Феномены мозга

Доказательством последнего кроме уже вышеприведенных данных является то обстоятельство, что в некоторых случаях одно внушение далеко не вызывает столь глубокого гипнотического сна, как внушение, сопровождаемое физическими приемами. Я знал, например, одну женщину, которая не усыплялась иначе как с помощью направленного в ее глаза сильного снопа лучей с помощью зеркала. Эта женщина при применении такого именно приема засыпала столь глубоким сном, что разбудить ее словесным внушением уже не удавалось и требовалось сильно расталкивать ее вместе с криком, а когда это не помогало, то приходилось даже применять электрический ток на те или другие отделы кожных покровов и этим путем выводить ее из глубокого гипнотического состояния.

Равным образом известно, что более глубокому гипнотическому усыплению способствует иногда наклонность к естественному сну, вызванная его недостатком или сильным утомлением. Кроме того, известно, что и предварительное применение фармакологических успокаивающих и снотворных, как, например, большого количества бромов с хлоралом, особенно же сомнофора, содействует развитию более глубокого гипнотического сна.

Так как гипноз, с нашей точки зрения, есть не что иное, как видоизменение естественного сна, то отсюда понятно и его всеобщее распространение не только у людей, но и в обширном ряде животных, имеющих сон.

Известно, что в нормальном сне слух засыпает позднее других органов чувств и пред окончательным, т. е. полным, сном всегда есть известный период, когда уже мозг на самом деле спит и в нем началось развитие грез, в то время как слух еще бодрствует и легко воспринимает внешние впечатления. При полном же сне усыпляется и слух, причем заснувший, отрешившись от внешнего мира, вполне отдается течению своих сновидений. Существуют, кроме того, и более слабые степени сна, которые называются легким или слабым сном, обычно предшествующим более глубокому засыпанию. Самые же слабые проявления сна мы называем дремотой.

Известно также, что степень, или глубина, сна в нормальном состоянии не только различествует в зависимости от тех или других условий и периода или продолжительности сна, но и представляется далеко не одинаковою у различных лиц. Некоторые лица почти никогда не спят полным, или глубоким, сном, а засыпают лишь так, что малейший шорох их будит, и сон их напоминает дремоту. Весьма многие спят не очень глубоким сном, в котором нерезкие внешние впечатления уже не воспринимаются, но в котором поражает обилие грез и сновидений. В некоторых случаях подобного рода легко удаются и внушения во сне. Наконец, в иных случаях человек засыпает весьма глубоким, или так называемым мертвым, сном, в котором сновидений нет или их мало и они не вспоминаются по пробуждении.

Если теперь мы попытаемся сравнить с нормальным сном гипноз, то убедимся, что в последнем как бы повторяются все явления нормального сна.

Как известно, гипноз может быть различной степени. В одних случаях это не что иное, как состояние простой дремоты; в других случаях гипнотизируемый испытывает состояние легкого сна, в котором личность еще бодрствует и воздействует на процессы психической сферы, хотя и не в той мере, как в бодрственном состоянии. При этом загипнотизированные лица слышат всё, что кругом их говорят окружающие, отвечают на их вопросы и вообще довольно сносно ориентируются в окружающем мире, но сами большею частью не могут открыть глаз и проснуться, по пробуждении же большею частью сохраняют воспоминание о происходившем в гипнозе, хотя и не совсем полное.

Описанное состояние сопровождается всегда более или менее ясным понижением чувствительности и дает возможность производить с успехом внушения, хотя эти внушения и менее действительны, нежели внушения в более глубоких степенях гипноза. Последние характеризуются более или менее полным усыплением личной сферы, отсутствием воли и всех вообще движений, кроме рефлекторных и внушенных, более или менее резкой анестезией тела и, наконец, полным запамятованием всего, чему подвергается субъект в гипнозе. В этом более глубоком состоянии гипноза усыпленный уже не воспринимает внешнего мира, за исключением всего того, что исходит от усыпителя. Он вполне подчинен воле последнего и легко поддается внушениям. Наконец, в особенно редких случаях гипноз, как я убедился, бывает еще глубже, когда внушения уже не удаются и самый гипноз напоминает собою обыкновенный глубокий сон, из которого можно вывести субъекта лишь с помощью тех или других, иногда только сильных, внешних раздражений.

