Что имеем, не храним, потерявши – плачем

– Вздыхаешь тяжело, зачем? – говорит ему Моно Лиза, решительно беря его за руку, чуть выше локтя. – Так надежнее. Не свалишься … заново. Шагай, шагай. Что засмущался. Я не кусаюсь. Доведу уж тебя до твоей редакции.

– Мне правда, перед вами неудобно, – с волнением, за раз моментально вспотев, говорит ей Куренков. – Простите меня, ради Христа.

– Тебе сколько лет?

– Мне? Двадцать. – И поспешно, смущенно. – Скоро будет двадцать один.

– Мне двадцать три скоро будет. Мы почти с тобою ровесники. Так, что не смущайся, что я взяла тебя за руку. Сейчас я доведу тебя до твоей редакции. Так и быть. Видишь. Уже немного дошагать осталось. Затем я от остановки, поеду дальше, в сторону городского парка. Я в архиве, если хочешь знать, работаю, архивариусом. Я исторический факультет заканчивала, там же, где ты учишься. Между прочим, я свободная. Ну, там, если честно сказать, была чуть полгода замужем. Разбежались в разные стороны. Сделал из меня женщину и разбежались. Забеги к нам, статью можешь, какую- нибудь напишешь. Ах, да. Ты, наверное, Володя, сегодня поедешь к себе на родину?

– Думаю, – говорит он, закусывая свою нижнюю губу. И ему, правда, было плохо сейчас.

– Тогда пожелаю тебе счастливой дороги. Хочешь, позвони? Держи. Вот моя визитка. В типографии заказала. Красиво, да?

Он ничего на это не ответил. Мысли другие у него в голове витали в это время. И как ей скажешь, что ему до сих пор было плохо.

Вскоре они расстались на остановке, напротив редакционного здания, куда стремился попасть он, на утреннюю летучку.

*

Жаль, конечно, он в этот день, так и не свиделся с Мариной. После редакционной летучки, вынужден был, встретился со своим деканом в деканате, и там, получив от него «добро», первым делом, чтобы не терять по напрасно уже время, съездил еще в железнодорожный вокзал. Там за одной, точно узнал и время отбытия своего поезда, а затем в кассе, тут же рядом, купил билет. По времени, еще достаточно было до семи вечера. Да и погода позволяла. Тихо все еще было на улице. Сходил в центре и в церковь. Поставил за упокой, свечку за маму. Это ему надоумила та вахтерша, тетя Маша, которая вручила ему утром в проходной, адресованный ему письмо. Купил еще, в погребальном канторе венок. И, вернувшись в общежитие, с матраса своего выгреб деньги. Там было у него, почти триста тысяч (миллионы тогда ходили), которые ему дала тогда еще мама. Были у него и американские доллары. Почти тысячи долларов. Все это брать собою, было ему как – то глупо, но и оставлять деньги эти в матрасе, тут, он почему – то засомневался, в отсутствии сохранности. А отнести их часть в сбербанк, он не верил, правда, уже больше к этой структуре. Зная, сегодня за каждую бумагу – справку, теперь драл «живьем» государство, в лице этого банка. Или, как там, жулики – чиновники, из банка. Когда не задай, им вопрос: для какой надобности они это делают? На это, у них один был ответ. «Пусть и так, как вы говорите, но мы еще не получили это постановление правительства. Ждем, тогда и отменим». Не зря же говорят. Может это и верно? «Один раз обжегся, другого раза не быть». Хотя и, понимал, брать собою все деньги, ему ни в коем случае нельзя. Неизвестно, где он еще будет: сегодня, завтра. Но, а часть денег, он хорошо понимал, надо оставлять. Вначале, он хотел отыскать Марину в Университете, отдать эту часть денег, ей на сохранение, пока он отъезде будет. Но почему – то, в последнюю минуту, засомневался. Не его же вина, что так он думает. По сути, они ведь, почти не знакомые еще. А то, что он вчера проводил её до дома, и даже познакомился с её родителями, это ничего еще не говорило в их отношениях. Вспомнил и Моно Лизу, которая ему внушала своим доверием, после того случая по дороге в редакцию, но он не знал, как это сделать. В деканате, доценту… отдать на сохранение? Постеснялся идти вновь к нему, с такой незначительной суммой. Так что в сомнениях, ничего не придумав, позвонил к Моно Лизе. Зачем? Всего ведь пять – десять минут знакомы они только. Да и время не поджимала. Успеть-то, успеет добежать до неё. Но ведь ему еще и покушать надо. С утра ни крупинки во рту у него не было. Добежать он может, и до кафе, где вчера с Мариной поужинал. Но там, что он может заказать сейчас? Салат, кофе. А горячего, первого там нет. Самому сготовить? На это еще время нужно. Так он в сомнениях, ни к чему так и не пришел, когда в отчаянии решился дозвониться все же до этой Моно Лизы.

