Пустое море

− Не обижайся, − миролюбиво сказала Танька. − Ты так медлительно к этому подходила, что я думала никогда сама не созреешь, все подталкивать тебя нужно.

− Не надо меня подталкивать, я этого хочу, значит я это сделаю.

− Решимости тебе надо сначала набраться, а потом уже дело делать. А ты сразу от первого к последнему прыгаешь, а про серединку забываешь.

− Слушай, Танька, − зашептала Марина. − Мы обсуждаем убийство, а не новую стрижку. Как, по-твоему, я должна реагировать на все это? Обыденно? Буднично? Ты за кого меня принимаешь? Это убийство! У-б-и-й-с-т-в-о! Не надо все поднимать на смех и подстрекать меня, как трусиху.

− Тебя послушать, − тоже перешла на шепот Танька. − Так это ты одна такая чистая и благородная, до сих пор отрицаешь очевидный факт своего решения, все сомневаешься и ищешь себе оправдания. Может ты намекаешь, что это я такая жестокая и бесчеловечная, раз уже сделала это и подталкиваю тебя сделать тоже самое?

− Причем тут ты? Для тебя, что медик, что мой муж посторонние люди. У тебя нет личного мотива, поэтому ты не руководствуешься чувствами. А я с Антоном прожила много лет…

− Значит, убить постороннего легче, чем близкого человека?

− Опять ты передергиваешь, − устало возмутилась Марина. − Пойми ты наконец, у меня с Антоном совсем непростые отношения. Я ему благодарна, что он помог мне когда-то, что он был и щедрый, и добрый, но при этих же положительных качествах, я его сильно ненавижу. Ненавижу, что он забрал мою жизнь, не дав опомниться, не отпускает меня до сих пор, хотя догадывается о моих чувствах. Не желает мириться с этим и упрямо отрицает все очевидное, делая нас обоих несчастными.

− Он забрал твою жизнь? Ты говоришь ужасные вещи. Это все равно, что сказать, он убил тебя.

− Он убил во мне чувство любви, радости, надежды и счастья. Это равносильно смерти.

− Много ты понимаешь в смерти. Тебя бы послушали инвалиды и смертельно больные люди, которые согласны жить в любом качестве, лишь бы жить, да только не им это решать. Что ты понимаешь в смерти?

− Многое. У меня мама умерла, когда мне было семнадцать. Я потеряла самого близкого человека.

− Тогда ты должна понимать, что будет значить смерть Антона для его родителей.

− Это жестоко, − отшатнулась Марина от Таньки. − Иногда я тебя не понимаю. То ты подталкиваешь меня, то призываешь к моей совести. Я просто хочу быть счастливой. Я так долго этого хотела. Я мечтала об этом каждую ночь, когда лежала без сна и смотрела в потолок. Я как маленькая девочка, мысленно рисовала себе совсем другую жизнь, с другим человеком. У которого, нет такой педантичности и напыщенности, который может быть одновременно и неряхой, и самым внимательным человеком. Который настоящий, веселый, эмоциональный, понимаешь, как я сама.

− Ты сейчас имела в виду кого-то конкретного? − Танька хитро сощурила глаза.

− Нет, − обманула Марина, ругая себя за излишнюю эмоциональность. − Но это все, как ты заметила, полная противоположность Антону.

− Это не столь ужасные черты характера, которые ты перечислила у Антона. Мне всегда в мужчин нравилось собранность и холодный расчет. Хотя, в связи с тем, что он начал искать помощи у сигарет и выпивки, холодный расчет начал отказывать ему.

− Он хочет быть счастливым. Счастливым, как все, но по-своему.

− Ты ему подаришь счастье, напоследок.

− О чем ты?

− Марина, он умрет счастливым, потому что ты будешь рядом.

− Издеваешься?

− Нет. Он уснет и никогда не узнает, как он умер. Он заснет, со счастливой мыслью о тебе и больше никогда не проснется. Разве не о такой смерти мы все мечтаем?

− Нет. Никто не мечтает быть убитым человеком, которому больше всего доверяешь. Лучше молчи. Если ты еще что-нибудь скажешь в этом духе, я ручаюсь, что брошу все это и никогда уже не смогу опять решиться на это.

− Хорошо, − кивнула Танька, делая глоток кофе. − Как скажешь. Две штуки, ты помнишь?

− Ты про капсулы? Да, помню.

Танька закурила новую сигарету и спросила.

− Страшно?

− Мне? Не знаю. А тебе?