Таким образом, по силе или степени развития различные состояния гипноза могут быть вполне уподоблены различным степеням естественного сна. При этом явления, наблюдаемые в гипнозе, большею частью могут быть обнаружены и в обыкновенном, или естественном, сне. Поразительная внушаемость, проявляемая в известной степени гипноза, не может служить отличием последнего от естественного сна, так как известны примеры, что и в естественном сне у некоторых лиц внушаемость наблюдается в резкой степени. К тому же внушения возможны и в бодрственном состоянии.

Сами внушения в состоянии глубокого гипноза суть не что иное, как сновидения, которые являются в голове усыпленного по желанию или внушению усыпителя. С другой стороны, и работа мысли, проявляемая в гипнозе самостоятельно или же по желанию усыпителя, как всем известно, наблюдается и в нормальном, или естественном, сне. Что это так, достаточно припомнить некоторые из опытов над нормальным сном, сделанных Мори (Сон и Сновидение). Известно, что этот автор предлагал во время своего сна вызывать у него те или другие внешние впечатления и затем через некоторое время будить. При этом оказывалось, что стеклянка с одеколоном, поднесенная к носу спящего, вызывала сновидение о парфюмерном магазине и затем о Востоке, Каире, парфюмерной Жана Фарине. Шипок в затылок спящего вызвал сон о нарывном пластыре на голове, а затем о д-ре, лечившем Мори когда-то, и т. п. Лиц, мало посвященных в исследования, относящиеся к гипнозу, и не знакомых с ним ближе, более всего поражают обыкновенно так называемые послегипнотические внушения, которые считаются своеобразною особенностью гипнотического сна. Но как ни поразительны явления послегипнотических внушений, они, как увидим ниже, ничуть не представляют исключительной особенности гипнотического сна, так как подобные же явления наблюдаются иногда и в обыкновенном сне. Сюда относится, например, известное всем дурное настроение, вызванное тяжелым сном. Особенностью гипноза является скорее всего то своеобразное отношение между усыпленным и усыпителем, которое наблюдается в глубоких степенях гипноза, и запамятование всего внушаемого в гипнозе, так как ни того, ни другого мы не встречаем в обыкновенном сне.

Но эти особенности вполне удовлетворительно объясняются тем, что гипнотический сон вызывается искусственно, а не является сам собою, как естественный сон. Последний происходит путем естественного засыпания, без посторонних внушений или влияний, путем, следовательно, самоусыпления, в котором продукты воспоминаний и последние внешние восприятия, возбуждающие сновидения, всё еще связаны с личностью заснувшего лица, и потому, когда он просыпается, то путем сцепления идей припоминается и сновидение. С другой стороны, сновидения в естественном сне нередко возникают под влиянием тех или других болезненных ощущений в организме. В этом случае также создается почва для воспроизведения в памяти сновидений по пробуждении. Но конечно, далеко не все сновидения связаны с последними внешними впечатлениями, с болезненными ощущениями или воспоминаниями, связанными с личностью, и потому есть сновидения, которые мы не можем воскресить в своей памяти по пробуждении без особых искусственных приемов, которые открываются так называемым самоанализом. Кроме того, запамятование, или так называемое засыпание, сновидений обусловливается иногда тем обстоятельством, что, проснувшись на некоторое время среди ночи и припомнив сновидения, человек снова засыпает, причем у него возникают новые ассоциации и сновидения, прежние же не могут быть воспроизведены главным образом благодаря отсутствию их связи с новыми сновидениями.