– Ты?! – прокричала она, обрадовавшись к звонку его. – Володя, это ты, точно, звонишь мне? Вот, молодец – то! Ты хотел попрощаться со мною? Я тут узнавала, звонила тоже. Сказали, твой поезд будет, в семь вечера.

– Здравствуй еще раз, Лариса. Да, действительно, это я. Ты могла выполнить одну мою просьбу?

– Какая, Володя, просьба? Говори быстрее, что ты там засопел.

– Я хотел, Лариса, часть своих денег, которые у меня есть, оставить у тебя, на хранение. Это можно? – Смущенно еще добавил. – Немного там денег, но они мне не дают голодно жить. Боюсь потерять в дороге. Мне ведь, Лариса, по приезде сюда, еще жить на что – то надо будет.

– Что некому оставлять? Положи в сберкнижку.

– Я больше не доверяю в эту структуру, или как там, систему. Отцовские деньги, которые лежали в этой конторе, превратились в одночасье красивыми бантиками. Ну, такой я, Лариса. Не верю. Как в бандитской среде говорят: «Не верь, не проси, не требуй».

– Ох, ты. Какие ты слова еще знаешь? Ты мудрый, Володя.

– Не мудрый я, Лариса. Просто начитанный. Мудрым был бы, не довел маму до смерти. Как, Лариса. Ты согласна?

– Как же мы встретимся? Ты ко мне на работу хочешь, что ли приехать?

– У тебя вообще обеды бывают?

– Да. Через час.

– Давай договоримся. Билет на поезд я уже купил. В дорожную сумку уже набил с необходимыми вещами, которые понадобятся мне в дороге. Венок для мамы, я уже отнес на вокзал. Теперь он в багажнике, на вокзале. Осталось, Лариса, последнее. Боюсь я, деньги потратить.

При последнем слове его, Лариса рассмеялась, но тут же, взяла себя в руки, смущенно попросила, за этот её смех, простить её.

– Прости, Володя. За мой дурной смех. Ну, хорошо. Позвони, когда доедешь до меня. Я выйду, и вместе сходим в столовую. У нас в городском парке, днем столовая, а вечером её превращают в ресторан. Не дорого там пока. Там и вместе покушаем.

