнаружив на костях варившегося полночи гуся признаков аппетитного мяса, обрушился на нас с обвинениями, будто мы воспользовались неожиданно сковавшим его сном после вечернего возлияния напитков и обглодали птицу, оставив ему лишь массивный скелет. Объяснять ему, что гусь на самом деле был лишен мяса и состоял из одних сухожилий, пришлось очень настойчиво и долго.

После этого случая мы все на длительное время потеряли всякий интерес к гусям, причем в любом их виде, пока мы с Николаем не побывали на хлебных просторах Центрального Казахстана на гусиной охоте. Тогда нам удалось добыть несколько крупных экземпляров этой птицы, и егерь приготовил из них жирный, наваристый «шелём» – как оказалось, с нежным и сочным гусиным мясом.

VI

Заикнувшись о животных, на которых с Тимой охотиться было крайне нежелательно, я бы отнес к таковым прежде всего кекликов. На этих куропаток я выехал с ним впервые спустя полгода после «усыновления». Как только открыл багажник своей «Нивы», Тимка пулей вылетел оттуда и через пять минут уже красовался на вершине ближайшей возвышенности. Скажу прямо: созерцание этой картины породило во мне тревожные предчувствия. Тимкина прыть ничего хорошего не сулила. Я настороженно двинулся к противоположному склону с намерением не встречаться с псом как можно дольше. Я медленно поднимался по извилистой тропе, хоронясь в густых зарослях шиповника в надежде первым достигнуть гребня холма, где на небольших полянках и в низинах в этот час могли кормиться кеклики. Через полчаса, наконец, достиг намеченной цели, и в полусогнутом состоянии, едва справляясь с дыханием, медленно возвысился над открывающейся передо мной местностью с уверенностью, что именно здесь должны вспорхнуть птицы… Уже приготовился к стрельбе, но тут увидел, как с вершины холма по гребню ко мне уверенной рысью спешит Тимка… Идти дальше было бессмысленно. На мое счастье, с соседнего отрога раздались выстрелы, и Тимка, не добежав до меня, резко развернулся и устремился к Николаю, который в это время наверняка радовался своей добыче.

Не мешкая, я бросился вниз по склону, надеясь успеть за время отсутствия рядом собаки вскарабкаться на другую вершину хребта. Изнурительный подъем скрашивался мстительным ощущением, что Тимка испортит охоту не мне одному…

Снова прозвучали выстрелы, но уже с распадка напротив, где, по всей вероятности, находился Юрик. Табунок кекликов со свистом пронесся выше меня над вершиной холма, на который я упорно взбирался. Птицы сели на краю обрыва. Сойти вниз они не могли, потому что как только приземлятся – бегут обычно вверх либо ненадолго остаются на месте. В предчувствии свалившейся удачи я прибавил обороты и через пару минут крался к притаившимся за небольшим валом пернатым. И когда до них оставалось каких-то пятнадцать-двадцать метров, мимо пронесся Тима, взбежал победоносно на взгорок, и я только мог слышать характерный звук вспорхнувших над обрывом кекликов.

Я обреченно повалился на землю. В тот момент я подумал, что с собакой на горных куропаток ходить однозначно нельзя. Хотя, вспоминая предыдущие охоты с Дуськой, несколько пресек свои скоропостижные выводы. Дуся тоже была не подарок, но, в отличие от необузданного Тимки, она следовала за мной по горам неотлучно, что тоже выводило меня из себя. Приходилось постоянно пускать её вперед. Но как только я сходил с тропы, дожидаясь, пока она проследует мимо, Дуська осуждающе смотрела на меня, а пройдя несколько метров в качестве ведущего, вдруг останавливалась, крадучись сворачивала в сторону и подолгу обнюхивала какой-нибудь цветочек или былинку до тех пор, пока я, чертыхаясь, не двинусь с места, после чего она плотно пристраивалась сзади, наступая мне на пятки. И только свежий след дичи заставлял ее покинуть протоптанную дорожку и залезть в кусты. Но что особенно бесило меня в Дуське, так это стремление первой оказаться на вершине холма или взгорка. Перед самым подъемом она шустро обегала меня и наводила наверху или у подножья с противоположной стороны небольшого склона шорох. Я не успевал добежать и вовремя выстрелить.