Несколько иначе дело представляется в гипнозе. Здесь сон внушается или вызывается посторонним лицом, причем субъект засыпает с мыслью о влиянии на него усыпителя, и это-то приводит к своеобразному отношению между усыпленным и усыпителем во время самого гипноза. Внушенные сновидения усыпленного вносятся в его личность как нечто совершенно постороннее, не связанное ассоциативно с его личностью, или его «я», и потому по пробуждении последнего наблюдается запамятование всего того, что происходило в гипнозе. Что это на самом деле так, доказывается очень легко тем фактом, что амнезия в гипнозе легко устраняется с помощью внушения: «Всё помнить по пробуждении». Это внушение, без сомнения, заставляет усыпленного тотчас же ввести испытанные им внушения в соотношение со своим «я», чтобы затем припомнить их по пробуждении, что на самом деле и происходит.

В своеобразном видоизменении сна, связанного с эмоцией, которое мы называем гипнозом, возможны и сновидения. По крайней мере я имел полную возможность наблюдать в отдельных случаях существование сновидений и в гипнозе.

Так, одна из дам, которую я лечил от болей с помощью гипнотических внушений, иногда, будучи в гипнозе, без всяких внушений сама вставала со стула и шла вперед, не открывая глаз. Оказалось, что она действовала в этом случае под влиянием сновидений. Однажды на мой вопрос, куда она направляется, она объяснила, что видит впереди себя прекрасную рощу, куда она должна пойти.

В другом случае больной, долго остававшийся в гипнозе, от которого он даже нелегко освобождался обычными приемами, вдруг сам внезапно просыпается в испуге. Оказалось, что он увидел сон, будто проваливается в какую-то пропасть, и это его разбудило.

Итак, всё заставляет признать, что гипноз есть не что иное, как вызываемое особыми приемами видоизменение обыкновенного, или естественного, сна.

Сообразно тому и свойственные ему явления суть явления двух порядков: физического или, точнее, физиологического и психического, понимаемого в том условном значении этого слова, которого придерживается защищаемая и разрабатываемая мною объективная психология, или психорефлексология. Первые привлекли к себе главным образом представителей Сальпетриерской школы и послужили основанием многочисленных работ, внушенных идеями этой школы; вторые были подробно и старательно изучены Нансийской школой.

Каждая школа, однако, преувеличила значение исследуемых ею явлений и желала объяснить со своей точки зрения и те явления, которые ею не объясняются и относятся совершенно к другой категории.

Таким образом, мы должны признать на основании, между прочим, и своих личных наблюдений ряд фактов, открытых в изучении гипнотизма Сальпетриерской школой. С другой стороны, бесспорно, что внушение в гипнозе играет много более выдающуюся роль и в проявлении разнообразных физических изменений по сравнению с тем, как относилась к нему Сальпетриерская школа.

Сближение гипноза с болезненными изменениями сна. Однако с признанием гипноза видоизменением естественного сна не совсем исключается и сближение гипноза, особенно глубоких его степеней, с неврозом. Дело в том, что нам известны нервные состояния, представляющие собою видоизменения сна, которые должны быть родственны гипнозу. Такое состояние известно под названием естественного сомнамбулизма. Последний представляет собою явление хотя и самостоятельно возникающее, но несомненно родственное гипнозу, вызываемому искусственными приемами. Это доказывается не только тем, что в гипнозе по внушению, как я убедился, вызываются все решительно явления, которые мы наблюдаем и в естественном сомнамбулизме, но еще и тем, что больные, бывшие в припадке естественного сомнамбулизма, обыкновенно, придя в себя, не припоминают ни одного из своих действий, совершенных в этом припадке, но если их привести затем в гипнотическое состояние, то они в состоянии решительно всё воспроизвести из того, что с ними было в течение сомнамбулического состояния.

В этом отношении я могу привести один из поучительных примеров, уже давно мною описанный, но тем не менее не потерявший еще своего интереса и в настоящее время[67]. Дело шло о женщине, которая под влиянием внушения легко впадала в гипноз, но у нее же наблюдались и припадки естественного сомнамбулизма в ночное время. Во время одного из этих припадков больная свихнула себе большой палец, причем на постели она нашла себя в платье, на котором оказались высохшие листья деревьев, и по этому обстоятельству – так как она хорошо помнила, что накануне легла, раздевшись, – она могла заключить, что она вставала ночью и где-то ходила между деревьями. В другой раз она проснулась с отмороженными пальцами. Дело было зимой. Это опять-таки служило указанием, что больная ночью где-то бродила вне дома, но где именно – она сказать, как и вообще что-либо припомнить, не могла. Таких припадков сомнамбулизма с больной случалось немало – тем более что она страдала ими еще с юношеского возраста.