Теперь ему, все же надо прикинуть, сколько брать ему денег на дорогу. Билет, дорога, там побыть еще, затем, обратно, это почти тридцать – сорок тысяч получается. Да еще он вспомнил. Чуть не забыл об этом. Ведь ему надо, там, в деревне, переписать и дома на себя надо будет. А для этого, в сельской администрации Мэри, бесплатно сегодня, просто за хорошие глазки, видимо, тоже не перепишут. Потребуют тоже деньги. Коммерция ведь коснулась сегодня везде. Вернее, системные – чиновники от власти, забыли, видимо, пока о присутствии нации, как таковой, кроме ежедневной словесной перепалки из телевизора. Но, как бы там не было. Сорок тысяч рублей, он все равно на всякий случай, должен брать на дорогу. А остальные, он отдаст на сохранение Ларисе. Но, вот, когда уже распределил, еще раз прикинул в голове, сколько оставлять в кармане у себя, и сколько он отдаст на сохранение Ларисе. Но тут у него, все же, крестьянская смекалка выдвинулся вперед, что все не надо отдавать Ларисе. Десять тысяч рублей, на всякий пожарный случай, оставлять в своем матрасе. Что он в матрасе прячет деньги, об этом ведь никто не догадывался, кроме напарника, с которым он жил. Но он сейчас проживал у своей подруги. Что ж поделать. Такой он уж человек. Знает цену к деньгам. Закончив своими подсчетами и вычетами, глянул на часы, остался довольным. Времени до поезда у него еще достаточно много. Сейчас ему не торопливо, перед дорогой, выпить хотя бы стакан кефира. Затем, выкурить сигарету, и по тихонько не торопливо, тронуться путь. Ему лишь до рынка дошагать, а там он на любой транспорт после сядет. Будет первым автобус, сядет на автобус. «Газель» – маршрутка, ну, пусть там лишнего переплатит, с разницей автобусом. Но, а пока, ему присесть бы у подоконника, приоткрыть окно, выкурить сигарету.

Он так и сделал. Пододвинул табуретку ближе к окну, приоткрыл окно. На душе у него, конечно, скверно. Без отдыха, сверился, конечно, его мозг, почему это ему отец не известил о смерти его мамы? Этот вопрос никак не прояснялся в его неспокойном голове. Да и курить ему уже не хочется. Присел – то он, на табуретку у окна, чтобы только подумать еще раз: не забыл ли он в суете еще что. Вроде, все он положил в дорожную сумку. Да еще. Убедится, перепроверить еще раз, положил он паспорт в карман?

Паспорт был в брюках, в заднем кармане. Пиджака у него не было.

Хотя он и был. Но он был уже сильно поношенный. Потому он и натянул на теплую рубашку только свитер. Зонт, в сумке, на случай дождя. Да, еще, осенняя не утепленная серая куртка. Куртку он тоже засунул в сумку. На всякий пожарный случай. Если случайно, не погода будет. Хотя на улице, не так уж и было прохладно. Но заморозки, случались уже ночами. Вот и вчера он, шел по дороге домой от Марины, было прохладно, снял с плеча свитер, натянул его на себя.

– Ладно, – говорит он, снова глянув на руках часы. – Пора. Пока доеду, время совсем мало останется на разговоры с Ларисой.

Как и предполагал, у рынка он сел на первый подъехавший транспорт. Это был «Газель» – маршрутка.

Доехал на нем до парка, а оттуда, пешком поднялся вверх по улице, затем на стыке школы имени В. Маяковского, повернул налево к архиву.

Местность, по которой он шел по серому тротуару, похож был как все улицы города, однотипные. Город, все же был, в кирпичном и блочном варианте, не так уж он был древним. Исключение, если только. Этот район был, строго, старого города. Справа от него, через дорогу, остался посади него городской парк, имени Пушкина. А по другой стороне, вначале увидел по тротуару, по которому он сейчас шел, недалеко от небольшой лужайки, зелени трав, скульптурного красноармейца, с винтовкой со штыком – в память расстрелянного еще в гражданской войне. Он был воздвигнут городом, как благодарность о былых тех годинах. С приходом в сообщество, этой новой власти, да и «новых людей», он стал почему – то, – не в упрек сказано будет, – не ухоженным, потому не привлекаемым. Серый цвет памятника, обглоданный ненастьем погоды, обгажен голубями. А впереди от этого памятника стояла, как раз за дорогой, и эта школа. Как раз он дошел до этой школы, повернул налево.

Скоро будет и здание архива, с левой стороны, прикрывающий теперь этот местность, как навесом, насаженными деревьями.