Танька неопределенно пожала плечами, нахмурилась и замолчала. Марина допила свой кофе и угрюмо посмотрела в окно. Небо, серое с черными разводами, было как ее настроение, пасмурным и тоскливым. Что-то снова давило в груди, отчего трудно было дышать, будто внутри у нее был большой ком, состоящий из переживаний, неуверенности и домыслов, которые грызли ее сознание Она не знала, что сейчас делает Славка и это страшило ее, но еще больше ее пугал один вопрос, думает ли он о ней и думал ли он о ней, вообще?

− У меня есть пару капель, будешь? − вывела ее Танька из раздумий.

− Выпивка что ли? Ты что? Мне сегодня трезвость ума не помешала бы.

− Много тебе никто не нальет, а кинуть капсулы в воду и подать ему, ты и пьяная смогла бы.

− Тебе легко говорить. Да у меня на лице, боюсь, все написано будет.

− Значит, пару капель тебе не помешают.

Она достала из сумки маленькую бутылочку коньяка и Марина сморщилась. На память опять пришло утреннее похмельное состояние.

− Что такое? − Танька весело хихикнула, думала я достану бутылку шампанского? Да оно через пять минут выветрится, останется лишь туман в голове, который тебе ни к чему. А после коньяка, ты согреешься и почувствуешь прилив физических и эмоциональных сил, которые спадут незаметно для тебя.

−Я скоро стану алкоголиком, − процедила Марина и достала пару маленьких бокалов. − А чем закусывать будем?

− Ничем. Мы будем наслаждаться одним глотком, а не литром.

Марина вздохнула и с отвращением посмотрела на то, как Танька поднесла к лицу бокал с темной жидкостью и с наслаждением втянула носом его запах. Они, молча чокнулись и Марина, выдохнув воздух, торопливыми глотками осушила весь бокал. Потом она подбежала к чайнику и с носика отпила пару больших глотков чистой воды. Сегодня коньяк не хотел так легко питься, как вчера.

− Э-э-э.., − только и смогла она потом произнести, сплевывая снова в раковину, как делала это недавно после крепких сигарет.

− Ну как?

− Больше не буду, − протянула Марина, все еще склоняясь над раковиной.

− А больше и не надо.

Марина с кислым выражением лица подошла к столу и закурила первым делом сигарету, потом она плюхнулась на сиденье и прикрыла глаза. Она уже чувствовала, как по телу пробежала горячая волна, смывая на пути все запреты и оставляя после себя легкую заморожённость, будто она приняла наркоз, а не выпивку.

− Теперь что скажешь? − спросила Танька, наблюдая за Марининым лицом. Она медленно цедила свой напиток, раскачивая свой напиток в бокале.

− У меня даже язык потерял чувствительность, − промямлила лениво Марина, не открывая своих глаз.

Танька весело рассмеялась. Ей забавно было наблюдать за Марининым состоянием, которое усугубилось после вчерашней выпивки. Она медленно допила коньяк и убрала початую бутылку в сумку. Потом тоже прикурила сигарету и бодро воскликнула.

− Теперь надо выпить кофе.

Марина вяло махнула рукой и промямлила.

− Сама, пожалуйста…

− У-у-у, да тебя развезло, − покачала головой Танька, он забрала Маринину сигарету и затушила ее в блюдце, потом налила кофе и заставила Марину выпить несколько глотков. Потом она открыла форточку и в комнату повеяло холодной свежестью. Через несколько минут у Марины спало оцепенение, она допила кофе, но головой еще не могла резко повернуть. Перед глазами качалась кухня, словно Марина сидела на маленьких волнах большого океана.

− Крепко дало в голову, − только и смогла выговорить она, кивая на свой пустой бокал.

− Ты много выпила. Зачем сразу такую ударную дозу принимать? Постепенно не могла отслеживать свое опьянение?

− О чем ты? Я, вообще, не хотела пить, помнишь?

Танька с укором покачала головой и затушила свою сигарету. Она взглянула на часы, и Марина заметила.

− Ты должна уйти?

− Не знаю. Наверное, нет. Во сколько придет Антон?

− Сегодня? Понятия не имею. Он может прийти сейчас, может в одиннадцать вечера. Он утром ушел и ничего не сказал, оставил только деньги на столе. Кстати, он взял отпуск.

− Отпуск?

− Да. По крайней мере так сказал.

− Ну что же, может это и к лучшему, − задумалась Танька.

