скачать книгу бесплатно
Ухватившись покрепче за провода, я начал спускаться, осторожно перебирая ногами по стене из мелких камешков. Когда я ощутил под стопами крышку балкона, мне стало чуть полегче. Осталось только перепрыгивать с одной крыши на другую вниз, шашечками, и не падать с них. Мои ноги подкосились, когда я посмотрел на следующую крышу внизу. До неё было не так уж и далеко, но схватиться на ней при приземлении было не за что, а холодный сильный ветер заставлял меня волноваться, что я упаду или подскользнусь на маленькой ледышке, или ещё чего, и сорвусь. Но деваться мне было некуда: обратно подниматься было не вариант, потому что уебаны наверняка уже ломились на крышу за мной. Можно было бы, конечно, попробовать заскочить в окно того балкона, на крыше которого я сейчас стою, но это очень рискованно… Хотя, в такой ситуации навряд ли есть нерискованный вариант действий.
Я опустился на колени и слегка выдвинул голову за границу балкона, чтобы посмотреть, не открыто ли случаем окно на нём. Но в первую очередь я увидел бесконечное расстояние до земли, которое точно оказалось бы конечным, если бы я начал преодолевать его. Резко отстранившись от края крыши, я слегка откинул себя назад к стене дома, чтобы передохнуть и отдышаться, но стены за моей спиной не оказалось.
– А-А-А-А-А! – истошно заорал я, упав на диван и уткнувшись спиной в его спинку.
– Чего ты орёшь так? – недовольно спросила Саша.
– Мне было страшно.
– А представляешь, как мне было страшно, когда я решилась, наконец, на операцию?
– Какую операцию? – я старался быть спокойным и вежливым, но моё сердце бешено колотилось, и я всё никак не мог отдышаться.
– Ну, знаешь… Я же родилась… Ну ты знаешь. С микропенисом и вагиной. И я типа никогда не знала, мальчик я или девочка. И мне было очень трудно решиться и признать себя кем-то. А ещё труднее было кому-то об этом рассказать. Но спасибо вам всем за поддержку, – она улыбнулась нам всем, – и я наконец приняла себя и пошла ко врачу. Я решилась на операцию по удалению микропениса, а остатки его закатали в мою вагину, сделав её красивее…
– Пизде-е-ец… – протянул я, дёргая свою кофту за воротник, чтобы выпустить горячий воздух из неё и впустить холодный. – А детей ты иметь можешь?
Внезапно мне захотелось пить. Только я перевёл взгляд с Саши на кружку и потянулся за ней, как она, стоя на одном месте, всё никак не давала себя поймать.
Саша раскинулась по дивану, закинув голову и руки на его спинку.
– Дети? – спросила она. – Знаете…
Она собралась снова в одну фигуру и сделала интригующий взгляд.
– Вы знали, что… Ну… Это типа моя работа, и я о ней ещё никому не говорила, вы первые, так что тс-с-с! – пригрозила она нам пальцем. – Вы знали, что все люди рождаются больными шизофренией? То есть все младенцы больны ей. Не верите? Подумайте сами! Негативная и позитивная симптоматика на лицо: отсутствие внятной речи, мышления, ничего не могут делать сами, при этом бред, аффекты и всё такое… И, в общем, по мере взросления человек излечивается от шизофрении, но если в его жизни что-то идёт не так, и что-то провоцирует шизофрению, то это что-то просто провоцирует возвращение человека в его естественное с рождения состояние. Может, это даже некий защитный механизм… А любом случае, шизофрения теплится внутри нас всегда, и просто некоторые люди бывают столь неудачливы, что возвращаются к ней. Думаю, такую же теорию можно сделать касательно всех остальных видов расстройств психических. Возможно, это всё вообще одно целое, и все расстройства – это тоже возвращение в естественное шизо-психо-состояние при рождении.