Вскоре он дошагал и до архива, встал недалеко от него, по мобильнику известил Ларисе Ивановне, что он доехал. Ждет её.

– Хорошо, – сказала ему она. – Жди. Сейчас выйду.

Выбежала она тут же. Будто ждала его звонка. Как только подошла, поинтересовалась, как у него со здоровьем сейчас. Внимательно, по-матерински, трогая его, осмотрела его со всех сторон. Видимо, удовлетворилась, с ним все ли в порядке, а затем потянула его за руку в сторону парка. По дороге еще, сомнением переспросила.

– Правда, ты, Володя, решил доверить мне свои деньги? Мы с тобою, Володя, едва знакомы. И все же, ты решился, доверится мне.

– Так получатся, – кисло улыбнулся ей Володя. – Мне, правда, некому больше доверять, Лариса. Я ж деревенский. Никого я тут в городе хорошо не знаю. А ты меня сегодня спасла. Это многое значит.

– Спасибо, конечно, за доверие, Володя. Сейчас я расплачусь. Но, все же, как – то это странно, Володя, поступок твой. Я просто растерянна. Это, правда. В наше время, доверять почти незнакомке, это надо иметь мужество. Сколько там у тебя?

– Не так там и много. С американскими долларами, под двести шестьдесят тысяч рублей. Тысяча американских долларов, остальные наши.

– Много. О хо – хо – о. Откуда, деньги такие, это у тебя, у бедного российского студента?

– Я, Лариса еще работаю корреспондентом в газете. Состою в штате теперь. На них я существую, а эти мне, мама еще дала, из продажи коровы – «Пестравки». Хранил в матрасе своем.

– Помню. Ты мне уже говорил. Боишься отнести в сбербанк. А у меня даже сберкнижки нет. Зарплата у нас мизерная. Живу все же. Голова у тебя сейчас не кружится? Нет? Ну и слава бога.

Так с разговорами, они снова спустились вниз к парку. Прошли мимо снова, у этого скульптурного красноармейца, перешли дорогу, и вдоль железного с узорами забора парка, дошагали и до его входа.

Прогулявших в этот час в парке, было немного. Было несколько пар мамаш, со своими детками, да и случайные прохожие. Видимо, шли со стороны столовой. А так парк стоял уже почти сброшенными листьями. Везде, где еще не успели убрать, валялись желтые, багровые листья деревьев. С легким дуновением ветерка, тихо, как бы вздыхая, шуршали ветками вековые осины. Стволы у них, у некоторых, были такие толстые, да еще потрескавшиеся от старости. Было еще осеннее сухо. Прогуливался между деревьями и ветер. Небо отсюда виделось сизым. Нет, даже, темно сизым выглядел. Поэтому, наверное, парк как – то тут, выглядел неприветливым, холодно равнодушным.

В столовой, сколоченной из тесовых досок здании, они заказали, как и обговорили в пути вдвоем: первое, второе. Хотя Лариса, не так и хотела кушать, но на пару с ним, она, все же согласилась, чтобы и ей принесли тоже первое. Знала, Володе сейчас надо поесть, чтобы не повторилось, как утром с ним. Ведь она поняла тогда, сама была такая же, когда была студенткой, он не регулярно питается, и не вовремя, и у него утром случился голодный обморок. Да еще это письмо способствовало к такому развитию.

– Ты, вот, что, Володя, – говорит она ему. – Как только приедешь к себе, не поленись, позвони, правда, мне. Это же не трудно будет тебе. Мне это очень важно, что ты на месте. Хорошо?

– Хорошо, Лариса. Я верю тебя.

– За этих денег ты так мне говоришь? – настораживается Лариса, меняя на уголках своих губ, притворное недовольство.