− А… Мне уже все равно, − махнула рукой Марина.

− Это все, что ты и хотела сказать?

− Новости с фронта… Ты все же уходишь?

− Лучше, если меня не будет при этом… Ты поняла…

− Ну ты же будешь поблизости, чтобы я смогла тебя сразу вызвать.

− Конечно. Дождись, когда он уснет и сразу зови меня.

Марина глубоко вздохнула, словно перед прыжком в воду и пробормотала.

− Как страшно…

− Страшно? Страшно, наверное, когда убиваешь нечаянно, а когда осознанно идешь к этому, это не страх. Это что-то другое. Ты уже понимаешь, что что-то изменилась и обратного пути нет. Вот тогда наступает страх.

− Откуда ты знаешь? Ах, да… − Марина вспомнила медика. − Все верно.

− Верно? Тебе-то откуда знать? – разозлилась Танька.

− Мне? Тань, а ты меня хорошо знаешь?

− Достаточно, чтобы сложилось правильное впечатление.

− Думаю, все же, что оно у тебя неверное.

− Откуда ты знаешь?

− Догадываюсь… Помнишь, я замечала, что ты слишком легко относишься к разговору об убийстве, словно для тебя это не в первый раз? − Марина вопросительно посмотрела на Таньку, но та склонила голову и вертела пачку сигарет в руках. Марина помедлила, то ли спиртное так ее расслабило, то ли она наконец решилась облегчить свою душу, но так или иначе, это давно шло к этому и видимо момент пришел. − Не знаю как для тебя, а для меня это и вправду не впервые.

Теперь Танька с интересом подняла на Марину глаза. Она молчала и Марине, изрядно искусав свои губы, пришлось продолжать.

− Не знаю, как назвать это, нечаянным глупым поступком или большой самонадеянной глупостью… В общем, когда мне было семнадцать лет, я в первый раз села за руль… На пустынной дороге… На ледяной дороге… Куражась, словно это была игрушка, я сбила двух человек, один из которых умер…

− Что!?

Марина усмехнулась такому искреннему Танькиному возгласу. Она чувствовала, что уже не сможет молчать, пока не расскажет все до конца.

− Ты шокирована?

− Нет… Но ты.!? Как.!?

Танькин возглас был таким сильным, что Марина закрыла на мгновение закрыла глаза, пытаясь скрыть навернувшиеся слезы.

− Тебя удивляет? Ты думала я такая расфуфыренная, легкомысленная особа, без запятнанной репутации, совести, без чувства ответственности, которая в жизни и пальцем не пошевелила, чтобы заработать себе кусок хлеба, у которой обеспеченный муж, отличная квартира, а она только носом вертит от всего этого?

− Н-н-нет… Я так не думала…

− Думала, − передразнила Марина.

Танька закурила, мрачно глядя в одну точку на столе. Марина тоже потянулась за сигаретами. Стало очень тихо, только дождь барабанил за окном в унисон с большими часами в прихожей. В кухне потемнело и Марина, шмыгая носом, привстала, чтобы зажечь маленькое бра над столом.

− Дальше хуже. Выясняется, что погибшая женщина ждала ребенка и была на последнем сроке беременности… Это ужасно, − Марина встала, достала бумажные салфетки и громко высморкалась.

Танькино оцепенение ее немного уязвило. Она ожидала большего сочувствия и понимания, учитывая Танькин поступок с медиком. Но та упорно молчала и это могло говорить только об обратном. Марину не хотели ни жалеть, ни ободрять, ни сочувствовать ей. Единственное, что сейчас могла испытывать Танька к ней, это разочарование. Оно было настолько явным, что Марина даже пожалела о сказанных словах.

Она встала, сполоснула холодной водой лицо в раковине и вспомнила себя в кабинете следователя, при их первом разговоре.

− Это не я… Это он, это он сидел за рулем… Я была рядом… Я ничего не видела, их не было на дороге. Они внезапно появились… − рыдала она. − Он не виноват… все случилось так неожиданно. Отпустите его, ну пожалуйста…

− Расскажи все по порядку, − мягко говорил ей седоволосый мужчина. − И мы придумаем, как помочь вам обоим.

И Марина рассказала, честно, без утайки. И про Димона, и про машину, и про пустынную дорогу, и даже про спиртное, что было выпито Славкой. Она была уверенна, что такая открытость, поможет спасти их обоих. Марина даже не знала, что Славка машину у Димона не одалживал, а молча и без спросу взял ключи, а это считалось угоном.