Слушая её, я больше всего внимания обращал на сочетание «шизо». Оно вызывало у меня ассоциации… Шизо… Шезлонг… Полосатость… Жвачка «Бумер»… Как же я бы сейчас её пожевал, бля…
– И вообще… – с интересом продолжала она. – Ещё и кошки больны шизой. У них постоянно галлюцинации, они видят то, что не видят люди. А кто ещё видит то, что не видят другие? Шизофреники! Где между ними разница? Нигде!
– Саша, хватит, – жалобна простонала Света. – Мне кажется, что я с ума схожу… Я боюсь… А если это навсегда? А ЕСЛИ ЭТО НАВСЕГДА?!
Она раскачивалась, сидя на диване, а потом легла и начала хныкать.
– Ты с ума сходишь? А я? Я тоже? Почему навсегда? Давай не навсегда? – начала трясти её Саша, а она просто легла на бок и пыталась завернуться в свои руки.
– Я не знаю где, но я уже раз двадцать сошёл… – пробормотал Марк. – Это навсегда. Уже. Я только что был… Не помню где… Мы сошли. А обратно… Обратно не выйдет, потому что нет обратного слова «сошли». Это в один конец билет.
Я тоже начал ощущать схождение ума, когда они заговорили об этом. Страх сковал меня. Я боюсь остаться без ума навсегда.
– Бабушка, дай пирожков, – прошептала Света.
Я посмотрел на неё и не понимал, как её удаётся лежать на волнующемся диване.
– Я знаю… – начал я.
– Я тоже! Я тоже знаю! – подхватила меня Саша.
Марк двигал губами и языком, но ничего, что оттуда вышло, не отложилось в моей голове.
– Заткнись! Ты мешаешь врачу своими разговорами! – крикнул я ему.
Я хотел положить руки на стол для удобства, но стола под ними не оказалось. Я снова был в той же квартире, как и год назад.
– У меня есть рецепт… У меня есть рецепт… – пытался я убедить то, что уже давно ушло.
– Дорогой, сейчас не время для курицы этой, – Саша ласково обратилась ко мне.
– Соберитесь все сюда, – сказал я им.
Мы все, кроме Светы, приблизились друг к другу. Марк ударился лбом об меня, а боль почувствовал я.
– У меня всё на месте, – сказал Марк, обтрагивая себя.
– Возьмите себя в руки, – сказал я.
Они обняли себя.
– Мы в реальности? – я задал вопрос Марку.
– Да, как и до этого, – ответил он мне с лицом эксперта.
– Я тоже так думала, а потом вспомнила и забыла, и потом думала в лесу, а потом думала и забыла… – говорила Саша.
– Нам надо в магазин, – сказал я.
– А там что? – спросила она.
– Чтобы не сойти с ума.
– Ты иди… А я не знаю, что за город это, – качаясь, сказал Марк.
– Я знаю, и у меня есть рецепт… От ума… м?.. аша… с?.. аша, пошли.
– Пошли… – Саша встала, запнулась об стол и куда-то упала.
Я встал и пошёл в… раздевалку. Я повернул налево, но оказался в коридоре, который был справа. Я повернул налево на склад, но оказался в коридоре, который был сзади. Я повернул направо, и оказался в коридоре, который был справа. Я пошёл по коридору, но всё время приходил в комнату, в которой была другая комната. Мне неизвестно, сколько я ползал, но колени начали болеть. От вспышки захотелось пить. Я загребнул рукой снег, но рука застряла в пустом чужом ботинке.
– Марк! – крикнул я.
Марк вышел из декоративной прямоугольной дыры в стене.
– Магазин далеко…
– Ща я… Ща соберу тебе сумку… – пробубнил он и вернулся обратно за стену.
– Марк! – крикнул я.
Марк вышел из декоративной прямоугольной дыры в стене.
– Магазин далеко…
– Ща я… Ща денег дам на поезд… проезд… – пробубнил он и подошёл к висящим одеждам.
Покопавшись в пальто, он достал монетки. Они полились с его руки на столик. Мне было жарко в куртке.
Я потянулся к кружкам, но ни один из них не отлеплялся от стола, сколько я не пытался.