– Ты меня не так поняла, – примирительно поднял руку он. – Я почему – то поверил тебя сразу, Лариса, что ты хороший человек. Ты сама знаешь, как сегодня трудно иметь близкого друга. У всех свои закорючки, сама видишь, как люди теперь живут. На лица глянешь. Будто, война в их голове. Самое главное, исчезли у них улыбки на лицах.

– Удивляешь ты меня, Володя, своими рассуждениями. Тебе всего двадцать лет, а рассуждаешь, прости Господи, как какой старик. Мир, все равно тебе, Володя, поверь меня, я знаю, не спорь со мною, не переделать. Особенно, в нашей стране сегодня. Зачем тебе глобальные эти проблемы, когда жизнь наша, сам знаешь, так коротка. Вот я сама, не заметила, как мне стукнет скоро двадцать три. Старуха уже, по понятием моих коллег. Да и в жизни я еще ничего не сделала. Да, что говорить, не видела ничего. Кроме Москвы, где я еще была? Просто, нигде. Живу в собственном коконе. Одним словом, я Володя архивная крыса, как обо мне говорят мои коллеги, с кем я работаю в архиве.

Так в разговорах, коротая время, они пообедали, вышли на улицу. На часах его показывала, час тридцать. Времени еще было мало, чтобы отправляться на вокзал.

– Вижу, – говорит ему Лариса, – ты растерян, не знаешь, что мне предложить. Я свободная сейчас. Может, ко мне пойдем? Посмотришь, как я живу, потом я тебя провожу.

– Мне, Лариса, и добавить нечего. Я, правда, не знаю, как убить остаток времени. В общежитии там, сама догадываешься, наверное, делать мне уже нечего. Вещи, на вокзале. Время впереди еще четыре с половиной часа. Спасибо за приглашение. Мне ничего не остается, как согласится с твоим предложением, Лариса.

А дома у неё. А она жила одна. Бывший ей муж, оставил эту двухкомнатную квартиру, а сам перебрался к родителям. Что там у нее между ними было, ей не очень и хотелось говорить ему сейчас. Потому они вначале сидели, пили кофе, курили. Курил только он, а Лариса, сама не курила. Но разрешила ему курить. Только попросила приоткрыть форточку на кухне.

А у нее было уютно. Чувствовалось, тут женская рука. Каждый нужный предмет находился, или висел на своем месте. Судя по её зарплате, неплохо она жила еще. Даже можно было сказать, зажиточно. Во всех комнатах у неё, современные телевизоры. Даже и на кухне, стоял в углу телевизор. На полу, ковры. Потому он не сдержанно, плюнул на эту деликатность, кивнул.

– Откуда все это богатство?

На это без удивления, Лариса объяснила.

– Он, мой бывший, предприниматель. Магазины в городе держит.

– Не понимаю, – он даже растерялся, услышав от неё это. – А зачем он тебя тогда бросил? Такую…

– Не он меня бросил, Володя, – тяжко вздыхает она, – а я его. Гулял он, а этого я не люблю.

– Вечный вопрос, отношение между мужчиной и женщиной, – проворчал он, уставившись из окна на улицу. – Не знаешь, как разгадать эту тайну.

– Володя, правда, ты меня удивляешь своими высказываниями. – Ты, а и правда, как старик рассуждаешь. Откуда это у тебя?

– Из жизни, Лариса. Из жизни. Я наблюдательный. Пишу. Читал книг много, штудировал. Да и пример моей мамы. Я видел, как мои родители жили. Говорить об этом легко, а понять, сама знаешь, это сложно. Одним словом, жизнь…

Лариса незаметно подошла к нему сзади, дыхнула ему легким ароматом своего дыхания. От этого у него чуть не закружился голова. От нее шел такой женский запах. У мужчин такого запаха не бывает, он знает, что невольно, сжал до белизны кулаки, спрятал подальше их, в карманы брюк, чтобы не навлечь беду себе. Затем с трудом, с усилием заставил себя повернуться к ней, взял её дрожащими руками за плечи. Она, все же, более опытная в этом вопросе, да и наголодалась, видимо, по мужику, за это полгода, как выгнала она своего мужа, будто, ждала этого действия от него, с готовностью вытянула голову, прижалась губами в его губы. Большего позволить они не могли. Поджимала время. Поэтому и она, с трудом оторвавшись от него, с волнением, шепнула.