События, бывшие с нею во время припадков сомнамбулизма, однако тотчас же разъяснились, как только я подверг больную сеансам гипноза. В состоянии гипноза она могла рассказать свои ночные путешествия со всеми мельчайшими деталями. Оказалось, что в первом случае больная, встав ночью, оделась и направилась в сад, где имелся старый закрытый колодец. Она вознамерилась покончить с собою, бросившись в колодец, но оказалось, что крышка была прихлопнута плотно, и тут при безуспешных попытках открыть старый колодец она свихнула себе большой палец, после чего вернулась домой и легла в постель в платье. Во втором случае больная вышла из дому в зимнюю стужу недостаточно тепло одетой. Шла по улицам довольно далеко, вышла за город и затем вернулась домой, познобив себе пальцы.

Таким образом, очевидно, что между состоянием естественного сомнамбулизма и состоянием глубокого гипноза имеется столь близкая аналогия, что состояние психической сферы может быть признано и там и здесь одинаковым, если принять во внимание, что воспроизведение внутренних переживаний по известному психологическому закону возможно только в одинаковых психических состояниях. Ведь и воспроизведение из состояния глубокого гипноза возможно лишь в подобном же состоянии глубокого гипноза.

Отсюда очевидно, что между естественным сомнамбулизмом и гипнозом можно провести такое сближение: и сомнамбулизм, и глубокий гипноз – оба представляют собою видоизменения обыкновенного сна, причем одно развивается самостоятельно, как необычное или ненормальное состояние сна, вызываемое болезненными его нарушениями, часто наблюдаемое, между прочим, в юношеском возрасте, второе же вызывается искусственно с помощью особых приемов.

Это сближение может быть проведено еще дальше, если мы примем во внимание, что может развиваться так называемый автогипноз, т. е. больные, подвергавшиеся сеансам гипноза, сами иногда впадают в гипноз. В этом случае, следовательно, последний развивается уже самостоятельно, как и обыкновенный сон.

Следует также отметить, что во время гипноза мы можем путем внушения воспроизвести все явления естественного сомнамбулизма и, с другой стороны, путем внушения же в гипнозе мы можем устранить и естественный сомнамбулизм, т. е. излечить его.

Таким образом, аналогия между гипнозом и естественным сомнамбулизмом представляется почти полной. Но естественный сомнамбулизм – явление ненормальное и в известных случаях болезненное, представляющее собою как бы болезнь сна.

С другой стороны, в известном родстве с естественным сомнамбулизмом стоит и такой невроз, как истерия, припадки которой также представляют собою сноподобные состояния и даже как бы патологические состояния сна. Возьмем, например, состояние, известное под названием истерического сна, которое в значительной мере напоминает собою действительный сон. Да и другие истерические состояния с так называемым помрачением сознания вполне напоминают собою сновидные состояния. И из истерического припадка, как и из естественного сомнамбулизма, опять-таки можно вызвать воспроизведение в состоянии гипноза, а с другой стороны, с помощью внушения в гипнозе можно вызвать все проявления истерических припадков и, само собою разумеется, устранить их.

Что касается другого более тяжелого общего невроза – эпилепсии, то хотя и можно здесь найти внешнее сходство между так называемым эпилептическим автоматизмом и глубоким гипнозом и даже, как показывают позднейшие исследования, произведенные во Франции и у нас в клинике, имеется возможность до некоторой степени постепенно устранить при посредстве глубокого гипноза и путем целого ряда настойчивых и последовательно проводимых в гипнозе внушений амнезию этих состояний, но несомненно, что эпилептические приступы не могут быть воспроизводимы в настоящем виде с помощью гипноза, как не могут они быть и устраняемы гипнозом, откуда очевидно, что дальше естественного сомнамбулизма и истерии сближение глубокого гипноза вести нельзя.