От страха, она безжалостно подставляла Славку, наивно полагая, что ее полная честность поможет им обоим, а значит, не будет всех тех ужасных последствий, что так пугали ее − суд, тюрьма, разлука. Она, вообще ни о чем не думала, когда видела перед собой понимающее лицо следователя, чьи глаза ободряюще смотрели на нее, а руки что-то быстро записывали.

Страх, быть обсуждаемой в их маленьком городке, заставил ее солгать. Она не смогла бы прямо смотреть в глаза своей матери, Аньке, своим одноклассникам. Она безумно боялась осуждения и упреков, злости и ненависти, жалости и сочувствия. Она боялась стать вечным изгоем, которого всегда сторонятся и избегают.

Марина до сих пор не могла понять, почему она продолжала молчать, когда умерла ее мать? Почему она не рассказала, что виновницей в смерти женщины, является она сама? Что ею руководило? Страх? Стыд? Теперь сложно ответить на этот вопрос. Из убийцы, она плавно превратилась в свидетеля обвинения. О, да… Она смогла это сделать. Она легко смогла это сделать.

Со Славкой, после аварии, они так больше и не встретились, кто знает, может поэтому, она и смогла столько времени молчать.

− Муж знает?

− Да, − просто ответила Марина.

– Значит, он тебя покрывал?

Марина промолчала, включила кофеварку, прикурила крепкую сигарету, потом налила кофе и села напротив Таньки. Та, постукивала зажигалкой по столу и молчала. Марина тоже молчала, она глубоко затягивалась и пускала дым в потолок, уже не ощущая крепости новых сигарет.

− Тяжелая история, правда? − спросила Марина, когда устала ждать хоть каких-то Танькиных слов.

− Да уж… Каких ты еще скелетов прячешь?

Марина невесело усмехнулась и закрыла рукой лицо, пряча выступившие слезы.

− Успокойся. Столько лет прошло. Не расстраивай себя, у тебя сегодня вечером ответственное дело.

− Лучше бы я умерла в тот вечер… Лучше бы я, чем жить с этим…

− Ты избежала наказания. Ты сделала это. Ты умнее, чем я ожидала, Маринка.

− Я иногда думаю, − сухо сказала Марина, поднимая опухшее от слез лицо. − Что ты издеваешься надо мной. Или нет?

− Причем тут издеваешься? Какая разница, кто отсидел. Главное, ты смогла себя защитить. Выйти из этого с минимальными потерями.

− Защитить? Я лишила себя защиты. Я потеряла мать и любимого человека, в один момент. Да я как труп жила в первое время. Я ко всему была равнодушна. Я испытывала такое одиночество, что не передать тебе словами.

− Не такой уж и труп ты была, раз вышла замуж. Еще немного и уже дети по дому бегали бы.

Марина кинула в блюдце сигарету и зажала голову руками.

− Какие дети? О чем ты?

− Такие, которые появляются у мужчины и женщины.

− Я никогда не хотела ребенка. Антон это знал и знает. Может он надеется в будущем… В будущем, которого у него не будет…

Танька промолчала, Марине тоже нечего было добавить. Она окончательно жалела, что рассказала ей обо всем. Легче не стало, как она ожидала, да и Танька отнеслась слишком прохладно к ее внутреннему разъеданию. Воспоминания вновь живо и остро встрепенулись в ней, она почувствовала щемящую боль от того тяжелого времени, стыда, вины, и потери матери, словно все это произошло вчера. Теперь она себя чувствовала беззащитной и раздавленной, она обнажила свою слабость и теперь эта же слабость, превратилась в оружие против нее самой.

Лучше тайны держать глубоко в себе и не разбрасываться ими налево и направо, ожидая облегчения своего груза. Иначе, когда они вырываются на волю, то становятся твоими мишенями. Невыносимо делить тайну с кем-то еще. Ты всегда будешь помнить, что кто-то знает, становясь заложником своего секрета перед другим человеком. Вы словно навечно сковываете себя цепями, вынуждая делить общий воздух над головой. А Марина не была уверена, что хотела бы Таньку и дальше видеть, и делить эту тайну с ней, после всей этой истории.

− Наладится все, вот увидишь, − стала ее воодушевлять Танька. − Заживешь жизнью, которую наконец заслужишь…

− А какую я заслуживаю? Какую? А какую ты заслуживаешь? А какую заслуживает Антон? Кто распоряжается этим? Да никто. Мы, сами.