– Володя, приедешь? Тогда…может…

*

Вскоре они вышли на улицу. От её дома, железнодорожный вокзал города, примерно находился в трех кварталах. Решили этот путь пройти пешком, прогуляться по осеннему городу. Да и побыть им вдвоем, подольше хотелось. Неизвестно, сколько еще побудет он в своей деревне. Хотя его и отпустили с выходными, на четыре только дня. Он знал, этого ему будет, возможно, мало. Он может, конечно, и подольше задержаться в своей деревне, но тогда, как он объяснит свою задержку в деканате, да и редактор по голове, наверное, не погладит. Только, казалось бы, наладил со всеми отношение. Не хочется ему огорчать тех, которые его доверяют. А тем более, сейчас. Мамы не стало, папа его, хочет ли он с ним еще встречаться, если даже не удосужился сообщать ему о смерти его мамы. Проблемы, какие потом, он знал, будут, но об этом пока, зачем ему будоражить ум. Рядом с ним под руку, шла сама Моно Лиза, загадочной улыбкой. Ему приятно идти, здесь, по улице города, за руку с нею, которая, как ему кажется, понимает его. Что удивительно, да и одновременно противно еще ему чуть, вчера он ведь, точно так же думал, когда прогуливался по городу, сидел кафе, а после еще, принял приглашение Марины, пойти к ней домой, познакомится с ее родителями. А сегодня он уже, с другой. Этого явления понять ему было трудно. Возможно тут, повлияла все же, это полученное от соседки письмо из родины, или все же, тот утрешний инцидент, происшедший с ним, по пути в редакцию, перевернуло наизнанку душу его, все же. Конечно, когда он окончательно разберется в себе, тогда, может быть, что – то изменит он в своей жизни. А пока, зачем его осуждать преждевременно. Дошагать им осталось уже совсем немного. Метров пятьсот, а там уже вокзал на их пути окажется. Да и погода позволяла. Не очень и ветрено было. Ему, да, а и правда, приятно было, когда прохожие, совсем незнакомые люди, с улыбкой обгоняя их, оглядывались на них. Ну, что поделаешь, они же молодые. В этом возрасте, любого, кого не бери, каждый хотел бы иметь рядом собою свою женщину, гордится ею, чувствовать себя нужным. Но ведь ему, а и правда, Моно Лиза, еще совсем незнакома. Ну, кто она ему? Понятно, не сдержались там у неё дома, поцеловались. Молодые же они. Да и младше он её еще. Разница все же. Почти два года. И это очень много все же, чтобы серьезно увлечься ею. Была бы она на два года младше, или пусть даже на три, не было бы между ними этой разницы. А так, это не серьезно поучается. Да и сама она, вряд ли захочет с ним серьезного отношения, в будущем. Просто, выходит, сегодня у него был такой трудный день, и она его просто, видимо, пожалела.

Время на часах уже показывало шесть часов вечера, когда они не спеша подошли к зданию железнодорожного вокзала. День стоял изумительный. Деревья жалобно призывно скрипели, у привокзальной площади вокзала, шелестели остатками на ветках, пожухлыми листьями. Тут было красиво. Среди кустарников, насаженных вокруг памятника, подвига стратостатов, величественно стояли готовящие к зиме, сброшенными почти листьями, деревья. А вокруг, сновали с озабоченными лицами люди. Кто торопился с тяжелой сумкой на транспорт, кто праздно, не торопливо, шел к зданию вокзала.

В здании, когда оказались, невольно он в порыве, с трепетом привлек к себе Моно Лизу, прижал к своей груди. Это у него как – то случайно получилось. Моно Лиза, без слов, преданно прижалась к нему, тихо шепнула.

– Приезжай, Володя, поскорее.

Затем, когда попили кофе за столиком, вокзальном ресторанчике, вместе с Моно Лизой сходили в багажный отдел, взяли оттуда его вещи. Все бы ничего. Венок этот его, людей пугающее отпугивал. Люди со страхом отбегали от них. Но, а что было поделать. Смерть человека, всегда в живых пугающе действует. От этого никуда не деться людям.

Вскоре, диктор вокзала объявила посадку на их поезд.

*

Приехал он на свою ожидаемую станцию, куда так стремился, под уже ранее утро. Время на его часах было, четыре всего утро, когда он высадился из поезда. Отсюда ему, от этой станции, трястись еще километров двадцать, до своей деревни. А из транспорта тут, раньше, конечно, из его деревни добирались сельчане на эту районную станцию, выделенным колхозом автобусом. Это такой древний автобус был. Львовского производства, с носом. Размещался там человек двадцать. И ехали в нем сюда из деревни. Теперь, что уж там гадать. Колхозов нет теперь в округе. Упростили их, эти новые власти за ненадобностью, надеясь на это чудо – фермерство. Нет теперь и того автобуса. Мужики из деревни, давно его уже разобрали, сдали эту железку, на металлом. А на попутку надеяться сегодня? Это вряд ли сейчас было возможно. В ту сторону, где его деревня, как таковой сквозной трассы не было. Конечный путь был, только до этого монастыря, в шести километрах от его деревни. А если по дороге, через лес, оттуда было всего два километра Деревня его стояла почти у самого, так называемого леса. Это раньше он, действительно лесом был, а сегодня там внутри, все было голо. Трава только росла, с подгнившими пенками. И это была, когда – то, колхозная делянка. Дальше впереди деревни, с лева, со стороны кладбища, были только голые поля, овраги, овражки, ну и это, недалеко от его деревни, по дороге к монастырю, это карьерное озеро. Или как его еще, нарекли местные – прудом. Раньше, там добывали гравий, для подсыпки местных дорог. Теперь на этом карьере, лет десять уже, наполнялся дождевой водою, сделался прудом, для местных мальчишек. Там теперь водились караси, вьюны, ерши. Он тоже, когда еще в школе учился, баловался этим занятием – рыбалкой.

Вопрос теперь. Как же ему теперь добираться до своей деревни, да и не торчать столбом тут ему, на станционном пятачке, тоже не интересно. Надо же ему, а и правда, подыскать какой – нибудь транспорт. Да и были же, и тогда тут «бомбил», в пору его юности, из местных. Надо просто найти их, выходит ему, расспросив, сколько они с него возьмут до его деревни. Да и не зима ведь на улице сейчас. Тепло еще. Тополиные павшие листья, красно – багрово лежат, возле стволов тополей. Такая красота на земле, словно, как устлана земля цветным ковром. А воздух, воздух с утрешней росой, такой сладкий, родной. Но надо ему все же, кого – то найти, чтобы порасспросить, как ему до своей деревне доехать. Хотя бы, вон, у того, у вокзального милиционера, который сейчас вышел, видимо, покурить на улицу, из барачного вида здания вокзала. Он еще, прежде как закурить, зевнул, потешно вытягивая руки вверх, даже, видимо, пугнул, так как поспешно, смущенно переглянулся по сторонам. Когда он закурил, подошел к нему, поздоровался.

– Скажите, – сказал он, обращаясь к нему.

Милиционер, по виду, был чуть старше его, и чуть ниже еще ростом. Может быть, даже, демобилизованный по виду, в прошлом солдат. Вид у него был строгий, но, в то же время, никуда не делся, видимо, его мальчишеский задор, с пушком под носом.

– Тебе чего? – спросил он, напуская на себе строгость, уставившись. – На этом поезде, сейчас приехал? Тебе куда?