– Проблема… – сказал я.
– Положил руку на стол, – сказал Марк.
Я положил руку на стол, он перевернул её ладонью вверх и положил в неё деньги. Радостный, я сжал ладонь и хотел отнести её в карман, но не смог её поднять, мне не хватало сил.
– Бля… У тебя есть… Деньги полегче? – обратился я к нему.
– Не знаю, надо поискать, – он снова начал шариться в куртке.
Я потёр глаза и лицо и ощутил свежий прохладный летний ветерок, тепло летнего заходящего солнца и летней восходящей новой луны, и от жары снял шапку. Открыв глаза, я увидел летний закат за фоном летнего города, покрытого летним снегом. Он падал на летних людей, по-зимнему тепло одетых. Толпы их ходили куда-то, стояли на красных и зелёных светофорах, принимая на себя оранжевеющий свет с неба, медленно сменяющегося голубым и синим. Я оказался в пространстве улиц, оказался на остановке. Ногам было холодно. Люди дышали паром, но от этого теплее не становилось.
– Да ну тебя! – сказала какая-то бабка и уселась на скамейке.
Троллейбус подъехал и остановился передо мной. Я поспешил к нему. Но у самой двери моя нога прилипла ко льду, и я не мог поднять её на ступень троллейбуса, хотя одна уже была там. Дёргая ногу, я побоялся её оторвать, но скользкий лёд заставил меня подскользнуться и я чуть не упал в проходе троллейбуса, но вовремя схватился за поручень. Женщина кондуктор подошла ко мне, и я очутился на сидении.
Кондукторша стояла рядом со мной и я, боясь, начал раскрывать потихоньку, палец за пальцем, сжатую руку, в которой были деньги. Как только я открыл указательный и средний палец, деньги, что были под ними, взлетели вверх и улетели, пока я наблюдал за ними.
– Извините… У меня деньги улетели… – сказал я, и от обиды мне хотелось заплакать.
– Сдачу возьмите, – сказала она и отсыпала мне монеток в руку.
Я снова крепко сжал её и, следя за ней, за тем, чтобы ничего не улетело снова, начал медленно опускать её, чтобы засунуть в карман. Но увидев, что под моим сидением километров десять высоты, я уронил их и в панике вцепился в сидение, боясь соскользнуть с него и упасть при качке троллейбуса. Чтобы не смотреть вниз, я зажмурился, а кожзам под пальцами стал влажным от пота рук, выступившего от страха.
Но, вспомнив про кондукторшу, я решил приоткрыть глаза, чтобы узнать упала она или нет в эту троллейбусную пропасть. Открыв один глаз, я увидел, что она невозмутимо стояла рядом. «Какие длинные у неё ноги», – подумал я.
Снова посмотрев вниз, я увидел, что пол был довольно близко ко мне, а по нему были разбросаны уроненные монетки. Я скорее нагнулся к ним и начал собирать. И собирал, и собирал, и собирал. Их было больше, чем я помнил, и среди них попадались и старые, и новые, и юбилейные, и памятные. И я всё брал их и брал, набивая карманы, выбирая самые дорогие, а их не становилось меньше.
– Молодой человек, билетик возьмите, – раздалось сверху.
Я поднял голову и увидел протянутую ко мне руку с билетиком. Я взял его, и кондукторша ушла. Грязными от польной грязи пальцами я вертел его, чтобы разглядеть, какие на нём цифры и счастливый ли он. Но я не мог разобрать ни одной цифры и ни одной буквы. Всё расплывалось и постоянно менялось. «Всё равно, – подумал я. – Я бы всё равно не стал его есть. В последний раз, когда я ел счастливый билетик, вкус мне не понравился. Да и насчёт счастливого надо ещё подумать… Что со мной произошло счастливого после того, как я его съел?»…
Внезапно мне стало очень хорошо и приятно. Ездить на троллейбусе, лёжа в нём в кровати под одеялом, – очень классно. Можно засыпать удобно и с комфортом. И при этом лежать и смотреть в окно. Я зевнул. Как здорово…
Звук электрического двигателя усиливался с его разгоном, и возвышался, становясь продолговатым. Троллейбус растянулся далеко за моей головой, у него исчезла крыша и я видел, как город по бокам растягивается в длинную ленту сзади меня, вдоль которой я плавно летел в кровати, наслаждаясь чувством потока, обволакивающим мои мысли.