− Успокойся. Если знала бы, что коньяк на тебя так подействует, не наливала бы. Ты должна собраться, у тебя скоро Антон придет, а ты расклеенная, как не знаю, кто.

− Да все нормально, − мрачно ответила Марина. − Я все сделаю.

Она уже сильно жалела, что все рассказала. Танька не тот человек, перед кем стоит обнажать свою душу.

− Прими душ. Это поможет.

Танька встала из-за стола, еще некоторое время смотрела на Марину, будто хотела что-то сказать, потом без слов вышла в прихожую.

После минуты возни у двери, щелкнул замок в дверях и наступила тишина. Марина не шевелилась еще некоторое время, уставившись в одну точку. Потом не торопливо помыла чашки, вытряхнула в мусорное ведро окурки и открыла форточку. Ветер моментально внес в квартиру поток свежего воздуха и у Марины сжались пальцы, от охватившей легкой дрожи. Она прислонилась к подоконнику, разглядывая голые ветви дерева, что нависали над ее окном. Эти сухие тростинки были как скрюченные пальцы с острыми ногтями, которые царапали ей стекло, словно хотели проникнуть внутрь и согреться в ее холодной кухне.

Душ не привел ее в чувство. Холодная вода сменялась горячей, потом снова холодной, но апатия, которая пришла на смену слезам, никак не хотела покидать ее.

Было уже четыре часа, когда она покинула ванную, закутавшись в белый махровый халат. Принимать горячую ванну для расслабления, она не стала, опасаясь, что может уснуть в воде. Уныло заглядывая в каждое окно, она бродила по пустым комнатам, отмеряя шаги в такт настенных часов. Каждый раз, как только ее взгляд, тоскливо падал на телефон, она вспоминала Славку и ее сердце еще больше сжималась от отчаяния. Когда она посмотрела на телефон в двадцатый раз, решительно подошла к нему и набрала до боли знакомый номер.

Долгие гудки говорили о том, что ей никто не ответит, но Марина набирала снова и снова этот номер, чтобы быть ближе ко всему, что относилось к Славке.

В шесть часов, она одела легкие шорты с вместительными карманами. Сердце сильно прыгало у нее в груди, когда она сжимала капсулы в руке. С выступившей, легкой испариной на лбу, она положила капсулы в карман, чтобы при случае, их можно удобно и быстро достать.

В семь, она стояла у окна на кухне и курила. За стеклом, тусклые фонари, еле освещали большой и безлюдный двор. Сильный ветер клонил ветви деревьев, на которых сидели, как ни в чем не бывало любопытные вороны. Изредка проезжала под окном машина, но Марина видела только отсвет желтых фар, которые украдкой ощупывали землю, словно рука невидящего человека.

В восемь, она съела большую порцию омлета, когда почувствовала сильный голод. Все это пришлось запить сладким чаем, на кофе не было больше сил смотреть. Посуду она не стала мыть, свалила все в посудомойку и даже деревянную доску, на которой остался след яичного желтка. Потом налила воду в кувшин, не зная заранее, с чем придется мешать капсулы снотворного.

В девять она заглянула в холодильник, чтобы удостовериться в который раз, что в наличии имеется его любимый апельсиновый сок. Чем дольше Марина проводила в ожидании, тем большую нервозность испытывала. Приходилось делать одни и те же действия, лишь бы чем-то занять свои дрожащие руки.

В десять Марина ходила с тряпкой по квартире и вытирала пыль, прислушиваясь к звукам в подъезде. В сотый раз она протерла телефон, поднося трубку к уху, чтобы услышать привычный ровный гудок.

В одиннадцать, она лежала на диване и смотрела в потолок. Глаза ее не мигали, и когда они начинали слезиться, она быстро хлопала ресницами, чтобы опять замереть с невидящим взглядом.

В двенадцать, она стояла на балконе в своем махровом халате, и накинутой на плечи теплой курткой. Ветер, разошелся не на шутку, он то посвистывал, то постанывал, кружа на земле в сумасшедшем танце, опавшие листья. Марина поискала глазами одинокого пса, который часто бродил по двору, когда улица пустела, но ни пес, ни Антон, ни другие запоздалые прохожие, на глаза ей так и не попались.

Она щелчком выкинула сигарету, проследила за следом красной дуги, поежилась и вошла в комнату. В квартире стояла тишина, мерно отбивали свой такт одинокие часы и ее бьющееся сердце, которое за один такт часов, успевало стукнуть три раза. На Марину, с теплом квартиры, снова нахлынуло чувство отчаяния. Она обвела глазами комнату и поняла, что она здесь чужая. Она инородное тело в Антоновом мире, она соринка в его взгляде, она соль в его ране, она чужая мечта в его сердце.