Говоря о сближении глубокого гипноза с сомнамбулизмом и истерией, конечно, мы ничуть не разделяем взгляда Шарко, понимавшего гипноз как состояние нервное, или невроз, подобный истерии.

Как уже сказано ранее, мы рассматриваем гипноз как видоизменение обыкновенного сна. Но так как естественный сомнамбулизм, как болезнь сна, и истерический припадок, как сноподобное состояние, родственны обыкновенному сну, то отсюда нетрудно понять, почему могут быть установлены точки сближения между гипнозом и естественным сомнамбулизмом и истерией, как имеются точки сближения между обыкновенным сном и сомнамбулизмом и истерическими припадками, хотя никто не станет отождествлять обыкновенный сон ни с сомнамбулизмом, ни тем более с истерией.

О природе гипноза как видоизменения сна. Возникает вопрос: в чем же, в сущности, состоит видоизменение сна, которое мы называем гипнозом?

Принимая во внимание те особенности, которые отмечаются как особенности гипнотического сна, мы имеем основание полагать, что гипноз не есть только внушенный сон, как полагает Бернгейм, а является своеобразным видоизменением сна, связанным с эмоцией, вызванной самим усыплением.

Рассмотрим еще раз последовательно вышеуказанные отличия гипноза от обыкновенного сна.

Первая особенность, состоящая в том, что с загипнотизированным лицом можно говорить и можно делать ему различные внушения, которым он повинуется, как известно, встречается иногда и при обыкновенном сне. Есть лица, которые постоянно спят таким образом, что с ними можно говорить, получать от них ответы, можно им то или другое внушать и таким путем заставлять проделывать то или другое. Как известно, такого рода лица иногда служат предметом забавы их сотоварищей, которые проделывают над ними те или другие шутки.

Некоторые полагают даже, что можно из обыкновенного сна приводить людей в гипнотический сон. Тем не менее ясно, что обыкновенный сон, кроме исключительных случаев, не сопровождается явлениями внушаемости, но если мы представим себе, что усыпляемый в гипнозе засыпает с эмоцией, вызванной усыпляющими приемами гипнотизатора, то все явления внушаемости вполне объяснимы, так как именно эмоция сопровождается таким состоянием, которое чрезвычайно располагает к внушаемости. Известно, например, как легко прививаются путем самовнушения различные навязчивые состояния при пережитой эмоции страха и как легко осуществляются целебные самовнушения при религиозной эмоции, связанной с ожиданием исцеления.

Если мы обратимся к вопросу об амнезии, то нужно опять-таки иметь в виду, что амнезия не свойственна в полной мере обыкновенному сну. Мы обыкновенно можем рассказать те сновидения, которые испытываем во сне пред самым пробуждением, но эмоция обыкновенно сопровождается запамятованием всего происшедшего.

Что касается особенности глубокого гипнотического состояния, заключающейся в установлении особого отношения между гипнотизатором и усыпленным и характерной для глубокого гипноза, то хотя она и не наблюдается в обыкновенном сне, но ведь обыкновенный сон, как мы уже говорили выше, и не вызывается посторонним лицом по внушению, как гипноз, а представляется явлением, развивающимся самостоятельно при известных условиях, и потому естественно, что в нем не может быть вышеуказанной особенности, свойственной глубокому гипнозу как сну, связанному с эмоцией ожидания, обусловленного приемами усыпления и направляющего сосредоточение на гипнотизатора.

В согласии с этим стоит и то обстоятельство, что вышеуказанная особенность, объясняемая условиями вызывания гипноза, сопровождающегося сосредоточением со стороны усыпляемого на личности гипнотизатора, не наблюдается в случаях менее глубокого гипноза, когда сосредоточение не вполне поглощается личностью гипнотизатора и его действиями.

Таким образом, из всего вышеизложенного нетрудно усмотреть, что различия между обыкновенным сном и гипнозом в сущности объясняются условиями вызывания гипноза как искусственного усыпления, связанного с эмоцией.