После того, как я изучил её повадки и приноровился к её выходкам, охота на кекликов с ней была довольно успешной. Главное, что Дуська, обладая превосходным чутьем, всегда находила и обязательно приносила битую птицу и подранков, упавших иной раз далеко от места выстрела, иногда на дно глубокого обрыва или в расщелины с каменными насыпями. Самое неприятное в отыскании подстреленной дичи состояло в том, что без собаки, способной найти и принести добычу, приходилось спускаться за ней со склона самому, рыскать повсюду, зачастую подолгу и безрезультатно, а затем снова карабкаться наверх…

VII

Опыт охоты с подружейной собакой привел меня к выводу, что для успеха мероприятия главное – это выработать у охотничьей собаки послушание и безоговорочную подачу дичи хозяину. Во всем остальном охотнику следует приноровиться к манере, природным данным, рефлексам и инстинкту своей собаки. Уметь разглядеть, оценить и развить её способности и таланты.

Я, например, долгое время охотясь с Тимкой на зайцев, считал, что его неуёмная энергия только вредит промыслу. Но, проанализировав его поведение и воочию убедившись в том, что в основе его действий лежит выверенная практикой тактика, стал доверять его интуиции и приобретенным навыкам.

Объектом нашей охоты был заяц толай, обитающий в песчаных барханах и прилегающий к водоемам кустарниках или травянистой растительности.

Как только мы оказывались на открытой местности, Тимка забегал далеко вперед, а затем гнал на нас зайца. Причем «косой» был в основном озабочен бегущей по его следу собакой. Перебегая на короткие расстояния, он присаживался и следил за преследователем, не замечая, как мы двигаемся навстречу.

Однажды заяц, убегая от Тимки по узкой тропе в зарослях тамарикса, прошмыгнул между Колькиных ног. И пока тот соображал, что это было, следом проследовала собака. От неожиданности и наглости животных Николай Константинович не устоял на ногах и приземлился на пятую точку, продолжая еще долго сидеть на месте с выпученными глазами.

Другой раз я прозевал зайца, которого Тимка также выгнал прямо на меня. Он пробежал мимо в метре и скрылся в тростнике. Я успел впопыхах выстрелить, но промазал. Тут же за зайцем пронесся Тимофей. Пока я перезаряжал ружье, из тростников, чуть не сбив меня с ног, друг за другом промчалась та же сладкая парочка.

Тимка был заядлым и страстным охотником. Он страшно переживал, если ему не удавалось добыть самому дичь. Когда он не мог догнать подраненную утку, он визжал от своего бессилия, но продолжал преследовать её, что иногда вызывало опасение, как бы птица не увела его за собой очень далеко. Особенно если это оказывалось огромное водохранилище, и противоположного берега не было видно.

Тимка также визжал, когда обнаруживал в густом кустарнике зайца и не мог добраться до него, пока тот не выскакивал, а затем продолжал вопить, когда гнался за ним и замечал, как тот все дальше и дальше уходит, а у него не хватало мощи догнать ускользающую добычу.

Учитывая эти его особенности, мы всякий раз пускали его, например, в лесополосу, а сами двигались по обе её стороны по открытой местности. И как только Тимка начинал визжать, этот сигнал призывал к началу боевых действий. Слева или справа по ходу движения из лесных насаждений непременно должен был выскочить заяц с намерением исчезнуть с глаз, драпая вдоль посадок по протоптанным дорожкам.

Я гордился Тимкой, и он служил мне верой и правдой. И не было ни одного человека, знавшего его, который бы отозвался о нем с непочтением. Назвать его беспородным псом, оскорбительным словом – «двортерьер», у меня не поворачивался язык. Доказывать же случайному прохожему, что эта собака умней и сноровистей любого породистого собрата, было бессмысленно. Поэтому людям незнакомым, спрашивающим о породе моего пса, я с достоинством истинного джентльмена называл его вельш-спрингер-спаниелем. Тимка не возражал.

БАРХАН

I

В свою первую поездку на Балхаш мы отправились на двух автомашинах. Юрик ехал с Сергеем на «Ниве», а со мной на джипе – Николай с Володей, не считая собак: моего Тимки и Володиной Астры – спаниельки черной масти с пышным хохолком, из-под которого выглядывали темные тоскливые глазки.

Дорога предстояла длинной, местность, куда мы стремились попасть, – неизвестной и безлюдной. От знакомого нам поселка Тулебаева следовало проехать вдоль берега Балхаша по бездорожью не менее 60-ти километров. Поэтому, чтобы не рисковать, решили передвигаться на двух автомобилях: так, посчитали, будет надежней, да и свободней, поскольку поклажи оказалось на удивление много.

Свое неподдельное изумление количеством багажа мы выражали всякий раз, когда укладывали вещи в багажник перед очередной поездкой на охоту и терзались неизменным риторическим вопросом: «Почему катастрофически не хватает места?». И тут же предавались воспоминаниям, как в пору юности выезжали охотиться также на неделю, и все, что брали с собой, без хлопот размещали на велосипедах. Позже стало не хватать места для груза на мотоциклах с колясками, а теперь всерьез приходилось задумываться о приобретении автомобильных прицепов.

Однако перейдем к нашим машинам. В девять часов мы въехали в Талды-Курган, что находился на полпути, доверху заправили бензобаки, взяли в охотобществе путевки и лицензии, решив по дороге погонять фазанов на Райских озерах, на выезде из города перекусили и двинулись дальше.

Райскими озерами назывались угодья, на юге граничащие с Бакланьими, и ничем, собственно, не отличавшиеся от последних, разве что располагались недалеко от дороги, но это обстоятельство как раз и входило в наши расчеты. На фазанью охоту мы отвели один день и, заглянув в «Рай» к обеду, мы бы располагали временем поохотиться, передохнуть, а утром отправиться в дорогу со свежими силами, так как никогда не знаешь, каким образом и сколько времени придется добираться до намеченной цели и что нас ждет впереди.

Предчувствия о сложности предстоящего пробега нас не обманули. Не успели мы тронуться после перекуски, как из выхлопной трубы Серегиной «Нивы» повалил густой белый дым. Сергей тут же остановился и полез под капот. Мы столпились вокруг.

– Полетела прокладка головки цилиндров, – пришел к неутешительному выводу владелец авто.

– Что будем делать? – спросил Владимир Петрович.

– До Райских дотяну, а там заменю прокладку.

– А где ты её возьмешь? – продолжал учинять допрос неугомонный Владимир Петрович.

– У меня есть с собой новая, – ответил запасливый Сергей Степанович.

Мы лишь подивились предусмотрительности нашего товарища, но выяснять, что он еще припас из запчастей, не стали, хотя, не скрою, меня так и подмывало попросить его огласить весь список.

До Райских озер оставалось проехать не больше ста тридцати километров. На преодоление этого отрезка пути нам понадобилось пять часов. Приходилось ехать медленно. Во-первых, «Нива» не тянула, а во-вторых, под нагрузкой закипал тосол. Поначалу Сергей беспрерывно доливал в радиатор воду, затем посчитали, что в таком темпе мы доедем до места лишь к вечеру, к тому же можем окончательно запороть машину, поэтому зацепили её на буксир и так докатили до «Рая».

Чтобы не терять времени, Серегу отправили прямиком к егерю – забить места в гостевом домике и, пока светло, заняться ремонтом, а сами, прихватив Юрия Ивановича, двинули вглубь угодий.

II

Прежде чем приступить к процессу добычи дичи, решили наскоро пообедать. Приняли по «семь капель», закусили, и мы с Владимиром Петровичем, как основные добытчики, поскольку у нас были собаки, не долго думая, выдвинулись на огневой рубеж. Вышли из редколесья джиды, прошли лугом по сухостою, спустились в лог и остановились у стены тростника. Поверх золотистых метелок проглядывались отдельно стоящие деревья лоха и торчали верхушки тамарикса. Заросли простирались неширокой полосой, начало которой оказалось неподалеку, а метров через двести тростники упирались в заросли чингила..

Я предложил Володе оставаться на месте, пока не переберусь на противоположную сторону, и тогда, продвигаясь по обе стороны этой полосы и запустив внутрь собак, можно будет тщательно прочесать этот район с твердой уверенностью, что после такого прохода фазанов там не останется. Сомнений, что они там есть, у меня не возникало. Причем, по моему глубокому убеждению, они непременно будут вылетать из-под собак на открытую местность и станут для нас легкой добычей.

Однако там, куда я вышел, местность оказалась не открытой, а скорее сомкнутой. К тростнику плотной стеной подступал чингил, образуя узкий проход. Тимка ринулся в лог, а я оповестил Володю о начале операции.

Метров через тридцать Тима стремительно выскочил из зарослей и помчался вдоль полосы. Наверняка он учуял свежий след. Скорей всего, фазан выбежал из тростников и спасался бегством по узкой тропе, где мог двигаться достаточно быстро. В чингил он залезать не решился, потому что преследователь был близко.

Я со всех ног пустился вдогонку. Вскоре заросли кустарника закончились, уступая пространство для высокотравной пустынной растительности.

Тимка сходу заскочил в тростник и тотчас оттуда свечой взвился петух. Я успел выстрелить, птица упала, и следом взлетела другая, которую я тоже сумел поразить. Не мешкая, бросился к месту падения второго фазана, зная, как может мгновенно исчезнуть эта дикая курица, даже смертельно раненная. Но не успел добраться до неё, как в стороне с шумом поднялась еще курочка, в которую я тоже умудрился попасть.

Тима принес мне тушку первой птицы, вторую я нашел сам и приказал Тимке искать третью добычу. Он нашел её не сразу. Долго кружил на одном месте, а затем стремглав кинулся в поле, заметив выбегающего из тростника подранка. Настиг он его уже у края зарослей кустарника.

Можно было возвращаться. С поставленной задачей мы справились. Я уложил птиц в рюкзак и с чувством закурил. Появился Владимир Петрович. Выслушав мой рассказ и убедившись в его правдивости посредством прощупывания содержимого рюкзака, он с трудом выдавил из себя слова одобрения.

– Вот тот случай, когда автомат даст фору любой двустволке, – самодовольно изрек я, имея в виду своё оружие.

На выходе из тростников Тима выгнал еще одного фазана. Он вылетел сзади Володи, в метре от тропы, по которой он только что прошел с Астрой. После моего выстрела птица упала чуть ли не на голову Володи. Ему даже пришлось отстраниться.

– Я что, после вас зачисткой должен заниматься? – нарочито сурово сказал я.

– Ну, ты не равняй Тимочку с Астрой, – попытался оправдаться Владимир Петрович. – Тимочка есть Тимочка.

Он скинул рюкзак, достал термос, налил в крышку черного кофе, который взял из дома, подлил туда коньяка из фляжки и протянул мне изысканный напиток.

Так мы простояли минут десять, погрузившись в сладостное восприятие окружающего мира. Попивали кофе. Неподалеку бегали собаки, обнюхивая кустики. Тугаи притихли после дневной суеты, лишь изредка то тут, то там, нарушая всеобщий покой, раздавалось цоканье фазанов. Природа словно затаилась, нежась в теплых лучах заходящего солнца. Все вокруг было залито ярким оранжевым светом. В рощицах он, казалось, исходил от земли, подсвечивая темные кроны деревьев снизу. Природа, одетая в невероятный по красоте наряд, не казалось дикой, напротив, представлялась розовощекой доверчивой барышней с широко поставленными ясными голубыми глазами и кротким нравом…

Под впечатлением навеянного образа мы побрели дальше. Когда подошли к машине, нашему взору открылась необычная картина. Она поражала бессмысленными и нелепыми действиями наших товарищей. Увиденная нами сцена, на первый взгляд лишенная логики и здравого смысла, в то же время являла образчик доброты и чуткости в стремлении человека помочь своему собрату, оказавшемуся в беде, дать ему возможность почувствовать себя полноценным членом товарищества, несмотря на постигшие его невзгоды, ничуть не заботясь о собственных интересах. Так из нас мог поступить только Юрий Иванович.

Некоторое время мы молча наблюдали, как добродетельный Юрик уводил немощного Николая Константиновича, повисшего у него на плече, в сторону тугаев, но затем не надолго задумались. На свободном плече нашего доброхота болтались два ружья, и это снаряжение сбивало с толку. Если бы Юрик тащил Николая к машине, можно было предположить, что с тем случилась беда, и он не может передвигаться без посторонней помощи. Тогда объяснимо наличие у Юрика двух ружей. В том случае, если Николая приходилось оттаскивать в сторону от места стоянки для отправления естественных надобностей, то Юрику не было нужды брать два ружья, хватило бы и одного…

О том, какой недуг мог сразить Николая Константиновича, я лично догадками не мучился. Еще в городе, как только расселись по машинам, Владимир Петрович предложил ему принять стопку за начало предпринятого путешествия. По второй они прошлись, как только выехали на трассу. Во время завтрака в Талды-Кургане Николай Константинович сам любезно предоставил к дегустации свою вишневку вторичной переработки. Порция коньяка, выпитая им за обедом, оказалась роковой.

Тем не менее, вид удаляющихся друзей и их скрытые намерения вызывали настороженное любопытство.

– Куда ты его тащишь? – обратился я к Юрию Ивановичу.

– На охоту, – услышал я ответ, который привел меня в недоумение.

Юрий Иванович произнес эту фразу спокойно, не оборачиваясь, продолжая двигаться к избранной цели, словно в этом занятии не видел ничего предосудительного или странного, будто перетаскивать таким образом недомогающих охотников было его предназначением.

– У тебя что – крыша поехала? – вмешался в разговор Владимир Петрович и, подключив логическое мышление, поинтересовался. – И как ты в таком положении собираешься охотиться?

– Мы охотимся в любом положении, – многозначительно ответил за Юрика Николай Константинович и выразительно икнул.

Продолжать разговор было бессмысленно. Мы вырвали Николая Константиновича из дружеских объятий Юрия Ивановича и бережно запихали на заднее сидение автомобиля…

III

К нашему приезду Сергей Степанович уже поставил новую прокладку и принялся собирать разложенные вокруг детали двигателя.

Убедившись, что ремонт близится к концу и нашей помощи не требуется, мы выгрузили Николая Константиновича и втроем повели его в дом. Однако добраться до входной двери оказалось непростым делом. На площадку перед парадным входом, возвышающуюся на высоте не менее полутора метров, вели узкие ступени, почему-то расположенные сбоку вдоль стены. Сложность состояла не только в том, что мы все не могли уместиться на этом лестничном пролете, но и в том, что ни сама лестница, ни площадка перед дверью не имели ограждения. Приходилось следить, чтобы Николай Константинович был достаточно плотно придвинут к стенке и не оступился, в то же время найти способ понудить его к поступательному движению наверх… Юрий Иванович, пятясь и постоянно оглядываясь, чтобы не упасть самому, старался протащить его по стенке, а Владимир Петрович подталкивал сзади, одной рукой все-таки тесня беднягу к кирпичной кладке. Я страховал продвижение группы с земли и руководил подъемом, подавая по ходу ценные указания.

– Осторожней! Не налегай так на него. Ослабьте нажим, а то вы его по стенке размажете…– кричал я, медленно продвигаясь вместе со всеми к заветной двери с распростертыми руками, готовый в любую секунду принять падающее тело…

Отдельно стоящий домик для гостей состоял из небольшой прихожей с вешалкой на стене; кухни, в которой размещались печка и обеденный стол с двумя скамьями. У печи стояло ведро с углем и лежала вязанка хвороста. В другой комнате стояли три железные кровати, на их панцирные сетки были уложены скрученные рулоном матрасы. Мы занесли рюкзаки с вещами, спальники, затопили печь и поставили на плиту свой закопченный чайник. Только начало темнеть, егерь запустил чабанку, и помещение осветили лампочки Ильича. До нуля часов мы имели возможность не только отужинать с комфортом, но и с чувством посидеть за преферансом.

Готовить фазанов посчитали делом хлопотным, поэтому доедали продукты, взятые из дома.

Часам к одиннадцати угомонились, стали готовиться ко сну. Юрий Иванович, не дожидаясь раздела кроватей, уложил свой спальник с поролоном на пол, а Сергей Степанович предпочел спать в своей машине. Он взял подмышку спальный мешок. Я вручил ему пакет с мусором для того, чтобы он выкинул его по пути в помойную яму, и мы расстались. Через пару минут после ухода Сергея Степановича Николай Константинович изъявил желание перед сном выйти во двор и нетвердой походкой двинулся к выходу. Я нагнал его, когда он уже переступил порог, и решительно преградил путь, опасаясь, как бы он не шагнул с лестничной площадки прямиком. Придвинув его к стене, я включил фонарик и осветил края опасного прохода. В луче китайского осветительного прибора неожиданно обозначилась фигура Сергея Степановича. Он стоял молча, взирая на нас снизу. Вид у него был растерянный. Пальцы судорожно сжимали пустой пакет, а мусор из него был разбросан на несколько метров вокруг. У ног валялся и спальник.