У Марины только скривилось лицо, чтобы заплакать, а ком, такой большой и влажный уже подкатил к ее горлу, как вдруг, она услышала скрежет ключей в замочной скважине. Дыхание резко оборвалось, и она замерла в ужасе. Антон вернулся, а она стоит на видном месте и собирается зареветь по своей несчастной женской доле. От страха, Марина перестала соображать, она в растерянности слушала тщетные попытки Антона попасть в замок, которые перекрывали громкие удары ее сердца. Каким чудом, она успела скрыться в своей комнате, до того, как Антон открыл входную дверь, Марина так и не смогла понять. Она пришла в себя, когда стояла, прижавшись к своей двери и пыталась восстановить дыхание, которое с шумом вырывалось из ее горла. С досадой она поняла, что по сигаретному дыму, который висел в гостиной, Антону уже догадался, что Марина еще не спала.

«Каким образом ему удалось так быстро подняться? − недоумевала Марина, делая глубокие вздохи и выдохи, чтобы успокоиться. − Черт, неужели я его просмотрела? Тогда он точно видел меня курящую на балконе. И точно видел, как я крутила головой, высматривая его. Черт! Черт! Черт!»

Марина в сердцах швырнула куртку на постель и вышла из комнаты. Осторожно оглядываясь, чтобы не быть застигнутой врасплох, она намеренно пошла в кухню, будто испытывала сильную жажду.

С Антоном она столкнулась, где меньше всего ожидала его увидеть. Он стоял в прихожей, так и не разувшись, не сняв пальто, бледный, молчаливый, словно привидение. Марина громко вскрикнула от неожиданности и сразу же замерла с удивлением в глазах.

Антон выглядел очень плохо, его великолепная осанка уже напоминала поникший стебель увядшего цветка без солнечного света. Мертвецкая бледность, удачно гармонировала с посиневшими, сухими губами, что ему, хоть сейчас без грима, можно было идти и сниматься в кино про вампиров. Но эти усталые глаза с красными прожилками, смотрели так безнадежно, обреченно и безжизненно, что наравне с ними, любой вампир бы казался живее всех живых.

− Господи, Антон, − вырвалось у Марины. − Ты себя видел в зеркало? Да на тебе лица нет. Что с тобой?

Антон смотрел на нее, но ей казалось, что он смотрел сквозь, не различая ее лица.

− Тебе плохо? − Догадалась Марина. − Ты… Но я не понимаю, зачем ты уехал из дома, если ужасно чувствовал себя утром? В таком состоянии отлеживаться нужно. Ты же совсем не пьешь, может у тебя алкогольное отравление после вчерашнего? Да тебе к врачу надо было сразу ехать. Антон, ты что не слышишь?

Ее громкая проповедь, немного встряхнула его, он заморгал глазами, фокусируя взгляд на ней и медленно начал снимать пальто.

− Ты где был?

− На работе.

− Боже… Зачем?

− Отдавал последние распоряжения.

− С ума сошел. Тебе лежать надо было, а не работать.

Марина незаметно повела носом, пытаясь уловить запах спиртного, исходящий от него, но ничего подозрительного не заметила. Она растеряно наблюдала за ним, отчаянно ведя борьбу внутри себя. Когда он в таком состоянии, ей тяжело было решиться подсыпать ему снотворного, но в тот же момент она понимала, что это самый лучший момент для этого. Он был обессилен, значит, на него быстрее подействуют капсулы, это раз. Если коллеги видели в каком он состоянии пришел на работу, им легче будет принять и понять, что он утонул в ванной, когда уснул. Значит, это решающее, два.

Марина прошла в кухню и остановилась, пытаясь спрятать дрожащие руки. Она слышала, как Антон прошел в гостиную и плюхнулся в кресло, которое с тяжелым вздохом отреагировало на его вес. Марина, так и не придумала, чем заняться в кухне, поэтому подошла к порогу кухни и громко спросила.

− Тебе принести воды?

Антон не ответил и ей пришлось пойти в гостиную. Он сидел, откинув голову назад, с закрытыми глазами и лицо его не выражало никаких эмоций.

«Уснул что ли?», − нахмурилась Марина и подошла к нему. Она потрогала его за плечо и спросила.