Как говорил Чарльз Мэнсон: «Я – никто. Я – бомж, бездомный, бродяга. Я – вагон поезда и кувшин вина. И прямое лезвие – если вы подойдёте слишком близко ко мне».
Улицы сворачивались в большой рулон под моими ногами, синее вечернее небо и жёлтые фонари встали на одной высоте, чтобы проникнуть в меня через глаза. Свет и всё вокруг, что я вижу, массирует мне их.
– Молодой человек, вы до куда едете? – потревожила меня кондуктор и отбила весь сон.
– Я… Где от остановки недалеко аптека хорошая… Где-то там… – пытался я вспомнить пункт назначения.
– Ладно, хорошо, – сказала она и отстала.
Я закрыл глаза, но мой покой нарушала какая-то пизда, пиздящая по телефону где-то сзади:
– Да пошёл ты нахуй! Я ментов вызвала! Пизда тебе, сука, выродок ёбаный! – крикнула она в трубку и громко положила её.
Спустя пару минут, она снова говорила по телефону:
– Да ты ж алкаш ёбаный… Нахуй я с тобой связалась, – засмеялась она. – «Люблю, люблю», ага. Давай-давай. Не звони мне больше, падла! Жди, сука… Ща к тебе приедут… – и снова кинула трубку.
Я смотрел в холодцовое окно. Грязь снаружи на мутном стекле была похожа на кусочки мяса в холодце.
Спустя пару минут, она снова говорила по телефону:
– Да чтоб ты сдох нахуй! Нахуя я с тобой связалась, блять… Ты ж конченный! Кон-чен-ный! Пошёл ты нахуй! Алкаш ёбаный, объебос пидорский! Знать тебя не хочу нахуй! Жди, сука ты, блядина неёбаная. Щас… Щас… Ментов я вызвала уже, едут, жди, сука. – и снова кинула трубку.
Я думал: «Если ты не хочешь с ним пиздеть, то нахуя звонишь или берёшь трубку и пиздишь, проблядь ты ебучая? И мешаешь, при этом, спать всему троллейбусу, пизда ты гнойная блядь…».
Спустя пару минут, она снова говорила по телефону:
– Ну что, сука, ждёшь? Жди-жди, блядь… Жди, сука… – и сделала долгую паузу, видимо, меняя тон на более приемлемый: – У тебя осталось ещё что-нибудь? Сейчас я приеду минут через пятнцадать. Давай, до встречи…
Я в охуевании от ёбаной тупости ёбаной тупой ёбаной пизды поднял брови и мне стало больно от того, что такие люди существуют.
– Молодой человек, остановка ваша, – потрясла меня за плечо кондукторша.
– Спасибо большое, – сказал я ей, встал и вышел из автобуса, чуть не подскользнувшись на льду.
Я не узнавал остановку и место, где я находился. И где здесь была аптека… Я не знал. Я побрёл за остановку, и, внезапно уткнувшись в стену какого-то здания, понял, что я потерялся. Я обернулся по сторонам и увидел забавного насупленного мальчика лет десяти, в пальто и ушанке, стоящего на углу этого здания. Я подошёл к нему:
– Привет, – дружелюбно сказал я.
– Хуй тебе в еблет, – сказал он, после чего посмотрел на меня и оценил снизу вверх.
– Ну… Здорово, пацан, – решил сменить я тактику.
– Иди нахуй, уебан, – непринуждённо отвечал он, даже несмотря на меня больше.
– Здорово, мужик!
– Хуй в жопу тебе вжик.
– Бля, просто здорова.
– Хуй, пизда, корова…