Что касается других явлений, наблюдаемых в гипнозе, как, например, ослабление чувствительности, общее ослабление двигательной сферы, закрытие глаз, некоторое повышение сухожильных рефлексов при ослаблении кожных рефлексов и пр., то они представляют аналогию с теми изменениями, которые в этих функциях наблюдаются при обыкновенном сне; но некоторые явления соответствуют состоянию эмоции: так, например, пульс в гипнозе, по исследованиям, производившимся у нас, является несколько учащенным (д-р Лазурский), что представляет различие от обыкновенного сна, объясняемое участием эмоции, связанной с усыплением. Также и в дыхании можно обнаруживать иногда явления, соответствующие эмоции.

Прежде чем покончить с вопросом о природе гипнотизма, необходимо еще остановиться на одном мнении, которое рассматривает гипноз просто как эмоцию.

Хотя это мнение и заявляется некоторыми из авторов, но я не вижу основания, чтобы долго задерживаться на этом взгляде. По моему убеждению, это мнение не опирается ни на один достоверный факт. Если гипноз есть только эмоция, то спрашивается, почему обыкновенный сон не эмоция? И затем, если гипноз есть только эмоция, то возникает вопрос, какая это эмоция и какое биологическое значение она имеет, так как все вообще эмоции имеют всегда известное биологическое значение. Если гипноз есть только эмоция, то спрашивается, где и при каких условиях она наблюдается в природе? Если гипноз есть только эмоция, то почему при нем глаза остаются закрытыми? Наконец, известно успокаивающее влияние гипноза, которое нельзя также согласовать с предположением о гипнозе как простой эмоции.

Различные фазы гипноза и его классификация. Теперь наступил момент спросить себя: если гипноз есть видоизменение обыкновенного сна, связанное с эмоцией, то существуют ли три фазы гипноза, согласно учению Сальпетриерской школы? Признав открытые этой школой факты реальными, необходимо в то же время иметь в виду, что такие фазы, которые различаются Сальпетриерской школой, могут быть наблюдаемы только в случаях истерического гипноза, если можно так выразиться, причем они обусловлены в значительной мере невольным внушением или самовнушением истеричных, подвергавшихся частым сеансам гипноза. Всеми, однако, ныне признается, что, как правило, эти фазы в действительности не существуют. Впрочем, и представители Сальпетриерской школы не отрицают, что случаи гипноза, где имеются описанные три фазы, редки; но Шарко признавал в них как бы наиболее полное выражение гипнотизма, а потому рассматривал эти случаи как типичные и, следовательно, наиболее подходящие для изучения. Однако вряд ли кто-нибудь согласится с тем, что редкие случаи должно рассматривать как случаи типические. Наконец, и истерический невроз может вносить и, несомненно, вносит в явления гипноза свои особенности, свой отпечаток, иначе говоря, на истеричных мы можем встретиться с гипнозом, как бы осложненным истерическими проявлениями, а поэтому такие случаи истерического гипноза уже по тому одному не могут быть рассматриваемы как типические случаи гипноза, что и для истеричных эти случаи являются далеко не частыми.

Итак, описанные Шарко три фазы гипноза суть не что иное, как фазы истерического гипноза, или гипноза истеричных[68], при котором немало явлений выпадает на долю самовнушения и невольного внушения со стороны гипнотизатора, впрочем, и для истеричных эти фазы вряд ли также являются типичными, особенно если истерию рассматривать с той широкой точки зрения, которой научил нас держаться сам Шарко, – если, словом, к истерии причислять не только случаи так называемой большой истерии, но и случаи обыкновенной, или малой, истерии и даже все случаи с так называемыми истерическими признаками, или стигматами.

Надо, однако, заметить, что если классификации Сальпетриерской школы не находят защитников ввиду некоторой искусственности и необычайной редкости тех явлений, которые легли в основание ее учения, то все вообще классификации Нансийской школы, не исключая и Форелевской, отличаются недостаточной определенностью. Сам Бернгейм о своей классификации с 9 степенями гипноза, в основании которой лежит сохранение или отсутствие воспоминания по пробуждении, говорит: